Алтайский «барс» и Джек

Шло торжественное построение по случаю 7-го ноября.

« На флаг и гюйс, флаги расцвечивания – смирно!» - разносилось над гаванью…У МРК «Молния» командир дивизии ракетных кораблей задержался. Было видно, что он, глянув в конец подтянувшегося строя, кроме официального приветствия хотел сказать ещё что-то. Но, видимо, убоявшись скомкать торжественность момента, сдержанно улыбнулся, крякнул и проследовал дальше. Моряки всё поняли и без слов.

В соединении нас именовали «дивизионом непогоды». Малый ракетный корабль «Молния» приняли в состав флота третьим корпусом. До него были «Зарница» и «Волна». После нас прибыли «Град», «Гром», «Шквал», «Шторм», «Буря»…и ещё кое-что из природных катаклизмов… всего и не упомнишь. Малые, да удалые, эти корабли в ту пору были секретными, одними из новейших, и служить на них считалось престижным. Проект называли детищем самого Главкома ВМФ Адмирала Флота Советского Союза Горшкова С.Г. При нём-то как раз сумасшедшими темпами и раскручивалась кораблестроительная программа. Он умело использовал свою дружбу с Генсеком Л.И.Брежневым, и тот в делах флотских всячески ему благоволил. Их связывали «Малоземельские» отношения. Тогда с сентября 1942г. по февраль 1943г. Горшков С.Г. занимал должность Командующего Новороссийским оборонительным районом, а будущий Генсек вдохновлял личный состав на посту Начальника Политотдела…

Как бы то ни было, а флот, после Хрущёвского «Ванькожуковского» периода, расцветал и крепчал, превратившись из прибрежного в океанский, в серьёзный инструмент внешней политики. Во времена Горбачёвской «перестройки и ускорения» строительство флота ещё катилось кое-как, по инерции, пока не заглохло с недогляду Бориса.

Получив назначение и приказ сформировать экипаж, группа офицеров во главе с командиром, капитаном 3 ранга Бобраковым А.В., с полнейшим энтузиазмом взялась за дело. Нам предоставлялось право подбирать подходящих людей с любых кораблей нескольких соединений, и мы подолгу на них работали, проводя собеседования с каждым из кандидатов. Однако коллеги командиры, невзирая на жёсткое предписание, всячески нам способствовать, не спешили расставаться с лучшими специалистами и тайно саботировали это распоряжение. И всё же вскоре команда была почти полностью укомплектована. На несколько вакантных должностей нашлось достаточно желающих, в том числе и на место комендора корабельной универсальной артиллерийской установки. Среди вызванных на беседу был и старший матрос второго года службы Фёдор Бабкин. Можно было взять более опытного старшину второй статьи, но я, узнав, что матрос Бабкин из охотного люда и до призыва, не выдержав конкурса в Новосибирский биофак, помогал отцу-охотоведу в алтайском заповеднике, отдал предпочтение ему. Не знаю, чем там руководствовались в мобуправлении, но на флот матросы призывались, бог знает, с каких дальних мест, будто парням поближе не было применения. Людей с севера бросали на юг, с запада на восток, и наоборот. Одни эшелонами ехали в одну, другие в таких же эшелонах – в обратную сторону. Охотничье прошлое и решило судьбу Фёдора Бабкина. Командир БЧ – 2, чувствуя, что спорить бесполезно, не сопротивлялся, но поставить об этом в известность командира корабля случая не упустил. Александр Васильевич заметил мне: мол, причём тут охота, не в пехотную же разведку набираем. «Не в разведку, - отвечал я, - но, как говорится: охотник охотника узнает и с клотика. Родство душ, что ли. Доверие есть. А это важно на таком корабле. Да к тому ж, старшина второй статьи через полгода увольняться будет, а Бабкину в два раза дольше служить. Ещё и замену себе подготовить успеет». Одним словом, отстоял я Фёдора.

