Охота в айсбергах

Нас бросили от берега
В неплановый поход.
Сказали, что «Америка»
К нам в  Карское, идёт…
(Авт.)

На ГКП командир корабля, склоняясь над картой, что-то обсуждал со штурманом.

- Читай, Виктор Михалыч, подал он заместителю радиограмму. – Приказ Командующего. Выходим немедленно. От Фареро-Исландского рубежа в Баренцево море идёт авианесущее соединение в составе АВУ «Америка», двух крейсеров и трёх эсминцев. За ними следуют транспорт снабжения и танкер. Приказано встретить на траверзе м.Нордкап – о.Медвежий и сопровождать…Уточнение задачи в море. Коротко и лаконично донельзя.

- Так ведь…Евгений Константинович…

- Знаю, Виктор Михалыч, уже доложил, что продовольствия и топлива на десять суток. Но… сам понимаешь. Юго-восточнее Медвежьего в точку рандеву подойдёт танкер. Заправимся на ходу. Не впервой.

Растаяли огни Рыбачьего. На ходовом мостике царил мягкий полумрак. Светились приборы, время от времени позвякивал машинный телеграф. Деловито звучали команды.

- Вахтенный офицер, отбой боевой тревоге. Боевая готовность №2, - отдал приказание командир. – Старпом, примите вахту.

Корабли, как и люди, рождаются, живут и умирают. Многие из них носят людские имена, становятся знаменитыми или безвестными, пропадают во времени или пронзают его своей славой. Те, кого корабль не тяготит, вскоре начинают чувствовать биение его пульса, как у собственного дитя; мужают вместе с ним, обретая смысл и мудрость жизни. И уже в такой злектронно-нервной спарке думают и дышат.

Нептунова рать дремала. Море вздыхало мертвой зыбью. Низкое пасмурное небо, легкий туман, образующийся над водами тёплого Нордкапского течения, затягивали рассвет, делая сумерки длиннее обычного. Север суров. Здесь всё не так: бесконечная тёмная зима, короткое и холодное лето, продуваемые насквозь широты. Вода, льды, скалы. А ведь мог и здесь быть цветущий рай. В чём-то ошибся Создатель. Полярный день, полярная ночь… Не сразу к этому привыкаешь. Лето кончилось. Да разве ж это лето?! Жалкая бутафория… Дя большинства Север – место работы и службы, а настоящая жизнь где-то там, много южнее Полярного круга. Но и этот край нашенский. Лезут, лезут… Чего надо «Америке»? Нет уж, не таковские мы… Накося, выкуси… Алясок больше не будет.

Утром поступило уточнение задачи. Сухие сточки приказа указывали координаты места ожидания: 75*10 С.Ш. и 30*27 В.Д.

Командир прикидывал – если авианосная ударная группа пойдёт в Норвегию, можно будет рассчитывать на возвращение в базу, если нет, одно спасение – подход танкера. А пока «Сметливый» шёл экономичным ходом 18 узлов к западной границе Советского сектора Арктики.

Виктор Астахов принял Север с пылкостью молодого романтического сердца. Курсантом четвёртого курса он ехал на корабельную практику и, не отрываясь от окна вагона, смотрел, смотрел, смотрел. Карелия, сдержанные каменистые пейзажи Беломорья, тундра Кольского полуострова – всё так разнилось с привычной природой средней полосы, что он невольно представил себя на месте первооткрывателя, когда не было ни этой железной дороги, ни самолётов, ни стальных кораблей, ни его самого…Огромные валуны, причудливые скалистые отроги, дремучие дебри, однотонный цвет неба, необозримая ширь с озёрами и речками - рождали образы фантастических миров Обручева, с некогда бродившими здесь мамонтами, саблезубами и иными, давно исчезнувшими животными геологических эпох. И ему, с ранних лет заболевшему охотой, Север показался местом обетованным. Восприятие плюсов и минусов придёт позже. Но охота в его жизни всегда будет относиться к плюсам, куда бы не выпирали передряги судьбы. Главным минусом для Астахова будет время. Тут ему везло меньше всего. Не успеет дождаться сезона – обязательно пофартит и со службой: то в Атлантику, то в Средиземку, то учения…Море он тоже любил, как может любить его моряк, считающий себя не гостем на Южном берегу Крыма, а так, что сделавшись северянином, ЮБК воспринимал подобно всем живущим тут, не иначе, как Южный берег Кильдина. Морю отдавал службу, а охоте – отпуск.

