Соболь

Кто не видывал дорогого пушистого соболиного меха! Он по своей ценности и доброкачественности известен с глубокой древ­ности и вошел у нас в народные сказки, песни и поговорки. Преж­де соболей достаточно было и в Западной Сибири, но нынче не­много и в Восточной, а, вероятно, придет время, что их будет весь­ма мало, и тогда опушка какой-нибудь телогрейки будет стоить очень и очень дорого!.. На наш век, конечно, достанет и Восточ­ной Сибири, но потомкам нашим, чрез несколько поколений, вероятно, придется подновлять и донашивать прадедовские со­болиные обноски... Нельзя, конечно, и сомневаться в том, что зве­риный промысел вообще в Сибири приносит значительные выго­ды краю, когда за пушнину выручается ежегодно, по приблизи­тельному исчислению, до двух миллионов рублей, хотя в настоя­щее время звериный промысел далеко не доставляет тех выгод охотнику, которыми он пользовался в первые годы после приобре­тения Сибири, когда зверей было такое множество, что бабы уби­вали их дубинами, и дорогие меха в России, Турции, Персии про­давались почти на вес золота... Смотря с другой точки зрения, более важной, звериный промысел есть звено, которое связывает сибирского туземца, дикаря, бродящего по горам и лесам необъ­ятной Сибири, с европейцем и открывает пути промышленникам в самые глухие дебри. Чтобы судить о изобилии пушных зверей, водящихся в Сибири, представлю несколько любопытных цифр улова зверей. В 1581 году Ермак отправил в Москву 2400 собо­лей, хотя он доходил только до города Сибири. В 1594 году по­слано из России в Австрию 40 300 соболей. Ныне ежегодно добы­вается не более 15 000 соболей, кроме добываемых в Приамур­ской области. Белок в Сибири добывается ежегодно до 8 миллио­нов штук. Песцовых шкур отпускается в Китай более 50 000 штук в год, а всего добывается ежегодно до 75 000. На устьях реки Оби песцы до того изобилуют, что они у остяков и самоедов заменяют ходячую монету. Было время (лет 50-60 назад), что в руках нерчинских купцов, как уверяли старожилы-купцы, собиралось до 5000 соболей, ежегодно, а ныне в округе не добывается более 250-300 штук, кроме привозимых с Амура.

Всем известна горькая истина - видимая постепенно постоян­ная убыль не только пушных зверей в Сибири, но даже и птицы (собственно дичи); еще заметнее она относительно соболей - как от причин неизвестных, так и от весьма очевидных; по не­обыкновенной пугливости соболя и по ожесточению, с каким пре­следуют его промышленники для достижения больших выгод чрез продажу богатой его шкурки. Действительно, повсеместное умень­шение дичи составляет довольно трудный вопрос. Пусть в России, не говоря уже о Западной Европе, постоянное уменьшение дичи зависит от более или менее ясных причин, но в Сибири, в местах самых удаленных, глухих, к чему отнести это уменьшение?.. При­ращение в народонаселении ничтожное, особенно на севере Си­бири; средства и потребности те же. Что же за причина? Поло­жим, в тех местах, где основались золотые прииски, уменьшение дичи очевидно, ибо в самых глухих тайгах стоит только поселить­ся человеку, как всякий зверь тотчас отшатится подальше, но в местах совершенно необитаемых, где в урочное время года едва-едва, с великим трудом проберется сибирский туземец, по­чему заметна та же убыль зверей?..

В настоящее время в южной и юго-западной частях Забай­калья соболь составляет большую редкость, а не так давно его было достаточно. Много и теперь еще живых стариков промыш­ленников, которые в былое время, уходя на белковье, заранее считали приблизительно доходы с соболей, которых они надея­лись добыть, и действительно, с пустыми руками домой не воз­вращались, а приносили по десятку и более соболей на одно лицо. А теперь?.. Редкий зверовщик вернется с белковья с соболем, а другой, прожив на белковье два-три месяца, не увидит и следа соболя. Правду говорят здешние промышленники, что придет скоро время, когда их детям нельзя будет отличить соболиного следа от беличьего! После этого невольно рождается вопрос тако­го рода: много ли же в Европе таких охотников, которые бивали соболей? Интересно было бы знать эту ничтожную цифру!.. Я искрестил почти всю южную и восточную часть северного За­байкалья, не по большим почтовым дорогам, а по дремучим ле­сам, глухим сибирским трущобам, и убил только одного соболя, и то случайно.

