Акулы, дельфины и прочая … живность

База снялась ночью. Зарёю мы последовали за ней. Наш курс к Джорджес-банке. От прежнего места мы должны опуститься к югу градусов на десять, примерно к сороковой параллели, а западнее – на все двадцать. Там сейчас самый активный промысел и скопилось множество судов.

Утро было спокойным и очень необычным. Над водою стелился сплошной плотный туман. Он словно слой пирога покрывал океан, ровный – не иначе уложенный умелою рукой кондитера. Высота его не превышала двадцати метров, отчего, находящемуся на мостике, казалось, что надстройка как бы отделилась от корпуса корабля и сама по себе плывёт над снежным безмолвием, а сверху пронзительно голубое небо и сияет солце. Должно быть так выглядит Антарктида летом.

По карте до нового места совсем не далеко, а на самом деле – 800 морских миль. С каждым градусом ощущается изменение погоды. И там, куда мы направляемся, по нашим меркам, уже тепло, а потому рыбаки «пашут», как говорится, не разгибая спины. Приходилось слышать, как уставшие от беспрерывной работы люди, словно язычники, призывали на помощь Борея приговором: «Подуй, родной, дай выходной». Её знают все рыбаки, потому и твердят на судах в дни запарки, будто и впрямь верят в силу наговора.

Часть судов вела промысел вблизи кубинского побережья. До революции куба не имела тралового флота, и наши рыбаки помогают кубинцам освоить лов рыбы.

На большинстве судов флотилии за борт сбрасывали всякую морскую «нечисть»: морских змей, ежей, чертей, клопов, скатов, акул…

Однако относительно последних единого мнения не было. Например, англичане, шведы, норвежцы, американцы и канадцы в водах Гольфстрима вели промышленный лов акул, из которых давно делают разные кулинарные изделия, консервы, балыки и другие продукты. В Англии и Швеции высоко ценят мясо катрана, которого в Атлантике очень много. В Канаде из него приготавливают высокого качества рыбные палочки. А уж об акульих плавниках и говорить не приходится. На международном рынке это большой деликатес, в особенности сушёные плавники: спинные, грудные и хвостовые. В Азии их цена больше 5-ти $ за фунт.

Наши рыбаки акулам внимания уделяли не много, и попавших в тралы по большей части выбрасывали. Разделывали чаще для декоративных целей. Конечно, и потому, что не все они пригодны для гастрономии. Атлантика богата акулами. В ней обитает не менее 200 видов. Наши рыбаки вылавливают катрана, полярную, сельдевую и суповую акул, из жира и печени которых вырабатывается витамин А. Из кожи акул делаются замечательные изделия, по качеству превосходящие такие же из кожи крупного рогатого скота. Частично акул добывают траловым способом, особенно катрана, большинство остальных сетями, гарпунами и крючковым способом. К пищевым акулам относят также светлоперую, острорылую, серую, молота, китовую, морскую лисицу. Из многих видов акул приготавливают муку. Кроме Гольфстрима, специальный их лов ведут в зоне Шетландских, Гебридских и Азорских островов, Северо-Западной Африки в районе Конакри, Анголы, открытой части Гвинейского залива. Постепенно районы их добычи расширяется.

Большие акулы, такие как молот, голубая и остроносая, в тралы наших судов попадали не часто. На нескольких судах довелось видеть выловленных крючками акулу-быка, акулу-собаку и коричневую. В местах промыслов акулы часто сопровождают суда и подбирают всё, что сбрасывается с них в воду. Они постоянно следовали и за нами. Особенно часто вились на якорных стоянках, и когда корабль лежал в дрейфе. Как прикормленные собаки появлялись акулы в послеобеденное и вечернее время, когда камбузный наряд выбрасывал за борт остатки пищи. Когда кто-то из наших матросов изловил акулу – охотничья лихорадка охватила корабль. Тут же заговорили дремлющие гены. Всем захотелось самолично добыть морскую разбойницу. С эпидемией пришлось бороться. Матросы могли растащить все пригодные для ловли лини и фалы, поскольку ни у кого прочной лесы не было. Это можно было понять, ибо в большинстве из нас охотник прочно и неистребимо. Мне вспоминались Хемингуэевские «Старик и море», «На голубой волне». У истоков Гольфстрима писатель ловил огромных тунцов, марлинов и акул на специально приобретённом для этого катере «Пилар». Остров Бимини тогда стал местом его лучших рыболовных экспедиций. Рыбной ловлей он увлекася не сменьшим азартом, чем охотой, хорошо её знал и восхищался мощью и силой большой рыбы: «…рыба – существо удивительное и дикое – обладает невероятной скоростью и силой, а когда она плывёт в воде или взвивается в чётких прыжках, это – красота, которая не поддаётся никаким описаниям и чего бы не увидел, если бы не охотился в море». Ловлю именно такой крупной рыбы он демонстрировал своему другу по первому африканскому сафари Филиппу Персивалю у побережья Индийского океана близ Занзибара. Вообще Э.Хемингуэй любил ловить акул на спиннинг. Самым престижным трофеем в качестве объекта спортивного рыболовства считается серо-голубая акула, или как её называют, акула-мако. Пойманные на спиннинг, они совершают резкие броски, выпрыгивают из воды, упорно сопротивляются. Рекордную, в своё время, акулу-мако (375кг) и поймал Э.Хемингуэй.

