Добывание рысей

Рысь не хитра, доверчива, в ней не развито столь сильное чувство самосохранения, какое есть в лисице, и потому добыть ее не составляет особенной важности для охотника, хотя мало знакомого с характером и манерами этого зверя. Имея легких и приемистых собак, хорошо натасканных на рысей, почти всегда можно надеяться на успех при этой охоте; разве какие-ни­будь особые причины помешают добыть рысь, причины, кото­рых не в состоянии предвидеть охотник. Сибиряки по большей части бьют рысей из винтовок, отыскивая их зимою по следу. Охота состоит в том, что промышленник, найдя свежий рысий след, сначала делает большой круг, то есть обходит или объез­жает ту часть тайги, в которой, по его предположению, должна находиться рысь, и если он при этом не перехватит следа, вы­ходящего из этой части, что ясно покажет, что рысь тут, в определенной округе, то охотник располагается к нападению, соображаясь с местностью. Если же след покажет, что рысь вышла из окруженной части, он делает другой круг и так да­лее, до тех пор, пока рысь не будет обойдена; это делается для того, чтобы охотник, зная ту часть тайги, в которой находится зверь, мог избрать удобное место, с которого можно будет сде­лать нападение. Избрав его, охотник спускает собаку (которая до тех пор была привязана к седлу на поводке) на свежий след и едет поспешно за ней, изредка останавливаясь и прислуши­ваясь, не лает ли где, или, как говорят охотники, не скалит ли где-нибудь его верный соболька, и, чуть только заслышит зна­комое частое тявканье, немедленно бросается на голос, не раз­бирая ни дороги, ни чащи леса, ни гор, ни утесов, ни камени­стых россыпей... Достоинство хорошей собаки при охоте за рысями состоит в том, чтобы она, взбудив (подняв, испугав) рысь, стремглав бросилась за ней и следила бы ее не одним чутьем, но ловила бы и взором. Рысь, заслыша собаку, тем более увидя ее близко, как молния бросается спасаться; с не­имоверною быстротою делает огромные прыжки, стараясь ска­кать с корня на корень или с камня на камень, чтобы скрыть свой след, но бежит так скоро не более 80 и много ста сажен, после чего утомляется, почему хорошая собака скоро загонит ее на дерево и не спустит с него до тех пор, пока не подоспеет хозяин и не убьет ее из винтовки. Если же место чистое и собака догнала рысь, не дав ей заскочить на дерево, то усталая рысь, видя опасность, тотчас ложится на спину и жестоко защищает­ся своими острыми когтями и зубами. Одной хорошей собаке не задавить большой рыси; были примеры, что рысь, защищая себя от собачьих зубов, наносила собакам столь ужасные раны, что те пропадали. Обыкновенно рысь, лежа на спине, задними но­гами приподнимает врага на воздух, а передними лапами распа­рывает животы нападающим на нее собакам, и нередко так сильно, что тут же выпускает им кишки, но почти никогда не кусает, как бы гнушаясь собачьим мясом.

Рысь, преследуемая собаками, иногда прибегает к хитрости, весьма не оригинальной, но зато постоянно одинаковой: убежав от собак, она заскакивает на пень, колоду или на камень и стоит, притаившись, как мертвая, до тех пор, пока собаки в зарЯх (т. е. в азарте), как здесь говорят, не пробегут мимо нее; тут она тотчас соскочит и убежит собачьим следом в обрат­ную сторону. Собаки, заметив свою ошибку, поспешно воз­вращаются назад и нагоняют рысь на охотника, который едет собачьим следом. Рысь при такой встрече обыкновенно заскакивает на первое попавшееся дерево, а охотнику того и нужно!.. Таким образом, ее хитрость смертельна для нее и способствует скорейшему окончанию дела в пользу охотника. Здешние про­мышленники хорошо знают это, почему нарочно ездят собачьим следом, в совершенной готовности принять на меткую пулю спасающуюся рысь. Странно, что рысь быстра на бегу только на таком коротком расстоянии! Не дюжа - говорят сибирские промышленники. Вот по этому-то случаю и необходима горя­чая, приемистая собака, то есть такая, которая, взбудив рысь, сама сразу употребляет все свои силы, чтобы скорее нагнать ее.

