«На краул!»
- Теперь я их «по-черному» пороть буду. На пятаки покрошу, - объявил Николка Полежаев и положил пред изумленными нами новенькое, только – только очищенное от заводской смазки МЦ- 21-12.
К излету рабочего дня мы собрались в его крохотной комнатухе почесать языки и сговориться о предстоящей охоте на кабанов. И тут Николка… вот, мол, наше вам с кисточкой!...Фокус удался. От неожиданности мы опешили и, прежде, уставившись в распластанный на столе предмет восхищения, как по команде, дружно посмотрели на его хозяина.
Полежаев, подбоченясь, еще пуще заважничал. Он жаждал восстановления подмоченной репутации. По его вине одна из так трудно достававшихся лицензий была закрыта пустой.
Ох, и досталось Николке за «мазло». Чего только бедный Полежаев не претерпел. В охоте за просто так уши не дерут. Все-то хорохорился: на номер, на номер…Завалю лохматого. Завалил…охоту по первой пороше. Ладно бы промахнулся по сложности стрельбы. Всяко бывает. Так нет же, поляна пара пеньков и кабан, с ночи обожравшийся кукурузы трусил так лениво, что разве не желаючи не попадешь.
Признай Полежаев вину, помалу все и улеглось бы. Ан, нет!
-Пер кабан, ей-ей пер…да и дерева – частокол. Я, это, вывожу,..вывожу…хрясь. хрясь…Куд-да-а там…Шмыг…и чисто…
Вот эти Николкины враки и возмутили нас, «пахавших» в непролазных заломах. На снегу, оно, что на бумаженции – все прописалось…И чего пыжился?!.
- Именно, чисто,- подступался к мазиле Брагин: - Это два-то пенька – частокол?.. У страха глаза велики.
Хоть и ясной выдалась погодка, да день истекал. Тени вытянулись и посинели на искристой перине. Но еще окладик сумели б, пожалуй, сладить. А егерь и объяви, что по следу секачика красненький бисер просыпался. Совсем маленько, так что раны у зверя, почитай, что и нет. Царапина на голени. Но оба выстрела…дробью сделаны. Настоящий веер в поперечь кабаньего хода нарисовался.
- Ни тропить, ни обкладывать…да-алеченько уйдет, заключил Панасенко,- он теперь, почитай, в Прокундиновой уреме…
Вот тогда Полежаеву и досталось – мама не горюй…
- На лисичку, на зайчика стоял…Кабана нолевкой шпиговал?..
Над Николкой сгущались тучи и быть бы грозе, если б хоть и с запозданием , Полежаев не повинился. А куда деваться? Все признал.
- Черт попутал! Патроны поменять забыл...ну, и… остальное…
Клялся, что оправдается и больше ничего похожего не допустит. Что ж тут делать? Отлегло… поверили. В конце концов, не в мясе суть, хотя доброго куража подобные проделки охоте не добавляют.
Теперь мы с изумлением разглядывали его приобретение, Не многие охотники в семидесятые годы имели такое оружие. Оно лежало перед нами, поблескивая хромированным затвором, и мало не упиралось в стену, как нам казалось, необычайно длиннющим стволом, вызывало желание прикоснуться, как к чему-то вожделенному, но почти нереальному.
- Да-а, с таким агрегатом накрошить можно. Вона, Грушенков с двадцатого коллектива, уток с такого щелкал – загляденье…Стая налетит – пяток и свалит,…вздохнул Дорош.
- Так-то Грушенков. Его не ровняй, он, брат, мастер спорта,- не соглашался Горошенко, намекая, что не в ружье дело и что с какой ни есть фузеей хороший стрелок добудет больше иного с многозарядкой.
Еще похваля Полежаевскую покупку в скорости разошлись.
А через два дня газон с теплым кунгом мчал нас в Межречье. Зима вдруг взялась замолаживать и, опасаясь вовсе лишиться белой тропы, мы все более удручались, глядя на изумруды оттаявших озимей и бурые плешины лесных опушек.
Словно услышав наши стенания, по прибытии в хозяйство, «Небесный Император» подбросил снежку. В ночь хорошо навалило и утро мы встретили заказное; чистенькое и свежее, оно напоминало накрахмаленное покрывало. Под ногой хрумкало, но гнавший низкие облака южак да глухо шумевший лес советовали поторапливаться – к пополудни могло потечь.
