Гуменник

 

Валилось солнце в рисовые чеки
И плавилось, врезаясь в окоём…
Авт. На рисовых чеках)

 

Близь Арабатской стрелки охота не сложилась. Дули сильные северо – восточные ветры и гусь, пересекая косу, тянул через Сиваш куда-то в сторону Каркинитского залива, должно к Лебяжьим островам, где и отсиживался, прикрывшись портьерой полуострова.

Прогноз на крещенское похолодание не оправдался. Прихватило лишь Полесье, Сиверщину и Слобожанщину. Висевший над Курском антициклон уже в Надднепрянщине ослабел, и Причерноморье окутали густые туманы. Зимующая птица обнизилась. Кочуя от лиманов и плавней, на кормовые места шла валко и неторопко, будто в опаске, проскочив земные створы, заблудиться.

Стрелять стало ладнее. Стаи налетали в меру. И лишь смешавшись после хлёстких дуплетов, суетливо забирали в гору, где сразу и пропадали, укутавшись белым саваном. Только недовольный их гогот ещё какое-то время доносился до слуха стоявших номерами охотников.

И справа, и слева, и до самого «гнилого озера» простерлись рисовые поля, поделённые оросительными каналами на квадраты чеков. С началом уборки арыки осушались, и по ним становилось удобно и просто ходить. С бетонированными желобами и не глубокие, каналы эти, словно улицы городов, могли привести охотника, куда ему надобно. Летом, когда арыки питали водою чеки, здесь водилось множество водоплавающей и болотной дичи. К осени, и в зиму, арыки служили тропами всякому зверью: кабанам и волкам, косулям и шакалам, зайцам и лисам. Лиходеи от охоты промышляли здесь петлями и капканами.

По краям арыки поросли камышами и очеретом, где при не сложной маскировке, даже и в ясный день, охотник легко укрывался от зоркого гусиного глаза. Сейчас же и этого не требовалось. Всё окрест, охваченное изморосью и клубящейся мутной мглой, сливалось в едином фоне и, невыразительное, и размытое, создавало иллюзию всеобъемлющего пространства. Стрелкам, одетым в белое, достаточно было не шевелиться, напуская пролетающих птиц на верный выстрел.

Их было четверо: трое киевлян и председатель местного коллектива Юрий Сологуб. Ещё вчера ярко сияло солнце и они, проторчав сутки на дальних, граничивших с озимыми полями, чеках, так толком и не поохотились. Гуси миновали чеки высоко и где-то под горизонтом рассеивались по зеленям, жнивьям и выпоркам. Исхитриться не получилось. Ни манок, ни чучела с профилями на них не действовали. Лишь к вечеру взяли на круг одного белолобика, и только.

Но сегодня с зорьки палили все. Юрко, сообразив, что в ночь натянет туман, быстро поменял место, поближе к воде, рассудив так:

- Гусь в туман с воды пойдёт низом и далеко улетать не станет. Кормиться предпочтёт на чеках. Рис обмолочен плохо, солома не убрана, зерна: ешь – не хочу.

Чучела и профили выставили по обе стороны канала, чтоб направляясь на кормёжку и обратно на воду, гуси их хорошо видели.

Расчёт Сологуба оказался верным. Гусь потянул на чеки широко и низко. И с расстановкой охотников угадал, поставив их вдоль арыка метров через полтораста.

- В ясную погоду мы охотимся «кучей», - пояснил он. – Мало не в метре друг от дружки стоим и по налетевшей стае стреляем залпом по команде. Это ж не дуплет. Результат по такой плотности огня иной выходит. Опять же и добыча на всех…Гусь, он каков…газету с поднебесья прочитает. И коли кто, обособившись, стрельнёт, следующая стая, всех и облетит. Вот и выходит, что стрельба «кучей» много выгодней.

