Волчара

 

Волки! Волки!.. Воют волки
Под селом.  Заприте двери!
Ан в засовах мало толку,
Коль мы сами людо-звери?..

Авт. Зверо-люди.

 

- Вьётся, верёвочка, вьётся, а конец всегда… на шею ляжет, - молвил наш гость, Иван Кучеренко.

- Так-то, оно так, да уж больно долгой иная из веревочек бывает. А с узлами и вовсе не скоро распутаешь, - вздохнул его напарник, представившийся Борисом Алексеевичем.

С полчаса, как эти люди вежливо попросили согласия разбить свою палатку близь нашего табора, а мы уже, будто старые знакомые. Что говорить – охотники.

- По номерам машин, гляжу, люди вы столичные, ну а мы тутошние, Голованевские.

- О-о! Вы теперь на всю страну знаменитые, - воскликнул Семён Никитич.

- Что да, то да, прославились, дальше некуда, - сморщился, как от зубной боли, Иван Макарыч.

Сюда, в верховья Южного Буга, в самый западный угол Кировоградщины, в пограничье с Одесской областью, мы выбирались на открытие охоты по фазану и куропатке уже третий год, всякий раз устраивая лагерь у приглянувшейся уютной излуки с небольшой песчаной полоской берегового уреза. Места здесь низменные, частью приболоченные. Это порядком дальше, после Первомайска пороги пенятся, да гудят, а тут река течёт плавно. Погоды в эти дни тоже стоят дивные, словно заказные, почитай, лето. Так что, находившись по крепям и раздольному разнотравью, мы непременно окунались в теплые воды, завершая день благодатным омовением. Лишь после этого начиналось таинство приготовления фазано-куропачьей юшки.

Борис Алексеич извлёк из багажника старенькой «Нивы» гостевую долю свежедобытой дичи: молодого фазанчика и уже отъевшегося на житных полях куропача.

- Дайте-ка мне заварганить юшечку нашим, голованевским способом, - возложил он птицу на изумрудную травку.

- А не круто будет, по-вашему, по-голованевски, - расхохотался в ответ Афанасий Иванович, совершенно определённо намекая на не очень-то и давешние события, бабахнувшие с такою силой, что эхо тех выстрелов ещё доселе аукается там и сям.

Хоронили Виктора Масленко аж через неделю после жуткой смерти. Проводить пришли не многие: мать, соседи, да вызвавшиеся подсобить подле могилы рабочие лесопилки. Ещё отец Астафий пришёл, прочитать заупокойную. Расходы взял на себя сельсовет. Да какие они были – проще некуда: по Сеньке, мол, и шапка. Гроб с усопшим доставили из больницы заколоченным, ну, и рядили – так хоронить, иль всё ж открыть. Холодильника в больничном морге нет, а после убийства, гляди, уж, восьмой день пошёл, как оно там, но женщины упёрлись: «Не разрешим, опускать, пока не откроете!» И баба Люба, мать покойного, так плакала, так просила последний разок взглянуть на сына. Крышку пришлось открыть. Пахнуло тленом. Запах-то, понятно, а вот… тело было завёрнуто в клеёнку. Развернули, а на нём нитки нет. Как родился нагим, таким же из морга и отправили в последний путь.

- Боже! – ахнули люди. – Как же это он пред тобой без одёжи предстанет?

Труп оказался малоузнаваем. Голова от тела отделена, но потом снова пришита. Лицо было натурально расквашенным, сине-лиловое и расплывшееся. Но, в конце концов, убедившись, что убиенный мужчина был Виктором Масленко, решили осмотреть всё тело. Руки были изрезаны, на запястье следы от наручников, перебита ключица, синяки и гематомы, где только можно. И раны от пуль. Много ран. Две на правой руке, одна – меж рёбер, а ниже всё сплошь побито. Правая нога выше колена… вообще отсутствовала! Баба Люба с сапогами в руках так и застыла, глядя на пустое место, где прежде у сына была нога.

- Сапоги вот купила, а куда ж одевать-то? – и упала головой на гроб.

- Ой, ой, антихристы! Как зайца гоняли по полю, и ножами резали, и с ружей палили.

- Так и машиной давили! Глядите, люди добрые, это же следы от колёс, кровушка-то как от протекторов запеклась.

- А голову, голову-то, зачем отрезали?

- Видать, к другому трупу пришить хотели, раны от пуль и ногу оторванную скрыть, не иначе.

- Да, ну!

- А чего, ну? В чёрную плёнку, просто так, ради забавы, замотали? Видать, думали, и смотреть никто не станет после восьми-то дней в трупарне. Потому и в гроб, в чем мать родила, пихнули.

От увиденного все стушевались, не зная, как поступить дальше и в ожидании совета, смотрели на батюшку. Тот, полагая, что сущность человеческую от бога одеждой не скроешь, предложил оставить, как есть. Так несчастного и похоронили.

- Безобидный, совсем тихий был человек, и за што его так? – расходясь, дивились селяне.

Конечно, в общих чертах, суть происшедшего, мы знали. Пресса сообщала, что депутат Верховной Рады Витольд Лозовский при соучастии начальника Голованевского РОВД Мирослава Ковальчука и прокурора района Ерофея Горбатко, в приватных охотничьих угодьях Лозовского с особой жестокостью совершили убийство жителя села Грушки Виктора Масленко. Только ведь каждое из СМИ «независимо» настолько, насколько хорошо оплачивается труд «свободных» журналистов заказчиками, или хозяевами. Отселе и публиковавшиеся материалы, нередко противоречивые и взаимоопровергающие, не давали гражданам сформировать объективное и устойчивое мнение относительно тех жутких событий. А тут, как не крути, люди местные, вроде опосредованные свидетели.

- Лет пятнадцать, как поселился у матери в Грушках Виктор Масленко. -сколь ему было-то? – посмотрел на товарища Борис Алексеич.

- Пятьдесят четыре.

- Да, так вот, прежде он служил в милиции охранником. Говорили, уволился сам, от безрадостности судьбы. А в селе нынче, какое житьё, кроме огорода, тоже заняться нечем. Вот и ходил по дворам, кому дров напилить-наколоть, кому огород вскопать, кому забор подправить… за прокорм работал, а если с десяток гривен на сигареты дадут – уж как радёшенек. Вежливый был, со всеми здоровался, что-то рассказывал про сокровища скифских курганов. Мол, на них в округе сельские хаты стоят. Вобщем, считали его тихо тронутым. Всё какие-то эксперименты проводил. После смерти мать выбросила из комнаты всё, что он туда натаскал. На сотнях бутылок были приклеены бумажки с его надписями: «Акация из леса, взята такого-то числа», «Веточка ореха, закупорена такого-то числа», ну и так далее, вроде расчётов, как получить энергию из…солнечных зайчиков. Пить?.. нет, пьяным его ни разу не видели. Зарастёт, бывало, и ходит с бородой, а детвора дразнит, лешим называли. С семейной жизнью у него не сложилось, вот и укрылся под материнской крышей. Баба Люба – труженица. Сама хозяйство подняла и управлялась. В прошлом году девятый десяток разменяла. И у неё личная жизнь мимо проскочила. Чтоб построить дом, на северные заработки ездила. А Витьку они с бывшим муженьком по переменке друг у дружки воровали, пока не вырос. Может от этого у него и житуха на перекосяк поехала.

Из дому он вышел ещё до полудня. А следующим днём перед закатом к старушке явились незнакомые люди, подъехали на большой чёрной машине. Поговорили, поспрошали, где сын, чем занимается, осмотрели дом, будто что-то искали. Потом дали бабке денег, гривен двести. Бабка в оторопь. С чего это ей, такая «манна небесная»? А мужики наган и нож в нос тычут, мол, вспоминаешь ли, старая, эти штуки, твоего сына игрушки. Тут в доме, вот- вот, сыскались. И велели подтвердить следователю, что видела их у сына. Грозили они ей или нет, то им известно, только бабка от одного их вида обомлела и, в знак согласия, молча, кивала головой. И утром следователю прокуратуры так и сказала.

 

- Я, до того, как Витольд Лозовский с бандитами стали в Голованевске и районе всё подминать, главой администрации являлся, всё на моих глазах происходило. Да и Борис Алексеич в те годы главным охотоведом лесного хозяйства области пребывал. Ладно, в борьбе с ментовско-прокурорским беспределом должностей лишились, а ведь могли и …почему живыми остались, до сих пор не понимаем. – Иван Макарыч умолк, словно собираясь с мыслями.

Впервые в Голованевском лесоохотничьем хозяйстве мне довелось побывать в начале восьмидесятых годов, теперь уже прошлого, века, когда устои советской системы ещё казались прочными и неколебимыми. И было оно тогда не просто хорошим, а, можно сказать, образцовым. Запомнился лесничий Каверкин, благодаря которому в хозяйстве зверья было всякого, не счесть. Жил он там же в усадьбе. Охотников, понимающих смысл правильной охоты, уважал. Есть разрешение – будет зверь, но чего-нибудь левого: ни-ни. Умел в любую погоду зверя найти и выставить. Да хотя бы на той оленьей охоте. Лес был не лес – музыкальная шкатулка. Накануне день-деньской шёл бус, а утром всё, вплоть до травинки и палого листочка, оделось в серебро. Коснёшься кустика, и зазвенят колокольцы. Далеко-о слышен этот звон. А уж красиво-то как! Да только не про охоту красота эта.

- Ну что,- говорит лесничий, - полюбовались природным художеством? Теперь в поле пойдём, нет в лесу зверя. На чистом ветерок гуляет, поди, стряхнул это убранство. В ярах, думаю, олень отлёживается.

И верно, к двум часам пополудни мы закрыли лицензию. Вот тебе и Каверкин. Другой бы легко отнекнулся, извините, мол, люди добрые, приезжайте другой раз. А для него понятие «не охотничья погода», не существовало.

- И чего это человек так перерождается, в этот мир, ведь, чистым приходит, а потом форменный зверь делается. Или мы сами его таким создаём? Все вместе: родители, школа, власть, общество. Чего хотим, куда стремимся? Кто убил в нас человеческое благоразумие, лишил рассудка? Каким молоком мать должна была вскормить своего Витольдика, чтобы он, в конце концов, в людоеда превратился и начал охотиться на людей? – горячился Иван Макарыч.

Наверное, Иван Макарыч всё же знал, как ответить, если уж не на все, то на многие вопросы, которые не единожды себе задавал. Но, видно, в простоте ответов, и была для него вся сложность, чтобы признать убедительным то, что казалось одинаково невероятным, сколь и очевидным. А горше всего было осознание своей причастности к теперешней власти, и того, что представления о ней у бывшего главы райгосадминистрации не совпали с теми, что навязывались сверху. Кому нужна белая ворона, если начальству от неё никакого проку? Проку, который чиновник обычно выражает в конкретных цифрах «зелени», гектарах земли, услугах, политических преференциях и прочих делах и делишках. Незадолго до снятия Ивана Макарыча с должности, Кировоградский губернатор так ему и сказал: «Мало, мало в тебе покладистости, Иван Макарыч». Одним словом, не осилил Иван Макарыч науку, кому и сколько следует класть, не в пример землячку Витольду Лозовскому, ставшему со временем в коридорах высшей власти неофициально признанным «почтальоном».

И он вовсе не перерождался, он развивался, именно в том направлении, каким сформировался в детстве, как волчонок, вышедший из логова, считается прибылым, потом вырастает в переярка, и, лишь накопив опыта и силы, становится матёрым. Ведь когда «Лозу» выперли из милиции, в Голованевске никто не удивился. Зато, через несколько лет после этого, как Витольд прикатил на родину на «мерседесе» и отгрохал в самом центре городка хоромы, только по смете потянувших за 350 тысяч долларов, тут уж все рты пораскрывали. Никто и не ожидал…и никогда не видел в нем человека, могущего добиться в жизни чего-то особенного. Ан, поди, ж, ты… - «Гуляет депутат!», - ахал голованевский люд, тыча пальцами в ночное небо и показывая, друг дружке, какие звёзды фейерверка расцветают над его барскими хоромами. - «Эвон, опять ПТУ-шных малолеток, повезли. Э-хе-хе…»

Это теперь народ чесал языки, перемывая все косточки бывшей голытьбе. А раньше их в упор не замечали. Поговаривали, что первый муж матери Витольда погиб на фронте, оставив вдове дочь. Как уж она сумела с довеском повторно выйти замуж за мужика на десять лет моложе, то богу известно. И уже от него родила ещё троих детей. Витольд был последним ребёнком, что появился в 1960 году у пятидесятилетней женщины. И по понятным причинам, в семье мальчика лелеяли. Но при всём желании, многого дать ему родители не могли. Жили Лозовские на окраине Голованевска в убогой глинобитной хатёнке. От регулярного недоедания Витольд выглядел щуплым, болезненным и был гораздо слабее своих погодков. Бедность так давила на сознание и психику мальчишки, что он не просто стеснялся этого состояния, он страдал, нося в себе ненависть к тем своим однокашникам, кто выглядел сытым, лучше него одетым, кому родители регулярно выдавали на карманные расходы. От этого он сторонился сверстников и не водил ни с кем дружбы. В свою очередь и его не любили, частенько обижали и задирали по всякому поводу. Замкнутый дичок не мог должным образом противостоять задирам, но ярость его была невообразимой, и дрался он с волчьей отчаянностью, пока обессилевший и истрёпанный не валился с ног. И всё помнил, все унижения и обиды. Повзрослевший Лозовский никому ничего не прощал, поклявшись, десятикратно отплатить тем, кто в чём-то и когда-то его ущемил. И отплатил, как оказалось, не только обижавшим его хлопцам. Не складывалось у него и с девчатами. А нравились ему, при всей его худосочности, самые-самые, красавицы подружки Настя Зарудная и Лиля Новохацкая. Поочередно он добивался дружбы то с одной из них, то с другой. Как-то они обе подошли к Витольду и говорят: «Не про твою мы честь, так что не стреляй за нами, ты даже билет в кино и мороженое нам купить не можешь». Кажется, с тех пор у него и начались известные психические отклонения. Только выразились они гораздо позже.

