Зайцы и «нужники». (История третья)
Осень замолаживала. Погоды стояли дивные, хотя на северах уже чувствовалось дыхание зимы. Подтягивалась утка, подкочевывал на кормовые места гусь. В пойме Сулы упала вода, и образовались в плавнях по ее руслу, как в Карельских тундрах, пропасть маленьких озерец. На них к ночлегу с полей валом валила перелетная птица. Лет начинался в сумерках и длился не более тридцати- сорока минут, заканчиваясь в полной темноте. Но что это был за лет!? Огромные стаи взматеревших красавцев – крякашей падали на болотца мелководий с разных сторон. Плавни в секунду превращались в бедлам. Шум, хлопанье крыльев и орущее разноголосье заполняло собою все видимое и невидимое пространство. В темноте утки плескались и безудержно радовались сытой и безопасной жизни.
Стрелять приходилось много и интенсивно, а битую дичь собирать, чвакая по топкому илу, выискивая ее светом мощного фонаря. Днем плавни «вымирали» и охотники могли ездить по полям в поисках мест кормежки гусей, выслеживать пути их перелета на Кременчугское водохранилище, топтать куропаток. Охоты были добычливыми и интересными, не требующими длительного бдения в скрадках.
На такую вот охоту в конце октября и повез Санёк своего спасителя – доктора. В их компании была еще парочка важных, и нужных Саньке людей. С доктором мне впоследствии доводилось бывать на совместных охотах, и я узнал его как большого любителя утиной забавы. В тот выезд он и занимался исключительно утками, тогда как «нужники» ехали с Санькой отдохнуть и расслабиться от забот чиновничьей жизни. И, надо сказать, Санёк умел красиво «прогнуться», предлагая хорошую выпивку и закуску. А в те поры, как известно, с выпивкой было тяжко. Разворачивалась борьба с «зелёным змием». Но Санёк, как яркий представитель хитромудрой народной массы, выход нашел быстро. Слесарь – инструментальщик смастерил на заводском оборудовании и за счет лишившего его любимого напитка государства, из нержавейки и стекла уникальный аппарат по изготовлению оного продукта, с измерителем крепости, сложной системой фильтрации, очистки и водоподготовки. На этой домашней установке Санёк творил продукцию такого качества, что никакая «андроповка» или любая иная казенка и в сравнение не падала.
Готовился к сезону он загодя. Сразу после пасхи начинал накапливать сахар. Стоил он тогда 78 копеек за кило. С килограмма сахара Санёк выгонял литр отличного качества напитка, который никогда не называл презрительным словом – самогонка. Он так и говорил – водка. Что полностью отвечало содержанию производимого им продукта.
С бутылками «заводчик» не мелочился, разливая «огненную воду» в трехлитровые банки. Выдерживал время, опять очищал и затем начинал настаивать. После чего «водка» становилась не просто алкогольным напитком, а настоящим произведением большого мастера. В закатанных банках ждали своего срока рябиновка, лимонная, перцовка, клюковка, ежевичная, зубровка, шиповник и еще что-то. Всего и не упомнишь. В июне – июле Санёк начинал забрасывать это богатство к местам будущих охот в любимые им плавни Сулы. Банки закапывал в густом очерете песчаных отмелей в местах, лишь ему одному известных. Зарытые в сырой песок, банки всегда были в холодке. Приезжая на охоту или рыбалку он знал, что с «боеприпасами» у него полный ажур. К началу августа в его тайниках запас достигал от шестидесяти до ста литров в разные сезоны. Но никогда меньше пятидесяти. К осени, когда по Суле начинались забереги, в Сашкиных схронах было пусто. Он никогда ни одной банки не увозил назад. А если оставался некоторый излишек, устраивал местным мужикам «закрытие сезона», отчего они никогда не сдавали его рыбинспекции. Хуже обстояло с везением, ибо оно, как и все в жизни, непостоянно.
Вот и тогда на берегу Сулы все начиналось обстоятельно. Природа и стол располагали, и торопиться было некуда. Однако каким бы крутым не было украинское застолье, без сала с чесночком и доброго самогона, оно все одно признается не качественным, ибо нет в нем народного духа. Санек этот самый народный дух обеспечивал в избытке.
Еще не зажглись первые звезды, а окружавший компанию камыш заметно гнулся под напором крепких голосов – хлопци спивалы. Банка перцовки пустела. Гости с тоской улавливали признаки надвигающегося отлива. Закуска превращалась в еду. Санёк исчез и скоро, слабеющая было, стройность песен выровнялась, и они снова зазвучали напористо и ладно.
- Ох, и чудове зилля, - похвалил новую банку усатый «нужник», - смачнише за твий коньяк, Павло Степановичу. Що це, Сань’ок? – обернулся он к довольному угодой Шурику.
- Шиповник. С апреля на выдержке.
- Напиток богов. Молодец! – похвалил Саньку и Павел Степанович,- искусник…
Доктор, чувствуя, что посиделки набирают нешуточные обороты, прихватив ружье, удалился в палатку. Темнело.
