Черепаховый суп
Над Суэцем звёзды светят ярче
И луна чадрою кроет бровь.
Над Суэцем ветры дуют жарче,
Только зори алые, как кровь…
(Авт. Из Египетского блокнота)
-Товарищ лейтенант, опять наша гостья по правому борту, - выпалил главстаршина Полухин. Не глубоко, почти на поверхности, «стечкин» возьмёт, ей-ей возьмёт, думаю…
- Не правильно думаешь. Вчера пробовал. И «стечкин» не берёт.
- А который теперь час?!
- Семь тридцать две…Так что за беда?
- Да у нас без пятнадцати восемь график…Может, мы под черепаху кинем…Матросы ж проходу не дают. Только и разговоров про черепаховый суп.
Лейтенант Астахов ещё раз взглянул на часы. Он быстро вскрыл сейф, достал гранату РГ-42, щёлкнул ключом и, опечатав железный ящик, стремительно вышел на шкафут.
- Где она? Небось и след простыл…
- Щас, шас, - помчался Полухин на полубак, - не могла так быстро уплыть…Ленивая, еле тынялась…Ага, есть! – махал он рукой и тыкал пальцем под борт. – Туточки!.. Вот.
Наконец и Астахов разглядел в тени эсминца широкое узорчатое пятно. Огромная морская черепаха частенько появлялась со стороны моря в вечерние часы, а по утрам её видели плывущей назад.
Почему она совершала такие экскурсии, никто на корабле толком объяснить не мог. Даже въедливый, как яблочный червь, штурман Ступин, считавшийся знатоком жизни морей и океанов, пожимал плечами. Однако, задетый за живое, перерыл всю имеющуюся под рукой справочную литературу и докопался до сути. Черепаха, вызвавшая у команды интерес, относилась к зелёным, или суповым, самым что ни на есть деликатесным. В кают-компании офицеры подначивали Астахова. В минувшую среду начальник РТС капитан-лейтенант Молодцов за обедом, заталкивая в себя надоевшую котлету, мечтательно протянул:
- Да-а, вот бы супчика черепахового…
Хохотали все. Не удержался даже командир. После этого Астахов и получил у него добро на отстрел «Тортилы». Однако «макаров» её не брал. Было видно, как пули, словно крошечные торпеды, оставляя за собою матовый след взвихрённой воды, изменяют траекторию или, всё же попадая в панцирь, непременно рикошетят. Тем более что стрелять приходилось под углом к водной поверхности. Но и заменив «макаров» на более мощный «стечкин», успеха Астахов не достиг. Его охотничья репутация оказалась под угрозой. Помощник Астахова по службе ПДСС, сам ещё до призыва охотничавший, старшина команды электриков штурманских Полухин неудачи в охоте за черепахой переживал искренне. А тут ещё «бычок», штурман Ступин, каждое утро с улыбкой вопрошал:
- Что, черепаха курс не меняет?..Жаль…
Дальше следовало что-нибудь просветительское, в духе:
- А знаете, когда Колумб пересекал Карибское море в районе Каймановых островов, путь его кораблям преградили неисчислимые стада зелёных черепах. Их было так много, что по панцырям, как по гатям, можно было, подобно барону Мюнхгаузену, добежать до самого Кубинского побережья. Зато всем: мореходам, пиратам, китобоям – в море всегда хватало еды. Черепах во множестве брали на борт и сохраняли живыми – они месяцами могут обходиться без пищи – или заготавливали их мясо: солили, вялили…
Завершив монолог, штурман делал заключение:
-Зелёная черепаха, таким образом, способствовала освоению зоны Карибского бассейна и побережья Центральной Атлантики….