- В один из разгульных вечеров, - причесал седую шевелюру Иван Макарыч, - подручные депутата Лозовского силой привезли к барину в охотничий домик уже замужних Настю и Лилю. «Ну что, - спросил Витольд, глядя на них маленькими волчьими глазками, - ещё не забыли вкус мороженого? А в кино давно были? Накормите их пломбиром, чтоб из ушей лезло, а потом покажите «кино», - приказал Лозовский бритоголовым парням. Те тут же обнажили, попробовавших было, сопротивляться женщин. «Побойся бога, - взмолилась Настя, - у нас же дети». Но «хозяин» и ухом не повёл. Обойдя вокруг и оглядев их тела, под рыготанье дружков, небрежно махнул рукой. Подруг выволокли за двери. В дальнем крыле лесной резиденции раздались приглушённые женские стоны и крики. А погодя минут двадцать главный егерь Влас Перепелкин, верный «Малюта Скуратов» Лозовского, провёл через двор пару дородных гончих кобелей. Бывшим школьным красавицам, и теперь не потерявшим женского обаяния и привлекательности, ни в страшном сне, ни в бурных фантазиях, не могло привидеться, что с ними вытворит тот плюгавенький ухажёр, которому они посмели отказать в своём расположении. Истерзанных, их вытолкали в ночь нагими, швырнув вслед одежду. Лишь к утру, женщины добрались до Голованевска. О чём поведали они дома, какую версию изложили, никто не слышал, потому что заявлений в милицию от них не поступало. Они хорошо знали – будет хуже. А слухи, а семья? Настя, вот как я, посивела, а Лиля долго лечилась от нервного расстройства.

Скольких людей эта погань пересажала всего лишь за слово, сказанное против кого-нибудь из них, или их приближённых. Когда-то Витольд, призванный в пограничные войска, проходил подготовку в учебке с земляком из Голованевска. Витька Гуров был расторопнее Витольда и ещё до выпуска получил младшего сержанта, став командиром отделения. А Витольда на службе, как и в школе, шпыняли. Он попросил заступничества у Витьки. Но тот сказал, что в коллективе каждый должен утверждать себя сам. В ответ Витольд пообещал припомнить этот отказ. И ещё как припомнил. Года три назад у Витьки отобрали всё его фермерское хозяйство, а самого посадили на пять лет по сфабрикованному делу о воровстве государственного имущества.

Оттянув лямку рядового, Витольд оказался на распутье: куда податься, где себя применить? Весь век быть погонялом, «куда пошлют»? Не-ет, ему самому хотелось повелевать людьми, властвовать над ними. Но власть просто так не дают. Тут одного хотения мало. А такому, как он, без роду и племени, без средств и связей, в неё и просто ходу никакого. Вот и прикинул Витольд, что у милиции самый надёжный способ влияния на людей. А поскольку служил в погранвойсках, то поступить в Херсонскую средне-специальную школу МВД, оказалось не сложно. В 1985 году молодой лейтенант получил должность оперуполномоченного в уголовном розыске Маловисковского РОВД Кировоградской области. Вот тут-то и началось овладение методами «организации процесса» и извлечения из этого пользы. Однако же, переусердствовал по неопытности. В один из октябрьских дней 1988 года из центра прибыла специальная комиссия по проверке жалоб граждан о злоупотреблении оперуполномоченным Лозовским служебным положением. Комиссия не только подтвердила обоснованность описанных фактов, но выявила при этом, и фабрикацию дел, и сокрытие преступлений, и грубость, и шантаж, и угрозы в отношении граждан. Отчего скрывать преступления? Статистику подчистить? Ну, это как пить дать, только не главное. И уж никак не оттого, что его вообще нельзя раскрыть. Как раз наоборот, потому, что преступление раскрыто, и лица, к нему причастные, известны. Сокрытие хорошо оплачивается. Так рухнула милицейская карьера Витольда Лозовского. А поскольку «проказы» лейтенанта уже рассматривались на товарищеском суде чести, то уволили его по статье «за дискредитацию», передав материалы проверки в прокуратуру района. И тут Лозовскому первый раз по - настоящему повезло. Попади бумаги в область – суда не избежать. И хоть на «воре шапка горит», у себя-то пожар завсегда потушить легче. Выкрутился. А справившись с делами малоприятными, ударился искать очередную «жар-птицу» в Херсонщину. И вот года этак до 1998-го мотался Витольд на «Таврии» меж приморским городом и столицей, с заездом на малую родину, пока не стал вгрызаться в её земли. По всему было видать: деньжищи наколупал не малые. А что, да как – великая была тайна. Слушок, конечно, шёл, мол, пристроился после неудачного ментовста юристом в группе «Приват». Да разве мало там таких «юристов» было, изгнанных из органов, да ещё и без высшего образования? Они, как правило, потом себе дипломы прикупали, как сделал это и «Лоза». Их роль состояла в другом – в изобретении надёжных схем и осуществлении рейдерских захватов собственности. На этом свой капитал сколачивал и Лозовский, получая немалые проценты.

Тогда же он постигал и ремесло «почтальона», являющегося одновременно и разводилой, и связующим звеном меж судьями и подсудимыми. Этакий устройщик щекотливых дел. Здесь уже пахло не процентами от рисковых акций. «Почтальон», хорошо изучив жертву и его преследователя, имел возможность крутить суммами, увеличивая размер гонорара от одного и уменьшая другому.

- Да, но стать «почтальоном» в органах высшей судебной власти, милиции и прокуратуре, без тайного протеже и «благословения», эту власть предержащих, невозможно, - заметил Семён Никитич.

- Само собой. Тут есть два обстоятельства, проливающих свет на тайны Лозовского. С одной стороны, Витольд не раз давал понять, что финансовому взлёту он обязан удачному второму браку, благодаря чему сумел войти в круг лиц, близких к экс-президенту и руководителю его партии. Но кто эта дама, никто не знает. Проживая в столице, она никогда не бывала в здешних местах. У них в Киеве имелась юридическая фирма, получавшая заказы на сопровождение очень серьёзных дел. Лозовский был там одновременно и учредителем, и директором, и бухгалтером, чтоб всё в одних руках. А уж названьице контора имела, прямо агнцы божьи собрались – «Добродетель». Это вам не «Рога и копыта». От этих «добродетелей» честные люди страдали, а воры, бандиты и мошенники представляли желанную и дорогую клиентуру. Оттуда тянулись нити влияния Витольда на нашу областную и районную фемиду, на судейское семейство Яковенковых, а также его успехи в захвате района. Говорят, через жену Лозовский сдружился с убитым впоследствии руководителем объединения «Антарктика». Обстоятельства этой смерти так и остались «глухарём», как и то, что долгое время творилось здесь.

- Вероятно, такого рода люди, как «почтальоны», должны иметь хорошие связи в криминальном мире, ибо там народ осторожный и доверять свои проблемы человеку не проверенному, не станут. Надо полагать, Лозовский улаживал не только хозяйственные споры, - заметил Дмитрий Петрович.

- А это второе обстоятельство. Ещё с советских времён у нас, как и по всей Украине, промышляли на строительстве дорог армяне. Их диаспора очень многочисленная. И как только не стало Союза, они очень быстро превратились в организованные преступные группы, хотя продолжали сохранять прежнюю хозяйственную видимость.

- Теперь я их рвать буду, - размышлял «Лоза», въезжая в родной и до боли знакомый городок, - они все на меня пахать будут.

Но с первого броска рвать не получилось. Пока «Лоза» промышлял за границами голованевских земель, в районе угнездился армянский авторитет Гачек. Вот с ним, и его бандой, и пришлось столкнуться Витольду. Слыл Гачек дерзким, законченным отморозком и беспредельщиком. «Бригада» - сплошные «мокрушники». Мирного люду от их рук полегло, столько, что и милицейская статистика не всех пропавших учитывала. И «Лозу» они могли завалить без всякой боязни, по первой же указке своего пахана. Уж больно крепкими были его тылы.

В те времена на кировоградском милицейском уделе кормился будущий, а впоследствии странным способом «самоубившийся» министр этого ведомства Юлий Крапченко, с поразительной пунктуальностью повторивший всего через полгода садомазохистский приём своего коллеги – министра транспорта и связи Григория Кирпачёва. И тот и другой дважды «сами себе» стреляли в висок из пистолета с резиновыми пулями. Это ж, какую привлекательность должен иметь такой способ самоумерщвленья, чтобы нашлись желающие его испробовать!? Крапченко такую новацию не упустил. Оказалось, и вправду, возможно. Да так убедительно, что следствие Генеральной прокуратуры и сомнений не выказало.

Кормное место будущего «самоубийцы» в Кировограде на целых три года занял, и по сей день влиятельный, генерал Никанор Джигоев. Он ничем не был обязан предшественнику, а потому, согласно кивнув замминистра по кадрам Онуфренкову, сменил милицейскую нелюбовь к Гачеку на милость, приоткрыв шлагбаум его братве. Вот они «клали» правильно. Налево и направо несогласных покоряться, а в кабинеты ментов и чиновников, пузатые «дипломаты». И не стало им удержу. Народ в округе, будто, ослабел. Поизвелись мужики, что в былые времена обидчиков на вилы сажали. Одна лишь вдова убиенного директора Межигорского спиртзавода и рискнула. Заказала Гачека иногородним киллерам. Да вместо него ноги оторвало его брату. Бабу арестовали. И то ли от милицейского пристрастия, то ли от огорчения, что расправа не удалась, отчаянная вдова лишилась рассудка. Гачек в честь изуродованного брата построил церковь у Голованевской станции, но приход там так и не открыли, ибо посещать святое место было уж некому - вымирает окрестный люд, да и не слишком оно, как, по сути, святым выглядело. А Гачек озверел, ему всё ни по чём виделось. Пришлось и «Лозе» с ним считаться. Как местный, бывший мент, а теперь ещё и при бабках, «Лоза» имел преимущество в притязаниях на район. Но у Гачека была иная сила, готовая на всё банда. На «стрелке» они решили, что будет больше пользы не воевать, а соединив усилия, править районом вместе. Скрепили дружбу и ударили по рукам. Тогда Гачек в тихом местечке урочища Голоче, где пахан частенько отдыхал от бандитских разборок, и представил Витольда генералу Джигоеву. Территорию бандитского лежбища с резиденцией охраняли вооружённые люди Гачека. Здесь, в прилегающей округе, он, по необходимости устраивал для «нужников», болеющих охотой, настоящий праздник. Шашлыки жарили из отстрелянных кабанов и косуль. Именно там, у «Лозы» проявился вкус к крови, дремавшее состояние хищника, жажда преследования и убийства. Он скоренько, безо всяких коллизий оформил членство в охотобществе и купил оружие, много оружия, в том числе и не зарегистрированное. Бандитам Гачека милицейское разрешение не требовалось.

- Значит так, - рассудил Гачек, - ты всякие конторские дела решай, а мои хлопчики «нагнут», кого потребуется. Надо земли прибирать, базар, магазины. Бандиты нагло заходили в дом к лицу, от которого требовалось то или иное решение по передаче объекта недвижимости, и давали день. Не выполнял чиновник команду Гачека к установленному сроку, хозяин дома становился погорельцем. Хорошо, если жильцам от красного петуха удавалось спастись, а нет, горели вместе с добром. Милиция делала заключение – неосторожное обращение с огнём.

«Лоза», глядя на пожарища, оставался в тени. За один год при его учредительстве были созданы и завертелись ООО «Голованевский базар», ООО «Голоче», ООО «Манжурка», агрофирма «Копенкувате». Самый крупный магазин в Голованевске стал принадлежать его родной сестре, к тому времени единственной из отчего гнезда. Прямо в стену магазина был пристроен шикарный дом хозяйки.