Безусловно, океанская рыбалка пробуждает в человеке безумную страсть ловца и историческую наследственность, она, также как и охота, питает его романтическую душу. И если представить себе, что хоть однажды эти парни в матросской робе до службы сиживали на берегу реки, озера, пруда с удочкою в руках, чувствовали трепет пойманной рыбы, могли ли они не попытаться использовать представившуюся возможность выловить акулу? Я и сам поддался этой страсти, как поддался ей Н.Гумилёв, находясь на борту парохода в Красном море, как и многие, многие тысячи таких же страждущих утолить бесконечно далёкий зов добытчика.

Первой пойманной акулой оказалась сельдевая. Когда её тащили, она, разевая зубастую пасть, мощно ударилась о борт корабля, и разносящиеся при этом глухие звуки красноречивее слов говорили о её недюжинной силе. На раскалённой под солнцем палубе хищница почувствовала себя особенно неуютно, хлестала по ней хвостом, подпрыгивала, таращила немигающие глаза и, обнажая зубастые челюсти, принуждала толпу окруживших её матросов держаться на почтительном удалении. Лишь крепкий удар мушкелем по плоской голове заставил её затихнуть. Раздался хруст лопнувшей лобной кости, и разъятые челюсти медленно сомкнулись. Суп из акульих плавников, приправленный специями, принимая во внимание первый опыт, получился совсем недурной, а мясо селёдочницы – приятным и вкусным. Потом мы ещё не раз сами ловили сельдевых акул, и корабельные коки готовили акульи деликатесы, думаю, не хуже поваров «Тропиканы».

Попадались нашим ловцам и другие виды из многочисленного зубастого семейства. Особенно нравилась своей внешностью и длинным перообразным хвостовым плавником акула-лисица. Плавник этот не меньше половины общей её длины и, как оказалось, служит не столько средством украшения, сколько «орудием производства». Рыбаки рассказывали, что «лисица» орудует им так же ловко, как ковбой бичом. Кружась вокруг косяка рыбы, хищница своим длинным плавником так баламутит воду, что рыба в испуге сбивается в кучу. Слепив рыбью котлету, умелая охотница приступает к обеду. Говорят, что акула-лисица частенько использует оглушающую способность своего хвостового плавника при охоте на отдыхающих на водной поверхности морских птиц. По описаниям моряков, наблюдавшим такой приём акульей охоты, действуют они столь молниеносно, что жертвы не успевают осознать опасности, как становятся добычей.

Вскоре на корабле между ловцами акул само собою началось состязание: кто изловит побольше да пострашнее. К этому их подталкивало, конечно, появление у борта корабля представителей крупных видов, небезопасных для человека. Чаще других нас удостаивала своим вниманием серо-голубая. Та самая мако, которая и вызывает у любителей акульего лова наибольший интерес. Иногда они кружили парами. В первый их визит хищниц приняли за дельфинов именно потому, что они сделали несколько прыжков, столь характерных для дельфинообразных. Но если эти всё же не приближались вплотную к кораблю, то тигровых его размеры смущали мало, и они шарили в поисках пищи под самой ватерлинией. К ним и было приковано внимание отчаянных «акулистов», как называла вошедших в азарт акульей ловли парней другая, менее увлечённая этим занятием часть экипажа. Конец «акульей эпидемии» положил чуть было не закончившийся трагедией случай.