Внешность Бабкин имел стеснительную, а натуру увлекающуюся и живую. Он родился охотником. Вся его жизнь, от пелёнок до флотского бушлата, прошла на берегу Телецкого озера, жемчужины Горного Алтая. Окончив школу, я имел романтический настрой, и собирался стать геологом разведочных партий. Конечно, я ошибался. Меня увлекала не сама геология,а возможность бродить бескрайними просторами неизведанных земель, наблюдать природу, охотиться. Моё воображение будоражили названия рек, озёр, горных хребтов: Алтай, Саяны, Таймыр, Пактусан, Котуйкан…Директор школы разъяснил, что моё призвание – биофак или пушно-меховой институт.

Вероятно, и выбор флотской профессии был следствием всё того же романтического настроя души. Мог ли я пройти мимо личности Фёдора Бабкина?.. В нём я видел себя.

Тёплым августом нас встретил Ленинград. Расквартированные во флотском экипаже на площади Труда, мы занимались отработкой организации подразделений, ездили на Приморский завод на нашу «новостройку», с нетерпением ожидая спуска корабля на воду и его заселения. Он был для нас - конструкторов, инженеров, рабочих и моряков – словно готовое появиться свет дитя. Уже ощущался его живой пульс. Наконец, была разбита о борт традиционная бутылка шампанского. «Младенец», известив о своём рождении, оставался ещё беспомощным. Предстояло научить его двигаться, разговаривать, думать и действовать. Это и есть главная задача экипажа, сложность и изнурительность которой во всём многообразии перипетий и коллизий может понять лишь человек, проведший своё дитя от первого «уа» до совершеннолетия.

Служба службой, но, пребывая в граде Петра Великого, мы не могли не показать его морякам. Думаю, что сегодня они с теплотой вспоминают то время: не каждому довелось ещё раз побывать там, где проходили дни флотской молодости. Экскурсии, культпоходы, увольнения…

- Опять Бабкин опоздал, - доложил утром дежурный офицер, - на час тридцать… - И для штатского человека опоздание – неприлично, а на воинской службе…просто из рук вон.

Командир не без удовольствия съязвил:

- Это ж охотничек. За зайцами, что ли, гонялся?

Бабкин стоял красный, как варёный рак.

- Прошлый раз книжная ярмарка, куда теперь занесло? – спросил я смутившегося матроса.

- На выставку охотничьих собак, - отвечал он робко.

- Почему же не ко времени прибыл?..

- Виноват…не успел на электричку.

Ну, что тут скажешь…Наказывали Федю Бабкина. Взыскания он сносил безропотно.

Протянув недели две-три без увольнения. Какое-то время держался, пока в очередной раз не увлекался. В увольнении Фёдор, в отличие от своих «годков»,не посещал танцплощадки города и матросского клуба, не бегал в самоволки, ни разу не приложился к стакану. Он таскался по книжным магазинам, выискивая и собирая охотничью литературу; его магически притягивали охотничьи выставки и магазины, где продавцы уже знали любопытного матроса и встречали как своего, предлагая посмотреть журналы, буклеты и каталоги. Умудрился Федя побывать на крупных международных соревнованиях по стендовой стрельбе. Одним из любимых его маршрутов был зоологический музей. Иными словами, жил душою старший матрос Фёдор Бабкин в своём удивительном, чарующем, для многих непонятном и таинственном мире охоты. До сих пор я храню подаренный им набор замечательных открыток Телецкого озера и Алтайского заповедника. Через год, побывав в отпуске в своём родном посёлке Яйлю, что притулился к северо-восточному берегу чудо - озера, Федя привез в дар корабельной библиотеке большой красочный альбом Алтайского заповедника, а командиру передал от отца выделанную шкуру росомахи.

Экипаж на МРК был небольшой, человек семьдесят. По хорошей традиции, возвратившиеся из отпуска, матросы выступали перед товарищами с беседой о своём крае. Это сближало людей, помогало лучше понять друг друга. Федя Бабкин, влюблённый в Горный Алтай, так красочно представил его природу: горы, реки, озеро, тайгу и животный мир заповедника, что не только сорвал аплодисменты, но и удостоился уважительного прозвища «Алтайский барс»».