Наработанный Витольдом в прежние годы опыт рейдерских захватов, оказался, как нельзя, кстати. Так и была создана «Манжурка». Утромбовали два «лежащих» колхоза, да ещё присовокупили 3900 га охотничьих угодий лесного хозяйства. Решение областного совета оформили будто бы под совместное управление на 15 лет с «Кировоградлесом», а на самом деле угодья переходили в единоличное и бесплатное пользование «Манжурке», что означало - хозяину Лозовскому.

- Лиха беда – начало, - как-то заметил Витольд на очередной охоте дружку Гачеку, – подомнём ещё колхоз «Заря», и станет у нас уже больше пяти тысяч гектар. Но и этого мало. Я, брат, волчара, мне главное - в стадо попасть, а там найду, кого за горлянку в первую очередь брать. У нас под боком шикарное лесоохотничье хозяйство «Голованевское». Таких дубрав на Кировоградщине: раз-два и обчёлся. Больше 26 тысяч гектар чистого леса. Вот за что надо цепляться. Зверья там и по сей день лопатой греби. Здесь, слышал, сам Никита Хрущёв охотился, а сколько компартийной знати, никто не считал. Раз те сюда ездили, то и нынешние не побрезгуют, за честь считать будут. Только уже не сами: куда хочу, туда и ворочу, а мы приглашать станем. Ты понимаешь, что это значит?

- Но эти гектары государственные, как их взять? Я вот кусочек с боку припёку оттяпал, так чего это стоило.

- Э-э, Гачек, взять можно всё, если очень захотеть. У нас уже лучшие заповедники приватизировали, а это, считай, неприметные остатки, наподобие невзрачного алмаза. Но только на первый взгляд. А как отшлифуешь камешек, все поймут его ценность.

- Что ж ты предлагаешь?

- Своих людей надо во власть ставить, в них в первую очередь вложиться, тогда и вертеть ими будем, как ветер флюгером.

- Слушай, а не пойти ли тебе в депутаты? Скоро выборы, я поговорю с Джигоевым.

-Померкуем, здесь, в районе, везде должны быть наши ставленники, тогда и район под нас ляжет. Они ж тут все петухи, чем больше их…, тем они слаще поют. А те, что невинность изображают, сами с мылом придут. Тогда и поглядим, кто в доме хозяин. И ещё, следует твоих людей на охране заменить.

- Не понял, это ещё зачем?

-Надо, чтоб были официальные, из бывших ментов, к ним никаких подозрений, на случай чего.

- Ну, эт ваще! Менты братву от других ментов охраняют, - восхитился Гачек. – Хохма, но в ней что-то есть.

Гачек легко согласился с доводами Витольда, но личного охранника оставил, и они продолжали по-братски делить резиденцию в урочище Голоче. Вскоре Витольд получил приглашение от генерала Джигоева стать доверенным лицом кандидата в президенты от партии бело-голубых и возглавить штаб по 101 избирательному округу Кировоградской области. Это был редкий шанс, и его Лозовский не упустил. Вкус власти был ещё более манящий, чем сочащаяся из загнанной жертвы кровь. Он вдруг почувствовал себя полководцем, одно слово которого приводит в движение массы его армии, в которой пешками были вчерашние судьи, прокуроры, милицейские и гражданские власти, директора предприятий и бизнесмены. И он подчинял, подчинял, и подчинял. Со всеми, кто не был согласен вести сражение с «оранжевыми» до полной победы, кто «дезертировал» с поля битвы, круто расправлялись. Не помогали посулы, давали деньги, не срабатывало это, перекрывали кислород на деловом поприще, а то и просто вразумляли зуботычинами. Тут хлеб с маслом отрабатывали люди Гачека. Как бы там ни было, но по своему избирательному округу «Лоза» победоносность выборов обеспечил. Вот и явились «двое из ларца» одного лица. Сбылись мечты Витольда Лозовского даровать своим хвостоносцам чиновничьи кресла или сметать их при недостаточном радении о хозяйской пользе. Первыми жертвами Голованевской администрации стали её председатель Иван Макарыч Кучеренко и председатель Голованевского райсуда Станислав Петрович Конкин. Первый воспротивился захвату «ничейного» сельхозпредприятия «Заря», того самого, за счёт земель которого Витольд намеревался увеличить свои охотугодья. Конкин поплатился за то, что отказался отменить по требованию Лозовского результаты выборов Президента, по тем округам, где победили «оранжевые», зато посчитал недействительными выборы уже самого Лозовского депутатом райсовета. Расправа над председателем суда Конкиным была, что называется, показательной. Как по мановению волшебной палочки в суде пропали бланки с печатями, которые, по утверждению людей Лозовского, председатель суда лично продавал на базаре. В доме Конкина прокуратура провела обыск, было изъято зарегистрированное охотничье ружьё, а через несколько дней в предрассветное утро судейский дом запылал. Милиция и прокуратура уголовного дела о поджоге не возбудили. Ну, обжаловал Конкин эти решения в области. И что? Там уже успели напялить судейские мантии преданные «Лозе» Яковенковы. Куда не кинь, везде клин. Дело заплесневело. Вскоре и сам Конкин перестал быть судьёй. У младшего Конкина, брата бывшего судьи, местного предпринимателя, отняли несколько магазинов, а самого поместили к зекам, которых осудил старший брат. На войне, как на войне. Отыгрались на парне уголовники по чёрному. Погодя, и против старшего Конкина дело состряпали. Никто не мог рассчитывать на прощение Витольда Лозовского, если что-либо делал вопреки его воле. Не исполнил «указивку» начальства участковый Василий Домчак закрыть избирательный участок, где побеждали «оранжевые» - на второй день из милиции уволили, ещё через неделю возбудили уголовное дело по сфабрикованным документам и бросили в камеру к зекам. А что это значит для мента, да при наличии цепкой «малявы», тоже объяснять не требуется. Следующим главой райадминистрации, не устроившим Витольда, стал Семён Подлесный. Этот написал о хищничестве Лозовского министру внутренних дел. Ответ был скорый – через неделю рассчитали самого заявителя. Вот когда устаканил «Лоза» вопрос с назначением надёжных людей на основные посты в районе, а кое-кого и в области, тогда и настал черёд заповедных лесов. Самыми преданными его ставленниками оказался районный прокурор и начальник РОВД.

- Первым делом новый милицейский начальник приехал ко мне и заявил, что де у меня дома незаконно хранится оружие, представляете, это к главе администрации, - задохнулся от возмущения Иван Макарыч. Понятно, что ничего похожего они и близко не нашли. Но зарегистрированные охотничьи ружья, три ствола, изъяли без объяснений. Суть изъятия мне стала понятна уже ночью, когда и мне подпустили «красного петуха». Эта милицейская банда рассчитывала, что я безоружный выскочу от огня во двор, и они меня пристрелят, а потом вложат в руки ружьё, дескать, стрелял в кого-то, ещё и труп во двор подбросят. Не вышло. Я находился в другой половине дома и смог дождаться пожарных, которых вызвал по мобильному телефону. Городской бандюганы отрезали. Только бога могу благодарить, что жены и детей тогда в доме не оказалось.

- А что же с ружьями, ведь изъятие явно не законное?

- Ничего. И по сей день не вернули.

- А меня уволили с должности главного охотоведа лесного хозяйства области за отказ делать незаконное обоснование целесообразности передачи в долгосрочную аренду государственного лесоохотничьего хозяйства в урочище Голоче частной конторе Лозовского, - вспомнил дела минувших дней и Борис Алексеевич. – Лозовский к тому времени зарегистрировал фирму «Охотничье хозяйство «Голованевское». Ему принадлежало более половины капитала в уставном фонде предприятия. Остальное приходилось на долю «Лан» и «Манжурка», владельцем которой был всё тот же Лозовский, а «Лан» принадлежал представителям армянской диаспоры, людям Гачека. Гендиректор «Кировоградлеса» в учредители не пошёл, видно, не хотел светиться, но взятку, надо полагать, огрёб не малую. В той же кошёлке были и глава администрации, и председатель облсовета, и часть депутатов. Я написал председателю Госкомитета лесного хозяйства, но мне даже ответа не дали. А Лозовский, тем временем, прибрал два хлебоприёмных предприятия, райпотребсоюз, почти все агрофирмы, лучшие плодородные земли, хлебозавод, районную типографию и газету. Получалось, не только хозяйственной жизнью, но и районным советом, прокуратурой, судом, милицией, общественным мнением единолично управлял Лозовский. Хватило ему этого? Не-ет…сколько волка не корми, всё в отару залезть норовит. Ведь областное начальство каждые выходные оттягивалось в его угодьях.

- Большому куску рот всегда радуется.

- Эт, пока не подавится.

- Нашим депутатам такое не грозит. У них глаза, руки и рты очень согласованно работают. С ушами не всё в порядке, это – да. Должно, профессиональное заболевание. Напрочь народ не слышат. Как один.

- Да-а, уж, вредная для здоровья профессия. Вот за эту самую вредность мы им и платим, а, карманы наши сохнут.

У Лозовского 26 тысяч гектар было только охотничье хозяйство, да ещё столько же пахотных земель, где выращивали корма для подкормки диких животных: лосей, оленей, косуль, кабанов. Егеря трепались, не меньше ста тысяч долларов в год эти корма обходились. Не свои же гроши платил. Все данью были обложены. Любая торговая точка по двести долларов в месяц отстёгивала. А уж с предприятий, верно, тыщами мзда мерилась. Он и животных закупал. Сколько кабанов и косуль сюда привезли. Но это ж не от страстной любви к ним. Просто естественное воспроизводство не поспевало поставлять живые мишени для хозяйских гостей.

Захватив охотхозяйство, «Лоза» первым делом поменял егерский штат. Набрал отъявленных головорезов. Им что кабана по горлу вжикнуть, что человека, всё одно. А над ними поставил Власа Перепёлкина, прежде егерствовавшего в этом же хозяйстве и знавшего его, как пять пальцев. Был Влас Перепёлкин по докладу лесничего Каверкина, того самого, что оленей нам в не охотничью погоду выставлял, уволен за самоуправство. Проще говоря, Влас втихую приторговывал дичью и лесом, казнокрадничал. Теперь всё поменялось. Тогда и показал Влас старому лесничему, где раки зимуют.

К тому времени центральная база стараниями Николая Поликарпыча выглядела добротно. Сорок лет своей жизни лесничий Каверкин отдал, ставшему ему родным, охотхозяйству. Не единожды за добросовестный труд награждался. И всё это время жил на базе с семьёй в ведомственном доме, в лесу. Новые егеря, прибывшие из других районов, разместились в гостинице для охотников. Лесничий знал, что когда-то ему придётся оставить казённое жилище, а потому всю жизнь копили они с женой на свой дом, откладывая по копейке, с не ахти какой, зарплаты. И уже на старости лет взялись за стройку в райцентре. Ещё год требовался Николаю Поликарпычу, чтобы справить новоселье. Вот только егеря не хотели ждать. Да и «хозяину» присутствие чужих глаз в хозяйстве было ни к чему. Влас категорически потребовал:

- Вымётывайтесь, чтоб и духу вашего здесь не было, нето… - он не договорил, но старик хорошо понял, что означает злобный и ненавидящий взгляд нового главного егеря. В слухи о самоубийстве межрайонного охотоведа, 34-х летнего Ильи Червенко он не верил, и как его отец, считал - парня убили. Илья не раз советовался с лесничим и говорил, что не допустит строительства в охотугодьях комплекса отдыха, и уж тем более не позволит там незаконно рубить и продавать государственный лес. Илья был родом из соседнего села Красное поле, но учился и окончил институт лесного хозяйства в Хабаровске, а после учёбы долго работал в Сибири. Потом отец прикупил ему дом в посёлке Межречье, и Илья переехал в родные места, поближе к старикам. В его ведение входили охотничьи угодья четырёх районов и как профессионал, он отлично знал, что можно делать, а чего нет. Ну и нашла коса на камень. В зимнее утро отец обнаружил сына распростёртым на полу его дома с дыркой в виске. На груди охотоведа лежал пистолет. Выводы следствия не заставили себя ждать, и прокуратура сообщила старикам, что их сын покончил жизнь самоубийством. Илье по штату было положено оружие, но какое? Следователь даже не указал, принадлежал ли погибшему, найденный на его груди пистолет. Зачем человеку понадобилось сводить счёты с жизнью, если у него для этого не было причин?

- Надо, Мария, в Голованевск подаваться, искать угол, выгоняют нас отсюда, - печально вздохнул Николай Поликарпыч, - будем паковать монатки.

- Как это, паковать? - не поняла супруга.

- Не дают нам год, и дня не хотят видеть, - раздражённо махнул рукой, бывший лучший, а теперь никому не нужный лесничий. – Власова работа, счёты сводит.