Слушать Полухину было интересно, но обидно. И тут он был целиком на стороне Астахова. В поход Полухина взяли в самый последний момент. Он будтовскочил на подножку уходящего поезда. На медкомиссии засомневались: то ли аритмия у главстаршины проявилась, то ли давление оказалось не в норме. Парень прямо с лица сошёл. Служба заканчивалась. Оставалось всего ничего, каких-нибудь полгода, ровно на дальний поход. А что за это время повидать можно? Сколько всего на пути…Балтика, проливы, Северное море, Ла-Манш, Атлантика, Гибралтар, Средиземка, Африка! Голова кругом… стимул к походу – огромный. Матросы «пахали» как никогда раньше, лишь бы ничем не вызвать недовольство командиров, от которых во многом зависели их судьбы. Специалисты вроде Полухина – не вынь да положь. И штурман Ступин ломал голову на случай запрета старшине команды идти в поход. В конце концов, сам Полухин обратился с рапортом к командиру корабля на повторное медицинское освидетельствование, а получив разрешение, сумел-таки убедить врачей, что проблем со здоровьем у него нет.
* * *
- Бросайте, товарищ лейтенант!
- Не торопись, пись - пись, - процедил Астахов.
Отработанным движением он выдернул чеку гранаты, подождал пару секунд и метнул, словно она – баскетбольный мяч, а черепаха – кольцо. Граната, описав дугу, плюхнулась мало не рядом с нею.
Вспучившийся пузырь натужно пыжился, пока не взметнулся, гулко ухнув фонтаном воды. Вздрогнул и жалобно завибрировал борт корабля под растекающейся по нему ударной волной. На мгновение в рассыпавшихся брызгах и водяной пыли появилась и пропала радуга. Полухин, полагая, что взрывом выбросит и черепаху, ухватился рукой за леерную стойку и, подавшись грудью вперёд, пялился в оседающий султан. Когда последние его капли коснулись потревоженных вод, черепахи не было. Полухин недоумённо глянул на лейтенанта.
-Что ж ты хотел? В ней весу килограмм триста. Но мотнуло её здорово…Смотри.
Полухин свесился над леерами, заглядывая с палубы под бортовой скос.
- Может, сюда отбросило?..
Астахов повернулся к ходовому мостику, рассчитывая привлечь к осмотру акватории вахтенных сигнальщиков. Но смышлёные матросы и без команды уже обшаривали в бинокли канал.
- Товарищ лейтенант, - вдруг услышал Астахов тревожный голос Полухина, от которого внутри у него ёкнуло и оборвалось. Сигнальщики тоже что-то кричали ему, но ветер мешал разобрать их слова. Он обернулся резко, по-звериному. Полухин, схватившись рукою за грудь, валился на палубу.
* * *
Проснулся лейтенант от нестерпимой жажды. Светало. Голова, будто вдребезги размозжённая, гудела и ныла. Казалось, по ней били кувалдой. Потолок качался и плыл, и он было подумал, что находится на корабле, а корабль – в море.
- Почему? – силился врубиться Астахов. – Я же летел самолётом! Ну да!.. Самолётом… Каир - Вест… Будапешт… Шауляй. И потом самолётом… С ума сойти!.. Я ж в Старой Русе, в гостинице… Не-ет, не те специи, пе-ре-пер-чили…
Но вставать не хотелось. Сознание возвращалось медленно и тягуче.
Как же он вчера надрался?!. Вечером он спустился в ресторан поужинать. Водки заказал грамм двести, не больше. Хотелось снять напряжение, расслабиться. Ну, конечно, эти шлюхи… Не успел он и сотку опрокинуть под селёдочку, как они «стрельнули на живца». Флотских тут нет, и его появление сразу ухватил хищный взгляд жриц продажной любви. Нежные улыбки, комплименты…Помнится, заказывал для них, угощал. Танцы, шманцы, прижиманцы и полгода без женского общества сделали то, что сделали. Шлюхи, нутром чувствуя, что моряки без денег не швартуются, быстро укачали его, сыпанув в водку какой-то дряни.
«Профур», волокущих под белы ручки заплывшего лейтенанта, у самой двери притонной «хазы» настигли два здоровенных мужика.