В здешнем крае лучшими соболями считаются добытые с отрогов Яблонового или Станового хребта, который туземцы на­зывают хребет Хинган. Уральские соболи хотя и больше здешних, но хуже доброкачественностью: они не так пышны, как здешние. В последнее десятилетие с Амура стали вывозить довольно мно­го соболей, но они в сравнении с здешними гораздо низшего до­стоинства. В Забайкалье амурского соболя считают ниже всякого хребтового, т. е. убитого в Яблоновом или Становом хребте. И действительно, шерсть на амурских соболях не так пышна и не так черна, как на хребтовых, так что здесь эти соболи, в отличие от последних, и носят название амурских. Из них попадается много соболей пепельного цвета, наподобие мышей, а также и красно-бурых.

Лица, бывшие в первых экспедициях на Амуре вскоре после его открытия, по возвращении своем рассказывали о баснослов­ном богатстве этого края соболями. Некоторые с весьма ограни­ченными средствами вывезли с Амура по нескольку сотен собо­лей - до того их там было много! И не мудрено, потому что та­мошние местные жители, туземцы Амура, не зная соболям цены, продавали их сначала решительно за бесценок, брали за них муку, сухари, крупу, табак, а в особенности водку, спирт и серебряную монету. Свинец и порох имели тоже большое значение при этих сделках. Мне говорил один знакомый офицер, бывший в одной из амурских экспедиций, что он однажды купил у тамошнего тузем­ца двух соболей за восемь офицерских пуговиц; и в этом нет ниче­го удивительного, ибо туземцы, как народ почти дикий, падки на все блестящее и по грубому невежеству сделали эту ошибку. Ны­не и там стало меньше соболей, к тому же и местные жители узна­ли им настоящую цену.

Соболь величиною в среднюю домовую кошку, длина шкурки его от 7 до 9 вершков, но он туловищем длиннее и тоньше кошки и пониже ее на ногах, с маленькими стоячими ушами и длинным пушистым хвостом. Голова у него кругловатая, рыло довольно острое, глаза черные, веселые и быстрые. Вся фигура соболя с первого взгляда показывает животное чрезвычайно резвое, лег­кое и отважное. Лапки его мохнаты, с острыми, довольно боль­шими когтями. Соболь весь темного цвета, с редкою серебристою проседью на спине; шерсть его мягка и пушиста. У некоторых соболей на брюшке, пахах и внутренних частях лапок шерсть несколько светлее и даже отчасти желтовато-кофейного цвета; на шее же и хребте почти черная.

Чем соболь темнее и пушистее, тем он дороже ценится, так что одна хорошая шкурка стоит нынче и у нас в Забайкалье от 15 до 40 руб. серебром. Промышленники утверждают, что бывают соболи, хотя и чрезвычайно редко, совершенно белые; их, как вооб­ще выродков, здесь промышленники называют соболиными князь­ками; они ими очень дорожат и по суеверному обычаю держат их в домах. Вот почему вообще князьков и не встречается в прода­же. Натуралисты эту белизну шерсти вообще у всех зверей, ка­жется, приписывают особого рода болезни, которую называют альбинизмом; по их замечанию, у этих животных, подвержен­ных альбинизму, глаза бывают красного цвета. Я вполне им ве­рю и жалею, что мне ни разу не случилось видеть князьков уби­тых, не говоря уже о живых, и не удалось полюбоваться игрой при­роды на животном организме. Мне случалось только видеть не­однократно соболей с совершенно красновато-желтыми брюшка­ми и грудью, тогда как спинки и бока их были почти черные.