- Ой, Колюшка, - куда ж нам, в доме ещё ни крыши, ни дверей, ни полов, - запричитала, теперь считай, тоже бывшая хозяйка лесничества. – А я гостей назвала, на твой юбилей, семьдесят лет тебе через неделю, не забыл? Дети приедут, внуки. Как же быть-то теперь?

- У них и придётся кантоваться первое время.

- Где ж у них, сами ютятся на квадратном метре. Может, поговоришь с Витольдом Алексеевичем, а? Он же тут ровно каждую неделю охотится. Чай депутат, нынче. Попроси, Коля, попроси, он наверно не знает, как Влас самовольничает. Вот, говорят, Витольд Алексеич и школе помог, и какому-то ветерану войны квартиру в Голованевске купил. Ты же столько для хозяйства сделал, неужто не прикажет Власу нас не трогать?

- Наивная ты, мать, - обнял жену Николай Поликарпыч. – Пойду я постерегу за хозпостройками, собаки одичавшие повадились, последних кур утащат.

Смеркалось, когда старый лесничий с двустволкой направился стеречь диких псов. И пропал. Стемнело, когда к старикам заехал 40 – летний сын Никита. Встретила его взволнованная мать.

- До заката отец ушёл, давно пора возвратиться. В лесу выстрелы были, два или три, не разобрала я. Кажись, много дальше за постройками.

Взяв второе отцово ружьё и фонарь, Никита отправился на поиски. Заходить к егерям, зная о их неприязненном к отцу отношении, посчитал излишним.

В том, что отец пошёл в лес вечером, для Никиты не было удивительным. Лесничий, ведь. Для него лес – дом родной. Бывало, и по нескольку суток домой глаз не казал. Но, то раньше. Теперь вон, какие слухи по округе ползают. Он двигался от построек лесною дорогой, подсвечивая под ноги. Неожиданно в лицо полыхнул яркий луч света.

- Стой на месте, не шевелись, - приказал кто-то, отступая от ствола сосны, а следом клацнул затвор. Через дорогу вспыхнули ещё два фонаря.

- Дай ружьё, потребовал неизвестный, подступаясь на два шага.

- Почему я должен отдать ружьё и кто вы? – спросил обескураженный сын лесника.

- Лесная охрана, а ты – браконьер. Ты находишься на территории частного охотхозяйства с ружьём без официального разрешения.

- Я сын лесничего, ищу отца.

- Вы оба браконьеры. Скоро увидитесь.

Что было дальше, Никита не помнил. После удара в шею из глаз брызнули искры и сознание померкло. Очнулся он в ментовском «обезьяннике». Голова гудела. Сколько пробыл без сознания и который теперь час, не представлял. Но понял - ещё ночь. Рядом смердел бомж. Утром Никита узнал, что в соседней камере всё это время на нарах мучился не в шутку избитый отец. С наступлением дня их обоих в наручниках повели через весь город в суд. Прохожие оглядывались, а некоторые, узнавая в седом, измордованном старике Голованевского лесничего, ахали и жалостливо качали головами. До того как они предстанли перед судьёй, им удалось накоротке обмолвиться.

- Не успел я отойти от дома и двух сотен метров, меня схватили, отняли ружьё, повалив на землю, избили, зачем-то выстрелили четыре раза из моего ружья, а потом брызнули в лицо из газового баллона. Очнулся в камере и вот, - протянул скованные наручниками запястья Николай Поликарпыч. – Что творят, скоты!.. Как-то там мать, извелась, верно, за ночь. Сердце у неё слабое.

О большем поговорить им не дали. В суде бывший лесничий чуть дара речи не лишился, узнав, что его обвиняют в … незаконном отстреле дикой свиньи, имевшей на выкорме приплод, восемь полосатеньких кабанят. В качестве обвинительных материалов судья предъявил фотографии застреленного животного, его самого в лесу, изъятое ружьё с патронами, составленный лесной охраной акт задержания.

- Не стрелял я свинью, за всю жизнь ничего подобного не делал, оговор это, - пытался оправдываться старик, но его доводы судью не впечатлили.

Деда закрыли на десять суток, назначили непомерный штраф за браконьерство, убитую свинью и каждого кабанёнка, ибо все они по «экспертному» заключению Власа, представленному в суд, без матки должны будут погибнуть. На круг насчитали 86 тысяч гривен. Старик схватился за сердце. У него отродясь таких денег не водилось. «Где ж их взять? Как дом достроить? Неужель продавать недострой? Где старость доживать? Что Марии сказать?» – путались, и без того, в больной голове, мысли.

- Товарищ судья, - печально произнёс убитый горем старик, - отпустите вы меня домой, семьдесят лет вот исполняется, как же я тут…

- Я – ваша честь, - из-под балахона поправила деда розовощёкая и упитанная головка.

- И я говорю, наша честь, отпустите…

Не отпустили. Следом разобрались и с Никитой. Тому тоже ломанули штраф, по самое не хочу, за нахождение в охотничьих угодьях без права на охоту, что по закону приравнивалось к браконьерству. Хуже дело обстояло с ружьём. Его, также, как и «орудие отцова браконьерства», конфисковали, на том основании, что Никита не имел на него разрешения.

По пути в камеру, старого лесничего доставили в кабинет к начальнику райотдела милиции Мирославу Ковальчуку, где его уже дожидался собственной персоной Витольд Лозовский. И у пожилого человека мелькнула искорка надежды.

- Витольд Алексеевич, не трогал я кабанов, навет всё это, избили старика, ружьё отобрали, а я ведь столько лет…попросить хочу…

- Стоп! – оборвал деда «хозяин». Я ж не зверь, я милостив, понимаю. Но я не суд. Тебя правосудие наказало. Так что, учитывая возраст, могу пойти на снисхождение и дать годовую отсрочку для выплаты штрафа, и ничего больше. Собирай деньги. Всё.

Бог его знает, как бы сложилось у Николая Поликарпыча с выплатой непомерного ярма, но судьба видно благоволила, и скандал с «паном» Лозовским спас его от неминучей расплаты.

Но пока отец и сын Каверкины мяли бока на нарах «обезьянника», той же ночью «хозяйские опричники» вдребезги разнесли машину Никиты, а Марию Семёновну просто выкинули из дома. Как не молила, не плакала старушка, ни один мускул не дрогнул на лицах дородных охранников. Подогнав машины, они вынесли из дома всё, что принадлежало семье лесничего, и отвезли во двор их новостройки, бросив имущество под открытым небом.

Власть! Притягательная и страшная, манящая и убивающая, награда или испытание; от бога она, или от дьявола? Что же это такое? Отношения зависимости, средство достижения богатства и улучшения жизни, обретения престижа и безопасности? Даёт ли она свободу? На чём базируется истинная власть: на авторитете её обладателя, его культе, или страхе, насилии, обмане…

В Украине власть называют владой. И слово это означает не только владеть чем-то. Но ещё жить в ладу с собой, людьми, обществом, природой. Создавать такой лад и есть истинное назначение власти. А ещё распространять его в яви, нас окружающей.

Витольд Лозовский никогда не задумывался о философском смысле власти. Ему это было не нужно. Он просто хотел её. Не для того, чтобы творить добро. В силу своих инстинктов, психического и морального убожества он стремился к власти личностной, подавляющей вокруг себя всё и вся. И уж совсем не представлял власть бременем, ибо без возможности злоупотребления ею, она для него ничего не значила. Разве мог этот человек, вознесшийся «из грязи в князи» подумать о власти, как божественном явлении, когда личность может не нуждаться в кнуте, а сама ограничит себя силой нравственности, не нарушая законов земных?

Феодал не станет думать о самоограничении своего безраздельного господства, напротив, он денно и нощно будет изводить свой мозг изысканием способов его упрочения и жить законом волчьей стаи, где даже прибылому щенку должно быть понятно: он карает и никогда не милует. Старика ли, дитё малое, всё одно.

Поймали как-то парнишку-школьника, позарившегося на мобильник одного из «бычар» Лозовского, и устроили публичный суд линча. Подвесили мальчишке телефон на шею и заставили полкилометра ползти до здания суда, законного. И при этом в голос кричать: я – вор! Бедняга и штаны, и колени изодрал в клочья. Кровь хлестала по ногам, а кожи просто не стало. И никто за мальчишку не заступился. Такую власть, когда закон – тайга, а судья – медведь, Витольд понимал. Именно она доставляла ему самоудовлетворение патологической страсти к подавлению воли и личности. И при этом, всё же, казалась не полной. Теперь сыну тракториста хотелось добавить к ней официальный символ – нацепить на лацкан пиджака значок Народного депутата Украины. Кстати и выборы в Верховную Раду приспели. Пришлось ещё раз поднатужиться женушке. Снова зачастили в охотничье хозяйство важные особы, загремели выстрелы, поплыли над верхушками сосен дурманящие запахи шашлыков. И что же? Нашёл лазейку, пролез, шельма. И не на том поле, где прежде играл с бело-синими, по спискам оранжевых въехал. Хвастался позже подельникам, что, де, сам вице-премьер Турканов за пять «зелёных лимонов» локтями однопартийцев распихивал, чтоб ему, Лозовскому, местечко освободить. Тут бы Витольду и сама Салтычиха позавидовала. К безудержному произволу, да ещё и неприкосновенность. Пустили щуку в реку! Оказался в комитете по борьбе с организованной преступностью и коррупцией. Боролся, аж дранка сыпалась!..

- Во всём районе люди знали, - продолжал умопомрачительный рассказ Борис Алексеевич, - к лесу Лозовского нельзя подходить под страхом смерти. Сунешься, церберы будут стрелять и натурально разорвут. Как-то приехали два одессита поохотиться близ Ульяновки и проезжая мимо угодий Лозовского, попались в руки его егерей. Без спросу те намяли им бока и отвезли в Голованевск, где закрыли в гараже и держали там добрых полмесяца на воде и сухарях. А потом туда разобраться с «браконьерами» приехал Лозовский. Требовали «выкупные», после чего горемык-охотников отвезли в Голованевский суд, где им, к тому, что они уже отмытарили в зиндане, добавили ещё по пятнадцать суток официаловки. Всплыло это уже позже, когда произошла «охота» на Витьку Масленко. Тут тоже статья не хилая: незаконное удержание людей и лишение их свободы, вымогательство, избиения. Тогда одесситов купили и те будто бы забрали заявления. На деньги позарились. Будто бы «подогнали» им две новых «девятки» и ещё по семь тысяч зелёных дали.

И в озёрах, что имелись на его землях, запрещалось ловить рыбу. Водоемы и леса сплошь табличками поутыкали: приватная собственность. Видать не знал хлопчик из села Грузское мудрёного слова и стал спокойно ловить карасей. Поймали его самого и привели к «барину». Пожурил он его, устыдил? Не барское это дело, - хмыкнул отставной охотовед. – Заставил ребёнка съесть весь улов живьём. Так и приказал: «Доставай из банки и ешь». «Сырую?!» - испугался малец. «Какую поймал, такую и жри», - был ответ. А выловил юный рыболов целых пять штук. Но осилить сумел только две. Изрезав губы, нёбо и горло чешуёй и острыми рыбьими костями, мальчик взмолился, рыдания и слёзы душили трясущегося ребёнка. Его рвало. Но «барская» экзекуция на этом не закончилась. Лозовский принёс карабин и стал стрелять в дерево, к стволу которого приставили ребёнка. «Дяденька, не убивайте, не убивайте, я больше не буду, не, не, не…». Голос хлопчика делался тише и тише. А зверь-депутат, с яростью вгоняя пулю за пулей над его головой, орал: «Здесь всё моё, моё, моё! Вы – все мои! Расскажи в селе, чтоб хорошо об этом помнили!» Не рассказал мальчишечка. Онемел, навсегда лишившись божьего дара молвить слово. Кто ж его теперь вылечит. Как только сердечко выдержало, не разорвалось от страху? Да что селяне! Не жаловал «феодал» и тех, кто гнул на него спину.

Со временем Лозовский перестал делить с Гачеком одну усадьбу на базе охотничьего хозяйства и построил свой охотничий дом. За обеими резиденциями присматривали парни из государственной службы охраны. Поначалу им всё виделось в розовом цвете. Ну, как же, «паханы» района, в тепле, да и кусок тут пожирнее. Работёнка тоже, не парь спину – открывай да запирай ворота. Но со временем сержант-охранник гачековского «лежбища» Довбешко, насмотревшись «барских забав», загрустил. А жил он с женой и девятилетним сынишкой у своей матушки в селе. Жена, бывает, не всегда-то и приметит, что там, на душе у мужа творится, а вот от матери ничего не укроется. Материнское сердце лучше всякого рентгена. Глянет мать дитю своему в глаза, и всё-то ей ясно, как в зеркале. А на её вопросы Генка только отмахивался, устал, мол. Всё же сумела Настасья Васильевна разговорить сына, и ужаснулась.