Над океаном устоялся антициклон. Подёрнутые дымкой горизонта, маячили суда флотилии. Корабль лежал в дрейфе. Воскресным днём не занятая вахтой часть команды отдыхала. Пара матросов камбузного наряда, как обычно после обеда, опорожняли на юте лагуны с отходами пищи. Вылив содержимое за борт, один из них возвратился на камбуз. Второй остался ополоснуть посуду забортной водой. Закрепив на линь заменяющую ведро вместительную жестяную банку из под продуктов, он раз за разом опускал её в океан. Неожиданно у кормы корабля, словно янычар ятаганом, рассёк водную гладь огромный акулий плавник. Забыв о банке, матрос вперился в него и застыл, заинтригованный и удивлённый. Меж тем тигровая акула, внешне ленивая и неповоротливая, торпедой метнувшись к борту, в мгновение ока заглотила поблескивающую в лазури океанской воды банку. Рывок её был так стремителен и силён, что матроса, намотавшего линь себе на запястье, словно пук соломы под налетевшим шквалом, сдёрнуло с места. И кувыркаться бы ему через леерное ограждение в акулью пасть следом за банкой, не окажись на его пути стойка флагштока, ударившись о которую он сумел удержаться от падения за борт. Линь огненной змеёй впился в кожу и, разорвав её в клочья, скользнул в пучину.

Акула наверняка не погибла от проглоченной банки – находили в их желудках и не такое, - а вот рука у матроса пострадала серьёзно. Тогда командир и запретил, всем без исключения, заниматься ловлей акул, хотя само по себе происшествие напрямую с этим связано не было.

Чаще случается обратное. Изымая биоресурсы, человек, по самым общим прикидкам, процентов на тридцать калечит представителей животного мира, не получая от этого никакой для себя пользы. И уж совсем исправляет свои ошибки.

Нам рассказали, что однажды в трал рыбоконсервного завода «Золотой колос» попал морской лев. На брюхе животного зияла большая глубокая рана. Он казался обречённым на гибель. Но люди взялись его лечить. Рану обработали, зашили и сделали раненному животному укол. Морской лев пришёл в себя, но в море не стремился, словно понимая своё положение. Найдя себе укромный уголок, устроился на отдых. Дальше его лечили уколами, кормили рыбой. Зверь выжил и окрепнув ушёл в море по-английски. Однако через несколько дней возвратился, взобрался по слипу на палубу…поблагодарил спасителей и, попрощавшись, ушёл навсегда. Было видно, что рана на нём зажила, и опасности нет.

Морские львы часто приплывают к рыболовецким судам и попрошайничают рыбу. Бывает, что целыми группами, семействами, с мамашами и малышами, тем самым проявляя доверие к людям, а зачастую ища помощи.

Шёл март. Постепенно мы спускались к юго-востоку в сторону Западной Африки. Погода налаживалась с каждым днём. Заметно теплело. Шторма случались всё реже.

В первой декаде марта мы на время оставили районы интенсивного судоходства, чтобы в квадратах, свободных от пребывания кораблей, произвести отработку некоторых задач боевой подготовки: артиллерийские стрельбы и глубинное бомбометание.

Над Атлантикой висел антициклон. Заштилившийся океан искрился и парко дышал. С учётом хорошей погоды мы ещё отважились и на выполнение стрелкового упражнения из АК молодыми матросами. Корабль лёг в дрейф. На спущенных за борт плотиках качались мишени – большие жестяные банки.

- «Делай, как я» - громко сказал перед строем старпом и…с автоматом улёгся на пробковый матрац.