Соболь держится в местах уединенных, удаленных от житель­ства человека, в глухой тайге - словом, в необитаемых лесах, куда редко заходит нога человеческая. Высокие лесистые хребты с утесами и каменистыми россыпями - вот любимые места жи­тельства соболей. Они обыкновенно гнездятся в дуплах, под кор­нями больших дерев, под плитами и камнями россыпей, в ще­лях и расселинах утесов, даже на деревьях между ветвями, в бе­личьих и вороньих гнездах. Соболи в зимнее время живут обык­новенно парочками, как белки, самец с самкой, так что если най­дешь одного, то поблизости надо искать и другого. С соболем я менее знаком, чем с другими зверями, не только по собственным наблюдениям, но даже и по рассказам достоверных охотников. Тонкостей его жизни, характера, любовных отношений самца к самке, попечений и любви матери к детям и проч. я достоверно не знаю и потому умолчу об этом, хотя искренне сожалею, что не могу передать читателю печатно некоторых сведений об этом до­рогом звере, которые не подкреплены фактами, а слышаны мной голословно из уст двух-трех охотников, хотя эти последние за­служивают полного доверия. Скажу лишь то, что достоверно известно и не подвержено сомнению. Течка соболей бывает зи­мою, обыкновенно в конце января и в феврале месяце. Самка приносит большею частью только двух молодых, которые родятся слепыми. Некоторые же охотники утверждают, что бывает и до пя­ти соболят у одной самки. Мать детей своих в первые дни воз­раста кормит молоком, а потом, когда они проглянут и окрепнут, носит им мелких животных и птичек. На третьем периоде их воз­раста, когда они уже порядочно обматереют, мать начинает во­дить их с собою, и соболята уже сами приучаются ловить себе пищу. Молодые очень резвы и веселы, живы и грациозны в движе­ниях; в манерах их много кошачьего. Соболь кормится мелки­ми птичками, ловит молодых рябчиков, глухарят, тетеревят и ку­ропаток (лесных), находит их гнезда, пожирает яйца и ловит на них даже маток. Белка и в особенности бурундук преследуются соболем и пожираются им; орехи и ягоды составляют лакомство этого зверька. Он чрезвычайно быстр на бегу, лазит по деревьям проворнее белки, скачет по ветвям и прыгает по ним с дерева на дерево так быстро, что в густом хвойном лесу трудно следить за ним охотнику. Зимою, в большие холода, он, как белка, любит погреться под холодными лучами сибирского солнышка, для чего залезает на деревья и смирно сидит на ветках; утром же, до солновсхода, много бегает по земле, а в ветреную погоду сидит больше в гнезде и не выходит, равно как и во время порошки, но после нее любит побегать по свежему снегу. Соболь одарен превосходным слухом и острым зрением. Он смел и кровожаден, но, завидя опасного врага, собаку и человека, пуглив; застигнутый врасплох, он тотчас бросается спасаться, как стрела, бежит по ровному месту, виляя между деревьями и мелькая, как птичка; чтобы скрыть свой след, он скачет на оголенные камни и плиты, прыга­ет по корням больших дерев и, выиграв перед у собаки, скоро скрывается, залезая в пустоты между камнями и плитами в рос­сыпях, прячась в древесных дуплах или под колодами, прыгая на деревья и хитро таясь в мохнатых ветвях. Преследуемый со­бакой, он иногда, не видя спасения, бросается на нее, как кош­ка, фыркает и жестоко царапается когтями, стараясь ее тем ис­пугать и выиграть несколько секунд для отдыха; потом, восполь­зовавшись каким-нибудь промахом, снова бросается спасаться. Молодые, ненатравленные собаки часто упускают соболей из-под самого рыла. Для поимки соболя нужна собака легкая и сме­лая, которая бы не боялась его острых зубов и когтей, а также прысканья, сходного с кошачьим. Вот почему промышленники, отыскивающие соболей, нарочно травят собак на домовых ко­шек, преимущественно чЕрных, и тем приучают их не бояться соооля, хотя последнего задавить гораздо труднее, чем кошку.

Соболь, захваченный в чистом месте при большом снеге и нажи­маемый собаками, иногда нарочно бежит туда, где снег глубже, скачет в него и идет низом под углом к своему первому направ­лению, потом сажен через 20 или 30 снова выскакивает на по­верхность снега и бежит в противную сторону, стараясь найти какую-нибудь щель, дупло и проч., чтобы спрятаться, а собаки, потеряв его в снегу, иногда убежав в сторону, противную его под­снежному ходу, не скоро отыскивают хитрого соболя или теряют его вовсе. Голос соболя похож на какое-то особенное ворчание или храпение; сибиряки говорят, что он уркает, как белка.

У одного из архиереев Западной Сибири долго жил до того прирученный соболь, что его выпускали гулять на улицу. Он большую часть дня спал, а ночью бодрствовал. Ел он с большой жадностью, потом пил, а затем погружался в такой глубокий сон, что в первые часы казался точно мертвым. Его могли щипать и колоть, но он не двигался с места. Соболь держал себя отъявлен­ным врагом всяких хищних животных. При появлении кошки поднимался, вне себя от злости, на задние ноги и выражал не­преодолимое желание с нею сразиться. («Ил. ж. ж.» - Брем»).

След его сходен с хорьковым или куньим, только гораздо круглее. Соболь никогда не бегает, он всегда прыгает, как хо­рек, и на следу видны только отпечатки задних его лапок, ибо он так аккуратно ставит задние ноги в следы передних, что попа­дает коготь в коготь, и как бы глубок снег ни был, соболь скачет так легко, что нигде не заденет ногами - не черкнет, как здесь говорят. Недаром промышленники восхищаются его побежкой и говорят, что соболь ходит чисто.