- Что, Виктор Михалыч, опять срываются твои охотничьи планы? – спросил командир задумавшегося зама.

- В этом как раз больше закономерности, чем случайности, - улыбнулся с иронией Астахов. – Какой-то фатализм. Я ведь недельку собирался погостить у деда Тырвала на Имандре. Давно там был. Он каждый год пишет и ждёт. Потом уже к своим, на Оку.

Командир знал о его дружбе со старым охотником-саамом. Давно овдовевший, износившийся от долгих лет нелёгкого промысла, Калво Тырвала жил на берегу живописного озера. Охотником саам был от бога, поскольку ничем иным более серьёзно и не занимался. Познакомились они, можно сказать, случайно. Лет восемь назад привёз Астахова его приятель штурман Новосельцев в городок с удивительным для северных мест названием – Африканда. Стояла осень. Гуси, казара, разнообразные утки готовились в дальние кочевья к зимовкам. Для охотника оеазаться в такое время в местах скопления дичи – подарок, о котором большинству приходится только мечтать. Но приглашавший Новосельцева поохотиться знакомый к моменту приезда друзей занедужил и на охоту повести их не мог. Раздосадованный неловкостью положения он то и дал адресок Тырвалы, и даже отписал ему письмецо, в котором просил приветить хороших людей. С тех пор и пошла их долгая дружба. В сердце старого охотника Виктору Астахову суждено будет занять особое место: чем-то он напоминал ему погибшего на охоте сына. Поначалу Астахов приезжал на Имандру почти каждый свой отпуск, и это внесло в жизнь Калво Тырвалы успокоение. Жена его потерю сына не перенесла, тяжко заболела, слегла и, безвольно отдавшись хвори, тихо скончалась. Сделавшись ещё и вдовцом, Тырвала тоже потерял вкус жизни, запил, забросил охоту, снасти и мало не опустился до того уровня, когда возврата к прежнему ожидать не приходится, да и незачем. Виктор Астахов, сам того не замечая, вернул саму радость человеческого бытия.

Тырвала водил его по лучшим местам, которые знал, возил на острова, где на внутренних мелководьях дичи кишело, что гнуса в тундре мокрым летом. Вместе они рыбачили, вялили и коптили рыбу, сушили грибы. Саам рассказывал о своем малочисленном народе, о его обычаях, о звере и птице. Бывали они в Чуна – тундре, Монча – тундре, что лежат на северо-запад от Имандры. Сказочен и прекрасен там северный лес, где деревья, словно в Берендеевом царстве покрыты лишайниками, и ноги утопают в глубоких сфагновых мхах, а сами они похожи на пышную постель лешего. Это – Лапландия, страна полуночного солнца, светлых лесных озёр, где чистые ягельные боры пересекают вековые оленьи тропы. Никогда не забыть ему краснощёких сосен, маленьких, украшенных червоным золотом берёзок, горящих ярким огнём на зелёном ковре редких осин, нежных тонов осени, когда тонкая дымка обволакивает всё пространство окрест, когда совершенная природа делает мир призрачным и воздушным, а лесную сказку дополняют лоси и олени, медведи и росомахи, глухари и кукши, белые куропатки и певчие птахи. И посреди этого заповедного края – избушка, притулившаяся к берегу чудного, полного рыбы озера; в ней не думается о перепетиях службы. Там душой Астахова безраздельно владела охота.