Клацнул затвор. Матросы ждали – сам старпом стреляет! Но кто-то крикнул: «Слева акула!» - и в старпоме сразу взял верх охотник. Секунду острый его взгляд искал горбатый плавник. Однако вместо акулы из глубины океана выперлось настоящее чудище. Над водной гладью то ли плыло, то ли катилось по ней огромное колесо. Казалось, нет у него ни хвоста, ни головы. Только склонившийся, чёрный, как парус корсара, плавник маячил над странным существом. Сухо затрещала автоматная очередь. Колесо вздрогнуло и, завалясь на бок, закачалось гигантской камбалой. От светлого его брюха зеркально лучился ранее погружённый в воду такой же большой нижний плавник. Старпом быстро, как и выстрелил, отдал команду на болтавшийся под бортом баркас поскорее забагрить и подтащить к кораблю подстреленную невидаль. Странное создание меж тем было не такой уж и редкой луной-рыбой, хотя у большинства вызывали возгласы удивления её размеры. В ней было метра под три, и команде баркаса пришлось изловчиться, чтобы багорщик сумел просунуть крюк в жаберную щель рыбы. Два дюжих загребных, упираясь в днище и планширь, с трудом удерживали на плаву тяжёлую тушу, подводя её под уже выносимую над бортом лебёдку. Это была не первая подстреленная старпомом луна-рыба, и он, торопя команду баркаса, хорошо знал, что, промедли они минутку, случайную его добычу поглотит океан, ибо нет у неё воздушного пузыря, а весу более тонны. Под луну-рыбу ловко завели погрузочную сеть, и вскоре она распласталась на палубе. Мягкую и эластичную кожу чудо-рыбы покрывали костные наросты, а зубы сливались в роговую пластину. Она и в самом деле видом своим напоминала луну. Отсутствие привычного для любой рыбы хвоста, огромные плавники вызывали у окружающих её моряков осторожное любопытство. Луна-рыба, имея внушительные размеры, вреда человеку не причиняет, включая в свой рацион биопланктон и моллюсков. И всё же необычность формы луны-рыбы с давних времён порождала в сознании многих племён африканского, американского и островного побережья Атлантики образы зла. Уже само её появление вблизи берега заставляло аборигенов обращаться в бегство, вызывало панический страх и предчувствие беды. Считалось, что луна-рыба предвещает гибельные ураганы и штормы. По этой причине, да ещё в связи с низкими гастрономическими качествами, необычную рыбу и не вылавливали. Наши коки долго колдовали над увесистыми филеями: вымачивали, сдабривали. Умопомрачительного экзотического блюда не вышло. В общем – ни отрава, ни лакомство.

Мы возвратились к ядру флотилии. Занудная обыденность наскучила и многих порядочно тяготила. Казалось, нет ей конца. Учения и тренировки заполняли лишь часть времени. Но март преподнёс сюрприз: оставив рыбацкое племя без охраны, мы снова рванулись к берегам Европы…Нет, не к родным. В полученной шифрограмме значился Лиссабон. Что происходило там на самом деле – никто не знал. Разъяснение поступило утром: для возможного оказания интернациональной помощи (какой – моральной, военной?..) законному правительству В.Гонсалвиша в подавлении контрреволюционного мятежа. Яснее не скажешь. И как знакомо!..

От точки 40*З.Д. и 40*С.Ш. шли по параллели прямо на Азорские острова. Скорость 32 узла. Давно так не ходили! Сделав подскок, сбросили обороты до экономичного. Погода портилась. Вот тебе и луна-рыба…Во всех поверьях есть что-то мистически-фатальное. Стоит услышать, и ты уже ждёшь материализацию рисуемого подсознанием, хоть ничего из ничего не возникает. Причины рождают следствие…

С противной стороны от о.Крит спешил к родине Васко да Гамы авианосец «Форрестол» с кораблями сопровождения. У них тоже были свои причины.

Появились барашки. Они, словно стадо овец, толкущиеся перед кошарой, напирали на передние ряды, и те, смешавшись в общую массу, кипели по горизонту сплошным белым валом, в котором сигнальщик разглядел чёрное, похожее на торпеду тело.

- Слева двадцать плавпредмет, дистанция полтора кабельтова,- доложил старший матрос вахтенному офицеру.

Предмет повернулся. Показался большой скошенный назад плавник, потом светлое в форме якоря подбрюшье.

- Гринда, - сказал старпом…

- Так точно, раненая, - согласился вахтенный офицер.

Корабль, совершив небольшой манёвр уклонения уменьшил ход до малого. Гринда легла на бок. В другом её боку торчал обломок гарпуна. Неловко метнув орудие, морской промышленник только тяжело ранил животное. Чёрная тень растворилась в океанской толще, обломав древко. Теперь животное тяжко страдало.