Г. Сабанеев в специальной своей статье «Соболь и соболи­ный промысел» (Москва, 1875 г.) между прочим говорит: собо­ли постоянного места пребывания не имеют, а меняют его чрез большие или меньшие промежутки времени, смотря по степени его преследования и количеству пищи. Более оседла самка по известной причине, но самец редко подолгу живет на одном мес­те. Летом соболи поднимаются выше по хребтам, но осенью спус­каются в долины речек и лога, где в это время для них больше пи­щи, как растительной, так и животной. Соболь преимуществен­но зверь ночной; днем он больше лежит в норе, но ныне стали за­мечать и таких, которые бодрствуют и жируют днем, эти послед­ние и носят название «дневников». У первых - «ночников» в од­ной и той же местности шерсть всегда темнее, и потому они боль­ше ценятся и преследуются промышленниками. Зато добывание «дневника» сопряжено с большими затруднениями, потому что «ночник» скорее выслеживается, тогда как «дневник», бегая днем, нередко уходит от собаки и не залезает в норы, из которых раз­личными способами добываются «ночники». Соболь больше бега­ет на земле и тут ест свою добычу, чем и отличается от сородной ему куницы, держащейся больше на деревьях.

Соболь весьма чувствителен к переменам погоды: так, заслыша пургу, он уже накануне забивается в свое гайно, в котором и лежит, выжидая ведра. Вообще в дождь, снег, сильный ветер и большие морозы он никуда не выходит; даже ручной соболь пе­ред ненастьем делается скучным и сонливым.

В самые жестокие морозы, как это бывает в рождество и кре­щение, соболь сидит в своем гайне иногда по нескольку дней сря­ду, питается запасенными белками, бурундуками, ронжами, кед­ровками и выходит только для испражнения; как зверь крайне чистоплотный, он и гадит в одном избранном месте.

Соболь настолько могуч, боек и ловок, что ловит на лежке зайцев и справляется с ними, перегрызая несчастным затылок, но пожирает всегда с грудных мышц. Он ужасно любит рябину, бруснику, землянику, и где эти ягоды растут в изобилии, то со­боль так заедается ими, что сильно жиреет; отчего шерсть на нем редеет и мех теряет свою ценность.

Перед началом гоньбы соболь оставляет свою зимнюю квар­тиру и отправляется в поход, нередко за несколько десятков верст, отыскивать себе подружку, но по окончании течки, из­нуренный и нередко пощипанный товарищами, холодно рас­стается с супругой и старается вознаградить потерянные силы хорошим аппетитом, жадно преследуя слабейших животных. Помятая самка нежностями супруга, в свою очередь, охотно удаляется от него и приискивает себе самые глухие места тай­ги, делает спокойное гайно и приготовляется к помету молодых, что и бывает в апреле или начале мая, так что беременность ее продолжается, надо полагать, не менее 9 недель. Соболята живут при матери до осени и редко до начала новой течки.

Молодые соболята скоро ручнеют, привыкают к хозяину и даже переносят сообщество других животных, особено если их хорошо кормят. Есть факты, доказывающие, что соболи могут при разумном уходе плодиться и в неволе.

В Забайкалье были примеры, что изредка добывали соболей там, где их прежде никогда не находили. Это обстоятельство здешние промышленники объясняют так.

Соболь чрезвычайно смел и отваживается нападать на боль­ших птиц, как-то: на косачей и даже глухарей, когда они спят, зарывшись в снегу. При малейшей оплошности соболя глухой тетерев быстро поднимается с ним кверху; соболь, крепко вце­пившись в глухаря, поднятый на значительную высоту, боится упасть на землю, стараясь уже только как-нибудь держаться на птице, которая, в свою очередь, с испугу летит с неприяте­лем куда глаза глядят и на сколько хватит сил. Наконец глу­харь, перенесшись через несколько хребтов, а быть может, и десятков верст, от изнеможения где-нибудь падает и таким об­разом переносит на себе соболя из одного места в другое. Это объяснение весьма правдоподобно; зная отважность соболя и силу глухаря, сомневаться не должно. Да и, вероятно, были этому очевидцы или другие обстоятельства, фактически дока­зывающие это явление, ибо нельзя думать, чтобы простолюди­ны без основания могли придумать такую остроумную гипоте­зу. Ведь были же очевидцы, как ласка, зверек несравненно мень­ше соболя, отваживался нападать на косачей и поднимался с ними в воздух, а потом, умертвив их, падал в ними вместе на землю (см. «Записки ружейного охотника Оренбургской губ.». Москва, 1852 г., стр. 347).