Сейчас Виктор Астахов сожалел, что известил друга о своём приезде. Теперь дед Тырвала каждый вечер, пока не зажгутся звёзды, будет сидеть на своём крылечке и ждать…

Вскоре передали штормовое предупреждение. Корабль уже вышел из шельфовой зоны и приближался к широтам, где на условном стыке Баренцева, Гренландского и Норвежского морей погода не балует. Как бывший штурман, Астахов хорошо знал район плавания и те сюрпризы, которые преподносит осеннее Баренцево море в высоких широтах.

Здесь и летом в июле средняя температура воздуха от 0* до 1* С, и только вблизи побережья повышается до 2-3*С, а в материковой зоне до 6-10*С, хотя на самом побережье бывает тепло и комфортно: до 20 -25*С. Но и в течение всего лета могут случаться заморозки. А уж о температуре морской воды и говорить нечего. В районах, очищающихся ото льда, летом вода нагревается на несколько градусов выше нуля. Немного находится удальцов искупаться даже у побережья. Волна стала короче и злее. Шли в полветра и корабль постепенно раскачивало. Он, то зарывался форштевнем в основание волны, то ложился лагом под её косым напором. Ветер крепчал. Стало срывать белые гребни волн. Один за другим накатывались шквалы. Штормило уже крепко – шесть баллов на усиление. Ход уменьшили до самого малого и начали штормовку. Когда включили успокоители качки и легли против волны, стало легче. Теперь донимало только килевая качка, но некоторым она казалась ещё хуже бортовой.

Капитан 3 ранга Астахов всегда в сложных условиях бодрствовал в ночное время и обходил корабль, когда людям тяжелее всего нести ходовую вахту, поддерживал их.

Шторм переносят не все одинаково. Даже бывалый адмирал Нельсон, и тот стоял в шторм на мостике с ведром. Хорошо хоть полярный день не кончился. Начинаясь на 68* С.Ш., он длится там суток сорок. Но чем выше к полюсу, тем длиннее полярный день. И кто пожелал бы продлить его – должен подняться на самую высокую географическую точку, где солнце полгода не заходит за окоём горизонта. В Североморске в сентябре был уже европейский режим суток: день – ночь. Но на широтах, где теперь штормовал «Сметливый», солнце только касалось горизонта и ходило по кругу.

Во время шторма, когда вокруг корабля вода и небо перемешались, всё окрасилось в свинцово-серые тона, клокочет и вспучивается пеной, ки дается солёными брызгами, царящий полумрак назвать днём можно только с очень большой натяжкой.

Штормовка пятые сутки тянула жилы. Все порядком измотались, отдохнуть и выспаться толком не удавалось никому: ляжешь в койку, а тебя, словно бревно на стрежне сплава, - то вверх, то вниз; то фейсом по переборке, то вовсе выбрасывает. Упрёшься руками и ногами – вроде держишься, но только дреманёшь – опять летишь куда не весть. Так и кантуешься, вспоминая Нептуна, чёрта и ещё кого-нибудь по матушке, будто и не знал никогда богоугодных слов. А чёрту-то что? Ему только радость, когда крещёной душе места спокойного нет, когда взашей и пот и соль. Слабые в таких штормах ломаются, как реи парусника. Многие от того, что долго и натужно «плевались лёгкими» в обличие Гольфстрима и ничего не ели, стали зелёными, как морская водоросль. Ветер с зюйд-веста склонялся к норду и рвал ванты, как волк аорту: плотоядно и зло. Шторм такой интенсивности редко удаётся перенести без последствий. Даже закреплённая

по штормовому оснастка, техника, палубное оборудование и всё прочее, начинает расшатываться.

С левого борта согнуло и завалило леера, сорвало крепление трапа, старшина 1 статьи Безверхий получил серьёзный ушиб грудной клетки с переломом двух рёбер.