У народов, населяющих острова Атлантики, охота на гринд – обычное дело. Нам же было больно видеть мучения огромного круглоголового дельфина. На сигналы бедствия примчались сородичи и, окружив раненого, снизу подталкивали его, удерживая на плаву. Такая особенность поведения, взаимовыручка, наиболее ярко выражены именно у гринд. Аборигены это их свойство умело используют: ранят у побережья молодую, чтоб легче справиться, гринду, и отволокут её на мель. На спасение к ней бросается вся стая. Тут промышленники и орудуют. Так коллективно самоотверженные животные и гибнут.

Поддерживая бедствующую соплеменницу, гринды и сами выглядели утомлёнными, борясь за её жизнь. Они попеременно менялись, явно направляясь в сторону корабля. Одна из них отделилась от стаи и через несколько минут прошлась под форштевнем, повторив это несколько раз. Дельфины искали помощи у человека, хоть он и был виною их беды. Появились акулы, привлечённые запахом крови, но кружились поодаль, ещё не решаясь напасть. Мы ничем не могли помочь погибающему животному. Наш курс…на Лиссабон. Корабль вздрогнул, набирая ход…

- Держать 22 узла, - скомандовал старпом.

Сгущались сумерки, а мы всё вглядывались в уже срывающиеся барашки волн…

Ближе к побережью ветер поменялся и ослабел. За Азорами нас скорректировали на Гибралтар. Прибыв к Геркулесовым столбам мы поджидали «Форрестол» со стороны океана. Из пролива он выполз, словно медведь их чела берлоги, и, развернувшись против ветра, стал готовить к подъёму авиакрыло, выплёвывая на палубу «Сайндвиндеры», «Скайуорреры», «Фантомы»…Первыми пошли вертолеты «Си-Кинг», за ними взлетел самолёт дальнего радиолокационного обнаружения с «тарелкой» над фюзеляжем, потом застрочили штурмовики и истребители.

Мы сблизились до неприличия, ведя кино и фотосъёмку, фиксируя всё, что творится на авианосце и вокруг него. Нас без конца облетали. Зависал над бортом «Си-Кинг». Американцы делали свою работу весело. С края полётной палубы два матроса-негра нагло мочились в нашу сторону. Один из них повернулся вокруг оси и похлопал себя по голой «филе».

- Вот гад, - пробурчал вахтенный офицер.

- Из «калаша» бы в его чёрный зад, - добавил старпом.

Начальственная воинственность вызвала улыбки. Вахтенный офицер, не удержавшись, захохотал. Прыснули и остальные. Старпом тоже. Затем гмыкнул и оборвал:

- Отставить смех!

Но все на мостике ещё долго переглядывались и дергались телом.

Штурман, покачивая секстаном, «взял солнышко». Оно тонуло в океане багровое и большое.

Даже с началом сумерек интенсивность полётов не снижалась. Было похоже, что американские пилоты летали в Гибралтар и там, дозаправившись, возвращались к авианосцу. Гибралтар и по сей день принадлежит британской короне. Южнее его оконечность – мыс Европа. От Испании английскую базу отделяет нейтральная зона.

Корабли сопровождения начали эволюции по вытеснению нас из ордера. В опустившейся ночи полётная палуба сияла огнями, похожая на улицу европейской столицы. Суетились фигурки людей, вспыхивали факелы стартующих самолётов, включались прожектора садящихся. Совсем, как в песне: «Ночной полёт – нелёгкая работа, ночной полёт – не видно ничего; ночной полёт – не время для полётов; ночной полёт – полночный разговор»…Но слова эти о другой, гражданской авиации. А значит не про этих парней. Эти хорошо знают своё дело. День-ночь, им безразлично, что черти в ступе. Асы. А и на старуху, как говорится, бывает проруха. Фортуна переменчива.

Вскоре после полуночи один из садившихся «фантомов» произвёл неудачное касание с палубой. Вероятнее всего не сработала система гашения скорости, следом не выбросилась сеть улавливающая самолёт. Он ударился о палубу передним шасси, схряснувшим, словно высохшая осинка. Самолёт тут же понесло и несколько раз раскрутило. В фейерверке искр и пламени вспыхнувших двигателей он, как смерч мчался по палубе, пока, не достигнув борта, не рухнул в море. Уже в момент падения сработала катапульта. Думается, приводнения пилотов не видел никто. Там, где океанская пучина приняла очередную дань, взметнулся фосфоресциующий фонтан брызг, круто перемешанный с дымом и паром.