Шкурка с соболя снимается чулком. Здесь лапки от собо­линых (лисьих и рысьих) шкурок отрезаются и продаются от­дельно; из них собираются превосходные теплые шапки; кроме того, они идут на опушки к разной теплой одежде. Мездра у соболя очень крепка к носке, а равно и шерсть не скоро выти­рается. Соболиные шкурки выделываются очень трудно, нужна опытность в этом деле и особое искусство. Главное дело - что­бы не скатать шерсти и не сбить оси, потому что шерсть собо­ля или, лучше сказать, пух с мягким волосом чрезвычайно неж­ны, и неумеющий скорняк тотчас испортит шкурки, которые после ничем не поправишь.

Мясо соболя в пищу не употребляется. Соболя с длинною пушистою шерстью здесь обыкновенно называют пышным со­болем, а с маленькою и менее пушистою - невыходным. Скуп­щики пушнины обыкновенно связывают по 40 соболиных шку­рок в один пучок, что и называется сорочком (сорочёк) или сороковиком. Эти сороковики собираются по партиям, то есть со­боли сортируются - лучшие к лучшим, средние к средним, а низкий сорт (партия) к низким. Самая же сортировка собо­лей заключается в их доброкачественности шерсти, то есть в черноте и пышности соболей. Сорочками их отправляют уже на ярмарки и различают цену по партиям, согласно подбору. Со­боли поштучно, на выбор из партии, продаются дороже, чем бы они пришлись при покупке с валу всей партии, ибо как ни хорош подбор по партиям, но все же соболь соболю разница в одной и той же партии. Чтобы купить соболей, например, на воротник и подобрать их друг к другу хорошо, нужны своего рода практика, опытность и знания этого дела. Я посоветую только людям, не знающим в этом толку, обращаться к знато­кам, а если и выбирать соболей самим, то отнюдь не при ис­кусственном освещении вечером, а днем. В противном случае можно жестоко ошибиться. Я говорю это потому, что испы­тал на себе последствия того, что не послушал людей более опытных в этом деле, чем я. Хорошие хозяева держат со­больи меха обыкновенно в темном месте и отнюдь не на солн­це, для того чтобы они не отцветали, то есть не теряли чер­ноту шерсти. Действительно, солнечные лучи имеют влияние на собольи меха. Поэтому и говорят что те соболи, которые во­дятся в хребтах, в тени, лучше тех, которые живут на более от­крытых местах, например на Амуре. Даже собольи воротники здесь многие нарочно держат в сундуках, завертывая их во что-нибудь черное.

При покупке соболей из первых рук нужно быть осторож­ным и знающим дело, ибо искусные промышленники ловко ды­мят собольи шкурки и делают худых черными.

В южной половине Забайкалья в настоящее время особой охоты за соболями почти нет, а их бьют случайно, на охоте за другими зверями. Промышленник, найдя свежий соболиный след, начинает охоту с того, что делает округу или окидывает след, чтобы хорошенько узнать, где именно находится соболь, и когда убедится, что он в известных пределах, тотчас спускает собаку на след и поспешно идет за ней, глядя во все стороны и прислушиваясь, не лает ли где-нибудь собака, не прыскает ли соболь на собаку или не уркает ли на нее, сидя на дереве. Заслыша то или другое, он тихонько подкрадывается к чарующим его душу звукам, отыскивает зорким глазом притаившегося где-нибудь соболя, скрадывает его в меру выстрела, ставит винтовку на сошки, припадает к ней, словно примерзнет, и, за­таив дыхание, как истукан, выцеливает добычу... Еще мгнове­ние, вспыхнуло на полке, раздался роковой выстрел, и эхо еще не успело раскатиться по высоким горам глухой тайги, как уже соболь, как подкошенная былинка, сраженный пулей, мед­ленно, считая сучки, полетит с дерева... Но легко сказка ска­зывается, да не скоро дело делается. Я здесь привел счастли­вый случай соболиной охоты, но менее счастливых бывает боль­ше: то соболя потеряет собака, то охотник не подоспеет вовре­мя и соболь скроется верхним следом, по деревьям, то он зале­зет в дупло, а у охотника не случится с собой топора срубить де­рево; наконец, чаще всего бывает, что соболь залезет в щели между большими камнями и плитами, так что его нельзя выгнать. Словом, много случается таких обстоятельств, которых нель­зя  предвидеть  охотнику,  и  охота,   счастливо   начатая,   кон­чается безуспешно. Часто охотник, найдя соболя, живет по не­скольку суток в лесу около того места, каждый день гоняется за хитрым зверьком и все-таки не может убить его. Иногда же не пройдет и четверти часа, как промышленник выследит соболя, загонит его на дерево и убьет. Недаром говорят здеш­ние промышленники, что «как к фарту, так соболя даст бог ни с чего, а уж как запоперечит кривая, так хоть ты убейся, а со­боля не добудешь!..»