Прокопий Захарыч Гуменюк, известный многим охотникам по прозвищу «Гуменник», а горожанам по ряду громких криминальных процессов председатель городского суда, теперь отставной, уходил на крайний номер левого фланга. Сегодня ничего не довлело над ним. Дела, процессы, тяжбы, волокиты - всё в прошлом. Теперь, после отставки, алогичной, принудительной и несправедливой, он всё свободное время отдавал охоте и рыбалке. Хотелось хоть на время почувствовать себя свободным, если вообще судья может быть таковым, хоть закон и декларирует его независимость. Именно, декларирует, но не обеспечивает в реальности. Сколько человеческого горя, слез и ненависти пропустил он через своё сознание и сердце. Как было уберечься от негативной энергетики бушующих страстей судебных процессов, не впитать ее губительные свойства? Стать бездушной машиной, карающей или милующей? Отгородиться от человеческих эмоций куполом безразличия? Да, так поступали многие его коллеги. Лавировали меж добродетелью и злом. Только Прокопий Захарыч Гуменюк никогда не шёл на сделку с совестью. А легко ли «белой вороне»?..

Вот и теперь, когда ехали на охоту, на вопрос своего друга и учителя, тоже уже бывшего члена Верховного суда, что ему предлагают, заметил:

- Нет, Орлеан Иванович…не хочу больше ни судебной практики, ни политики. Максимум – преподавательская работа. Неделей было предложение из юридической академии. Думаю. Звонили из Министерства юстиции – отказался. Я теперь из служителей Фемиды становлюсь рабом Дианы. Да и жена довольна. Устал я Орлеан…звонки, просьбы, угрозы…шантаж и всё прочее. О чём тут говорить, ты и сам знаешь…

Орлеан Иванович знал. Из Верховного суда он ушел на пенсию, когда только складывалась система судопроизводства независимой Украины. Хорошо ему были известны и нынешние её проблемы. А ещё он верил Прокопию, своему, по сути, ученику. В его разум, честность, чистоту души.

Молодого аспиранта он приметил сразу, и не столько по старозвучному, как и у него, имени, сколько по жизненному кредо, которое тот отстаивал аргументировано и жёстко. Однако, вопреки ожиданиям Орлеана Ивановича, ставшего научным руководителем аспиранта Гуменюка, последний, успешно защитив кандидатскую диссертацию, в науку не пошел, предпочтя ей практику, которая, на переломе эпох и формаций, оказалась невероятно сложной, сломавшей судьбы многих и многих людей.

Орлеан Иванович не единожды поддерживал своего ученика, но никогда не протежировал, точно зная, что Прокопия это оскорбило бы и повлияло на их дружбу. А началась она…с охоты.

Аспиранту Гуменюку предстояло пройти предзащиту диссертации, для чего требовалась серьёзная консультация с научным руководителем. А тут, открытие охотничьего сезона. Событие, для людей понимающих, самое, что ни на есть, уважительное. В университете всем была ведома фанатичность увлечения Орлеана Ивановича. Только аспирант Гуменюк о нём тогда ещё не знал. Вот и явился соискатель не во время на кафедру. - «Нет Орлеана Ивановича, - отвечают, - готовится на охоту, уток стрелять». - «Как, уток…какая охота? У меня же в понедельник предзащита!» - хватается за голову аспирант…и за телефон. К счастью, Орлеан Иванович ещё дома оказался. - «Да,- говорит, - незадача выходит. И от охоты отказаться невозможно». Подумал чуток и нашёл соломоново решение: - «Вот что, голубчик: бери, ты, рюкзак, пихай в него свою диссертацию, оденься, как на пикник и дуй ко мне. Со мной на охоте три члена учёного совета будут, там всё и решим. Час у тебя есть, поторопись».

Летел соискатель к Орлеану Ивановичу, что гусь по ветру. И, таки, поспел к отъезду. Ждать себя не заставил, и даже одобрения удостоился. Профессор Новохацкий так и сказал: - «Никакой ты, брат, не Гуменюк, а самый настоящий «гуменник». С тех пор к нему это прозвище так и приклеилось.

Побывав на той памятной охоте, будущий судья Гуменюк навсегда остался в плену охотничьей страсти.