Период заводских, ходовых и государственных испытаний корабля, завершившийся подписанием Акта о его приёмке от промышленности Военно – Морским Флотом, сменился не менее длительным этапом отработки курсовых задач. Из Балтийска мы перешли к месту постоянного базирования в ВМБ Лиепая. Жизнь экипажа, регламентированная корабельным уставом и расписаниями, шла своим ходом. Мы совершали не длительные, но частые выходы в море, ракетные и артиллерийские стрельбы. Люди обживались в новой базе. Из первого же увольнения в Лиепае Федя Бабкин прибыл с сюрпризом.

Сюрпризом был серый лохматый щенок. Федя, довольный покупкой очередного номера альманаха «Охотничьи просторы», держал курс в военную гавань. Когда, из какой канавы или кустов увязался за ним, и почему именно за ним, Федей Бабкиным, этот комок, матрос и сам не мог объяснить. Федя остановился, и щенок, подбежав к нему, потёрся о его ногу а затем, уцепился зубами во флотскую клешину, и, забавно урча, стал трепать её из стороны в сторону. Кто-то, может, и отпихнул бы нахального приблудыша, только не Федя. Матрос присел и погладил бездомника. Тот радостно замахал хвостиком и, заглядывая человеку в лицо, нежно покусывал и лизал его пальцы, потом опрокинулся боком на парадные хромочи, словно показывал всем видом, что он одинок, голоден и ищет своего хозяина, который будет заботиться о нём, превратит его жизнь из бурьянно-репейной в мало-мальски приличную, а он взамен, отдаст своё собачье сердце и верность.

В доме Бабкиных собаки жили всегда, преимущественно западносибирские лайки, и любовь к ним у Феди была, можно сказать, потомственной. А вот что делать с этим, прилипшим, как мокрый осенний лист к подошве, щенком, Федя Бабкин не знал. «Ладно, пойду, сам по себе отстанет», - подумал моряк и решительно зашагал прочь. Щенок шустро засеменил следом. Федя ускорил шаг. Побежал и лопоухий. Он сопел и пыхтел, изо всех сил стараясь не отстать. У КПП гавани Федя, закрывая за собой дверь проходной. Счёл преследование законченным.

- Ах, ты, костогрыз, - ошарашено отпрянул матрос, чуть не наступив на прыгающего под ногами щенка, который, увидав, как скрылся за дверьми Федя, не стал жалобно скулить, а метнулся к решётчатым воротам и, проскользнув между железными прутьями, встретил его с другой стороны проходной.

- Да у тебя ума палата… Ну, куда мне тебя девать, ядрёна-матрёна?.. Греби за мной, что-нибудь на зуб кинем.

- Слышь, Алтайский барс, ты зверя-то на стенке оставь, не положено, - заслонил проход вахтенный с автоматом. – Откуда приволок?.. Глянь, за тобой ползёт.

- Прицепился, пиявка…Не бить же его. Доложив о прибытии из увольнения, Федя смотался на камбуз, выпросил у кока из расхода тушёной картошки с мясом, птюху белого хлеба и, уложив нехитрое угощение в газетный кулёк, снова вернулся на стенку. Ночью Бабкина разбудил сменившийся вахтенный у трапа:

- Приёмыш твой не уходит… Скулит, божья тварь. Что, если забрать?..

- Ты ж сам говорил: не положено. Старпом голову снимет.

- Спрячем пока к боцманам в форпик, а там поглядим.

Федя задумался, напялил робу и «заговорщики» тихонько прокрались на ют. После подъёма флага к Бабкину подошли боцмана и сказали, что договорились щенка оставить, а звать его решили Джеком.

