Кооперация

Охотиться на куропаток и перепелок самотопом – дело гиблое. Без собаки тут, как в тумане – все наугад. Должно, здесь затаилась птица: шарк, шарк сапоги по жнивью да некоси…Пусто. И куда подевалась?...

Солнце забралось высоко и порядочно припекало. К октябрю на Херсонщине было совсем лето. Только и напоминали убранные хлеба о смене времен.

Худогрудый куропач и с кулачок перепелка в сетке ягдташа ничуть не тяготили мое плечо. Зато пятки я намял нещадно. Хотелось притулиться к копёшке соломы и дать роздых умаявшимся стопам.

В думах о насущном добрел я до островка раскидистого шиповника, бородавкой маячившего на золотом теле убегающего в окоем поля. У края грудились стасканные от близи валуны, росли чахлые акации, а в отстани мертвяцким перстом торчал обожженный молнией иссохший осокорь. По всему видать, был я не первый, кому пришла в голову счастливая мысль устроиться здесь на привал. Аккуратная копешка хранила следы чьих-то спин; остатки небольшого, обкопанного и присыпанного кострища, ржавые железяки, пара в конец изношенных скатов у каменьев, говорили за то, что место облюбовано комбайнерами и трактористами. Но уборочная давно миновала и пришел сезон охотников. Теперь и я с блаженством ощущал под собою упругую мягкость кем-то обустроенного ложа.

Вглядываясь в бездонную просинь неба и редкие бархатные облачка, разомлевший в тепле, я быстро уснул, охваченный покоем нирваны. Глубоко и всеохватно, как бывает, когда ничто вас не тревожит, не торопит и вы, словно сливаетесь с умиротворяющим дыханием природы.

Бог весть сколько проспал бы я в укромном куточке, как почудилось мне, что нахлынула разом огромная серая туча и зашумел сыпанувший стеною град. Кругом трещало и хлопало. Казалось, крупные градины нещадно лупят по листьям шиповника, подпрыгивают, столкнувшись с землёю, и мельтешат в кореньях кустов. Невольно я съежился, стараясь защититься от крепких ударов. Но их не было. Лишь ветерок касался моего лица, пробегая освежающей волной. И все же, спросонок хотелось быстренько спрятаться, укрыться от взъерошившейся стихии, поглубже зарыться в солому. Однако, убрав сползшую на глаза шляпу, я с удивлением обнаружил, что ненастья нет совершенно. День в самом распале, и лежу я, по-прежнему, на солнопеке, а туча…никакая она вовсе не туча. Это…вот те на - куропатки! Огромная их стая летела надо мной, мало не задевая крыльями, и слету плюхалась, плюхалась в кусты, шелестела в траве и юркая меж веток прикорневищ, старалась пропасть с глаз долой.

Будто ужаленный шершнем подхватился я и, стоя на коленях, шарил рукой в поисках присыпавшегося соломой ружья.

тень промелькнула над головой и…фук, фук – раздались взмахи могучих крыл. Вон оно что! Степняк охотится за куропатками. И поди ж ты, в аккурат на меня нагнал. Получалось, что проспал я свою охотничью удачу.

- Вот незадача! Разлегся, пузогрей, когда другие охотятся, - метнул я недобрый взгляд на орла, который не смутившись моим присутствием, облетел островок и спокойно уселся на осокорь озирать округу. Я смотрел на орла и удивленный его нахальству, собирался шугнуть хищника. Как бы не так. Наверное, птица хорошо соображала, что не стану я в нее стрелять. Я сделал уже несколько шагов в сторону осокори, намерившись взмахнуть ружьем, как увидел, что орел пристально на меня смотрит и, переминаясь на сушине, как-то странно взмахивает крыльями, и кланяется, выгибая шею, словно бы приглашая к чему-то.