Судьба одарила его натурой крепкой и волевой. Но будто проверяя, крутила так и этак. Первой профессиональной проверкой молодого судьи было известное дело киевских ресторанов, потом киевавтоматторга, несколько громких дел по советским хозяйственным и партийным коррупционерам. И всё же преступления того периода, хоть и носили признаки организованности, в сравнение не шли с теми, что нахлынули с развалом СССР. Самое страшное пришло, когда рухнули прежние устои, а на поверхность общественного болота поднялась муть криминала, и улицы заполонил рэкет, бандитизм, когда убийства и грабежи средь бела дня стали почти обыденностью. За ними начался захват и передел государственной собственности, стала складываться государственно – олигархическая мафия. Криминал, захвативший госсобственность, полез во власть. Не обошло всё это и судебные органы. Продажность судейства и судей стала очевидным фактом.

Когда «Гуменник» председательствовал на процессах паханов криминальных группировок «Рыбки» и «Фашиста», он уже знал, что за ними стоят люди, облеченные государственной властью. Предложения крупных сумм за оправдательные приговоры, или минимальные сроки бандитам, исходили не от «братков», а от высоких «креслозаёмщиков». И в отсутствие финансирования судов он тоже видел чьё-то стремление подчинить судебную власть. Но даже при этом нечистоплотность коллег возмущала его больше всего.

Не редко случалось, что вынесенные им обвинительные приговоры, через время или смягчались, или отменялись вовсе судами высшей инстанции.

А свалили его на деле о незаконной торговле оружием. «Укрспецэкспорта» ещё не было. Вот генералы в спайке с чиновниками из президентской администрации и приторговывали наследием советского милитаризма. Оружие текло эшелонами, пароходами. Военно – транспортная авиация моталась челноком: Африка, Ближний Восток, Латинская Америка…куда только не носило украинских летунов. Умудрились продать американцам грозу холодной войны – ракету СС - 300. Американцы делали вид, что не знают о плывущем в горячие точки украинском оружии. Гром грянул, когда экстремистам продали зенитный комплекс «Кольчуга». С этим «дядюшка Сэм» соглашаться не пожелал. Разразился международный скандал. В прессе замелькали фамилии некоторых генералов, гражданина России Бута, через которого все сделки и совершались. Бута объявили в международный розыск. С парочки украинских генералов смахнули погоны. Но стрелочник всё равно требовался. Нашли. Ими оказались несколько офицеров, от капитана до подполковника, да нарицательный «прапорщик Пендюренко», заколачивавший ящики с разобранной техникой. Проходил по этому «мутному» делу и некий украинский бизнесмен. Не простой оказался фрукт. Ближайший родственник самого «хозяина». Дело «хозяйского» племянника, как лица гражданского, оказалось у председателя райсуда Гуменюка. Но поступило оно к нему явно не завершенное, всё какое-то «обкусанное», словно прокуратура заранее планировало его возврат на доследование. Так бы оно и случилось. Только пришла по почте на имя Гуменюка заказная бандероль. Имя и адрес отправителя оказались подставными. Зото содержимое пакета-а… В нем оказались все недостающие по делу премьерского племянника документы. Договора, накладные, платежки, таможенные декларации и даже дневник обвиняемого с записями: кому, сколько и когда «откатывалось» с каждой сделки. В дневнике упоминались фамилии людей из важнейших государственных структур, включая некоторых членов правительства. Возврата дела на доследование не понадобилось. Установить отправителя не удалось. Но этот «доброжелатель» подсудимых, был или из числа обиженных участников, или из тех, кто преследовал далеко идущие политические цели, через шантаж, а, может, просто сводил счёты. В любом случае, человек этот был хорошо знаком с обвиняемыми, но предпочёл остаться в тени.

Накануне суда с Гуменюком встретился один из замов председателя Верховного суда, в частной беседе «рекомендовавший» ему «спустить дело на тормозах», а полученные документы передать заинтересованным лицам. Называл и сумму.

С тяжелым сердцем он зашёл после встречи с начальственным «коллегой»

к Орлеану Ивановичу.

- Ты, ж, понимаешь, Проша, что они сейчас от предложений перейдут к угрозам?