Истребитель-бомбардировщик какое-то время покачивался на поверхности; задрав одно крыло вверх и пряча другое крыло в волнах он, высвеченный прожекторами с изображением головы какой-то хищной птицы на фюзеляже, и впрямь походил на поверженного стервятника.

На авианосце завыли сирены. С палубы убирали обломки. Заходившие на посадку истребители пронеслись над нею и взмыли, уходя на вынужденное барражирование. Зависшие над океаном вертолёты обшаривали всё вокруг. Подтянулись корабли сопровождения и тоже включились в поиск. Лучи прожекторов буравили ночную темь.

«Вероятный противник», «супостат», «агрессор»…как-то не вязалось это с наблюдаемой трагедией вне фактической войны и мы, следуя флотской традиции, не могли быть в стороне. Американцы дали нам семафор: «Благодарим за участие. Помощь не нужна».

Тело одного лётчика подняли с рассветом. Судьба другого осталась неизвестной. Он пропал. Однако катастрофа «Фантома» и гибель пилотов не внесли изменений в планы «Форрестола». Ордер американских кораблей по-прежнему следовал к Лиссабону. Возросла активность и других флотов. Появились англичане, испанцы, французы. Сиротское наше присутствие среди этой армады изначально тешила мысль о наличии в глубинах Атлантики советских атомных подводных лодок. Когда же над нами время от времени стали пролетать краснозвёздные «Тушки» дальне ракетоносной авиации, мы уже не чувствовали себя пасынками Великой страны. Они обязательно снижались над нами и, приветственно покачав крыльями, уходили куда-то к берегам Северо-Западной Африки.

Однако, всё на Земле имеет начало и конец. Вспыхивают, разгораются и затухают войны, революции, мятежи…

Апрель мы встречали в Средиземном море. На две недели нас поставили в точку якорной стоянки на банке Алидад, что совсем не далеко от Испанских берегов. Мы хоть и не очень жаловали это место, но возможность передохнуть восприняли благосклонно. Из Сеуты танкер «Лена» подогнал продовольствие и воду. Лазурное море запестрело оранжевыми апельсиновыми корками. После плавания в океане даже Средиземное море кажется не таким уж и большим. При ясной погоде в утренние и вечерние часы можно было видеть то европейский, то африканский берег. Спокойствие нас улестило. Мы провели состязания шлюпочных команд, ходили под парусами на ялах, дали насладиться любителям рыбной ловли. В один из тёплых вечеров морякам, кто находился на верхней палубе, посчастливилось наблюдать перепархивающие стайки летучих рыб.

Дул ровный морской бриз. На юте команда построилась на вечернюю поверку. Горнист отыграл «зарю». Ещё не распустили строй, а среди матросов левого борта пробежал шумок. Некоторые из них кивали головами, указывая в море. Примерно в кабельтове от корабля, то там, то здесь, на большой скорости вылетали из воды стаи летучих рыб. Мне уже не раз удавалось наблюдать их полёты в прежних походах: в Карибском и Красном море, у берегов Сьерра-Леоне, и даже в южной части Ла-Манша. По большей части это были не многочисленные стайки обыкновенных двукрылов, пребывавших в полёте 5-10 секунд и перелетавших расстояния метров 30-50. Иногда, привлечённые огнями стоящего на якоре корабля, летучие рыбы ударялись о борт или даже падали на палубу. Те, кому улыбалась удача завладеть трофеем в 15-20 сантиметров, старались их высушить и привезти домой в качестве экзотического сувенира. Теперь мы наблюдали полёт, так называемых, «четверокрылых» летучих рыб. Видимо, привлечённые обилием корма, их стайки образовали целый косяк, сами превратившись в объект охоты неведомых хищников. Вкусовые качества их мяса интересуют не только обитателей моря. В большинстве тропических стран существуют специальные промыслы на эту рыбу.