- Вишь, Иван Кондратьич улыбается, - быть добру, - потирали мужики руки…
Начальник хозяйства с истинно охотничьей фамилией – Лось, чаще был суров, и о вольностях в его присутствии надо было забыть. А уж если в глазах веселые искорки играли - так и есть, непременно поведет в потаенные куточки, куда и начальство не всегда добирается. Он не любил «водить» да «мутить». В первом же загоне взяли козлика для разминки, а дальше…сомнений не было, потянулись истинно кабаньи вотчины: крепи заломные, болота с очеретом в два метра и осокори «побачь Киев»…
Под ними на уремном перешейке он номера и поставил. Лучше места не сыскатью. Приходилось тут стаивать. И от других охотников о Прокундиновых кублах молва шла. Никто не припоминал здесь пустых гонок. Так что дело было за малым… Не осрамятся стрелки так и наше телятко волка съест…
Некуда было кабанам тропу мостить, кроме как этой перетокой. Чагарник и очерет от нее отступал. Трава, да, подсвинков и сеголетков скрывала, а вот крупные кабаны будто челны по плесу плыли…Ног не видать, как бы в полтела обрезаны. В урез бей – по месту и будет. Осокори почти не мешали. Реденько сидели, хоть и высоко забирали.
Справа укрывался Сус. Мы еще над ним подтрунивали, дескать фамилия Сус от латыни свинская, потому кабаны его номера не сторонятся, можно сказать сами льнут.
В себе я тоже уверенность чувствовал. Левее на фоне дерева виделся Николка Полежаев. Как приклеился к стволу, так и не отлипал, словно гриб древесный. Сомнения относительно его: ставить - не ставить конечно были. Но, таки, поставили. Купились на многозарядку, ох купи-ились: «молотилка», «крошево»…
После драки кулаками как ловко махать, а тогда – один, другой… и все на грабли.
Вобщем, не долго ждали, когда где-то в окладе собаки голос подали и тут же обрезались. А вскорости: тресь-тресь,..тресь-тресь.., и на Николку Полежаева.
Гляжу – плывут… Ну, тебе, копны ходячие. Крупняк. Шагнут – шагнут, да и стоп – себе…слушают. Вперился я в стадо и сам застыл. Николка вот-вот их «по-черному» пороть будет. Так от этой порки они и на меня повернуть могут. Стадо – то хор-рошее вылезло, не меньше дюжины…
Ближе... ближе…Мочит «молотилка», будто заело что-то. И «мельника» не видать. Пропал, бестия. Заместо целившегося охотника вижу все ту же прилипшую к стволу тень. Только теперь она была совсем с другой стороны осокоря. Сперва спиной опирался, ликом в загон глядючи. Теперь нос в дерево, словно дятел, а ружье вдоль ствола обеими руками на манер хоругвя держит. И с приближением кабанов медленно – медленно, будто не мужик рода человеческого, а кальмар прямоходящий, тело свое по часовой стрелке вокруг осокоря пересучивает. Да так плавно, что и кабаны его маневра не замечают. Передовые уже номер минули, а я все на чудо надеялся. – Может, - думал,- с другой стороны ему ловчее бить?.. Щас,..щас длинное дуло свое выставит и-и-и…с напуску…Молчок. И тут меня прошибает!..
- Ах, ты ж, дятел кальмарообразный...И заорал во все горло…
Не по – правилам, конечно. Да кто б это выдержал?
- Лупи - и.., - летел по линии мой вопль. – Стреля – а-а-й,..т-твою душу…мак…Ка- ба –ны –ы…
Кабаны вздрогнули, остановились, потом ухнули и - и …подхватились, задрав хвосты. Тут и лайки приспели. По - онесло-о цугом. Загудело в крепачах. Хоть следом мчись.
После крика моего выскочил из-за дерева Николка:
- А?.. шо...где...куда? Какие кабаны?..
Все, как-кой загон обос…н! Слышу, бежит Сус и …в матушку, в матушку. Тоже, оказалось, ошалел от такой бредовины.
- Вот гад, в штаны наложил… Видал, видал?..- задохнулся кабаний «родственник».
Я, было, подумал, он заместо секача порвет Полежаева, но Сус, подскочив к Николке одно только и спросил:
- Ты, мил человек, не в роте ли почетного караула служил? Ведь так только перед высоким начальством тянутся… « На краул» - называется…Зас-сранец!
С тех пор Николку Полежаева на крупного зверя не брали. Ну, на зайца там, на утку, не отказывали. Вот тогда наш «мельник» запускал свою «молотилку». Мелькнет заяц: ах,..ах,..ах…гремит над полем.
- Надо же, - удивляется Полежаев, - дробь так густо на следу лежит, а он утек.
Таким Макаром и уток гонял по поднебесью.
Со временем с кабаньих подвигов Николки Полежаева слетел налет крутых эмоций и постепенно о них стали рассказывать со смехом, как чаще всего и бывает среди охотников. Воистину не боевая техника красит солдата, а солдат «красит» боевую технику!..