Матросы – народец смышлёный, изворотливый. Джека скрывали два месяца. Всё этому благоприятствовало. Завершился летний период боевой подготовки, и корабль в море выходил изредка. Старпом отдыхал в Крыму. Когда случались осмотры помещений кем-либо из начальства, матросы успевали спрятать Джека в укромном месте и он, будто понимая, что надо хорониться. Сидел тихо, пока его не забирали. Кормёжка проблемой не стала. Любой из матросов готов был поделиться с любимцем. Да и много ли надо было крохе. Там, где питается семь десятков – ещё целый десяток накормить можно. Его регулярно купали, соорудили ящик с песком, незаметно выгуливали на причальной стенке. Джек, обласканный вниманием и добротой. Рос быстро и в пятимесячном возрасте выглядел взрослой собакой. Был он беспороден. Дворняга. Но в его жилах всё же чувствовалась примесь благородных кровей. Внешность и стати тут не играли особой роли. Пёс был необычайно сообразителен. Джек легко научился бегать по трапу, обходить открытые люки, перепрыгивать через комингсы и не попадать под тяжёлые металлические двери. Никто на корабле не встречал его собачьих меток.

Для этого он просился на берег, а в море пользовался ящиком с песком. Одной из его рано проявившихся способностей стало умение предсказывать перемену погоды. Все знали: свернулся Джек калачиком – жди непогоды, растянулся на тёплой палубе - волноваться нечего, А вот если при выходе в море в ясную погоду отказывался есть и пить – скоро подойдёт шторм. Собачий барометр действовал точно и безотказно. Ещё Джек поизвёл корабельных крыс. В этом собачьи и матросские интересы расходились. За определённое количество уничтоженных грызунов некоторые из них получали прибавление к отпуску. Но это не стало помехой в привязанности команды к приёмышу. Ведь он добросовестно отрабатывал свой хлеб. Качку Джек переносил плохо, но мужественно. Со временем и его вестибулярный аппарат привык к неустойчивой палубе. А на крутой волне и четыре лапы не спасали. Тогда лопоухий ложился и дремал, оставаясь ко всему безучастным, пока море не стихало.

Мало-помалу Джек взрослел. «Шила», - как говорят на флоте, - в мешке не утаишь. Познание мира толкало его к расширению и детальному обследованию «своей» территории, определению её границ. А может, ему надоело вести скрытый образ жизни и захотелось выяснить свой статус? Кто на это ответит?

И вот однажды, во время осмотра и проворачивания оружия и технических средств, когда весь экипаж был занят делом, пустился Джек в свою экспедицию. Неожиданным образом объявился он у дверей командирской каюты. Александр Васильевич столкнулся с ним, что называется, нос к носу. Собака сидела и смотрела ему в глаза, будто представлялась: «Пёс Джек, для дальнейшего прохождения службы, прибыл».

Прятать его уже не имело смысла. Федя Бабкин в очередной раз оказался «на ковре». «Алтайский барс» всю вину взял на себя. Матросы обратились ко мне с ходатайством Федю не наказывать и разрешить Джеку остаться на корабле. Просьба была понятной. Но и устав строг. Содержание на корабле животных не допускалось. Как человека военного, облечённого властью и ответственностью, командира в этой истории более всего возмущал факт сокрытия. Поэтому первым решением был отказ. Казалось, судьба снова возвращала Джека в лоно бродячей бездомной жизни. Чтобы не допустить этого, матросы соорудили рядом с ближайшим пакгаузом будку, куда и поселили своего любимца. Приёмыш загрустил, но, как бы осознав безвыходность положения, стойко принял выселение.