В район ожидания танкер не прибыл. Продовольствия и воды на корабле оставалось на четверо суток. С топливом было хоть и ненамного, но лучше. Опытный механик умел экономить.

Наконец циклон обессилел, как загнанный зверь и, тяжело дыша, напоминал о себе низко несущимися над водою рваными тучами да длинной пологой волной. Водяная пыль улеглась, и обрезался горизонт. Лица матросов повеселели, зелёный оттенок страдальцев поблек, и в их глазах появились признаки жизни. После сильнейшей болтанки у людей разгулялся аппетит, и те, у кого ещё совсем недавно один вид пищи вызывал приступы тошноты, после бури вдруг поняли, что теперь будут недоедать по другой причине.

На совещании офицеров командир корабля, выслушав помощника по снабжению и командира электромеханической боевой части о состоянии запасов продовольствия, воды и топлива, отдал распоряжение питание экипажа ограничить обедом, утренним и вечерним чаем. Получалось, что сохранялось трёхразовое питание. Для всего экипажа был исключён ужин и ночной завтрак для сменяющейся и заступающей вахты. Однако по существу этот рацион не тянул и на полноценное одноразовое. Чай – затемнённый кипяток без сахара и к нему полсухаря. На обед готовилась жидкая мучная похлёбка, второе обозначалось сухой, как подошва матросского прогара, таранькой, полсухарём чернухи и несколькими глотками чахлого и прозрачного, словно совесть берегового снабженца, компота. Немного консервов и сухих продуктов были опечатаны командирской печатью как НЗ. К нему можно было добавить ещё пайки спасательных плотиков. На повторное донесение в Штаб флота о проблемах с продовольствием и питьевой водой последовал ответ: «Выполняйте поставленную задачу. Танкер «Сухона» следует в точку рандеву. Дата подхода - …сентября в…часов».

Был день и была ночь…За ними ещё двое суток, а «Сухона» будто растворилась в безбрежии Арктики. Какие слова должны были найти командир и замполит, чтобы объяснить экипажу причины складывающейся ситуации? Сказать правду, но какую? Они и сами её не знали.

Вместо долгожданной «Сухоны» последовал доклад об обнаружении ордера. Да, это была «Америка» и корабли сопровождения.

- Принесла нелёгкая, - резанул в сердцах командир и снова подписал шифрограмму. У него были инструкции: при обнаружении АУГ идти на сближение и осуществлять слежение на удалении 15-20 кабельтовых. Но он решил ждать американцев ради экономии топлива и возможного, всё-таки, подхода «Сухоны». С появлением «Америки» их и без того дрянное положение ещё более осложнялось. Рядом был реальный противник, и личный состав сутками отрабатывал задачи боевого применения оружия и технических средств. Цель появления «Америки» вблизи наших берегов высшему руководству Флота была, вероятно, ясна, но командование «Сметливого» об этом лишь догадывалось по действиям супостата. Вскоре, вслед за вертолётами, штурмовиками, «Фантомами» в воздух ушли самолёты дальнего радиолокационного обнаружения с системой «АВАКС». Стало понятно и на «Сметливом», что их цель – разведка испытаний ядерного оружия на полигонах Новой Земли. Самолёты ДРЛО были оснащены тонкой аппаратурой радиационного и химического контроля. А это давало им возможность получить множество параметров на большом удалении от эпицентра взрыва.

На двадцатый день плавания корабли подошли к границе паковых льдов к 79* С.Ш. и медленно продвигались вдоль неё. Командира «Сметливого» льды не пугали. Но чем было кормить экипаж? Когда же к авианосцу подошёл транспорт снабжения, и началось пополнение запасов американских кораблей – нервы многих не выдержали. Америкосов несли в хвост и в гриву. В десятом кубрике висел боевой листок, на котором не было ни лозунгов, ни призывов из партийных газет, только четыре полных жизнеутверждения строчки, никем не подписанные:

Мы доплывём до берега
без хлеба и воды!
Проклятая «Америка»:
туды её, сюды!..