Санёк подогнал поближе к столу автомобиль. Воткнул в землю штангу и, повесив на крючок лампочку, накинул на клеммы аккумулятора концы проводов. Вспыхнувшую лампочку тут же облепила мошка. Пара костров на дальнем берегу мерцала жидко и трепетно. И только километрах в трех вверх по Суле горел яркий огонь. Это был ориентирный световой знак, зажигаемый каждый вечер на штанге главной усадьбы охотхозяйства. База находилась на пятачке дамбы и была видна, благодаря этому огню, с любой точки плавней.
В сгущающихся тенях ночи слышался свист пролетающих утиных стай. А там, куда тянулись эти звучащие струны, все кипело и крякало. Гости ахали:
- Що робыться, що робыться, - стонал Николай Семенович. – Сашко, давай стрильнемо з рушныци.
- Так ты,кажеш, - обратился к Саньке Павел Степанович, - тильки з вечора цей крыжень летыть? И що ж мы в день будемо робыты?
- Отдохнем, проедем по полям. Под заповедником хорошие ставки есть, где и днем много уток собирается. Там постреляем. Ну, а на вечерку – в плавни.
- Що, о це до завтра слухати? Давай зараз пальнемо, де рушныця ? - неожиданно захорохорился Николай Семенович.
Сашку забрало. Ему хотелось иметь расположение «нужников», ибо в их заведении учился его сын. С другой стороны, в нем снова проснулся живучий червь браконьерского удальства.
- Салютовать ни к чему, давайте из-под фар зайцев постреляем. Тут за садом большое озимое поле. Машина, что по асфальту чешет, а косых, мало меньше, чем уток на Суле.
Чиновничья душа, укатанная лабиринтами кабинетов и коридоров, придавленная махинами зданий, изъеденная бесконечными интригами внутриведомственных отношений, семейными склоками и тысячами иных проблем, вырываясь за пределы привычного окружения, представляет себя вольной субстанцией. Ей хочется подойти к краю обрыва, вдохнуть свежесть полной грудью и, раскинув руки, закричать в безбрежную даль: «Вечно живем!» - и полететь, подобно Икару. Но потеряв точку опоры, чиновничье тело больно шмякается. И только осознав рискованность затеи, спешит возвратиться в атмосферу регламентной жизни. Вне своего регламента, он словно дитя, шалит, капризничает и совершает несусветные глупости.
В умении гоняться на машине за зайцами и лисицами, Санька был ас. Управляя ею правой рукой, левой без промаха бил удирающего во весь дух косого, или шарахающуюся во все стороны кумушку.
- Звычайно, Сань’ок, покажимо куцехвистым, де ракы зимують, - подхватил идею Николай Семенович.
Санька выгнал с отмели машину, усадил Павла Степановича справа от себя, Николая Семеновича сзади и, опустив все четыре стекла, стал инструктировать «нужников»:
- Если заяц прямо уходит – бейте по ушам, а вбок – опережайте. Предохранитель перед самой стрельбой снимайте. Осторожней в машине.
Объехав сад, прилегающий к озими, Санёк медленно двигался по проселку. Он хорошо знал, что зайцы регулярно посещают этот участок. Шалил здесь давно, но делал свои вылазки в урочные дни, когда никто на выстрелы особенно не реагирует. Вода рядом. Разберись тут: на поле стреляют, или с берега. Но теперь была пятница, в угодьях не стреляли, и чтобы хоть как-то прикрыться от охот ничьей базы, он поехал по-за садом. Здесь высвеченные зайцы, как правило, бежали по дороге, затем, сметнувшись, уходили на озими. Санька и поехал так, чтобы гостям подставить поле, где ничто не мешало стрелять.
Фары хищно обшаривали проселок.
-Павел Степанович, вы стреляете первым, потом Николай Семенович…вон, пошел…ну, выводите…
Санька газанул и «восьмерка» зашелестела опавшей яблоневой листвой. Заяц, не сворачивая, чесал обочиной. Павел Степанович вцепился в ружье, но прицелиться никак не мог. Оно билось о дверцу и подпрыгивало.
-На весу цельтесь, опускайте стволы сверху вниз, экспромтом обучал Санька Павла Степановича. Да двадцать же метров, бейте уже, сейчас сметнется…
Пал Степаныч бахнул. Заяц заверещал, но не перевернулся, а зарылся, и тут же, подхватясь, заковылял в поле. Задняя правая лапа вращалась на ходу, как лопасть пропеллера. Дробь угодила и в спину. Там, где она саданула, словно венчики одуванчика, топорщилась подпушь. Санька не поспешая тащился за русаком, пока неловкий «нужник» выцеливал подранка, чтоб уж наверняка…
Подсластив момент похвалой стрельбы гостя, он поднял зверька за задние лапы и поднес к свету. Зайчишка был молодой, настовик. Но Пал Степаныч мало понимал в этом: заяц и заяц, чего тут ещё… И насладившись видом добычи, с начальственными нотками, изрек:
- Кидай в багажник. Зараз, Микола, твоя черга.