- Машка, стой! – скомандовал рыжебородый.
- Чего тебе?..
- Давай-ка сюда морячка…
- Хи-и…ты что, сам его любить будешь? – давила на звонок смазливая наведённая Маня. – Раскрой зенки - он на меня запал…
- На вас «шпаков» хватит, посторонись…коцаная, - вытащил руку второй девицы из под локтя Астахова рыжебородый. – А ты брось трезвонить, всё одно без навара смоетесь, надвинулся он на Машку, словно «Михал Потапыч».
Звякнула цепочка. Из проёма выперлась рожа сутенёра. Тоже не слабо деланный, с кривою усмешкой и наглым взглядом блатяга шагнул за порог.
- Тихо, тихо, братва, ништяк… Это наша «бурёнка», и мы сами будем её доить, - прошипел сутенёр, мотнув шлюхам головой. – Просачивайтесь.
Но прежде, чем он успел взять за плечо офицерика, чтоб втащить за собой, стоявший у косяка в расстегнутом кожухе дружбан рыжебородого крепким апперкотом познакомил свой кулачище с его челюстью. Клацнули зубы. Куратор плотского промысла с закатившимися бельмами подскочил над порогом и постыдно шмякнулся на пол прихожей, задрав ходули в модных итальянских корочках. Завизжавшие проститутки перепуганными мышками юркнули следом, лихорадочно запирая засовы.
- Пошли, флот. Курс в гостиницу…
Вчера для Астахова было трудным. Он пережил слёзы горя, убийственные и прямые, как лезвие кортика, вопросы и откровенные тяжёлые взгляды.
Кургузый АН-24, вспуржив снежную пыль, затих на продрогшей взлётке. Лейтенант осторожно и неуверенно ступил на Новгородскую землю, словно ен сугробы русской зимы были вокруг, а жгучие, раскалённые пески африканской пустыни или источающая марево под средиземноморским солнцем броневая палуба его эсминца. В сторонке сиротливо стоял пазик-катафалк. К нему, укрываясь от стылого сивера, жалась кучка людей в чёрном. Родителей Лёхи он узнал сразу. Что говорил им – не помнил. Отцу передал пачку собранных на корабле денег, родственникам личные вещи, награды и двухметровый венок из египетских роз от Министра обороны Египта, утешал рыдающую на его плече мать. Дома, когда вскрыли гроб, она, увидев сына, упала в обморок. Неживой Алексей казался живым. За неделю, проведённую Астаховым в госпитале советского контингента в Египте, телу Полухина сделали лёгкую бальзамацию: в Африке-то было почти +40*С, а здесь -25*С.
В доме Полухиных висела тяжкая тишина. Пахло ладаном. Никита Сысоевич, отец Лёхи, с седою шевелюрой и благородным лицом, осунулся, но крепился.
- Беда у нас неслыханная, сынок, - посмотрел он в глаза лейтенанту. – Прошлым декабрём младший сын утонул на рыбалке в Полисте, нашей реке. Что-то не так, что-то не так… Рок какой-то, - пробормотал тихо. – Я, почитай, двадцать лет начальником охотхозяйства работаю. И стреляли в меня не раз, и с ножами шли. Ни тебе раны, ни царапины… А сыновей потерял… Господи!.. Вот, Виктор, он тут, в последнем-то письме, про тебя пишет. На-тко, глянь.
Читая, лейтенанту казалось, что краска заливает его лицо и сейчас он, словно голый король, виден родственникам Алексея во всей своей душевной наготе.