- Без этих документов всё прахом пойдёт. Угрожали и раньше. Ничего, проглотят…

- Так, да не очень… Тут, Проша, или ва-банк, или отказываться от «дела». Сам видишь, как с журналистом оборачивается. А это ни чем не легче. Как тебе поступить, я и сам не знаю. Больно уж высоко схвачено…

- Да как же их оправдать - то можно…Они ведь во все горячие точки оружие поставляли: в Чечню, Грузию, Азербайджан, Косово, Боснию, Иран, Боливию, Анголу. И это не всё! Ты что же, тоже считаешь, что с «Фаиной» все чисто? Завтра под боком крымских татар начнут снабжать. Им всё равно, кому. Кто подсчитал, сколько из того оружия людей положили? Там, в дневнике, интересные имена помечены. Это ж международный картель. Они и войну с Россией спровоцировать могут. Ишь, как за бандеровщину и голодомор взялись!

Дело оказалось тяжким. Уже второй месяц шли заседания, когда последовала неожиданная отставка с председательской должности Прокопия Гуменюка. Решение это он опротестовал в судебном порядке, но всё затянулось. Почти все, кто открыто держал его сторону, советовали на время уехать. В один из дней к нему позвонили. Незнакомый голос злорадно похрипел: - «Теперь, «гусачок», мы тебе крылышки-то пообстрижём».

Из Киева Гуменюк не уехал. Не хотел быть ни слабым, ни купленным. От унизительного чувства оскорблённого самолюбия и попранной профессиональной чести спасала охота. Неделями они пропадали с уже постаревшим, но ещё дюжим Орлеаном Ивановичем, то на Каневском водохранилище, то в Днепровских плавнях, тот на вальдшнепиных высыпках в Крыму.

- Ты только на людей зла не держи, дорогой мой «гуменничок», - бывало подведёт черту их долгих бесед Орлеан Иванович.

- Люди, здесь, ни при чём. Из нас скотов хотят сделать. Бессловесное быдло. Сегодня промолчим, так с ярмом и брести будем.

 

На пролетного гуся, пообещав пернатый рай, «гуменника» сманил Василий Вильницкий, университетский товарищ, впоследствии практиковавший адвокатурой, член коллегии адвокатов, а теперь не последний юрист крупной иностранной инвестиционной компании. Большими друзьями они не были и отношения поддерживали эпизодические. Вильницкий был охотником и Гуменюк это знал. Но прежде вместе они не охотились. Приглашение было неожиданным, и Прокопий Захарыч колебался, заметив, что без Орлеана Ивановича он не охотится. Для Вильницкого это проблемой не стало, и он с готовностью согласился взять их обеих.

- Втроём будет ещё веселее, а у меня неделя отпуска, которую хотелось бы провести в объятиях природы, - сказал он вежливо и намекнул, что в курсе проблем Прокопия, и что у него есть на этот счёт некоторое соображение. Потом заверил, что поездка будет интересной.

Орлеан Иванович, как охотник завзятый и «всеядный», не колебался:

- На Арабатской стрелке и Сиваше я когда-то охотился, но уж лет двадцать, как был там. Приятно будет вспомнить. Поедем.

Прокопий считал, что охотником его бывший сокурсник стал из моды, охватившей в постсоветское время людей не бедных, рвущихся проявить в своём окружении недостающей им внешне мужественности. Но вскорости признал его пристрастие настоящим. Даже вездесущий Орлеан Иванович, удивился его знанию охотничьих угодий. По всему Крыму и Одесской Бессарабии у него были «пристрелянные точки», знакомые охотники, егеря и немало из охотничьего начальства.

Сологуб встретил его как давнего знакомого и всегда желанного гостя.

- Так ты, выходит, частенько сюда заглядываешь, Василь?

- Верно приметил, бываю. Если честно... я, грешным делом, через охоту-то и поднялся. Меня, как из коллегии адвокатов холуи вонючие выперли, она родненькая, и спасла.

- У тебя-то, что стряслось?

- Ой – ли, не знаешь?

- Кое-что слышал, конечно, но ничего конкретного…пересуды, домыслы.