Переписав увиденное в блокнот, замполит показал четверостишие командиру:

- Вот, Евгений Константинович, в кубрике с боевого листка счеркал. Каково! Не подписано…Но молодец!

- Да, люди нам верят… Я рапортом на имя Командующего потребую разбора этого ЧП. А что же теперь?.. Похоже, со времён «Челюскина» такого не случалось.

- Есть одна мыслишка. Они ведь заправку и погрузку на «Америку» только начали. Займёт это часа три. Другие корабли тоже будут пополняться…

- Так в чём мыслишка?.. Не становиться же к ним под танкер!

- В двух милях, у паковых льдов, где идёт гряда торосов и айсбергов, настоящий птичий базар. Просто черно. Десятки тысяч. К отлёту в стаи сбиваются. Я в бинокль всё рассмотрел. Они здесь не пугливые. Ружья и патроны у меня в арсенале. На катере больше двух часов не займёт. Можно два-три автомата прихватить.

- Если они уйдут, через два часа мы их не догоним. Что тогда? Ты это понимаешь?

- Понимаю. Они не уйдут…

- Особист донесёт. А я это донесение собственноручно подпишу, ибо не знаю, что он там шифрует.

- Не донесёт. По крайней мере, сейчас. Я с ним говорил. Особисты тоже хлебом питаются. Ну, а в рапорте всё одно, и детали придётся изложить.

- М-да! Но есть-то этих птиц хоть можно? Они же рыбой насквозь воняют.

- Рыба не дерьмо, что-нибудь придумаем.

- Тогда бери не баркас, а командирский катер. Он скоростнее и маневренней. Кто у нас ещё из охотников?

- Мичман Полетаев. Двух автоматчиков определит командир БЧ-2.

- По готовности я дам «стоп машинам» и команду на спуск катера, а пока подойду ко льдам поближе. Чтоб прикрыть вас корпусом. Действуй! Да, вот ещё, возьмите радиста. Режим ожидания.

Риск был большой и ответственность могла быть тяжёлой. Но оба они – и командир корабля, и замполит, прошедшие не одну боевую службу в автономном плавании, побывавшие в Египте и Анголе – рисковать умели. И рисковали оправданно, потому что хорошо понимали, что свобода воли командира, получившего боевую задачу, состоит не в тупом следовании инструкциям, а в принятии таких решений которые способствуют и приводят к выполнению этой задачи с наивысшим качеством и наименьшими потерями.

- Мичман Полетаев по вашему приказанию прибыл, - доложил замполиту старшина команды торпедистов.

- Добро. Воистину, охота пуще неволи, Николай Степанович, - заключил Астахов, разъясняя суть дела. За охотничье оружие я в арсенале расписался. Отберите патроны с нужными номерами дроби, сколько будет. Главный старшина Бубнов и мичман Выгузов с автоматами уже у катера.

«Сметливый» сделал циркуляцию и на самом малом ходу приближался к скоплению возвышающихся над стылыми водами белоснежных льдов. Ордер американцев, занятых погрузочными работами, скрылся за выступом ледяных нагромождений. Машины легко отработали «малый назад» и корабль лёг в дрейф.

- Команде катера - в катер! Катер к спуску! – прозвучал в динамиках голос вахтенного офицера и через несколько минут командирский катер, отделившись от кранбалок, заскользил по талям по-над бортом и мягко сел килем на воду. П Ещё минута и, прикрытый корпусом БПК, он резво мчался к кромке льдов, где и юркнул мышью в проход меж торосами. Со стороны казалось, что он вошёл в белое облако тумана.