При этой охоте промышленнику нужно знать хорошо мест­ность и необходимо соображаться с тем, чтобы заехать с той стороны, откуда способнее взбудить рысь: именно надо сообра­жаться, чтобы не загнать ее в каменистые россыпи, где соба­ка не в состоянии бежать сильно, а рысь может спрятаться в пустотах и расселинах между камнями и скалами. Нередко мо­лодые рыси, вместе с матерью преследуемые собаками, заска­кивают все на одно дерево; в таком случае нужно стараться убить сперва мать, а потом уже стрелять по молодым, потому что дети после первого выстрела по матери не соскочат с дере­ва, а напротив, видя смерть матери, будут прятаться на ветвях и сидеть так крепко, что их можно перебить всех по одному; в противном случае старая рысь после выстрела тотчас спу­стится на землю и быстрее птицы снова бросится спасаться, а за нею и молодые.

С худыми, неприемистыми собаками рысей добывать труд­но; случается, что с такими собаками гоняют их по нескольку дней сряду и все без успеха, потому что рыси, не нажимаемые ими, успевают отдохнуть и, поздно настигнутые, снова уйти от преследования. Такая охота утомительна и неприятна, потому что, носясь верхом по лесистым горам, каменистым россыпям, едва проходимым чащам, скоро утомишься, передерешь свое платье, оцарапаешь себе лицо и руки об мерзлые сучки и прутья, которые, как стальные пружины, без пощады бьют по открытой физиономии; признаюсь, тогда подобная охота стано­вится в тягость и для страстного охотника. А что достается на долю бедных лошадей в подобных случаях, об этом уже и гово­рить страшно!.. Зато как весело и приятно, если хорошая соба­ка, взбудив рысь, скоро загонит ее на дерево и своим тревож­ным, радостным лаем зовет на помощь своего хозяина!.. О гос­пода! Какое тут радостное чувство наполняет душу страстного охотника! С какою поспешностию и осторожностию он, подскакав и привязав коня, скрадывает дорогую добычу, видя ее на дере­ве! С замирающим сердцем, едва переводя дыхание, подходит он к дереву, осторожно ставит винтовку на сошки, вместе с тем торопливо поглядывает на лающую собаку и на рысь, притаив­шуюся на суке и не спускающую глаз с собаки, ища удобной минуты, чтобы воспользоваться каким-нибудь промахом собаки и скрыться. Наконец, с каким проворством сибирский промыш­ленник взводит свой забавный курок и затаив дыхание выцеливает верную добычу!.. Еще мгновение, и пронзенная насквозь винтовочной пулей рысь без чувств, без дыхания, с едва замет­ными судорогами, медленно падая с сучка на сучок, рухнется на землю, к ногам давно ожидающего собольки!..

Кроме того, рысей добывают и другими способами, хотя и редко здесь употребительными, как, например, капканами, лу­ками и пастями, которые ставят на рысьих тропах или около трупов животных, ими задавленных.

Сибирский промышленник считает за большое счастие, если, охотясь в тайге, он найдет свежезадавленных рысью: козу, зайца, глухаря и тому подобных зверей; он тотчас делает про­стую опадную колоду или пасть, настораживает над своей на­ходкой и вполне надеется на успех, потому что рысь вскоре непременно явится к своей добыче, если только она не задави­ла кого-нибудь еще, и попадется сама в ловушку. На этот раз она чрезвычайно проста и доверчива, так что идет даже под пасть, только что сделанную.

Ловкие промышленники, хорошие стрелки, иногда примани­вают рысей, подражая крику зайца, попавшегося в петлю, или пастушку, и стреляют их из винтовок. Рысь, заслыша как бы голос зайца, не замедлит явиться к охотнику, особенно голод­ная; тут стрелку нужно быть готовому к поспешному выстрелу, потому что рысь, заметя ошибку, тотчас скроется. Понятно, что это делается в таком случае, если охотник найдет свежие рысьи следы и надеется, что рысь лежит где-нибудь недалеко от того места, где он остановился, чтобы подманить ее на голос зайца.

Рысь крепка к ране; ее нужно стрелять в самые убойные места, то есть в голову или в грудь, и то так, чтобы задеть пулей мозги, печень, легкие или сердце; если же попасть по полому месту, то есть по животу, в ногу и в другие части, не имеющие большого влияния в организме животного на скоропостижную смерть, то рысь может уйти от преследований охотника, тем более если с ним нет собаки. Раненую рысь не следует не только хватать ру­ками, но даже и подходить к ней близко без обороны, потому что она бросается на человека и может нанести жестокие раны. Даже видя смертельную рану, не надо допускать к ней и собаки.