Каждое утро, когда экипаж строился на подъём флага, - появлялся Джек. Юрисдикция командира корабля вне палубы на него не распространялась. Пёс усаживался на причальной стенке как раз напротив флагштока. Горнист играл «зорю». Джек подбирался весь и замирал. Когда начинали поднимать флаг, он задирал голову и непременно смотрел на ползущее вверх полотнище, изображая тем самым отдание чести. По команде «вольно» вставал, вертел хвостом и, поприветствовав экипаж весёлым лаем, удалялся за пакгауз. Видя осмысленность в поведении пса, командир качал головой и пожимал плечами. В свою очередь, матросы тоже видели в командирском отношении к Джеку, известную перемену. Нрав собаки превратил её в камертон настроения команды. Стоило во время перерыва матросам собраться на юте или сойти на стенку, прибегал Джек. Звенел смех, сыпались прибаутки. Лохматое существо юлой вертелось среди синих матросских роб, бросалось от одного к другому, желая сразу и со всеми поделиться своею радостью. Каждому хотелось дотронуться до Джека, приласкать, потрепать за холку. В его присутствии ни у кого не было унылых лиц. Дважды я заводил разговор с командиром относительно просьбы команды. Человек он был строгий, но моряк истинный, а потому понимающий и ценящий матросов. В конце концов, наблюдая, как забавляются они с собакой, вызвал старшего боцмана, фельдшера и Федю Бабкина и более на прежнем решении не настаивал. Экипаж с восторгом воспринял волю командира. Джек вторично, теперь уже легально, прописался на корабле. На построениях он занимал место в конце строя, рядом с Федей Бабкиным. Сидел безмолвно. Научившись понимать сигналы команд большого и малого сборов, к строю прибегал сам.

Боевые корабли не возят пассажиров. У всех там свои обязанности. Нашлись они и для Джека. Отныне он нёс службу с вахтенным у трапа. Лучшего сторожа сыскать было трудно. Воспринимая корабль как свою территорию, охранял её бдительно и яростно. Вахтенный матрос мог допустить оплошность, Джек – никогда. Зная своих наперечёт, постороннего на палубу не пускал, пока не появлялся дежурный офицер. Чрезмерное усердие Джека однажды сослужило ему плохую службу.

Вновь назначенный начальник штаба бригады, принимая дела, знакомился с кораблями и личным составом. Везде сия процедура проходила легко и гладко. Вот только Джека никто о смене начальства не оповестил. Ступивший на трап начштаба, принуждён был ретироваться под грозным натиском четвероного сторожа, вмиг распознавшего своего недоброжелателя. Отозванный дежурным, Джек продолжал глухо рычать. В отместку возмущённый столь низким уровнем чинопочитания начальник устроил командиру форменный разнос.

- Это что за скотный двор? – доносился его громкий командный голос. – Вы скоро свиней заведёте…

Командир, умевший постоять за себя и честь корабля, отреагировал вежливо, но жёстко. После обмена любезностями, начштаба не пожелал более знакомиться с экипажем и покинул корабль, сопровождаемый презрительным лаем Джека. Последовали проверки. Собаку велено было убрать. Матросы роптали, а Джек день-деньской проводил на берегу, совсем не понимая причины произошедшей перемены. Ночью он по-прежнему стерёг трап. Даже офицеры штаба, уже зная корабельного пса, выказывали ему свои симпатии. Однако честолюбивый начальник и слышать ничего не хотел о псине. Но жизнь, как и море ,полна неожиданностей. Есть на флотах особые подразделения – подводные диверсанты, сродни американским морским котикам. В один из октябрьских дней по флоту было объявлено о начале учений этих сил. «Спецам» дозволялось многое. Они могли проникать в части, на корабли, обозначать повреждения линий связи, вывод из строя боевой техники, осуществлять захват «языков», документации, «топить» корабли и плавсредства, «повреждать» коммуникации т.д. Всё, как в реальности: усиливался режим, выставлялись вахты ПДСС, повышалась готовность к выходу в море…Поди знай, что они там удумали. А удумали они ни много, ни мало: провести « захват» и «уничтожение» нашего дивизиона «непогоды», ибо только эти надводные корабли ДКБФ имели предназначение к использованию крылатых ракет со специальной боевой частью. Натворили тогда наши диверсантики на флоте «шухеру»! Долго подводили итоги, вносили изменения в служебные инструкции, делали оргвыводы.