«…У меня, батя, новый начальник, командир группы. Молодой, только из училища. Но толков. За ним матросы пойдут. А главное – охотник. Я к Новому году домой надеюсь поспеть. Как приеду, приглашу своего лейтенанта к нам поохотиться. Мы с ним подолгу об охоте толкуем…»
«Поспели, Лёха… Провались она пропадом, такая спешка», - чуть не взревел Астахов, возвращая письмо. Как ни верти, но Полухин был его первой боевой потерей, за которую он был в ответе. Нет, прямой вины лейтенанта в гибели подчинённого не было. В конце концов, у него был утверждённый командиром корабля график, в соответствии с которым и производилось гранатометание. А черепаха, так, чистое совпадение. И, может быть, если бы не она, жертв могло быть много больше. Цена всему – корабль. Всё это лейтенант понимал, но психологически переживал тяжело. За Полухина он рассчитался. Только мало в том утешения. Лёха даже не сказал ему, что у него брат погиб.
* * *
Вторую неделю эсминец «Огненный» и большой десантный корабль «Красная Пресня» вспарывали воды Атлантики. В открытой части Биская их догнал шторм. Пришлось прижиматься, сколько можно, к побережью, где ветер был не так зол. Над ними, туда же, в самый окоём французских и испанских берегов, тянули огромные стаи гусей и казарок; стронутые подступающей к арктическим островам стужей, они, застигнутые в пути ненастьем, искали укрытия и спасения.
Старшина команды Алексей Полухин, ходовые вахты нес в смене с командиром группы, и им, по-настоящему болеющим охотой, было о чём потолковать в свободные минутки.
- Мой старик начальником охотхозяйства работает, - признался как-то лейтенанту Алексей. – Один раз взял он меня на пролётного гуся. На Ильмень ездили. Вот так же закрутило со снежными зарядами. Тогда я и узнал, что значит пролёт… Горячился. Больно перед старшими хотелось показаться.
- Удалось?
- Как бы не так! Батя ружьё чуть не отнял. Мазал много. Меня аж трясло. На другой день только наладилось. Обвык, и пошло…
- А я вот ни разу на гусей не охотился. Стрелял только по случайным.
- Приезжайте. Вот дембельнусь, обязательно отпишу. Весенние охоты у нас тоже знатные. Э-э…глухари, тетерева…и гусь, само собой, обратным маршрутом на тундры прёт. Батя с егерями медведя с осени следят. Пишет – большущ. Хотят берлогу отглядеть, чтоб к моему прибытию…
Шторм потрепал корабли изрядно. Особенно досталось «Красной Пресне». В чреве десантного корабля, укрытый от пристального ока морской воздушной разведки, находился усиленный батальон морпехов, со всем комплектом вооружения и бронетехники. Глотнуть свежего воздуха на верхней палубе они могли только ночью. Днём, измотанные болтанкой, дышали собственными испарениями; в кубриках стойко держался ядрёный дух портянок и блевотины. Отряд приближался к Гибралтару. За мысом Сан-Висенти полегчало. Пробившееся сквозь рваньё туч солнце обласкало матросские души. В успокоившейся лазури океана появились дельфины. Они проносились вдоль борта, выпрыгивали и, обгоняя эсминец, резво пересекали его курс у самой бритвы форштевня. За кормой осталась Португалия. Полухин частенько заходил в штурманскую рубку и с разрешения Астахова разглядывал карту. В коридоре команды висела похожая, контурная, с нанесённой линией пройденного пути и красным флажком, обозначающим местоположение корабля. Но там не было этих удивительных названий островов, мысов, заливов, городов, побережий. На уроках географии все это не вызывало такого интереса, как теперь, потому что он, главстаршина Полухин, собственной персоной вписывался в происходящее. И чем дальше корабль удалялся от базы, тем настойчивее его тянуло взглянуть: где же там, за тысячи миль, добрая родная Старая Руса, зовущая лаской материнского сердца, тихим шелестом увядающего клёна под окном и волнующим запахом… стреляных охотничьих гильз.
- А-а, Витюня, сменился? – встретил вошедшего в каюту лейтенанта начмед Николай Журавлёв. – Где наш курс пролегает?