«Стоял я у ворот, - поведал Геннадий матери, - когда вижу, кто-то из лесного вольера в ближний, внутренний, гонит косуль и матюками мне орёт, чтоб я ему помогал. Сумеречно было, не разглядел я, да и отвечаю: мне за такую халтурку не приплачивают, и отвернулся. Оказалось, я самого «хозяина» за егеря принял и так ему ляпнул. Думаю, не простит он мне этого. По-змеиному прошипел: «Попомнишь меня!» Я ж, мама, всех вижу, кто там бывает. Всех! И кого привозят, и кого как увозят. И о чём говорят, случается, в уши попадает». «Уходи оттуда, сынок, будь проклята такая работа, немедленно уходи!», - охала Настасья Васильевна. «Не-ет, мама, в том то и беда, что просто так оттуда не уйти»…

Вскоре после разговора с матушкой Генка домой не вернулся. Он это предчувствовал. Уходя на смену подошёл к ней, и тихо сказал: «Дай мне тебя поцеловать». «У меня словно сердце оборвалось», - призналась невестке Настасья Васильевна. «Он никогда прежде так не поступал».

Нашли Генку утром следующих суток в снежном сугробе. Только-только первая порошка легла. Голова была изуродована. Череп от побоев искривился, лицо перекошено, на шее полоса от проволочной петли, но порезов кожи не было, и даже сукровица не просочилась. Ясно, что петлю вертели уже мёртвому.

Следствие по факту гибели милиционера-охранника, как и по другим делам, прокуратура провела шустренько, за восемь дней, да и закрыла, недвусмысленно определив «самоубийство».

- У тебя там не район, а клуб самоубийц, - вычитывал генерал Джигоев начальника Голованевского РОВД Ковальчука. – Ты мне всю статистику хреновишь. Ковальчук подобострастно заверял областное начальство дела поправить и с «самоубийцами» разобраться. Но разбираться пришлось с самим Ковальчуком.

Как уж там, и за что, забрали в ментовку моряка-пенсионера Варлацкого, толком никто не знал. Но говорили, по пьяни. Дескать, припёрло мужика у пивного ларька, вот и отошёл в сторонку. И лучшего места не нашёл, как помочиться на колесо машины начальника РОВД Ковальчука. Мол, не знал, чья машина. Ошибочку допустил старый моряк, посчитав, что в Голованевске «море по колено». В лицо надо знать не только начальство, но и облик его авто. Такое непочтение менты стерпеть не смогли. Скрутили пенсионера и в «браслетах» шмякнули о бетонный пол камеры. «Мы тебя,- сказали, - свою мочу пить заставим». А через день к РОВД понаехало машин с мигалками – не протолкнуться: и из области, и из министерства. ЧП! Пенсионер оказался «садомазохистом» и, то ли на параше, то ли на решётке, то ли на галстуке вежливого конвоира, взял, да ни с того, ни с сего, и повесился. «Никто и пальцем его не тронул, - клялись проверяющим блюстители закона, - ненормальные, нажрутся бормотухи, шарики за ролики сволтузят, вот и лезут в петлю». Может событие это и не вызвало бы такую бурю страстей, - эка невидаль, очередной жмурик в ментовском околотке, - но за то, как блюстители порядка обошлись с трупом, во времена запорожского казачества, самого милицейского начальника зарыли бы в обнимку с убиенным. Тело многочисленным родственникам Варлацкого не выдали, а завернули в целлофан и, вырыв бульдозером яму, просто закатали в землю, без всякого христианского погребения, как шелудивого пса на помойке.

Вскоре, вдобавок к «самоубийствам» охотоведа, отставного моряка и «борзого» охранника, люди Гачека замочили ещё мента. И хотя это оказался всего лишь сержант-гаишник, шум пошёл не шуточный. Тут уж на самоубийство никак не спишешь. Сверху посчитали: Гачек совсем «потерял наглость», что было воспринято его конкурентами, как сигнал к действию. Первым сложил голову его давнишний друг и подельник Камвел, промышлявший в Умани. Потом Гачеку пожелал долго здравствовать другой его партнёр – Алекс, державший Ульяновку. От Джигоева передали, что пора делать ноги. И Гачек сорвался в Киев, где он надеялся лечь на дно под крышей генерала Онуфренкова. Если бы повременил чуток, то наверняка пошёл бы следом за дружками, ибо пуля для него уже лежала в стволе. Но генерал-кадровик светиться не торопился, и Гачека арестовали. Пришлось Витольду подтягиваться в столицу, где он организовал надёжную защиту и Гачеку, и его братве. «Почтальон» безошибочно делал своё дело. Гачека выпустили на волю, а братва, по понятиям, такое не забывает. Свой пай Гачек передал в управление Лозовскому, который и стал после этого единолично «княжить» в Голованевской округе.

Серия загадочных смертей рано или поздно, могла привести начальника милиции Ковальчука на скамью подсудимых, поэтому увольнение из органов он воспринял как наилучший исход. «Или ты тихонько смываешься на пенсию, или в Мене на спецзоне одним зэком станет больше», - заявил ему генерал Джигоев, для которого голованевские дела виделись яснее ясного.

- Не мечите бисер, - успокоил отставного мента и прокурора депутат Лозовский, - мы это проходили. – Тебя я пристрою. Посажу на Емиловскую сельраду, пора и её забирать. Кого на своё место предлагаешь, я переговорю с Джигоевым.

- Понял, Витольд Алексеевич, отработаю, - осклабился Ковальчук. – Ну, я это, предлагаю по случаю ухода на пенсию…замочить кабанчика и под печёночку, как говорится…

- Не возражаю. Ко мне завтра важная гостья должна приехать, давно её сюда приглашал, всё уклонялась, вот и соединим полезное с приятным. Я уже дал Власу команду подобрать загонщиков.

Витольд встал рано. Летнее утро выдалось ясным и росным, обещавшим тёплую погоду и долгий световой день. Ничто не тревожило его хорошо отдохнувшую и умиротворённую душу. Выйдя за ограду усадьбы, Лозовский, разведя руки, глубоко и с наслаждением вдохнул наплывающую с полей свежесть. Сегодня он намеревался заложить очередной камень в основание собственного постамента. Вот-вот, «золотая рыбка» окажется в его сетях. Останется только попросить об исполнении тайного желания. «А что,- думал Лозовский,- хватит ходить в рядовых депутатах и голосовать по команде. Надо министерский портфель и кресло получать. Чем я хуже тех, кто обосновался в Кабинете Министров? Всё то, бывшие номенклатурщики, или их отпрыски. Яблочко от яблоньки не далеко катится. Они всё получили из рук в руки: и власть, и деньги, и недвижимость, ничем не рискуя, на тарелочке с голубой каёмочкой. Кто из них прошёл служебную лесенку снизу доверху? Не в кого шапкой кинуть! Профессионалов давно в помине нет. Но руководят. Бюджет дерибанят. Тот же Турканов, он что, с одного меня пять лимонов сгрёб? Или Толя МВДешник! Тоже папочкой до министра продвинут. А ведь и дня не служил в милиции. Туда мне самое место. Какой-никакой опыт есть, да и депутатский комитет прошёл профильный».

Встретить лидера партийного блока своего имени, претендующую на пост главы государства, Лозовский выехал к трассе, лично. Юлиана Викторовна возвращалась из Одессы, где присутствовала на партийной конференции региональной организации и обещала заглянуть в его хозяйство. Ждать пришлось недолго.

- Вам бы очень подошла роль Екатерины, Юлиана Викторовна, - намекнул Лозовский на её властный характер, не забыв к тому же подчеркнуть и женское обаяние.

- А вы, что же, на место Орлова метите? - стрельнула в ответ умными глазами проницательная дама. – Я и свою роль сыграю неплохо, побольше бы верных помощников.

- Один из них перед вами, Юлиана Викторовна. А что до Орлова, то его кафтанчик, надеюсь, мне бы в самую пору пришёлся.

- Нынче все в графья записаться спешат, а надо ли? Хотя, угодья у вас действительно графские, ну, как минимум панские, - рассмеялась Юлиана Викторовна. Сейчас надо партии помогать, а охочих – раз, два и обчёлся, деньги требуются не малые, столько жрут эти выборы.

- Кое-какие соображения у меня есть, но давайте вначале отобедаем. Я покажу угодья, поохотимся.

- Нет, нет, я и с оружием-то не умею обращаться, тем более в животных стрелять. Вот у воды погуляю. Тут, наверное, и рыба есть? Когда-то в детстве мы ловили её удочкой в пионерском лагере. Забавно было. Какие, говорите, у вас соображения?..

Выслушав Лозовского, изложившего мудрёный, но очень реальный план получения крупных средств на выборную президентскую кампанию, Юлиана Викторовна заметила:

- На следующей недельке я приглашу вас. Если всё то, что вы мне сказали, мы сможем сделать, за кафтанчиком дело не станет.

Лозовский понимал, что визит партийного лидера пошёл не по тому сценарию, который он намечал, но всё же, главное им было сказано и получен достаточно определённый ответ.

За обедом Юлиана Викторовна не задержалась, как всегда, многое, решая по ходу. Сославшись на неотложные дела в Киеве, согласилась лишь посмотреть лесных обитателей с вышки.

На пресс-конференцию, созванную в Кировограде депутатом Верховной Рады Витольдом Лозовским, собралась не только местная газетная братия, подхватились и столичные бегуны за сенсацией. Тут пахло жареным. Шептались, будто прибыл сам Министр МВД Анатолий Стеценко и наедине встречается с Лозовским. Стеценко нигде не светился, но для всех, мало-мальски сведущих людей, тайный визит главы милицейского ведомства был не более чем секретом полишинеля. Большинство считали, что примчался он не по собственной воле – близились президентские выборы и руководство политического блока, от которого и он сам, и Лозовский, прошли в Раду, опасалось дискредитации.

- Вот что, Витольд, дама передала: не отмажешься, сдавай мандат, теперь не время с тобой возиться. Переждёшь, нам сейчас выборы выиграть надо, а там… там будет проще.

Перед камерами и вспышками Лозовский не выглядел подавленным, уверенность не покинула привыкшего повелевать барина. Но взгляд маленьких волчьих глаз метался по залу, как у всамделешнего матёрого, оценивающего ситуацию в минуты опасности.

- Это был наркоман, преступник, он покушался на меня, - обрушился Лозовский на алчущих страстей газетчиков. – Заметив крадущегося краем леса мужчину, я остановил машину и спросил, кто он такой. Ничего не ответив, бандит выстрелил из нагана в нашу сторону. Начальник РОВД Ковальчук побежал за подмогой, а мы с прокурором на машине пустились вдогонку за преступником. Настигнув его, выскочили и схватили: я за правую руку, прокурор – за левую. Так боролись мы несколько минут. У нас при себе оружия не было, а этот, - депутат сделал паузу, видно не решаясь произнести перед журналистами вертевшееся на языке крутое словечко, правильно, как ему представлялось, характеризующее бродягу, - успел выстрелить три раза, но в нас не попал. Мы выбили из его рук оружие. Тогда он выхватил нож и нанёс нам несколько порезов. Нам пришлось от него отбежать. Тем временем неизвестный достал второй пистолет, а мы от опасности заскочили в машину. Бандит спрятался за деревом, но уже через восемь минут прибыла вооружённая следственно-оперативная группа в бронежилетах. Они минут двадцать уговаривали его сдаться. Но прежде, чем его скрутили, он несколько раз стрелял в милиционеров. Когда одевали ему наручники, увидели, что его ноги в крови и вызвали скорую. Правда, нас там уже не было. Уже в больнице бандит умер.

Закончив напористый монолог, Лозовский обвёл взглядом примолкшую аудиторию. Но чтобы окончательно «добить» занудных и въедливых жульналюг, быстренько предоставил слово сотруднику райотдела Голованевской милиции. Вышедший к микрофону лейтенант, как и полагается, дал высочайшую оценку действиям и депутата Лозовского, и районного прокурора, и собравшегося на пенсию своего начальника, совершивших, по его представлению, геройский поступок. Не каждый, мол, способен задержать вооружённого, с ног до головы, преступника. Затем, к изумлению газетчиков, зачитал заявление на имя Министра Внутренних дел:

«Утверждаем, - ударило в уши слушателей, - что это был именно преступник. Любые инсинуации или выдумки относительно неправомерных действий народного депутата Украины Лозовского, прокурора Голованевского района Горбатюка, начальника Голованевского райотдела УМВД Украины по Кировоградской области Ковальчука не имеют под собой никаких оснований и являются надуманными, так как, будучи абсолютно безоружными, они сделали максимально всё возможное и зависящее от них, чтобы пресечь преступные действия нападавшего и не дать ему скрыться. Нечасто люди других профессий приходят нам на помощь, но в данном случае мы не только приятно удивлены, но и благодарны им за активное участие в задержании преступника».

И тут «занудных и въедливых», тех, у кого было иное, чем у ангажированных Лозовским, задание, понесло.