На соболиную охоту лучше ходить двум и трем охотникам вместе, тогда скорее можно отыскать и убить соболя, нежели одному. Многие зверовщики так и делают; найдя соболиный след, они начинают охоту с разных мест, и тогда испуганный соболь, бросившись от одного охотника, попадает на другого или на третьего.

Но не все думают одинаково, злодейка зависть нередко овла­девает охотником, и он, надеясь на авось или на счастливый случай, нарочно таится от товарищей, чтобы одному воспользо­ваться дорогою шкуркою соболя, отправляется за ним один и поэтому чаще теряет, чем выигрывает.

В тех местах, где соболей много, промышленники, отправ­ляясь на промысел, берут с собою сети, то есть тенёта, для то­го, что если соболь успеет уйти от собак и заскочит в пустоты между камнями, то промышленники около того места разбивают эти сети, так что соболь, выскочив из своего убежища, попадает в них и запутывается. Попавшего соболя нужно тотчас убить, иначе он при малейшей проволочке времени перегрызет ячеи сети и уйдет. В южном Забайкалье с тенетами совершенно не знакомы, и я, не видя этой охоты, не знаю подробностей дела и потому говорю о ней коротко. Многие здешние промышленни­ки из инородцев (орочон) утверждают, что соболи изредка по­падают в беличьи плашки, которыми они так искусно ловят белок, чему вполне можно поверить, потому что на Амуре со­болей редко бьют из винтовок, а ловят их преимущественно в плашки. Чтобы удостовериться в этом, стоит только посмот­реть шкурки амурских соболей: на редкой из них найдете сквоз­ную круглую дыру, которая служит верным признаком, что со­боль был убит пулей; напротив, по большей части они целы, что доказывает поимку соболей ловушками. Я не знаком с этой ловлей в такой степени, чтобы мог передать читателю устройст­во ловушки и способ ловления, а потому ограничусь только вы­шеописанным.

Мне рассказывал один старичок промышленник, что он однаж­ды в белковье, уже поздно вечером, возвращался с промыс­ла на табор (место стоянки в лесу), слышал уже голоса то­варищей и хотел прострелить свою винтовку, чтобы утром промыть ствол, как вдруг собака его бросилась в сторону, не­много прогнала и стала лаять, подняв голову кверху. Он под­бежал к ней с винтовкой и слышит, что на дереве уркает, как надо было полагать, соболь. Он тотчас наломал сучков, набрал валежнику, высек и разложил огонь и тогда только при свете его увидал на ветке, близ самого ствола дерева, притаившего­ся соболя, который боязливо заглядывал вниз на лающую со­баку и, по-видимому, готовился спрыгнуть с дерева... Товари­щи старика, слыша знакомый лай собаки и видя разложенный огонь, кричали старику «во всю глотку», звали к себе, посыла­ли ругательства и разные остроты на его счет, ибо они были уверены, что старик, не дойдя несколько десятков сажен до та­бора, заблудился, вздумал ночевать и потому разложил огонь...

Но старик, слыша эти послания, переносил их терпеливо и делал свое дело не торопясь; он зашел с противоположной к огню стороны, бросил винтовку на сошки, «пришурупился», как он выразился, т. е. прицелился, выстрелил и убил нечаянную дорогую находку, а потом, придя на табор, в свою очередь, по­ругал товарищей и удивил своей добычей... Желал бы я сам, а также и другим охотникам, так счастливо простреливать свои ружья!..

Приведенный мною ниже сего случай показывает, как на­до быть внимательным во время охоты не к одному привлека­ющему вас промыслу, но и ко всякому постороннему шороху, особливо в тех местах, где можно надеяться встретить и доро­гую добычу.

Однажды ходил я с дробовиком за рябчиками около реч­ки Гальджиргуйский-Урюм (в окрестностях Горбиченского ка­раула), в страшной глухой тайге. Уже смеркалось. Собака моя убежала за козулей, и я не мог ее дождаться. Как вдруг я уви­дел мельком сбоку, что кто-то скачет по деревьям; я подумал, что это белка, и потому не обратил никакого внимания; к тому же я подкрадывался тогда к перелетевшему неподалеку на де­рево рябчику. После выстрела по рябчику я пошел отыскивать показавшуюся мне белку и - о боже! - рассмотрел на снегу вблизи от того места, где упал рябчик, свежие соболиные сле­ды! Я бросился искать соболя, проходил до вечера, конечно, не нашел и едва-едва, уже впотьмах, с трудом отыскал свою ло­шадь... Не могу и теперь вспомнить без содрогания и досады те проклятые минуты. Что же делать, сам виноват! И до сих пор пеняю на себя, а прошлого все-таки не воротишь!..