Астахов в бинокль осматривал акваторию. Среди торосов были обширные чистины, заливчики, плёсы. Тут важно было не заблудиться в этих бесчисленных проходах; лавируя средь ледяных скал, не углубиться в безбрежие царства Снежной королевы. Льды постоянно дрейфуют и там, где час назад были полыньи, уже громоздятся торосы. Затрёт – глазом не успеешь моргнуть. Главное – всё время учитывать ветер, волну, чувствовать дрейф и не подходить под нависающие над водой глыбы, которые от малейшего сотрясения обкалываются и ножом гильотины уходят в мрачную пучину, увлекая за собой всё, что оказывается рядом. Чтобы не пропасть, словно Кай, в ледяных замках, моряки время от времени сбрасывали буйки с красными флажками.

Птичий базар искали недолго. На южной стороне айсберга птицы чёрным драпом покрывали его вершину, выступы и площадки. Внизу, под ветром многочисленные стаи заполняли заштилившуюся ледяную лагуну. Они сбились так густо, что рябило в глазах. Не иначе, их привлекало сюда обилие пищи и они, нагуливая запасы жира перед отлётом, жадно и подолгу кормились. Множество маёвок, больших морских чаек, бургомистров, полярных крачек, люриков лепились на торосах и айсбергах Стоял многоголосый гомон, крик, хлопанье крыльев взлетающих и садящихся птиц. Между бургомистрами и толстоклювыми кайрами метались нежными абрикосовыми лепестками розовые чайки и, возмущаясь препирательством большекрылых собратьев, резко вскрикивали: «Э-ву, э-ву…вя-вя-вя». А то вдруг начинали на манер потерявшихся котят попрошайничать: «Мяу - мяу».

Чистейшая и холодная под ледяным покрывалом вода кипела от ныряющих то и дело пернатых обитателей суровых северных морей. Дымчато-серые глупыши и поморники заполонили пространство ближе к льдам. Особенно теснились гагары и гаги. Лучшие ныряльщики и пловцы вертелись, неожиданно пропадали и, спустя время, появлялись вновь, как поплавки под поклёвками кишащей уклеи.

Астахову уже приходилось видеть птичьи базары, но охотничьего азарта они у него не вызывали. Птица не привлекательная для человека, знающего цену дичи. Разве что глупыши, мясо которых приятно на вкус, да гаги для пуха. Впервые охота не дарила радость, а была жизненной необходимостью.

- Видишь ту стаю? – указал он рулевому на скопище глупышей. Получив утвердительный ответ, добавил: - Давай-ка, склоняйся к ней. Вы, с автоматами приготовьтесь. Перед подъёмом они собьются в кучу. Стрельба по команде. Но только по сидячим. Как оторвутся от воды – кончайте стрелять. Тогда уж мы возьмёмся, - глянул он на мичмана Полетаева, с которым не раз бывал на гусиных перелётах в тундрах.

Мичман заряжал ИЖ-27.., а с пятизарядным МЦ Астахов решил управляться сам. Все притихли и сосредоточенно вглядывались в шевелящуюся поверхность моря. Мерно урчал мотор катера, появление которого вызвало суматоху в пернатом царстве. Первыми заорали вездесущие чайки, шлейфом тянущие следом и пикирущие чуть не на головы охотников в форме военных мряков.

- Подводи ближе…ещё, ещё. Лево руль. Ложись на параллельный галс. Как закончат автоматы, врубай газ и гони на перехват взлетающей стае!

- Готовы?..Огонь!

Длинные автоматные очереди застрекотали, как барабанная дробь на плацу; их эхо, отражаясь от толщи льдов, рвалось из теснин вверх, в простор неба, но там, получив свободу, терялось, не зная, что с нею делать, гасло и бесследно растворялось. Автоматчики били яростно и долго, не чувствуя ни отдачи, ни самих выстрелов. Ошалевшие от неожиданности птицы рванулись не в рассыпную, а устремились к центру стаи, как бы ища там защиты, и потом, пчелиным роем, постепенно превратившимся в боксёрскую грушу из-за отстающего и вытягивающегося хвоста, стали отрываться от воды, забирая влево над чистиной в обход катера.