- Господин Лозовский, у нас есть заключение судмедэксперта о причинах смерти Масленко и оно, мягко говоря, никак не вяжется с вашими утверждениями – «острая кровопотеря, вызванная многочисленными огнестрельными ранениями нижних конечностей», - выкрикнул одновременно обвинение и вопрос юркий молодой человек в очках.

- Должно быть, во время возни бродяга сам себя ранил. Он же стрелял, стрелял несколько раз, - парировал Лозовский, что было многими встречено смехом.

- Но в заключении ясно записано: «Смерть наступила вследствие нападения с целью убийства или нанесения повреждений». - Или ещё, - не унимался, искавший своей правды, очкарик: «Гражданин Масленко найден мёртвым в поле возле пгт Голованевск», а вы утверждаете, что пострадавший умер через два часа после доставки в больницу. И медсестра показала, что в больницу привезли закованный в наручники труп с девятью огнестрельными ранениями. И раны эти не пулевые, а картечные.

- Мы сами сдали для экспертизы свои карабины, а ружей при нас не было.

- Ну, как же, как же, - поддержал коллегу представитель другой столичной газеты. – Ваше столкновение с Масленко произошло около восьми часов вечера, а областному прокурору об этом вы сообщили после десяти вечера. В этот промежуток времени вас видели в сельском кафе, где вы были с начальником РОВД и прокурором в камуфляжных костюмах и с ружьями. Вы там согласовывали свои показания на случай скандала?

- Нет, мы заехали туда снять стресс.

- Зачем было превентивно сдавать карабины, которых, как вы утверждаете, в момент конфликта с Масленко, у вас не было? Хотели отвести от себя подозрения в его убийстве?

- Хотели, чтобы всё было справедливо.

- Тогда, почему не сдали на экспертизу одежду, в которую вы были одеты, и не прошли тест на алкоголь?

- Одежду мы сдали потом, а тест…я же сказал, сняли стресс.

- Куда, по вашему мнению, подевалась одежда покойника? У следствия её нет.

- Вопрос не ко мне. Поинтересуйтесь в больнице.

- А как же, всё-таки, с ружьями? Ведь кабаны, олени… в конце концов вы же не с арбалетами и луками охотились.

- Ружья остались на базе.

- Кто была ваша гостья, она охотилась с вами?

- Мы охотились втроём, - уклонился от прямого ответа Лозовский.

- Вы называете погибшего Масленко преступником, бродягой, бандитом, но вы ведь его знали, и не раз привлекали этого сельского жителя в качестве загонщика.

- Загонщиками ведает егерь, я в этот вопрос не вникаю.

Вопросы сыпались всё острее, и Лозовский искал повод прекратить пресс-конференцию. Он понимал, меньше сказано – короче написано. Повод дал всё тот же очкарик:

- Ходят слухи, - сделал он акцент на втором слове, - что вы устраиваете охоты на людей. Скольких бродяг вы уже подстрелили?

- Вот к «слухам» и идите, - поднялся из-за стола побагровевший Лозовский. - Бред! Вас надо привлечь за клевету и оскорбление, - уходя, тыкал он пальцем в сторону обазартившегося журналиста.

Скомканная и не достигшая желанных для Витольда целей, пресс-конференция эта имела силу урагана. Уже на следующий день в Верховной Раде разразился скандал. Противники «оранжевых» требовали послать запрос в Генпрокуратуру и лишить Лозовского депутатских полномочий. Защитники – наградить орденом. Так что с ходу замять дело не удалось. Слишком много, в преддверии выборов, оказалось заинтересованных разыграть случаем разложенный пасьянс. Уверенный в себе «почтальон» и в страшном сне не мог представить, что судьба возьмёт, да и покажет ему совсем не привлекательные филеи. Желая сыграть на опережение, он, то ли по совету, то ли по требованию «оранжевого руководства», подал заявление о сложении депутатских полномочий, как предполагал, на период следствия и…скрылся.

Расставленные старшим егерем загонщики должны были широким фронтом начать движение в направлении на вышку. Предполагалось, что фланги линии гона будут постепенно сужаться и выдвигаться вперёд, тем самым выставляя максимальное число зверей в одну точку. Загонщики уже не раз проделывали подобную операцию, и ничего нового в ней не было и теперь. Только и надо было, что сохранить нужную дистанцию и плотность линии. Никаких сигналов рога в хозяйстве Лозовского не применяли. У всёх егерей и части загонщиков, из тех, от кого зависело равнение гонной линии, были мобильные рации.

На вышку вместе с хозяином и гостьей поднялся телохранитель, неотступно следовавший за нею на расстоянии одного шага. Лозовскому это не понравилось. Он не мог сказать ей главного, чего хотел, ибо знал, что уши телохранителей – товар ходовой и может быть десять раз купленным и перекупленным. Значит, придётся ждать приглашения. У Лозовского на вышке был карабин, и верзила-телохранитель ни на секунду не упускал его из вида. Он то и дело осматривал лес сквозь маленький бинокль, а заодно подглядывал под него за действиями Лозовского. Хоть и депутат, но такова работа охранника.

Получив «добро» хозяина, Влас дал отмашку, и застоявшиеся мужики с удовольствием покинули места ожиданий. Шли без гомона, время от времени постукивая палочками по стволам деревьев. Животные их хорошо слышали, но не пугались, как происходит, когда гонцы в голос орут «гоп-гоп», поэтому двигались в сторону вышки медленно, периодически останавливаясь и прислушиваясь. Перед вышкой, не далее тридцати метров, находилась подкормочная площадка и солонец. Все обитатели урочища знали это место и сами тянулись туда в утренние и вечерние часы. Они и должны были выйти непременно к этому пятачку, в крайности, где-то вблизи него.

На удивление Лозовского, Юлиана Викторовна сохраняла молчание, будто не раз сиживала в скрадке. В сущности политическая её борьба, которую она вела постоянно и со всеми, во многом напоминала скрадывающего добычу зверя. И в умении выжидать, чтобы в самый удобный момент нанести разящий удар, она значительно превосходила Лозовского. Не было на украинском политическом олимпе хищника кровожаднее её. Настоящая пантера, всегда алчущая свежей плоти и крови. Только теперь, находясь в самой непосредственной близости к ней, Лозовский вдруг осознал, что всё, прежде слышанное от депутатов-фракционеров о мадам лидерше блока собственного имени, далеко не в полной мере характеризует эту женщину-воительницу. Коварство было её отличительной чертой и скрытым оружием. Как самка скорпиона, она легко могла привлечь к себе обезумевшего от страсти ухажёра, и, в полной мере насладившись сладострастием, без сожаления, тут же убить и сожрать неосмотрительно потерявшего осторожность любовника. Исключений для неё не существовало. Уже не один сподвижник был поражён её смертоносным жалом. Лозовский сделал свою ставку в надежде, что ошибки не допустит.

Первым появление животных обнаружил охранник, тем самым демонстрируя свой подготовку. Ладонью он указал на край поляны справа и передал шефине бинокль. Там меж кустов застыл табунок пугливых ланей. Пять или шесть самок и несколько телят прошлогоднего отёла жались возле зарослей акации и настороженно осматривались.

Ещё только получив согласие лидерши блока на визит в его угодья, Лозовский решил сделать гостье подарок – отстрелять прекрасного ланчака. Несколько лет подряд он завозил ланей из Аскании и был в его стаде среди полусотни животных уже старый самец, имевший замечательную, редкой симметрии корону. Но как производитель, он прожил свой пик. Уже несколько молодых самцов ещё в прошлый гон отшибли его от стада, и было самое время найти ему другое применение. Лозовский очень хотел, чтобы Юлиана Викторовна собственноручно добыла предназначенный ей трофей. Тогда, надеялся Лозовский, в этой хищнице от природы, может проснуться новая страсть, прежде ей не ведомая, но мощью своей, способная увлечь настолько, что к народному титулу «газовой принцессы», добавят ещё и охотничий, что-нибудь вроде «королевы охоты», или даже «богини охоты». Вот тогда он и станет её Фавном, а уж «орловский кафтанчик» сам собою ляжет на его плечи.

Неожиданно ланки с телятами пришли в движение и скрылись. «Ну, вот же он, вот!» – вскинул взгляд Лозовский на появившегося с другой стороны площадки статного ланчака. Увидела красивое животное и его гостья. Лозовский протянул специально для неё приготовленный «Mанлихер-Каркано». Но Юлиана Викторовна не оправдала надежд Витольда. Продолжая любоваться животным, она мягко отвела оружие и покачала головой. Тогда Лозовский решил сам отстрелять ланчака, будто специально подставившего для выстрела левый бок.

- Не надо! – сказала нарочито громко не состоявшаяся «Диана» и в следующий миг ланчак исчез, а на лице Лозовского отразилось разочарование.

- Это мой вам подарок, я привезу трофей.

- Ну, раз вы мне его подарили, пусть живёт, как-нибудь ещё раз полюбуюсь.

- Подождите, будут ещё олени, кабаны...

- Хватит для первого раза, надо торопиться.

Проводив гостью, Лозовский вернулся в компанию друзей, чтобы спрыснуть отставку Ковальчука.

Объявился беглец ровно через девять месяцев, когда «оранжевые» проиграли президентские выборы, и не стало надежды на благополучный исход дела. О его странствиях гуляли всякие измыслы. Будто бы ломанулся он сразу в Израиль. Запрос Генеральной прокуратуры ясности не внёс. В земле обетованной Лозовского не оказалось. Потом мелькали Россия, Британия, Панама и ещё какие-то далёкие экзотические страны, хотя всё оказалось много проще. Заметили голованевцы, что, почитай, каждый день сестра его собственноручно покупает на рынке свежие яйца и молоко, ну, и догадались, что братец её совсем не в дальних краях пересиживает мрачные дни, а где-то совсем рядышком притаился. Однако сообщать «куда следует» не спешили, побаиваясь, что «вот, вернётся барин…» и отпишет, кому что полагается.

- Боялись, и теперь боятся, - вздохнул Борис Алексеич. – Следователи сотни людей опрашивали: что видели, что знают, а многие дали показания? Отцу святому Лозовский тоже расправой угрожал, и протоиерей не в шутку опасался за свою жизнь, а спросили, только-то и сказал: на всё воля господня. Никто его всерьёз, сначала, и не искал. Вон, генерал Пукач, собственноручно отвертел голову журналисту Гонгадзе и что, очень настойчиво его ловили? Три года запросы в разные страны слали, а он под Житомиром купил хатёнку, да и преспокойненько пас коров. В Киев не раз наведывался. Под своими документами жил. Очень им, правда, нужна. Так и Лозовский. Пока здесь таился, людей в лес вывозил, «поговорить». Глядите, мол, языки чесать, а нето за мной не заржавеет, и кулаком потрясал. Верные ему люди и подписи собирали, и митинги проводили, и прессу нагибали, чтоб шуму нагнать. Потом сестра его на базар ходить перестала, сообразили – умыкнул подальше.

Тем временем арестовали бывших прокурора и начальника милиции, который так и не поспел стать благоверным пенсионером, вернули в камеры кое-кого из Гачековой братвы. За ними последовал Влас. Как уж там, в Генпрокуратуре их крутили, а только взяли да и выпустили прокурора с милиционером. Власа оставили. Говорят, стали они созваниваться с Лозовским, так его и засекли. Выходит, свои сдали. В Крыму оказался, то ли на общаковской, то ли на депутатской даче. Но сразу его не брали, связи, подельников отслеживали. Когда «Лоза» понял, что обложен надёжно, и из оклада не вырваться, попросил товарища отвезти его в Генпрокуратуру. Гэбэшники вели его и на дороге, и вежливо дверь приоткрыли.

 

- Хватит животы растить, пошли охотиться, - встал из-за стола Лозовский. Прокурор с начальником милиции, хряпнув «на стремя», согласились с разумностью его предложения.

Кликнули Власа.

- Гонцы на месте?

- Ждут, Витольд Алексеевич.

- Вези их в пятый обход, кабанов брать будем.

- Пятый больно велик, там, пожалуй, людей не хватит, может в третий?

- Поуже расставь и гоните к болоту, тебя что, учить надо?

Влас понимал, кабанов в приболоти может не быть, скорее всего, в такую теплынь они в болоте прохлаждаются, но видя, что настроение хозяина сегодня не лучшее, возразить не посмел. «Если гон начать от дубрав, - соображал старший егерь, - где есть ручьистый овраг с купалками, то, бог даст, поднять удастся, а нет…пойдут клочки по закоулочкам. А если и столкнем, так их ещё на тройку стрелков выставить проблема. На тропах надо ставить, только там, а всё ж кабан есть кабан, ему не прикажешь, у него везде дорога». Оставалось единственное решение: построить загон с далеко выдвинутыми вперёд флангами и гнать, постепенно их суживая, не оставляя зверью выбора, кроме как двигаться тропами к болоту.