- Вот, именно, домыслы. Притянули за уши нарушение адвокатской этики и на эту ёлку стали всё подряд вешать. Дошло до того, что лицензию на адвокатскую практику отобрали. Потом восстановил. Но на время тоже остался без работы.

-Это не внове. А охота тут как вяжется? Не промышлял же на пропитание?

-Не промышлял. Но нет худа без добра…Случайно довелось познакомиться с одним америкосом. Он шеф юридической службы у одного финансового воротилы, из тех, кто в мутноводье нашей приватизации жирует. Слыхал о продаже облэнерго, химических заводов, горно-обогатительных комбинатов… Его, Джеймса Мортона, делишки. Он каким-то образом связан с руководством Резервного фонда США и является главой крупной инвестиционной компании «Глобал финанс». В Украине работает под правительственные гарантии. Завел к нам уже несколько миллиардов баксов.

- Впечатляет…

- А то. У него многие наши бонзы давно в кармане. Не одного он депутатом сделал и в правительство посадил. Тут он с Соросом на пару ковыряется. Теперь эти холуи на них и пашут.

- Понятно. Где Сорос, там и сор, грязные деньги. Продадут Украину ни за шматок сала…

- Да что ты всё!.. Так вот, с юристом Мортона я повстречался, в жисть не догадаешься, на охотничьей выставке. Он хорошо говорит по-русски, я сносно по-аглицки, разболтались. Оказалось, предки Питера Брикса, Петрухи, по-нашему,- я так его и зову, - из русских переселенцев с Аляски, с тех самых времен переместившихся в Калифорнию, когда эту землицу за 7,2 миллиона баксов Америке впарили. Он часто бывал в Москве, Санкт – Петербурге, теперь, вот, в Киеве. Но самое главное, он оказался помешанным на гусиных охотах, а освоиться с этим делом в Украине не успел. Тут к месту и времени, я и подвернись. Устроил ему парочку чудных охот в Килие и на Днестровском лимане. Сейчас я руковожу подотделом у Петрухи Брикса, но больше их охотами занимаюсь. Не раз и самого Мортона вывозил. Нам нельзя, а им можно: в Карпатах на зубров и медведей охотились. Ну вот, если коротко, - заключил Вильницкий и пристально посмотрел в глаза Гуменюка, силясь понять глубину произведённого на коллегу впечатления.

Прокопий молчал, думая о чём-то своём. Он чувствовал, что сказанное Василием – предтеча чего-то для него несравненно более важного, нежели желание бывшего однокурсника, пусть даже искреннее, подбодрить товарища в сложный для него момент жизни.

Предчувствие не подвело. Вечером за ужином, улучив минуту, когда Орлеан Иванович и Юрко вышли на воздух посмалить сигареткой, Прокопий и услышал это «более важное».

- Ты, Прокоп, о-о-чень большим людям дорогу перешёл…

- Вон оно куда…Выходит за этим и приглашал? А охота прикрытие…Так я же, как твой Петруха Брикс, рассчитаться не смогу за услугу…

- Охота сама по себе. Поговорить мы и в Киеве могли. Природа лучше, чем город, к взаимопониманию располагает.

- Я же не при кресле, что ж хотят твои хозяева, или кто там?..

- Договориться. Профессионал ты высокий. Интерес к тебе есть. Гонор мешает и …взгляды на теперешнюю жизнь чуток подправить.

- Взгляды?.. Я своего мировоззрения не стесняюсь. И менять, в угоду кому бы то ни было, не собираюсь. Так что не финти, Василий, говори, а уж я решу…

- Одним словом, предлагают тебе должность столичного или областного судьи, на выбо... с перспективой... деньги, и, что там тебе ещё надо…Ну, а хотят...получить бумаги, которые у тебя по делу Соломанцева остались. Ты же их из дела изъял.

- Изъял, и храню в надёжном месте. А как бы ты поступил?

- Не знаю, Прокоп, не знаю. Ортодоксов, как ты, пожалуй, и впрямь мало.

- Это всё, что от меня хотят?

- В случае согласия принять первое предложение, после вступления в должность, пересмотреть несколько дел.