И так случилось, что в ту самую октябрьскую ночь вахту ПДСС нёс старишина 2 статьи Федя Бабкин. С бака на ют, с юта на бак – раз за разом прохаживался он савтоматом на груди, вглядываясь и вслушиваясь в ночь со стороны малоосвещённого левого борта, чутко, как когда-то слушал тайгу на глухариных токах. Звёзды давно скрылись, затянутые низкими тучами. Искрилась вода в отблесках стояночных огней, и лёгкий бриз тянул от молов аванпорта. Попятам Феди ходил Джек. У стола зенитного ракетного комплекса вахтенный остановился. Собака улеглась на палубу, отпустив голову на вытянутые лапы, и, казалось, дремала. В тишине ночных вахт Федя нередко вспоминал свои охоты и особенно ту, последнюю перед призывом, когда на солонцах с отцом стерегли марала. Тогда, переполненный новизной ощущений, он впервые понял, сколько неожиданного и интересного может поведать ночная тайга, днём скрытная и зачастую будто дремлющая. Отец учил его по звукам понимать жизнь животных и птиц. Приходит это не вдруг. Лишь овладев умением «читать» звуки, человек перестаёт бояться ночи, тёмного леса и всего неведомого.

Джек вскинулся и замер, прислушиваясь к чему-то. Федя, видя беспокойство собаки, осмотрелся и тоже напрягся. Ничего. В рыбной гавани натужно прогудел швартующийся сейнер, и снова всё стихло. Джек встал и, огибая надстройку, потянулся по шкафуту к ракетным контейнерам. Федя, тихо ступая в мягких «прогарах», отправился следом. В тени контейнера шевельнулось тёмное пятно. Бабкин сообразил сразу, что никого из экипажа в столь поздний час там быть не может. Джек с рычанием бросился под установку. Послышалась возня, кто-то дёрнул по матушке и от контейнеров отделился человек в чёрном гидрокостюме. Лопоухий рвал его за ногу. Мелькнула вспышка, и сражённый разрядом Джек остался на палубе. Федя Бабкин, не дав опомниться «диверсанту», то ли сам с перепугу, то ли охватившего его волнения, что было мочи заорал: - «Сто-ой!..» - и без предупреждения резанул в воздух короткую очередь. По условиям это значило, что «диверсант» убит и прыгать в воду ему уже ни к чему. Вахтенный, заслышав выстрелы на шкафуте левого борта и крик Бабкина, подал сигнал тревоги. Изловленный «диверсант» вскоре был доставлен в штаб бригады. С установки крылатых ракет сняли муляж магнитной мины с обозначением времени условного взрыва, успешно предотвращённого Джеком и Федей Бабкиным. Таких «подарков» на кораблях флота в ту ночь было роздано порядочно, и лишь на «Молнии» от него сумели отказаться.

Джек от электрошока оправился и был, как прежде, игрив и забавен, не подозревая, что стал знаменитостью.

В приказе командира дивизии ракетных кораблей Феде Бабкину объявлялся очередной отпуск, а приемыш экипажа получал законное право находиться на корабле.

Под самую «ёлочку» я, назначенный на большой противолодочный корабль «Образцовый», простившись с экипажем «Молнии», переехал в Балтийск. Какое-то время мне удавалось интересоваться делами прежних сослуживцев, жизнью «Алтайского барса» Феди Бабкина и четвероногого матросского друга. То, чему отдан кусочек сердца, из памяти исчезает не сразу. Однако новые заботы, ответственность за другой экипаж, постоянные дальни походы затмили прежние образы, а перевод с Балтийского флота, казалось, навсегда растворил их во времени. Но перебирая свой фотоархив, я обнаружил несколько снимков давно минувших дней, и всё вспомнилось с такой ясностью, будто было вчера. Уже нет Джека – собачий век короток. А вот из Феди Бабкина, уверен, вышел прекрасный биолог-охотовед.