- Когда выставишь гонцов, сообщи, мы машиной скоренько заедем, - сделал Власу последнее напутствие Лозовский.

Примерно через полчаса Влас дал знать, что ещё минут пятнадцать, и они будут готовы начать гон.

Въехав в просеку, Лозовский остановил джип. Дальше шли пешком. Достичь узкой перемычки, соединяющей болото и высокоствольный лес, труда не составило. Именно здесь кабаны перетекали из болота к кормным местам и возвращались на дневку. Перешеек был сплошь изрезан их тропами, так бывает, когда изо дня в день пастухи гоняют скот к выпасам, и торят путь обратно.

Излюбленным номером Лозовского в этом обходе был выворотень, лежащий не далее двадцати шагов от тропы. Ствол опрокинутой ели давно отпилили и выворотень лесники тоже собирались прибрать, как корчь, на дрова. Однако у нового хозяина выворотень обрёл иное назначение. Он мёртвой хваткой вцепился в землю и стоял, словно бастион на пути вражьего войска. Кабанов с любой стороны встречай, как у парадного подъезда, а хошь – сидя поджидай. Тут всегда раскладной деревянный стульчик для барского седалища приготовлен. Тоже Влас постарался. Прямо под комлем на обрубке корня и повесил. Даже козырёк пришпандорил, чтоб ни дождь его не мочил, ни снег. Никто и никогда не занимал этот номер, разве сам Лозовский уступал его кому-нить из важных гостей. Одним словом – именной. Только таблички и не хватало, чтоб и кабанам знать, от кого «гостинцы» получать приходится.

Правее хозяйского выворотня стали номерами прокурор и начальник райотдела милиции. И на охоте у Лозовского всё строилось с расчётом, чтобы подчеркнуть его превосходство. Крупные кабаны всегда ходили тропой, что лежала у выворотня, а там где нашли притулок Горбатюк с Ковальчуком, чаще свиньи водили выводки сеголетков и подсвинков, так что все, кто там стаивал, в основном довольствовались мелочью. Здесь и после стрельбы взрослые звери не шарахались под соседние номера, а быстро стекали в болото. Вот и выходило, что самым метким, удачливым и королистым, был Витольд Алексеич. Дифирамбы нужны одному, всем дифирамбов не спеть. Всем, значит - равенство, а быть ровней со всеми? Не-ет, разве что выборочно, с теми, кто у кормила высшей власти.

- Ну, что ж, Юлиана Викторовна, и вода камень точит, - не договорил Лозовский сам себе умную мысль – в лозняке треснула веточка, и он встал с сидушки. Но кабаны на тропе не появились. Повозились в лиственниках и захлюпали, слышно было, уже в болоте.

Влас, не услышав выстрелов, ждал матюгов. Лозовский и впрямь был хмур, но ему ещё хватало самообладания, чтобы не разразиться отборной бранью. В густом подросте, где он слышал возню, был, по всей видимости, секач, может два. А вот стадо…но и оно не растеклось по тропам, хотя гонцы уверяли старшего егеря, что кабаны мелькали перед гонной линией, а потянулись к правому флангу, где и вышло из оклада по причине немногочисленности стрелков.

Близилось летнее солнцестояние и дни тянулись долгие, но чтобы к семи вечера в урочище Голоче на охоте хозяина не было добыто ни одного кабана, такого прежде не случалось. Возвращаться к застолью без добычи Лозовский не хотел.

- Делай оклад в третьем обходе, - бросил он Власу и сел за руль.

- А может, ну его, да поедем на базу, а то уж и водка там прокисла, Витольд Алексеич, другой раз возьмём? – попробовал прокурор уговорить Лозовского, но тот не согласился.

- Мы ж ему кабанчика на отходную обещали, - кивнул на Ковальчука, - а то обидится.

- Вито-ольд Алексеич, родной ты наш, ни-ка-да! – ты ж знашь, мы за тя и в огонь, и в воду, кого хошь порвём, токо скажи.

- Как без погон рвать будешь, с заменой определился?

- Зам. начальника Вильшанского райотдела, мой дружок Олесь Штучко, на послезавтра побеседовать вызову, человек надёжный, проверенный.

- На чём проверял-то?

- О-о-о, - закатил глаза раскрасневшийся Ковальчук. - Мы с ним как смежники: он у нас кого надо убирал, а у него мы зачищали. Считай, кровью повязаны. А это много крепче бабла, сам понимаешь.

Лозовский понимал. Такой кандидат его устраивал.

- Вызывай, - закрыл, не глядя на Ковальчука, тему.

- А это кто там пылит? – устремил он вспыхнувший взгляд на идущего вдоль леса мужика. Свернув на просёлок, они проехали уже с полкилометра, перемещаясь в третий обход. Низкорослый и слегка горбатившийся мужчина, должно быть, заслышав урчание «Нивы», несколько раз оглянулся и, сойдя с обочины, свернул на тропку, ведущую через овсяное поле в сторону села Грузского.

- Ты смотри, удирает, стерва, никак браконьер! – вскричал прокурор.

- Щас допросим с пристрастием, он всё нам и расскажет, как у батюшки на исповеди, - добавил Ковальчук, видя, что Лозовский намерен догнать нарушителя границ его неприкосновенных угодий.

«Нива» взревела и дёрнулась, как сорвавшийся на аллюр рысак. За машиной поднялась, похожая на дымовую завесу, густая серая пыль.

- Вжжи-и-и, - запели тормоза, когда Лозовский остановился у тропки.

- Ты кто такой? - окликнул обернувшегося мужчину распахнувший дверцу хозяин угодий. – Иди сюда.

Мужик, одетый в выцветшую спецуху, молчал и не двигался. Он не успел ещё углубиться в поле, и вечернее солнце хорошо освещало его нескладную фигуру. Лозовскому показалось знакомым его, не по годам изношенное, лицо. Тогда барин сам сделал несколько шагов ему навстречу.

- Ты что ж хамишь, вошь голопупая, тебе ясно задан вопрос: ты кто такой, и, что делаешь в моих угодьях? Аль не понял? Отвечай! – повысил голос Лозовский, возмущённый молчанием вполне возможного браконьера.

- Где твое ружьё, куда спрятал, с кем и на кого охотился? - с милицейской экспрессией навалился на молчуна подскочивший следом за депутатом Ковальчук, которому сегодня особо хотелось выделиться, показать преданность и рвение, готовность и в самом деле порвать любого, кто встанет на пути босса.

- Шмякни в сопатку , сразу заговорит, - размял кисти ладоней прокурор.

- Погоди, погоди, - повнимательней присмотрелся к неразговорчивому мужику Лозовский, - а ты, не из загонщиков ли будешь, которые с Власом в лесу?

- Был там, - наконец выдавил из себя оробевший перед хозяином мужичонка. Из Грушек я, Масленко моя фамилия, а иду в Грузское, обещал бабе Ксени печку подправить.

- Как это, был? Ты что же, плесень вонючая, самовольно загон покинул? – задохнулся Лозовский, догадываясь, что никто иной, как этот «дырокол» и явился причиной выхода кабанов из оклада.

- Не мог я дольше, обещал к трём в селе быть, а теперь уже семь, да и Влас говорил, до обеда только погонять надо.

- То мне решать: до обеда, или до ночи. А тебе, вижу, западло лишний часок в загонке поботать? Ишь, козёл драный, бего-ом в оклад! – присел от натуги, сорвавшийся на крик «хозяин». Такого в его угодьях ещё не бывало, чтоб какая-то голь перекатная, вот так запросто, сама решала, что ей делать, в сущности, плюя на барские интересы. – Пошё-ёл! – ещё раз гаркнул он, показывая рукой на лес. В ответ строптивый мужик только покачал головой и, буркнув: «Печку обещал починить, люди ждут», повернулся к нему спиной, намереваясь продолжить путь к бабе Ксени.

- У-у-давлю, га-ада! – со стоном зарычал Лозовский и ринулся к «обнаглевшему» бродяге. Тут же, как по команде доезжачего: «Ату его!», сорвались, словно борзые со сворки, прокурор и милицейский майор. Они и впрямь напоминали вышколенных и жадных до зверя псов. Будто в доскачке взяли они в клещи в испуге побежавшего тропинкой Виктора Масленко. Не успел тот отрасти и на десяток шагов, как был ими, настигнут. Не грузный телом, он летел в колосящиеся овсы кубарем, совсем похожий на затравленного зайца, не успевшего дать угонку и сшибленного грудью поимистой борзой. В следующее мгновение на несчастного беглеца обрушился шквал ударов. Уже по-настоящему оборзевшие и озлобившиеся депутатские церберы нещадно молотили его ногами, куда придётся, без разбора: голова ли, грудь, пах – абы покрепче, в наученье покорности и обходительности.

- Ах, ах, - били на выдохе носками ботинок.

- Ой, ай, а-а-а, - заходился до икоты, несчастный загонщик. Вьющийся и беспомощный, как попавший в сухую пыль дождевой червь, он не сопротивлялся, только укрывал голову руками. Но это мало спасало, ибо лупцевали его со всех сторон.

– Н-на, сучара, - изловчился майор и нанёс распростёртому бедняге годами отработанный и выверенный удар в лицо.

Масленко перевернулся кулем и, уткнувшись лицом в землю, затих, на несколько минут лишившись чувств. Очнулся от боли в груди и шейном позвонке. Это усевшийся сверху «народный избранник» с силой давил коленом между лопаток и, ухватившись за волосы, тянул на себя его голову.

- Люди тебя ждут? – кричал он в ухо поверженного селянина. – Люди здесь, а там, как и ты, быдло, босота.

- Да, я нищий, прохрипел в ответ Масленко, но не раб. Это вы отняли у нас всё, перед богом вам отвечать, а здесь на вас судьи нет.

Кровь текла у него изо рта и носа, мешая говорить. Избитый сплёвывал её и, отфыркиваясь, хмыкал, а Лозовскому казалось, что он надсмехается над ним и от этого, душившая его ярость, искала выхода.

- Ты скот, мразь, и я сделаю из тебя харч для зверей, - тыкал обезумевший «депутат» свою жертву лицом в землю, где уже образовалась настоящая лужица крови и смешанная с пылью, ложилась на лицо Виктора отвратительной бурой маской. – Кабанов из загона выпустил, теперь сам кабаном будешь, вставай, курва, - пнул он ногой обессилевшего Масленко.

Виктор подогнул колени, опёрся на локти и медленно, морщась от боли, в одночасье охватившей всё тело, с трудом встал, ещё не представляя задуманного Лозовским.

- Печкарить собрался, к «людям»? Так дуй, что есть мочи, добежишь - твоё счастье, - ядовито и зло расхохотался «барин». Раззубоскалились и «охранители закона». Виктор, думая, что если догонят, то снова станут бить, пустился наутёк. А погодя, уже запыхавшись, расслышал заурчавшую «Ниву».

- Ну, так что, чем тебе не кабан? – глянул нардеп на сидевшего подле майора. – Запомнится твоя отходная!

- Болезный какой-то, беспородный, да уж ладно, - откинулся Ковальчук, доставая из-за пояса неучтённый «наган». – Поехали!..

- А ты чего? – обернулся Витольд к прокурору.

- Да я, как пионер, всегда готов! - показал Горбатюк свой ТТ, и взвёл курок.

- Держать буду пятьдесят метров, работайте по переменке, - повёл машину Лозовский вдогон уже не бежавшему, а трусившему Виктору.

Несколько раз он оглянулся, прежде чем прозвучал первый выстрел. Пуля взрыла фонтанчик пыли метрах в трёх правее, и впереди. Охваченный внезапным страхом, мужчина побежал быстрее.

- Надо же, как наддал, натурально кабан, - рыготал Лозовский. - Ну-ка, ты, Ерофей, утри нос этому пенсионеру.

Но выстрел прокурора также оказался безрезультатным. В очерёдность они выпустили уже по четыре пули, а «условный кабан» продолжал бежать полем. Он уже не пригибался при каждом выстреле, должно посчитав, что его пугают. Только один раз шарахнулся влево и вскинул руку, будто хотел защититься, когда вжикнуло и обдало горячим у самой шеи. «Охотникам» никак не удавалось поразить цель. В целом ровное поле изобиловало множеством ссохшихся земляных комков, на которых «Нива» то и дело колтыхалась. И всё же последний выстрел майора заставил Масленко схватиться за бок, хотя и не опрокинул в овсы.

- Не-ет, вас обоих надо на пенсию отправить за отсутствием профессионализма, - скривился Лозовский. – Подай «Зброёвку».

Депутат выставил ствол ружья в открытое окно «Нивы» и, подворачивая вправо, чтоб создать нужный угол, стал целиться. В этот момент беглец, вероятно сообразив, что бежать надо не по слабо набитой тропке, а впоперечь полос, резко повернул от села и побежал к лесу. Пришлось Лозовскому вывернуть дугу, чтобы снова взять нужный ракурс.