- Навсегда, значит, купить думают!

- Не артачься, я не враг тебе…

- Ну, а ты чего так печешься. Тебе-то что отвалят в случае моего согласия? Или ты со мной рассчитываться будешь и уж от моего куска отхватишь?

- Да ты хоть понимаешь, что они тебе не простят, и в случае отказа без последствий не оставят. Но договориться можно. Других гарантий у тебя нет.

- Документы моя гарантия…

- Ошибаешься Прокоп. Кроме тебя им никто ходу не даст, а если к кому и попадут, то вскоре будут переданы тем, кто их просит отдать сейчас. Будь уверен. Это как жалоба, поступающая на рассмотрение начальника, на которого она и написана.

- Когда они хотят получить мой ответ?

- Чем раньше, тем лучше.

- Тогда слушай его сейчас – он не в их пользу.

- Не торопись, утро вечера…

В субботу, на привале, Василий снова задал вчерашний вопрос Прокопию и получил ещё более резкий отказ, отчего до конца дня выглядел задумчивым и удручённым. Обустраивать табор к ночёвке не стали. Собирая профили, Прокопий краем уха слышал разговор Вильницкого по сотовому телефону. Собственно, говорил его абонент, а он лишь односложно отвечал. Из всего удалось разобрать всего несколько слов: Армянск... Юрко... чеки…

Увидев подходящего к машине Гуменюка, Вильницкий вышел из джипа и расхохотавшись в трубку: - «Ладно, ладно, дорогая, целую!» - пикнул кнопочкой.

- Вот жены, даже на охоте не дают покоя, всё хотят знать: где, да что делаем!

 

Первые гуси потянули в сумерках. Прокопий Захарыч от тихого, несуетного погогатывания заволновался, но, определив в птицах разведчиков, перетерпел охотничий зуд. Птицы появились из смуги и также быстро в ней скрылись. Вскоре от «гнилого озера» долетел неясный шум. Там вставали на крыло настоящие стаи.

Ему показалось, что волна голосов и тяжёлые взмахи могучих крыл охватывают его со всех сторон.

- Ка-га, ка-га, - слышалось справа. – Ки-лик, ки-лик, - неслось левее. Напряжённо ожидая их приближения, он так и не понял, когда ж они всей массой накрыли его? Спохватившись, и заслышав беглые выстрелы спутников, развернулся и саданул под перо первым номером. Вроде и были серые тени близко, но вместо желанного гулкого звука столкнувшейся со стылой землёй птицы, услышал шуршащий треск выбиваемого дробью упругого пера.

Досадуя и пеняя себе, отшвырнул стреляные гильзы: – «Ну, кто тебя дернул палить первым номером, - чай не селезень»…

Горевать пришлось не долго. Снова знакомые звуки заполнили пространство. Как и прежде они накатывались морским прибоем. Гуси выплыли из тумана словно дирижабль, величественный и рокочущий. Они шли так плотно, что задевали друг друга крыльями, отчего их маховые перья издавали треск, похожий на мелодию электрического разряда: вот - вот полетят искры в наэлектризованной до предела атмосфере. Большой косяк серых вышел в самую диаметраль номера.

Прокопий Захарыч распрямился, взял вынос и, сделав поводку, послал под боковым углом быстрый дуплет тремя нолями. Теперь уж не было огорчения и досады. Один за другим пара увесистых гусаков, отделившись от стаи, обрушила изморось камышей. Упали они не далеко, метрах в тридцати – сорока и «Гуменник» быстро разыскал желанную добычу. Первому гусаку дробина угодила прямо в голову и алая капля крови, как поздняя ягода калины, висела на кончике клюва. Второй лежал на рыжей некоси, распластав крылья и похожий на сбитый истребитель. В это утро охотник ещё дважды ходил в камыши на поиски добытых птиц, прибавив к серым, белолобика и казарку.