«Нужники» поменялись местами. Доехав до края сада, Санька свернул на озимь. Поле было чистым и ровным. Только проклюнувшиеся молодые побеги пшеницы, как строчки нитей, ткали изумрудный ковер. На яркой, сочной зелени заяц был виден сразу, стоило ему оказаться в полосе света. Ехали по окружности, как бы сгоняя косых к центру. Метров через двести увидели ушастика. Освещенный, зверек инстинктивно присел и сжался. Машина понеслась к нему и заячье сердце не выдержало. Он взорвался пружиной и помчался по лучу света, слегка прядая в стороны. Сашка спел к нему, словно лихая борзая, готовая в доскачке взять на щипец во всю прыть летевшего куцехвостого. Но заяц оказался матерым и дался не просто. Николай Семеныч уже трижды стрелял по зайцу, но тот в самый момент выстрела шарахался, и заряд дроби ложился рядом. Стрелок нервничал. Сзади его подзуживал Пал Степаныч:
- Геть, мазло, дай я стрелю. Усе сило перелякаеш…
Наконец, с четвертого выстрела заяц, сделав сальто и дернув лапками, затих. Николай Семеныч выскочил из машины и самолично поднял умученного косого.
- Бачиш, який Гуливер, - протянул его Павлу Степановичу.
Тот хоть и видел преимущество трофея своего приятеля, не захотел этого признать и махнул рукой:
- Та-а, не бильш, ниж мий…сидай.
Санёк решил, что пора показать класс и ему. Он хохотнул, достал и зарядил свой ТОЗ. Машину повел по спирали к центру поля, где почти сразу поднял двух крупных русаков. Зайцы бросились в разные стороны. Санёк, держа в левой руке ружье, стал плавно подводить машину к ближайшей цели. Его гости, вперившись в зайца, то и дело поглядывали на Шурика: как это он будет и стрелять, и управлять машиной. Не влепился бы во что-нибудь. И впрямь, как он умудрялся одновременно следить за дорогой и зайцем, делая руками почти не согласующиеся движения, было загадкой. Выстрелил Санёк один раз. Преследовать русака и добавлять ему дроби - нужды не было.
- Теперь «по - крови» положено, - подытожил вылазку организатор заячьей зачистки.
Машина и осветительная штанга заняли прежние места. Потянув по единой, решили ободрать тушки, а утром завести их к бабе Оле, дожидаться отъезда в холодке подпола. Шкурки и потроха побросали в очерет. Доктор храпел, и не было смысла его будить.
Компания еще гуляла, когда тихо и не заметно к табору подкатил уазик. Санька, смекнул, что появившиеся из него люди с ружьями приехали не за тем, чтобы выпить с ним чарку – другую, но спокойно и непринужденно пригласил их к столу. Они отказались. Предъявив свои документы, старший охотовед коротко и доходчиво рассказал, чем компания занималась совсем недавно. Ружья со следами свежего нагара лежали в машине, колеса которой были густо облеплены черноземом и озимью. В довершение всего, добродушный, невинно моргающий глазками кокер – спаниель охотоведа, притащил из очерета все три заячьих шкурки. Запираться не имело смысла.
Изъяв документы, ружья, заячьи шкурки охотничье начальство удалилось, предложив вмиг протрезвевшим «охотникам» утром объявиться на охотбазе.
Ночь была беспокойной, да и утро не сулило добра. Доктор о случившемся узнал лишь перед отъездом Саньки и «нужников» на центральную усадьбу охотхозяйства. Зорьку он отстоял впустую недалеко от палаток.
На переговоры с начальством, как старший по служебному положению, пошел Пал Степаныч, оставив Николая Семеныча и Саньку топтаться у машины.
И все же, если кто думает, что чиновник – существо слабое и беззащитное, тот, конечно, заблуждается. Скажем, мало что знающий и умеющий в вопросах выживания в природе, он необычайно жизнестоек и изворотлив там, где затрагивается сфера его личных интересов.
Через час общения с начальством охотхозяйства, Пал Степаныч появился на пороге усадьбы с ружьями в охапку.
- Видчиняй багажник. О це рушныци, а це документы, - подал он бумаги Николаю Степановичу. Затем грустно посмотрел на Сашку.
- А твои, Саня, не виддають, сказалы – тебе добряче знають и видправлять у Центральну Раду УООР(а) з клопотанням выключыты з мыслывцив. – Потом добавил: - Будемо чогось меркуваты.
Вечером Санёк особо рьяно таскал за «нужниками» по илу лодку и собирал битых селезней. В тот сезон он больше не охотился.
Вся эта история была рассказана мне доктором позже. Сам Сашка, учитывая мои более ранние протесты против его откровенного хулиганства в угодьях, промолчал. От общих знакомых я узнал также и то, что был он на грани исключения из охотничьего коллектива и потери разрешения на оружие. Но…чиновники сделали свое дело. Постарался Павел Степанович. Документы Саньке вернули. Отделался штрафом за трех отстрелянных не в сезон зайцев.