На столе стоял стакан недопитого чая, тарелка с печеньем, открытая банка тушёнки. Док, попыхивая «Элитой», тонкими, но сильными пальцами хирурга, перебирал струны уже видавшей виды гитары. Ниспадающая густая прядь его чёрной слегка тронутой сединой шевелюры придавала ему артистический вид. Из-под расстёгнутого кителя выглядывала зебра тельняшки. Было похоже, что док развёл «шило».
- Утром проходим Гибралтар, - ответил Астахов на его вопрос, намереваясь побыстрее добраться до койки.
- Тебе булькнуть?
- Нет, утром на вахту. А впрочем, давай наркомовскую порцию и… спать.
Док с явным удовольствием отворил дверцу шкафчика.
- За Победу!
Он выпил единым глотком и, занюхав печеньем, негромко запел:
«…У Геркулесовых столбов лежит моя дорога.
У Геркулесовых столбов, где плавал Одиссей.
Меня оплакать не спеши, ты подожди немного,
Прощальных слов не говори и горьких слёз не лей…»
-Угу, за нас, - сморщился лейтенант.
По прибытии на корабль для дальнейшего, как говорится, прохождения, Астахова разместили в 2-х местную каюту к доктору. Уже «обросший ракушками» капитан принял нового сослуживца радушно и, зная в силу своего особого положения об офицерах всё и вся, сильно помог лейтенанту врасти в коллектив, стать своим, не сделать ошибок, свойственных молодости.
- Да ты, я вижу, ещё не знаешь, - вздохнул док, глядя на лейтенанта. – Ну, да, никто не знает… Завтра узнают. На якорной стоянке командир зачитает приказ.
- Какой?
- У нас не просто «боевая служба». Идём на войну, то есть…нет – выполнять интернациональный долг, - с деланной торжественностью произнёс капитан. – Вот только, почему долг? Когда задолжали? И сколько таких «долгов» у страны? А впрочем – хрен редьки не слаще.
- Ку-у-да? – не сразу понял смысл сказанного лейтенант.
- В Египет, в Порт – Саид. Ну ладно, давай спать. Утро вечера…
С проходом пролива, корабли взяли на сопровождение «Орионы» с английской базы в Гибралтаре. Они всегда встречали здесь корабли Балтийского и Северного флотов, вступающие в оперативное подчинение командования советской пятой эскадры в Средиземном море, которое НАТОвцы считали чуть ли не своим внутренним «озером», а хозяином – 6-й флот дядюшки Сэма.
«Огненный» и «Красную Пресню» поставили на временный отстой в нелюбимую нашими моряками так называемую «шестую точку» якорной стоянки на банке Алидад, неподалёку от испанского острова Альборан. Здесь уже болталась парочка кораблей Черноморского флота. Наши тоже вели контроль обстановки. Большая «холодная война», словно чахлое тело простуженного организма, то там, то здесь гноилась чирьевыми бубонами локальных войн и конфликтов.
Из Танжера подошёл танкер «Лена». Навели марафет, пополнили запасы, помылись. Док сказал сущую правду. На совещании офицеров командир, капитан 2 ранга Кузнецов Н.В. вскрыл пакет и зачитал приказ Командующего флотом. У всех сразу ослабло ощущение экзотических средиземноморских красот. Начиналась боевая работа.
На корабле требовалось сформировать десантный взвод. Его командиром назначался лейтенант Виктор Астахов, а зам. комвзвода главный старшина Алексей Полухин. В их обязанности входило и руководство вахтой ПДСС. Кто на флоте служил, знает – из чистого моряка, неважный десантник. Это в Великую отечественную экипажи кораблей снимали на фронты. Теперь морпехов готовят серьёзно и долго. С БДК «Красная Пресня» прибыл инструктор. Перед построенным на юте взводом поджарый, с обветренным, похожим на пергамент лицом и белесыми распашными усами капитан, долго и молча поедавший взглядом строй, рявкнул:
-Сначала вытряхнем из вас дерьмо и облегчим зажиревшие зады. Десантник не может быть грузным и рыхлым. Его путь – постоянные тренировки, от чего тело становится жилистым, подвижным и вёртким, а сила удваивается.