Мы с нескрываемым интересом наблюдали, как серебристые стрелки появлялись на поверхности и, приподняв переднюю часть тела, будто бежали по ней какое-то время на хвосте. Потом отрывались и, поднимаясь над водою, планировали. Казалось, что их длинные плавники, точно птичьи крылья, хлещут воздух, создавая подъёмную силу. На самом деле, расправленные, они лишь вибрировали от воздушного сопротивления, а летели рыбы в силу полученной при движении в поверхностном слое воды, инерции. Считается, что развиваемая ими скорость до 65 км/час и позволяет планировать в воздухе. Расстояния, покрываемые «четырёхкрылами» за один бросок, были не менее 100-150 метров, что, конечно, помогало большинству их них уйти от преследования. Выскакивая из воды, рыбки будто подворачивали хвостом по ветру. Наверное, он и был причиной столь дальнего их планирования. К нашему сожалению, все они пронеслись далеко за кормой корабля, подарив морякам лишь удовольствие лицезреть «демонстрационный» полёт.

Ещё не успевшую надоесть стоянку, прервал затяжной и жестокий шторм. Шквал, словно огнедышащий дракон, обрушился на корабль с такой яростью, что могучая якорь-цепь лопнула, как давно отрухлевшая верёвка. Штормовое предупреждение пришло с запозданием, а ночная вахта резкое падение барометра и усиление ветра «проморгала». Не управляемый корабль немедленно развернуло «лагом». Угол крена достиг опасной отметки. Многие водонепроницаемые переборки оказались не задраенными, имущество по штормовому не закреплено.

Тревога, команды,..экстренный запуск газовых турбин и…невольно возникшая, как результат неожиданности, суматоха, преодолеть которую позволяет только решительность командира и выучка экипажа. Наконец, сердце корабля забилось ровно, мы легли против волны и, включив успокоители качки, начали штормовку. Длилась она неделю. Тот шторм причинил много бед и горя. Не одно судно, по сводкам, было выброшено на берег или упокоилось у «Нептуновых причалов». Мы отделались малым: потерей якоря и ста двадцати метров якорь-цепи. Нам было велено возвратиться в точку якорной стоянки и дожидаться из Севастополя транспорта снабжения для пополнения запасов, смены торпед и…заводки в правый клюз нового якоря.

Неожиданности на флоте – явление, скорее, закономерное, обыденное, отчего существование каламбур: «Не торопись выполнять приказание – за ним последует прямо противоположное», - тоже случайным не назовёшь. Вместо ожидания транспорта, нам давали добро на деловой заход в Марроканский порт Касабланка. Вообще, всякое посещение военным кораблём иностранного государства, если нет специальных договорённостей, скажем, об аренде военно-морской базы, согласовывается на уровне правительств. Такие посещения имеют свою градацию: официальный визит, деловой и вынужденный заходы. Цели и задачи этих посещений разнятся. Официальный визит носит политический характер и направлен на укрепление межгосударственных отношений, является средством демонстрации доброй воли. Деловой заход предусматривает предоставление отдыха экипажу и пополнение запасов. Вынужденный заход предоставляется для укрытия от стихийного бедствия, производства ремонта, ликвидации повреждений и в иных случаях.

Первая за четыре месяца возможность ощутить под ногою земную твердь. Неделя отдыха. Мы радовались и ей. То, что было свойственно советскому ВМФ, американским, английским и иным морякам, казалось немыслимым и невозможным. Проплавав месяц, они обязательно заходили дней на десять в ближайшую базу. То есть, у них соблюдался, гарантированный законом, режим труда и отдыха. Мы плавали столько, сколько считало нужным командование, и, понятное дело, не роптали.

Идти в иностранный порт без якоря, казалось позорным. Выручили корабельные плотники. За двое суток умельцы-матросы из аварийно-спасательного леса сладили полную копию утраченного якоря. Покрашенное чёрным, как смоль, кузбас-лаком, бутафорское сооружение, закреплённое в клюзе, создавало полную иллюзию всамделишного атрибута корабельной оснастки.

Со стороны океана Касабланка появилась ослепительно-белою полосой, будто кипели и пенились буруны у рифового вала. Ещё, похоже, открывается только Гавана. Утро, хоть и ветреное, было солнечным. Мы втягивались в аванпорт, когда встречным курсом из него выходил советский БМРТ Калининградской приписки. С его палубы нам приветственно махали и что-то кричали нашенские рыбаки. Тогда, стоя на мостике, и тоже помахав соотечественникам, я и не думал, что встреча эта впоследствии станет для меня настоящим открытием. Спустя несколько лет, я гостил у своих родных в Латвии. Просматривая фотографии у старшего брата Григория, неожиданно обнаружил фотоснимок нашего корабля, заходящего в Касабланку. Каково же было мне узнать, что в ту пору Григорий ходил в море именно на встретившемся нам БМРТ, и сделал этот снимок на память, то же не предполагая, что на боевом корабле нахожусь я. Наверное, мы и приветствовали друг друга. Да, сюрпризов океан преподносит много, и каких только удивительных встреч не происходит в этом безбрежном пространстве.