Казарка шустро удирала и пряталась в камыше. Прокопий Захарыч метался за нею и кружил, не желая оставлять подранка. Птица заметно обозначала свой путь, сбивая густую изморось лопочущими крыльями. Наконец силы покинули птицу, и она затихла, сунув голову под кочку. Поднимая её, Прокопий Захарыч различил недалёкий шорох и хруст сломанного камыша. Он прислушался, пытаясь разобраться в характере долетевших до него звуков, но они не повторились, будто кто затаился и выжидал. Он перезарядил один ствол картечью и, хотел было, разведать обеспокоившее его место, как услышал покрик Юрко с соседнего номера, зовущий на сборный пункт. Часы показывали девять. Лёт захирел.

Давно таким радостным и возбуждённым не видел своего учителя Прокопий Захарыч. Сегодня он всамделишно тряхнул стариной Да и было от чего возгордиться.

- Эвон, глянь-ка, каких «единокровников» твоих завалил, - широким жестом руки пригласил друга улыбающийся седовласый Орлеан Иванович к разложенной по кромке арыка дичи. Я и не упомню, когда так по гусям стрелял Страсть!..

- Эти? – спросил Прокопий Захарыч, - тыкая на двух белолобиков.

- И эти тоже. Только ты вот сюда, сюда посмотри.

Чуть поодаль, отдельно от другой птицы лежали три большущих гуменника.

- Ого! – за такие трофеи и чарку не грех, - воскликнул изумлённый успехом друга Прокопий Захарыч.

- Не грех, Проша, не грех!.. Тем паче, что такой охоты больше в моей жизни не будет…

- Чего наперёд загадывать…Мы ещё повоюем.

- В моём возрасте на мир смотришь, как в последний раз: и на этих гусей, и на туман, и… Эх, - «Всё прошло, как с белых яблонь дым»…, - продекламировал он с грустью и Прокопию Захарычу показалось, что глаза Орлеана Ивановича влажно блеснули.

Василий и Юрко подошли к машине с охапкой профилей. Свою дичь они успели положить в багажник и таскали в прицеп «приманку».

- Надо успеть поснимать и перекинуть на километр правее. Часа через два – три гусь с кормёжки повалит на подпивку, но участок, где его с утра шумнули, обтечёт. Так что пошевеливай, братцы.

Уравившись на новом месте, за завтраком подняли чарку, и, наперебой, давая волю охотничьей фантазии, спешили поделиться впечатлениями.

Рассказал и Прокопий Захарыч, как гонялся за казаркой, заметив, что слышал при этом посторонние шорохи, поступь и треск камыша. Вильницкий закашлялся, а Юрко предположил, что в начинающихся за чеками плавнях держится разный зверь. Мог быть и кабан, и волк, и лисица.

- Вот шакал, не век как объявился и плодится, что мышь полевая в урожайные годы. Оказывается, зверь сам, заслышав выстрелы, тихенько под охотника натечёт и затаивается. Шлёпнется в камыш сбитая птица, хитрец тут как тут: гуся за шею цоп…и был таков. А охотник камыш чешет и так, и сяк. Вроде не подранок кувыркнулся и как сквозь землю…Невдомёк ему, что рядом ещё «охотничек» нумерует. Так и охотятся парой: один сбивает, другой чистит…

Возвратного гуся, как ни надеялись, точно вычислить не удалось. Даже с опытом Сологуба это оказалось задачей с тремя неизвестными. Маршрут основной массы пролёг в километре –полутора, только в другой стороне от места утренней охоты. Да и летела птица выше прежнего, снижаясь уже у кромки воды. По белолобику сбили лишь Вильницкий и Юрко.

На вечерний перелёт действовать решили иначе. Чучела и профили выставили на стрежне полуденного пути самых больших стай, а дневные номера «засветили»: на кустики, что стояли на виду, накинули имевшиеся в запасе куртки и плащи – заметит гусь, и лететь тут остережётся.

В новой диспозиции Прокопий Захарыч оказался правофланговым. Он сам изъявил желание быть поближе к месту удавшейся охоты. Очень он надеялся добыть гуменника, которому был обязан своим прозвищем, но ни разу, не попадавшегося ему на мушку, что представлялось Прокопию Захарычу не справедливым.