- Самый полный!.. Подворачивай наперерез!

Катер круто заложил влево, мощно рванув с места. У кого-то из матросов сдуло ветром шапку. Но никто на это не обращал внимания. Туча птиц была близко, и свои взоры все устремили к ней. Астахов и Полетаев палили беспрерывно, словно наткнувшиеся нежданно на дармовую дичину браконьеры, лихорадочно меняя подаваемые матросами патроны. Сражённые выстрелами глупыши падали и падали, устилая собою морскую гладь, словно кедровые шишки таёжную подстилку после ударов колота. И без того шумный птичий базар превратился в бедлам. Поднялся такой гвалт и суматоха, что все глохли и совсем не слышали друг друга. Катер ещё несколько раз врывался в приводнившиеся стаи. Снова воздух с сухим треском пороли автоматные очереди. Их сменяли ружейные выстрелы, и опять десятки орущих тел падая чёрными растрёпанными пучками ветоши, фонтанами вспучивали холодеющие воды Баренцева моря. Уходившие рикошетом пули вгрызались в торосы и айсберги, вызывая крошево и обрушение их окоёма.

Наконец , Астахов приказал прекратить это»ледовое побоище». Катер медленно потянулся обходить «поле брани». Матросы, перевесившись с бортов, выхватывали расстрелянную дичь и швыряли её на разостланный в салоне брезент. Их руки от непрерывного полоскания в холодной купели стали красными, как гусиные лапы, и распухли. С бортов стекала кровь Многие тушки имели далеко не трофейный вид: с оторванными пулями головами, вспоротыми и развороченными брюшками, почти перебитые на две части, они бурым цветом пачкали аквамарин океана. Только добытые из ружей не вызывали у команды брезгливости. Подранков для простоты добивали отпорными крюками. Вскоре большинство убитой и искалеченной дичи было собрано. Катер порядком осел.

Застрекотал зуммер рации. С БПК сообщали, что на «Америке» поднят «Си-Кинг» и направляется к кромке льдов, где промышлял Астахов с командой. Показывать американцам, чем занимались во льдах советские моряки, было невозможно. Любая промашка участников «холодной войны» с обеих сторон могла обрести политическую окраску, а значит, причинить вред государству, за что по голове не гладили. Её просто снимали.

Быстро спрятав оружие, запеленав гору дичи, моряки принялись смывать кровь с бортов. Звук приближался. Катер тенью прижался под стену айсберга и, осторожно лавируя между торосами, он направился к кромке льдов. Гул вертолёта слабел. Он, похоже, протягивал стороной. Но когда моряки миновали узкость, дотошный янки вынырнул с обратной стороны айсберга, облетев его по периметру, и завис с правого курсового угла. Астахов мысленно «приветил» непрошеного гостя: - « Это ж надо, в собственном доме приходится прятаться… Черти вас накачали».

А с вертолёта в бинокли разглядывали катер, фотографировали. Но, так и не разобравшись в причинах посещения им льдов, «Си-Кинг» покружил немного и убрался восвояси. На катере перевели дух, и пошли вдоль паковых льдов. Показался дрейфующий в трёх милях к западу БПК.

- Что это там? – недоумённо спросил рулевой, махнув рукой в сторону отломившейся от основного поля порядочной льдины.

У самого её края метались странные чёрные пятна. Они то устремлялись к воде, то вновь поворачивали к центру льдины. Временами, края её захлёстывала вода и, казалось, что сама она колышется, наклоняясь то в одну, то в другую сторону, будто кто её приподнимал и раскачивал.

Астахов взял бинокль. Теперь все смотрели на него, ожидая разъяснений.

- Это тюлени.

- Чего они мотаются? Будто в салки играют, - встрял главстаршина Бубнов.

- Шкуру спасают.