Своё дело он, конечно, знал, и взвод гонял до полного изнеможения. Вначале была физподготовка, после – занятия по рукопашному бою, тактика действий и изучение оружия, своего и супостата. Матросы стонали. Но уже через две недели их было не узнать, и они, чувствуя, что на смену боли и крепатуре в мышцах приходит упругость и тело само просит движения, немало собою гордились, ходя крендебобелем перед остальной частью команды. То здесь, то там в закоулках палубных надстроек, они демонстрировали успехи в овладении приёмов рукопашного боя.
Через десять суток кораблям предстояло прибыть в Порт-Саид, и взвод, хоть на задворках настоящей морской пехоты, но должен был приготовиться к выполнению поставленных задач. И нет тут стимула выше, чем реальная обстановка боевых действий, где цена всему – жизнь. Вжикнет первая пуля, ухнет снаряд – и куда только благодушие делось? Смотришь, и сопли никому вытирать не надо. Тогда никто не задумывался: что эта война, зачем? Все считали – есть высшие интересы государства, и есть приказ. Этого вполне хватало, чтобы не забивать голову «крамолой». И не забивали, помня, что свобода воли для человека военного – максимально эффективно выполнить этот самый приказ. В порту завыли сирены, на дальних молах запукали зенитки, скорее для самоуспокоения стреляющих, нежели для острастки израильских самолётов. К их появлению здесь привыкли, и жизнь города не замирала с объявлением воздушной тревоги: толкалась «медина», шныряли торговцы. Когда появились советские зенитно - ракетные комплексы вокруг Асуана, Каира, Порт – Саида, Александрии, когда пришли истребительная и штурмовая авиация, интенсивность боевых действий израильтян упала. С моря прикрытие египетского и сирийского побережья осуществляли катера 205-го проекта с крылатами ракетами и подводные лодки. Боевая эффективность катеров аказалась столь высокой, что после потопления эсминца «Эйлад», израильские ВМС желанием рисковать не горели, а египтяне возомнили себя крутыми моряками, как шакал Табаки за спиною Шерхана.
Шёл второй месяц боевой службы в Средиземном море. «Огненный» уже побывал в Александрии, заходил в сирийский порт Латакия, в течение двух недель осуществлял слежение за авианосцем «Форрестол», и когда тот, выполнив свои задачи по отработке полётов авиакрыла, укрылся в базе ВМС НАТО в бухте Суда острова Крит, снова занял место у причала Порт – Саида.
Арабы отмечали рамадан. Ночами до самого восхода солнца не смолкал тягучий голос муллы. К утру канал покрывался большущими, не меньшими, чем банные шайки, плывущими жертвенными лепёшками. Астахов удивлялся – при страшной нищете феллахов – вот такая религиозная самоотречённость, временами сменяемая исступлённостью. В один из дней священного праздника, после захода солнца, к борту, несмотря на запрет, подошли фелюги с измождёнными работой и недоеданием людьми. Не иначе, это были портовые работяги. Они просили хлеба. Сердобольность сыграла с моряками плохую шутку. Принесли буханок семь свежеиспечённых ноздрястых «кирпичиков». Жаждавшие ухватить подаяние люди с проворством обезьян ринулись к эсминцу и стали быстро, совершенно необъяснимым образом взбираться по борту на палубу, хотя на нем, кроме заклёпок на броневом поясе, не было ничего похожего на какие-либо выступы, за которые могли бы уцепиться пальцы их рук или найти опору ноги. С десяток человек повисли на леерах и рвались дальше. Растерявшиеся матросы пытались их не пускать. Но с ними не было сладу. Они тараторили, показывали на рты, хватали матросов за руки. Дежурному офицеру для наведения порядка пришлось стрелять в воздух из пистолета. Однако и это на них мало действовало. И только когда старшина команды мотористов, накануне получивший вновь введённое на флоте звание мичмана, гигант Черкашин, ударом ноги в зубы сбросил с борта самого нахального араба, остальные горохом скатились в свои лодки и пустились наутёк, делая ужасные рожи и бурно жестикулируя. Сцена была, как во времена Д.Кука.