Позволю себя здесь сделать небольшую выписку из статьи г. Пржевальского «Уссурийский край», помещенной в «Вестни­ке Европы» за июнь месяц 1870 года, в которой он между про­чим коротенько говорит об охоте на соболей. Сведений о соболе так мало, что с удовольствием пользуешься всякой заметкой. Вот что говорит г. Пржевальский.

«Лишь только замерзнет Уссури* и земля покроется снегом, годьды оставляют свои семейства и, снарядившись как следует, отправляются в горы, лежащие между правым берегом Уссу­ри и Японским морем, преимущественно в верховьях рек Бикина, Има и его притока Вака. Многие из них (даже большая часть) для того, чтобы не терять времени и начать охоту с пер­вым снегом, идут на место ловли еще ранее замерзания воды и поднимаются в верховья названных рек на лодках; те же, кото­рым идти поближе, отправляются уже зимою. Для этой цели они снаряжают особенные легкие и узкие сани, называемые норты, кладут на них провизию и все необходимое и тащат эти норты собаками, которые служат для охоты.

Обыкновенно, добравшись до места промысла, каждая партия разделяется на несколько частей, которые расходятся по различным падям и избирают их местом своей охоты. Преж­де всего устраивается шалаш, в котором складывается прови­зия и который служит для ночевок.

К этому шалашу каждая отдельная партия собирается вся­кий вечер, между тем как днем все ходят особо или только вдвоем.

При этом гольды никогда не забывают взять с собою сво­их богов, или бурхАнов, которые представляют изображение че­ловека китайского типа, сильно размалеванного краскою, на бумаге или на дереве. Устроив шалаш, каждая партия вешает тут же на дереве и своего бурхана. Отправляясь на промысел, гольды молятся ему, прося хорошего лова, и в случае действи­тельной удачи, т. е. поймав хорошего соболя, убив кабана или изюбра, опять приносят своему бурхану благодарственные моления, причем брызгают на него водою, мажут салом или вареным просом и вообще стараются всяким образом выразить свою признательность.

С начала зимы, т. е. в течение ноября и декабря, когда снег еще мал, охота производится с собаками, которые отыски­вают соболя и, взогнав его на дерево, начинают лаять до тех пор, пока не придет промышленник. По большей части соболь, взбежав на дерево, начинает перепрыгивать с одного места на другое чрезвычайно быстро, но хорошая собака никогда не по­теряет зверька из виду и, следуя за ним с лаем, всегда ука­жет охотнику дерево, на котором наконец он засел.

Случается, что иной соболь пускается на уход по земле и залезает в дупло дерева, в нору или под камни. В первом слу­чае обыкновенно дерево срубается, во втором - копают нору, если только это позволяет грунт земли, наконец, в третьем - выкуривают зверька дымом. Охотясь за соболями, гольды бьют и других зверей, если только они попадаются. Весьма большою помехою для всех этих охот служат тигры, которых довольно много на Уссури и которые часто ловят охотничьих собак, а иногда приходят и к самым шалашам спящих промышлен­ников.

Гольды страшно боятся тигров и даже боготворят. Завидев тигра, хотя издали, гольд бросается на колени и молит о поща­де; мало того, они поклоняются даже следу тигра, думая этим умилостивить своего свирепого бога.

Впрочем, с тех пор, как на Уссури поселились русские и начали почти каждый год бить тигров, многие гольды, видимо, сомневаются во всемогуществе этого божества и уже менее раболепствуют перед ним. Некоторые даже совсем перестали поклоняться тигровым следам, хотя все еще не отваживаются прямо охотиться за страшным зверем. Здесь кстати заметить, что гольды охотно заменяют свои прежние фитильные ружья нашими сибирскими винтовками, которые хотя по виду не стоят и двух копеек, но в искусных руках здешних охотников без про­маха бьют всякого зверя, и большого и малого.

Когда выпадут большие снега и охота с собаками сделает­ся крайне затруднительною, тогда гольды промышляют соболей иным способом. Нужно заметить, что в это время, т. е. в янва­ре, у соболей начинается течка, и каждый из них, напав на след другого, тотчас же пускается по этому следу, думая найти самку. Другой, третий делают то же самое, так что на­конец протаптывается тропа, по которой уже непременно идут все случайно напавшие на нее соболи. На таких тропах гольды настораживают особенные луки, устроенные таким манером, что когда соболь заденет за привод, то стрела бьет сверху вниз и пробивает его насквозь. Такой способ охоты гораздо добычли­вее и не требует особенных трудов от охотника, который толь­ко однажды в сутки обходит и осматривает свои снаряды, а осталь­ное время сидит или спит в своем шалаше.