- Нас что ли разглядели? Может, мы их…того? Всё лучше, чем вороньё…

- Там уже есть охотники. Косатки пытаются их сбросить в море. Вишь, как льдину долбят…

А льдина, толщиной не менее метра, раскачивалась всё сильнее. С подошедшего ближе катера и без бинокля теперь можно было рассмотреть, что угол её наклона раз от разу становился всё круче. Невдалеке несколько высоченных плавников рассекали поверхность моря, карауля жертву. Другая группа многотонных хищников, резко поднимаясь из глубин к поверхности, напирала на льдину, приподнимая её над водой, затем бросала и скоренько повторяла то же самое, только с другого края. Тюленей охватывала паника. Их перемещения выглядели всё более хаотичными, отчего неустойчивость льдины усиливалась, тогда как в действиях косаток чувствовались осмысленность и план. Старые тюлени, достигнув середины, расслабляли свои жирные тела, и, как бы расплываясь на льдине, старались вжаться в неё. Молодым животным это удавалось хуже и вот уже двое из них, не сумев вовремя переместиться, заскользили к кромке. Вода вскипела, и раскачивание на какой-то момент затихло. Астахов подумал, что в годы Второй мировой в водах Северной Атлантики и Баренцева моря вот такие же « волчьи стаи» субмарин Гросс-Адмирала Дёница охотились за судами из конвоев союзников, разобщая и внося панику, чтобы затем добивать поодиночке. И судьба тех, кому удавалось спастись и добраться до Новой Земли, как и у этих тюленей была предрешена. То была «большая охота» подводников Рейха. И косатки, эти истинные властелины океанов, напоминали, что история лишь расставляет акценты, а охота ведётся всегда.

Добытую во льдах дичь коки и приданный им камбузный наряд потрошили долго. Кок-инструктор мичман Поливода колдовал над маринадом и вымачивал тушки. Другая часть добычи попала в холодильник для постепенного расходования. К вымоченной и мелко нарубленной птице добавили пшена, муки, приправ и получилась совсем недурная на вкус и питательная похлёбка, какие охотники часто готовят на привалах. Дичи экипажу хватило на трое суток. Однако после подъёма катера на борт «Сметливого» в адрес командира с авианосца поступило сообщение: «Командиру Советского фрегата бортовой номер…Готовы оказать любую помощь в ваших трудностях. Командир соединения контр-адмирал…Подпись».

С разрешения штаба ответили: «Благодарим. В помощи не нуждаемся». И это было в духе советского времени. Но янки кое о чём, всё же, догадывались.

Заправленная и пополненная всеми видами топлива, воды и продовольствия авианосная группа неожиданно повернула на юго-восток, в Карское море. К нему, огибая мыс Желания с запада и от Карских ворот к острову Уединения, спешили корабли вытеснения. Появившаяся в воздухе дальняя ракетоносная авиация, подтянувшиеся, но невидимые для американцев атомные подводные лодки, были в боевой готовности. Янки поняли, что дальше щекотать нервы русским нельзя. Пройдя только 70 миль от траверза о.Визе, АВУ «Америка» лёг на обратный курс. «Сметливый» передал функции корабля слежения подошедшим силам. Его в точке встречи ожидал танкер и потом…Североморск.

Рапорт Командующему флотом командир БПК «Сметливый» подал, как и обещал, по всей форме. Но разбирательство затянули и тихо затёрли. Возвратившийся из отпуска и ещё успевший ухватить за подол кусочек бабьего лета, а с ним и дупелиные высыпки, капитан3 ранга Виктор Астахов с удивлением обнаружил, что вахтенный журнал по приказанию свыше был переписан. Штурман получил назначение флагманским специалистом соседней бригады, командир корабля переведён с повышением в Штаб флота, новым командиром назначен старпом, а ему, Астахову, дано добро в Академию. Об охоте в айсбергах никто не вспоминал