Орел не боялся меня и явно чего-то ждал. Может, хотел показать, что это его владения и я здесь чужой, мешаю охоте царя степей. Но нет, он не гнал меня, этот властный ловец. Что-то тут было иное. Вот если бы я мог знать орлиный язык, и мне, как киплинговскому герою стоило произнести: - « Мы с тобой одной крови, ты и я, моя добыча – твоя добыча…», мне были бы понятны твои реверансы, - подумал я и хотел уже оставить орла в покое, как он слетел с осокори, спланировал вдоль кустов и снова возвратился на свой сторожевой пост.

Стоило ему промелькнуть у кустарника, как там зашуршало. Замершие куропатки метнулись к другому его краю.

- Ага-а!.. не все-то и потеряно, - утешил я себя и, вжикнув предохранителем, стал обходить кустарник. Так началась эта необычная совместная охота с орлом. Быть может у этой дикой птицы, а на самом деле не столь уж и дикой, если судить об отсутствии у нее боязни ко мне, и потому, что она выказывала в ходе нашего взаимодействия, были навыки хорошей дрессуры. Возможно, она когда-то служила охотнику в качестве ловчего помощника, а нынче, снова оказавшись на свободе и встретив охотника, вдруг вспомнила о своем предназначении? Как знать…

Я наткнулся на куропаток у самых валунов. Сгуртовавшись, они встали на крыло густо и потянули низко, так низко, что стрелять пришлось как бы сверху по спинам. Но две после дуплета упали замертво.

Увлеченный я совсем не ведал, что творится у меня за спиной, что сидящий на осокоре орел пристально наблюдает и за мною, и тем, что происходит вокруг. Когда подорвались куропатки, снялся и он. Прежде я увидел несущуюся следом за табунком его черную тень. Затем последовало то, чего я никак не смел ни предположить, ни, тем более, ожидать. Не менее тридцати куропаток, а стронуты, думается, мною были не все, вдруг круто развернулись и в страшной суматохе понеслись обратно к кустарникам, мгновенно забыв, что там, куда они заполошно мчались, я только - что по ним стрелял и, по – прежнему, нахожусь в том же месте. Страх перед орлом решительно подавлял в птицах все остальные инстинкты. Мои выстрелы казались им наименьшей опасностью, нежели когти и клюв орла. Не боялся выстрелов и орел. Все выглядело так, что преследует он куропаток лишь с той целью, чтобы выставить их на меня, как если бы это мастерила высокопородистая легавая. Это было так необычно, что хотелось наблюдать за орлом без стрельбы. Но тогда теряло бы смысл и все остальное. Он снова уселся бы на осокорь в ожидании того, чем оба мы были заняты теперь. И снова мой дуплет встретил горохом сыпанувшую в кусты стаю. Но вот, что удивительно. Орел хорошо видел, как выпадали из стаи и валились в жниву куропатки из- под его нагона. Но ни одну из них он не тронул.

Когда я рассказывал вскоре об этой удивительной охоте своему приятелю охотоведу Загоруйко, Антон Семеныч смеясь заметил, что аппортировать орлы не умеют. Сущая правда. Зато загонщиками, оказывается, могут быть прекрасными.

Еще дважды я выдавливал куропаток на чистое и всякий раз орел возвращал их мне под выстрел. Кооперация сложилась превосходная. Наверное, так со степняком мы могли подобрать всю стаю подчистую. На десятке пришлось остановиться. Орел уже не волновался на дереве. Его царственная фигура, исполненная красоты и величия застыла на фоне густеющей синевы горизонта. Теперь он не следил за мною. Орлиный взгляд был устремлен куда-то вдаль. Он ждал свою долю.

Пару куропаток я положил на самый заметный валун и, отойдя метров на семьдесят, обернулся. Силуэт с осокоря исчез. Орел сидел у законной добычи. Они не любят присутствия на своей трапезе посторонних.

После этой удивительной охоты я еще не единожды посещал место нашего молчаливого соглашения с орлом. Но не удалось, хотя куропаток там я обнаруживал и стрелял.

Когда я вижу парящего над степью орла, мне всякий раз вспоминается мой пернатый загонщик, с которым мы славно поохотились.

- Мы с тобой одной крови, ты и я, - говорю я могучей птице, а находящиеся рядом как-то подозрительно на меня поглядывают.