Израильтяне понимали, что за потоплением эсминца «Эйлад» стояли советские специалисты и пытались отомстить. В порту не раз замечали признаки боевых пловцов. Опасность не была призрачной. В начале осени они взорвали плавдок, в котором производили осмотр и ремонт советские корабли. Угроза требовала чёткой организации службы ПДСС. Занимались ею и египтяне. По акватории порта регулярно ходили два катера, с которых сбрасывали толовые шашки. Гранат для этих целей у них не было.
На рассвете к трапу «Огненного» причалила моторная лодка. Астахов, только сменивший вахтенных матросов, увидел, что у опущенной сходни уже находился дежурный офицер и начмед с санитарами. Арабы показывали на лежавшего в корме лодки человека. Правая рука его выше локтя была оторвана. Слипшиеся от крови обрывки рукава рубахи, куски кожи и мяса были перетянуты пеньковым линем. Из этого фарша отвратительно выглядывала белеющая кость. Начмед Журавлёв сделал, что надо. Но когда вышел из операционной, был потрясён рассказом переводчика. Араб твердил: «О счастье, Аллах принял мою руку, чтобы ею разить неверных…» Бедолага, подпалив бикфордов шнур, зазевался, не успев бросить шашку, и она рванула, когда он размахнулся. Удивительно, что находившиеся рядом остались живы, отделавшись ранением одного и контузией ещё двоих.
* * *
Выстрела Астахов не слышал. Он бросился к Полухину, совершенно уверенный, что с ним случился сердечный приступ, а сигнальщики кричат, видя падающего товарища. И только перевернув его, понял: по белой робе медленно растекалось алое пятно.
Лейтенант вскочил, озираясь и сжимая в руках невесть когда выхваченный из низко висевшей деревянной кобуры «стечкин».
-Справа по борту боевой пловец, - орал успевший включить громкоговорящую связь бака, сигнальщик.
Астахов кинулся к леерам. И тут же в стойку ударила пуля. По кораблю уже громыхали каблуки оторванных от завтрака моряков. Команды хлестали по нервам людей:
-« Боевая тревога! Угроза ПДСС! Задраить водонепроницаемые переборки! Носовой и кормовой аварийным партиям по местам! Средства борьбы за живучесть - приготовить! Водолазной группе – к спуску!..»
Теперь лейтенант знал, где опасность. Отбежав метров на десять к спардеку, он прикрылся отводным щитом и заглянул под борт. Диверсант лежал на спине. Изо рта, ноздрей и ушей пловца текла кровь. Баротравма от взрыва гранаты была тяжёлой. Возможно, у него разорвало лёгкие, но он, выброшенный на поверхность, ещё был жив и стрелял из длинноствольного пистолета с глушителем. Астахов выпустил в него не меньше половины обоймы. Пули «стечкина» с хрустом рвали гидрокостюм, и тело пловца при каждом ударе вздрагивало, пока руки, раскинутые в стороны, не обвисли и не закачались на волнах…Рядом полоскалась, неуклюже шевелясь, оглушённая черепаха.
При осмотре корпуса корабля мины не обнаружили. Предположили, что проводилась предварительная разведка. Вахты и наблюдение были усилены. Корабли поменяли места стоянок. Труп боевого пловца передали египтянам.
Регламент…Военный человек живёт по уставу, с ним же и уходит. Главного старшину Алексея Полухина провожали с почестями. Горнист так сыграл Лёхе прощальное захождение, что у многих отсырели веки.