Ещё раньше этой, произошла моя встреча с младшим братом Александром на самом стрежне Атлантики. Он служил в ту пору матросом на БПК «Смышлёный» Северного флота. Мы вошли в состав их соединения надводных кораблей где-то южнее Шетландских островов для сопровождения и обеспечения скрытности группы наших подводных лодок. Я знал о месте его службы и как офицер, сумел получить разрешение на периодические разговоры по радиотелефону засекреченной аппаратуры связи (ЗАС). То было потрясающее общение. Образно говоря, мы прошли борт-о-борт через Северную Атлантику до Средиземного моря, где, выполнив задачи обеспечения скрытности развётрывания подводных лодок в районах их боевого патрулирования, и повидались в точке якорной стоянки наших кораблей. Это была точка, откуда мы теперь направлялись в Касабланку, ставшую местом заочной встречи с Григорием.

Касабланка! У этого двухмиллионного города на берегу Западной Атлантики такое же красивое название, как и он сам.

От рифа Виль тянется длинный, словно копьё мавра, мол Мулай-Юсуф, отделяющий портовую гавань от океана. С обратной стороны мола, т.е. с внутренней части, расположился нефтяной причал, дальше сухой док. Чуть ближе к аванпорту туристский, а уж за ним торговый бассейны.

Сочетая в себе отчасти архитектуру европейского города и восточного, мавританского стиля, Касабланка имеет свое лицо, и неповторимый колорит. Человека, впервые прибывшего в порт, поражают пирамиды цитрусовых, нагромождённых под высокими навесами. Отсюда начинается их путь по всей Европе.

В центре города Ратуша, широко раскинувшийся парк Лиоте. Безусловная достопримечательность – большой светозвуковой фонтан. Таких в мире тогда было не много. Рассматривая его бесчисленные композиции, можно стоять часами.

И всё же основной рисунок «восточности» Касабланке придают не столько типичные одежды значительной части населения, сколько наличие классической «медины» - восточного базара, обязательного атрибута арабской культуры.

…Лавки, лавчонки,..палатки, лотки. Зазывалы, менялы, торговцы, жулики, попрошайки, богатые, нищие… Здесь всё, от дорогих золотых украшений и современной техники до безделушек и старинных, или сработанных под старину, предметов обихода.

Пристают на каждом шагу. «Руськи,.. капитана,.. капиталиста, заходи,..нах-й,.. всё есть», - орут, жестикулируют и приглашают лавочники. Чумазые пацаны, забегая вперёд, протягивают смуглые ладошки, выпрашивая подачку. И тут есть два взаимоисключающих обстоятельства. Стоит вам проявить сердоболие и что-либо дать самому назойливому из них, как вы попадаете в капкан. Вся разноголосая стая, словно мухи, облепляет вас. И вам уже некуда деться. Вы начинаете на них цыкать. Кто-кто из торговцев приходит вам на помощь и разгоняет детвору, услужливо «спасая» в лавке. Теперь вы просто обязаны у него что-нибудь купить. Но когда вы, вздохнув, начинаете скорым шагом удаляться, вдруг охаете от боли в спине. Это с вами посчитались упустившие «навар» пацаны, метнув меж лопаток острый, с голубиное яйцо, камень. И уж совсем неразумно гнаться за обидчиками. Ничего путного из погони не выйдет. Они вмиг растают в щелях, как муравьи.

Жизнь богатой Касабланки протекает в других кварталах. Босоногих разбойников там нет. Мне довелось побывать почти во всех странах Северо-Восточной и Северо-Западной Африки, или, как говорили раньше, странах Магриба, и я скажу, что поведенческая мотивация «арабчат» везде одинакова. Но так они себя ведут не со всеми иностранцами. Причина, думается, в нашей тогдашней «социалистической скромности», или «Sovietiko morales».