Шкурку с рыси снимают тоже чулком, как с лисицы*. Как говорят, прежде рысей было гораздо больше в здешнем крае, нежели в настоящее время, впрочем, эта горькая истина отно­сится и ко всем зверям, водящимся в Забайкалье. «Что делать! Мало ли чего прежде бывало!.. В старину и зверя-то было не в пример больше тапершиного. Деды наши порассказывали, что они за огородами, на деревенских ключах, сохатых да изюбров бивали; а нынче - срам! просто срам!.. Все глаза-то себе вы­стегаешь, из рубахи вылупишься, покуль их в лесу-то оты­щешь... Э-эх, было времечко - не воротишь!..» Это слово в слово переданный мною рассказ одного старика промышленника, славившегося в былое время своим удальством на поприще охоты по целому околодку в мире зверопромышленников. При последних словах своей типичной речи старик глубоко и тяже­ло вздохнул, а потом, кажется, заплакал - я хорошенько не ви­дал, потому что вышел из избы...

Передам еще эпизод из рассказа одного достоверного сибир­ского промышленника; постараюсь сохранить его типическую речь: «Долго я ехал с товарищем по худой вершей (верховой) дороге, в страшной тайге, с Чикойских покатей (Чикой - ре­ка в ю.-з. Забайкалье) в самое белковье. Стало уже смеркать­ся, и до табору было еще дивно (далеко, много). «Заночуем-ка, паря», - говорю я товарищу. «Ну что ж, заночуем так зано­чуем», - говорит он, а конь у него пристал маленько, я и поехал вперед на своем коурке до места, где прежде ночевывали. Приехав, разложил огня, нарубил больше дров для ночи, запа­лил ганзУ (китайская медная трубка), слышу там позади - гац, маленько погодя опять - гац!.. «Слава тебе, господи, - поду­мал я, - чего-то бог товарищу, видно, еще послал - вот уже два раза отвесил, да только голк отчего-то не бравый, будто мимо*»... Сам между тем притащил воды, повесил карымского чаю в котелке, а тут слышу опять - гац, а там еще и еще. «Тьфу ты, господи, - проговорил я. - Кого он там постреливает? Уж не на зверя ли (медведя) натакался, сердечный?» Ну, как это поду­мал, верите ли, так у меня ретивое и защемило, индо дыхать тя­жело стало - жаль мне товарища, будто отца родного... Чай между тем вскипел; я выпил чашечку, другую, да больше-то и не могу - так сердце и ноет. А тут слышу - опять гац, а вот и со­бака залаяла уже ближе ко мне... Ну, зверь, беспременно, мол, зверь; я, нечего делать, схватил поскорее винтовку, на коурка да и нутко наливать на голк-то, где он палит. А месяц уже вы­шел, и так стало светло! Я еду, еду да и приостановлюсь. Слышу, собака так и рвет, будто сдурела, - ха-м, ха-м, ха-м... А товарища и не слыхать. «Ну, - думаю, - Христос с ним, а чего-то не ладно!» Опустил* коня, подскакал ближе и вижу: това­рищ мой сидит сгорбившись под деревом, а собака подле него лает, задравши голову кверху... «Ты кого это, паря, стреляешь, - го­ворю я, - вот уж сколько времени?» «Да чего, брат, - говорит он, - ты только что от меня уехал, а соболька мой бросился в сто­рону да и нутко лаять на дерево; я соскочил с коня, подбежал к дереву и вижу: на нем сидит, притаившись, рысь. Я обрадовал­ся, палил, палил, раз с десяток отвесил, и все мимо, все заряды расстрелял, убить не могу, я попуститься жалко, да и подумал, что ты, наверное, услышишь и меня выручишь...» «Эх ты, голо­ва сердечная, - говорю я, - пошто это от месяца-то стреляшь, вот потому мимо да мимо!..» Сам скорей соскочил с коня, схва­тил свою винтовку, зашел с другой стороны, значит, к месяцу, и ви­жу: сидит на суке, притаившись, голубушка, только глаза светят!.. «Благослови, господи, - подумал я, да как торнул - вот и полетела моя рысь вниз головой, прямо на собольку!.. «Вот как по-нашему, - говорю я, - сразу повалил, а то гац да гац!.. Пожа­луй, без толку-то пали сколько хошь, проку мало будет». Ну, тогды свалил я такого матерого оморочо, что боже упаси! После в Кяхте за 18 рублев продали».