В Каире Астахов, ожидая оказии в Союз, в советском консульстве встретил своего однокашника Кольку Немешаева, делающего карьеру военного переводчика. Они не были дружны раньше, но в этом тридевятье любая мало-мальски знакомая физиономия гляделась, что самый близкий родственник.
- Асташек, ты ли? Какими судьбами? – полез с объятиями Колька.
- Да вот, - Виктор запнулся, вглядываясь в лицо школьного товарища.
Колька сумел выкроить немного времени и, переодев Астахова в штатское, показал ему самые значительные уголки Каира.
На Каир – Вест было множество засыпанных щебнем бомбовых воронок. Перемещаться там без сопровождения или спецпропусков строго воспрещалось: в ангарах стояли суперсовременные МИГ – 25…Кругом посты, автоматчики.
Командир здоровенного АН – 12, майор Чуриков, поторапливал:
- Побыстрей, лейтенант, мы ж не транспортники, мы – заложники… Нас, постановщиков помех, первыми сбивают. Но ты не бзди…шучу.
В самолёте Астахов осмотрелся. Внутри размещались два, каждый с хорошую двухкомнатную квартиру, генератора помех, кассеты с уголковыми отражателями и ещё что-то, совершенно ему незнакомое, а потому не слишком понятное. Появившийся прапор соорудил из ящиков стол и накрыл его бортпайками. Из пилотской кабины явились майор Чуриков и второй пилот. Прапор извлёк канистру со спиртом. Майор кивнул, и в солдатских кружках заплескалось.
- За твоего матроса…
Выпили молча. Астахов, мало знающий порядки летунов, не удержался от вопроса, мол, как же с управлением, коли оба пилота закусывают. Чуриков расхохотался:
- А ты анекдот про автопилот не знаешь?
Средиземное море блестело и серебрилось. С высоты десяти тысяч метров оно было тихим и ласковым. Отсюда войны никто не видел. Но где-то там остались его товарищи, ставший и родным домом, и Отечеством корабль. Астахов ещё не знал, что через три недели он снова ступит на его палубу, уже в родной базе, а полгода спустя их эсминец возвратится в Средиземку на новую боевую службу.
Самолёт долго барражировал над Адриатикой.. Выдрючивались «юги», задерживая с коридором. В Будапешт прилетели к полуночи. В одиннадцать утра дали добро на Шауляй. Астахов вспомнил ехидного особиста, пристававшего с вопросами. Когда тот спросил, нет ли чего недозволенного в гробу, у Астахова зачесались кулаки. Но он только послал его…к консулу. В Старую Русу летели уже на Ан – 24.
* * *
В дверь постучали. Лейтенант встрепенулся:
- Входите-е…
Перед ним стояли вчерашние здоровяки.
- Как самочувствие? – спросил рыжебородый.
- Терпимо…А вы кто будете?
- Я Степан, - сказал бородач, - а это Димон, Дмитрий значит. Нас Никита Сысоич послал. Мало ли чего. Егеря мы у него на хозяйстве. Так может…чуток коньячку?
Астахов отказался. Морозный воздух быстро его прочухал.
Выстрелы салюта прозвучали сухо и сиротливо.
До прибытия корабля Астахову предоставлялся краткосрочный отпуск. Рига тоже встретила его морозом и снегом. Он шагнул на привокзальную площадь и глубоко вдохнул полной грудью, будто освобождаясь от чего-то тяжёлого и гнетущего. Часы на башне отсчитывали время нового дня. Замёрзшие воробьи скучно уступали путь спешащим пешеходам.
- В деревню… в глушь…на охоту, - настойчиво стучалась мысль.
С гостиницы «Балтия» широко улыбался людям, в ленинском приветствии вскинув руку, Генсек. Сдутая свежим балтийским ветром снежинка упала лейтенанту на ресницу. Астахов моргнул, и ему привиделось, что Генсек с портрета в ответ тоже подмигнул лейтенанту.
- Чёрт-те-что! – буркнул лейтенант и, поглубже натянув шапку, зашагал к стоянке такси.