Поредевший к полудню туман, стал снова давить. Утренняя изморось оттаяла и потекла. Неожиданно и совсем близко от Прокопия Захарыча из крепей на бровку арыка выскочил заяц и, усевшись, завертел головой. Зверек казался встревоженным. Привстав на задние лапки, он поводил ушами и вслушивался. Налюбовавшись косым, охотник шевельнулся. Пулей сорвавшийся ушастик, перемахнув арык и сверкнув на прощание белыми штанами, в мгновение ока пропал с другой его стороны.

К шестнадцати часам завозилось «гнилое озеро». Сологуб включил манок. И вот уже стал слышен многоголосый хор потянувшихся к кормным местам гусиных стай. В этот раз с местом угадали, как нельзя лучше. Гусь шёл напропалую. Поначалу выстрелы бэмкали вразнобой, и каждый из охотников прикидывал: стрельнул тот-то, а теперь этот. Вскоре замечать стало некогда, и все озаботились своими секторами. Из-за тумана и мглы быстро сгущались сумерки. Без зари ночь куполом опускалась на землю, ровно и тягостно. Ей навстречу рванулась красная, но в тумане не яркая и окруженная ореолом ракета Сологуба. Первым к нему подошёл стоявший следующим номером Вильницкий, а через четверть часа подтянулся, поблескивая фонариком и пыхтя под гусями Орлеан Иванович.

- Уморили, чертяки, - салил он с плеча тяжёлую вязку. – А где Захарыч? – спросил оглядевшись.

- Мы к нему идём, нас наверное поджидает, - пояснил Юрко и добавил: - Похоже, он почти не стрелял, может с ружьём что?..

- Не должно, ружье у него в порядке. Побленькай фонарём, у тебя помощней, - попросил Орлеан Иванович Сологуба.

Они прошли по арыку уже порядочный кусок пути в направлении Прокопия Захарыча и он давно уже должен был откликнуться, или засветить свой фонарь.

- Надо покричать, - остановился Орлеан Иванович и зычно позвал: - «Проша-а-а…Захарыч-ч, ты где, отзовись…»

Но только эхо аукнуло разок и спряталось в тумане.

- Ничего не понимаю. Договорились, чтоб ждал. Не мог же он после этого сам к машине пойти, - забеспокоился теперь и Юрко. – Вот и натоптано, гильзы, стрелянные…здесь, выходит, стоял. Ну-ка, что там, гусь, никак…серый.

Он быстро прошёлся взад-вперёд по арыку, пригибаясь и разглядывая следы, потом шагнул на его стенку и направился к камышу, освещая вокруг себя. И сразу раздался его крик; крик, от которого сжимает сердце и леденит душу. Все бросились к нему. Юрко тупо глядел под камыш. Фонарь в его руке дрожал и луч света, выхватывая рыжую некось и стебли очерета, никак не мог задержаться на темнеющем среди них пятне. Охотники разом посветили туда и…замерли, сражённые увиденным.

- Господи милостивый, - только и вымолвил оседающий на землю Орлеан Иванович.

Среди прошлогоднего травяного буйства, подогнув правую ногу, откинув далеко назад голову, на спине лежал Прокопий Захарыч. Шапка откатилась в сторону. Ружьё было тут же, мало не поперёк тела, а левой рукой он держал за шею…гуменника. На горле охотника зияла, ужасающая своими размерами, рана.

Жуткую картину случившейся трагедии дополняла огромная лужа уже успевшей остыть крови. Его, как бы от удивления широко раскрытые глаза, смотрели в бездонную майну мутного неба. Начинался чичер. Водяная пыль, вперемежку с хлопьями мокрого снега оседала на лицо, ресницы и, срываясь с них, скользила от уголков глаз чистой слезою.

Следствие было не долгим, установившим, что причиной смерти отставного судьи Гуменюка Прокопия Захарыча явилось неосторожное обращение с оружием. Роковой выстрел произошел в результате случайного удара по спусковому крючку лапой трепыхавшегося раненого гуся. И только один Орлеан Иванович не верил официальным выводам следствия, для которого эта охота, как он и предсказывал, тоже стала последней.