Кроме того, есть еще способ добывания соболей, который также употребляется с успехом. Этот способ основан на при­вычке соболя бегать непременно по всем встречным колодам. Не знаю, чем объяснить такую привычку, но я сам, видевши не одну сотню соболиных следов в хвойных лесах, покрывающих главный кряж Сихотэ-Алиня, всегда замечал то же самое: со­боль непременно влезет и пробежит по верху каждой встреч­ной колоды.

Зная такое его обыкновение, в тех местах, где много собо­линых следов, устраивают на колодах особенные проходные загородки, в которых настораживают бревна и иногда даже кладут какую-нибудь приманку: кусочек рыбы или мяса. Со­боль, взбежав на колоду и схватив приманку или просто про­бегая сквозь загородь, трогает за привод бревно, которое падает и давит зверька. Такой снаряд употребляется всеми инородца­ми на Уссури и нашими казаками, у которых называется слоп­цом. Подобные слопцы употребляются также для ловли енотов и зайцев.

Между всеми соболиными промышленниками, как ино­родцами, так и русскими, развита чрезвычайная честность относительно добычи, охоты, запасов и т. п. Часто случается, что промышленник набредет на чужой шалаш, в котором ни­кого нет, но где лежит вся провизия и добытые соболи, однако он никогда ничего не украдет. Только по существующему обы­чаю он может сварить себе обед и поесть сколько хочет, но ничего не смеет брать в дорогу. Примеров воровства никогда не бывает, и я, несколько раз расспрашивая об этом у каза­ков и гольдов, всегда получал один ответ, что если бы случайно набредший на чужой шалаш промышленник украл из него что-нибудь, то хозяин украденной вещи непременно нашел бы его по следу и убил из винтовки. Вероятно, такая острастка сильно действует даже и на тех из охотников, которые при случае не прочь стянуть чужое.

С соболиного промысла гольды возвращаются в конце зимы, т. е. в феврале и марте; другие же остаются в лесах до вскрытия рек и выезжают уже на лодках. Число соболей, добываемых каждым охотником, неодинаково из года в год и изменяется от 7 до 15, даже до 20 штук. Это зависит от боль­шего или меньшего счастья, главным же образом от количества соболей, которых в один год бывает много, в другой на тех же самых местах - мало.

Подобное явление происходит оттого, что соболи, так же как белки, хорьки, а в Уссурийском крае даже кабаны и ди­кие козы, предпринимают периодические переселения из одной местности в другую. Эти переселения обусловливаются различ­ными физическими причинами. Так, например, когда снег ляжет на замерзшую землю, следовательно, кабанам неудобно копать­ся, они тотчас же перекочевывают на другие, более удобные места. Точно так же урожай кедровых орехов в данном месте привлекает туда множество белок, за которыми следует и со­боль, их главный истребитель.

Всех добытых соболей гольды отдают китайцам за порох, свинец, просо, табак, соль и другие продукты, которые они за­бирают наперед, в долг, и за это обязываются доставлять весь свой улов. Заплатив за прежде взятое, гольд снова забирает у китайца, опять несет ему на будущий год всех добытых тяж­ким трудом соболей и, таким образом, никогда не освобож­дается от кабалы. Эта кабала так велика, что гольд не смеет никому продать своих соболей, даже за цену, гораздо большую, и обязан всех их доставить своему заимодавцу - китайцу, который назначает цену по собственному усмотрению. Я ду­маю, что каждый соболь обходится китайцу гораздо менее рубля.

Этих соболей китайцы, в свою очередь, отдают русским купцам, большею частью за товар, взятый в долг, или свозят на продажу в устье Уссури в село Хабаровку*, где летом, в июне и июле, скопляется до двадцати тысяч соболиных шкурок. Средняя цена соболя бывает здесь в это время 6-8 рублей за штуку.

Мех уссурийского соболя незавидный, по большей части короткопушистый и светлого цвета, так что далеко уступает в ценности меху соболей амурских, особенно добываемых в Ма­лом Хингане и на низовьях Амура.

Соболиным промыслом занимаются и наши казаки, но только в размерах, несравненно меньших, чем гольды.

Русские охотятся на этих зверьков только с собаками и уходят из станиц в горы по первому снегу недели на две, на три или уже много на месяц».