- А-а-а, - пронёсся над овсами жуткий человеческий вопль, когда громыхнула «Зброёвка». Раскинув руки и переломившись в пояснице, беглец рухнул навзничь. Лозовский остановил машину.

- Учитесь: один выстрел - один «кабан».

- Да-а, Алексеич, ты не промахнёшься, настоящий «ворошиловский» стрелок, - прогнулся майор. – Как раньше, ходить бы тебе в красных шароварах.

- Куда его теперь? – задал прокурор глупый, по мнению Лозовского, вопрос.

- А то ты не знаешь, как всегда, - разломил Витольд ружьё, чтоб извлечь неиспользованный патрон.

- Э-э, а «кабан» - то наш - подранок, встаёт, - указал майор на поднимающегося Виктора. – И чего ж они, падлюки, такие живучие? Скольких вот так, кажется, намертво зашмаляешь, а оно, зараза, ещё пытается смыться.

Лозовский, только что взявшийся за патрон, ткнул его обратно в ствол. Раненый, тем временем, сделал несколько неловких шажков и со стоном повалился вновь. Так он поднимался несколько раз. Было видно, что на правую ногу опираться Масленко не может. Однако, мало-помалу, раненый продвигался в сторону леса. Конечно, он был обречён: дотянет до опушки, нет ли, всё одно убийцы настигнут. Но кому хочется ни за что погибать, в угоду чьей-то прихоти, или ради забавы? Никакое осознание бессмысленности борьбы не может победить инстинкта самосохранения, который выше человеческого разума, и в минуты опасности, властвует безраздельно: что над человеком, что над животным. И Виктор Масленко, кому «хозяева жизни», вопреки его воле, определили роль «кабана», подобно раненному зверю, стремящемуся скрыться от преследователей, затаиться в непроходимых дебрях и замереть, бился за неё из последних сил, ни на что не надеясь, лишь следуя подсознанию. Он, то вставал и, сделав несколько прыжков на одной ноге, падал, то оставаясь на четвереньках, неуклюже волоча правую ногу, рывками тиснулся сквозь овсы. Тогда спина его, на фоне овсяных кисточек, превращалась в тёмное пятно, и в самом деле, чем-то напоминающее чёрную холку кабана.

В очередной раз, когда Виктор поднялся, Лозовский немного пробежал за ним и поднял ружьё. Только ему уже не хотелось валить жертву наповал. Теперь его действия были алогичны, выражали спонтанность и эмоциональность решений. Ему захотелось подольше насладиться агонией жертвы. Он ударил вторично, по ногам. Картечь, прежде чем впиться горячими свинцовыми клыками в живое человеческое тело, с трети расстояния, выстригла дорожку в овсах, словно намечая путь «охотнику» к исчезнувшему с глаз «вепрю».

- Каков Кащеюшка! – воскликнул депутат, глядя, как Масленко и на этот раз, встав на четвереньки и цепляясь за стебли овса, силится посунуть вперёд уже мало подвластное ему тело. Пошарив в кармане, и не найдя патронов, Лозовский повернул к машине.

- Видал?! Вот я и говорю, не люди, а Змеи-Горынычи, замест одной срубленной головы, три вырастает, - продолжил депутатскую мысль милицейский майор.

- Сейчас мы его даванём, аж дерьмо полезет, - направил «творец народного счастья» «Ниву-Шевроле» по овсяной выстрижке не дожидаясь отошедшего по нужде прокурора.

Пока машина приближалась к месту падения Масленко, он невероятными усилиями встал и шатался, как одинокое деревцо, клонимое долу порывами ветра. Когда-то, в годину трагического отступления Красной Армии, на полях Украины немецкие солдаты тоже забавлялись преследованием рассеявшихся и укрывающихся в хлебах от противника, красноармейцев. Но та жестокая «охота» хоть как-то вписывалась в фашистскую идеологию уничтожения кампании «Дранг нах остен». Какой идеологией должен был руководствоваться «народный депутат» и его подручные, бандиты от власти, чтобы так люто ненавидеть людей, интересы которых должны были, ну хоть формально, блюсти и представлять?

Удар бампера пришёлся израненному и истекающему кровью Масленко в область таза. Лозовский не стал переезжать колодой рухнувшее тело. Просто ударил и затормозил. Подождал, наслаждаясь видом превращённого ни во что человека, и снова медленно поехал к нему. Несколько раз он давил колёсами ослушавшегося загонщика. Масленко пытался откатиться от наезжающей машины, но это ему не удавалось. Хрипящий и бьющийся в агонии, он непослушными руками упирался в придавившее его колесо, в бесплодном усилии освободиться.

- Ну, как, вжился в образ кабана? Сейчас мы тебя свежевать будем, - вынул из ножен увесистый охотничий нож Лозовский. Наклонясь над придавленным телом Масленко, «хозяин» рванул за лацкан курточки. Глаза его вспыхнули и заблестели. Что он испытывал в эти мгновения? Известны маньяки, испытывавшие от вида терзаемой жертвы, величайший оргазм. Лозовский ничего подобного не ощущал. Беззащитность жертвы укрепляла в его собственных глазах власть над людьми. Смерть людей его не только не страшила, но вообще не смущала. Смерть других давала ему возможность острее почувствовать вкус и сладость собственной жизни. Он словно вампир питался энергией убиенных и, пленяя их души, взращивал свою силу.

Масленко машинально стал отмахиваться, а больше-то он и сделать ничего не мог. Вот только закатанные по локоть рукава летней куртки делали руки настолько уязвимыми, что любое прикосновение лезвия ножа немедленно превращалось в порез. Их было уже много, и кровь текла поверженному человеку в лицо, на грудь, разбрызгивалась на одежду Лозовского.

-Свяжи ему руки, - приказал палач-депутат Ковальчуку.

- Чего с верёвками возиться, у меня браслеты есть, - достал он из заднего кармана брюк, наручники. – Это наш рабочий инструмент постоянной готовности, как обязательный набор лекарств у скорой помощи. Клацнул замок и, опрокинув руки за голову жертвы, майор крепко прижал их к земле.

- Держи! – буркнул Лозовский.

- Отсюда, - полоснул он по шее Виктора, - я с тебя шкуру снимать стану. Рана тут же источилась кровью.

- Убийцы! – собрав ускользающие силы, крикнул инквизиторам обречённый ими на тяжкое и медленное умирание, человек. – Гореть вам в аду! И прощения не будет! – пытался ещё плюнуть кровью в лоснящееся сытостью лицо Лозовского, но лишь кровавая пена запузырилась на его губах.

Лозовский замахнулся, намереваясь вонзить в огрызающегося босяка нож, но подоспевший прокурор остановил его руку.

- Стойте! Когда вы били его бампером, кто-то выходил из леса и, кажется, всё видел. Двое их было, мужик и баба, ясно, что не загонщики. Может грибники, или так, в село кто возвращался. Хреновое дело, тактику надо менять, и линять отсюда.

- Ты не ошибся? - пристально глянул на прокурора Лозовский.

- Нет, двое – точно, а может и ещё были, опушкой шли, минуты две постояли, и сразу в лес.

- Тогда, как это всё…

- А так: он, - показал пальцем Ковальчук на впавшего в кому от болевого шока Масленко, - напал на нас и стал стрелять из пистолета, когда мы подъехали и спросили, что он здесь делает? Мы пытались его задержать и в пылу борьбы выбили пистолет, тогда бандит выхватил револьвер и нож. И поранил он себя сам, стреляя, куда придётся. Надо вызывать группу захвата и скорую. Составим протокол задержания. Детали доработаем по ходу.

Лозовский неожиданно сделался бледным. Прокурор и начальник РОВД, тщательно вытерев револьвер и пистолет, со всех сторон облапали оружие ладонями Масленко, стараясь оставить на нём как можно больше отпечатков пальцев и ладоней умирающего.

- Ножичек тоже надо почистить, - подсказал прокурор озадаченному неожиданным поворотом ситуации, депутату.

- Конечно, конечно, но мы, оборонялись, задерживали вооружённого бандита, следовательно... он резко махнул ножом, нанеся себе раны на тыльной стороне ладони и выше запястья. - И тебя он ранил, - передал нож в руки Ковальчука. Пришлось и тому прибегнуть к членовредительству, чтоб придать сокрытию страшного преступления, видимость правдивой реальности.

Не успел Ковальский с мобильника набрать номер дежурной части, как Лозовский сам взял аппарат и, услышав знакомый голос дежурного, выпалил:

- Давай срочно группу к пятому обходу, мы тут бомжа завалили…

Прокурор и начальник РОВД, схватились за головы. В сущности Лозовский, сам того не желая, сказал правду. Охваченный волнением, он попутал слова, тогда как мысль его работала адекватно. Вместо слова задержали, произнёс – завалили. И эта непредвиденная оплошность обойдется всем трём очень дорого. Все официальные звонки к дежурному автоматически записываются. Поэтому ещё до полуночи начальник РОВД уничтожит эту запись. Но так уж устроена человеческая жизнь, что и среди преступного сообщества, повязанного коррупцией и круговой порукой, всегда отыщется кто-то недовольный. Запись эта окажется скопированной и станет неопровержимой уликой в деле об убийстве с особой жестокостью Виктора Масленко.

К моменту, когда прибыла облачённая в бронежилеты и с автоматами наизготовку группа захвата, Масленко был неопасен, он просто перестал дышать. «Инструктаж» группы проводил непосредственный их начальник в присутствии прокурора. Протокол составляли тут же, на поле, собрав показания со всех бойцов: что, да как происходило.

Минут через двадцать, после оперативников, приколтыхалась скорая, именуемая в народе «таблеткой». С врачом толковал Лозовский. И врач будет долго настаивать на том, что задержанный ранил себя сам, а умер уже в больнице от болевого шока и потери крови. Только медсестра сразу и честно заявит, что везли они в больницу труп.

Отходная начальника РОВД и сопутствующая этому событию охота в угодьях Лозовского завершились трагически. Гонцов с последнего загона Влас снял по звонку Лозовского. Не до того стало «хозяину».

Какое-то время оставалось загадкой, кто были люди, зазрившие с опушки леса расправу над безобидным Виктором Масленко. И как же так сталось, что отработанная и обставленная убийцами версия его «нападения» на депутата, подверглась сомнению и стала рассыпаться ещё до того, как известная троица после жутких событий объявилась в Голованевске? Ведь уже утром столичная пресса соперничала, у кого скандальнее заголовки. Догадывались, что под видом грибников, да ягодников, кто-то из местных тайком «приглядывал» за хозяйством Лозовского в пользу националистического объединения «Свобода», собирал компру, вот и попал в яблочко, а уж дальше – дело техники, раскрутили по самое не хочу. Не сразу разберёшь, кто из пауков в банке, один другого, шибче кусает.

- Да-а, на крутых граблях отстучали хваты чечётку, - ухмыльнулся Семён Никитич, - а что же с охотхозяйством, раз все там поарестованы?

- Хозяйство-то государству вернули, приватизацию признали незаконной, - ответил бывший главный охотовед. – Только работать туда народ не рвётся, хоть «барин» два года мнёт бока на нарах. Говорят, пожизненноё светит. Тут по заломным местам, пока следствие велось, не меньше четырнадцати трупов откопали, и будто бы сам Влас те места показывал. Но что, да как…да и когда ему срок отмерят, неизвестно, суда, ведь, до сих пор не было. Писали, будто, уголовное дело на 127 томов потянуло, и знакомится с ним Лозовский по листу в день, это когда в желании, а так, то нездоровится, то ещё чего…вот и считай, когда до рассмотрения дойдёт. А там, глядишь, или «царя» скинут, или жучка сдохнет. Одним словом, народ в справедливость мало верит. Хотя, если только для примера…можт и упекут.

Казалось, под такой рассказ и сладкая юшка вкусом не порадует, однако, ничего, управились. В ночь прошёл дождь, будто природа хотела смыть весь это негатив. Утро выдалось, хоть и потным, но светлым. Борис Алексеич, обещавший показать свои заветные уголки, торопил. Мы выехали на взгорье. Над Южным Бугом ещё ходили тучи, похожие на стадо коров, мерно бредущих к выпасам. Их вымя были пусты.

Пересекая пологий ярок, едущая впереди «Нива» вдруг остановилась. Борис Алексеич что-то высматривал на проселке. Из любопытства, присоединились к нему и мы.

- Вон, видите, сколько над пажитями воронья грает? Так вот и волки уже объявились, - показал он на следы, пересекавшие наш путь. – А в прежние-то годы, их и духу не было.

На ещё влажной почве следы отпечатались, как штемпель таможни. Были средь них и крупные, и помельче. Стая.

- И кто теперь это зверьё отстреляет, - произнес с каким-то эзоповским смыслом Иван Кучеренко, да с такой интонацией, что, хошь не хошь, а вспомнишь минулую, не столь далёкую нашу историю.