Хорек

Хищный зверек, которого здесь сибиряки называют хорьком, в строгом смысле слова не есть хорек по научному определению и не может быть представителем многочисленного рода хорьков. Словом, здешний хорек мало похож на того зверька, которого на­туралисты называют хорем (М. putorius); здешний хорек есть лишь вид хорьков, водится только в Сибири и известен в науке под названием колонка или красика (М. sibirica). Собственно же хорек, или хорь, водящийся в здешнем крае, носит в За­байкалье другое название, русское и туземное; именно он здесь известен как хорек-черногруд или просто черногруд, а по-тузем­ному - курнА.

Я, как принадлежащий к числу здешних охотников, как ма­рающий заметки страстного охотника Восточной Сибири и как человек совершенно осибирячившийся, который уже говорит, пи­шет и проч. по-сибирски, отступлю от научных названий и описы­ваемых зверей перекрещу по-сибирски. Сначала я займусь за­мечаниями о здешнем хорьке, или колонке, а потом поговорю и о хорьке-черногруде, или курне, в отдельной статье.

В Забайкалье хорьков различают два рода; различие это ос­новывается только на величине зверька; именно большие называ­ются хорьками, а меньший род - солонгОями. Из них первые, то есть настоящие колонки, более известны, чем последние, по­тому что первые имеют довольно большое значение в торгов­ле, а вторые - никакого.

Здешний настоящий хорек (колонок) несколько меньше обыкновенного европейского хоря, отличается от него образом жизни, отчасти нравом, видом или фигурою и цветом шерсти. Наш хорек несколько больше белки и подходит величиною к средне­му соболю; он имеет фигуру горностая - длинное тонкое тело на коротких ногах, снабженных весьма острыми короткими ког­тями. Маленькая округленная его головка оканчивается доволь­но острою мордочкою с весьма острыми, крепкими зубами и длинными черными усами; уши маленькие, стоячие; хвост длин­ный, пушистый. Маленькие черные его глазки чрезвычайно живы и при первом взгляде на животное напоминают о его кровожад­ности. Шерсть на здешнем хорьке желтоватая, с красноватым оттенком, довольно пушистая и мягкая, но коротенькая, с лосня­щейся остью. Шкурки хорьков прескверно пахнут, и, когда их снимают с пойманных зверьков, от них отделяется несносный удушливый запах (просто - вонь), вероятно хорошо известный охотникам-промышленникам и незнакомый высокому болотному охотнику с нежным обонянием.

Недаром некоторые называют хорька вонючим зверем. Дол­гое время это зловоние было одной из главных причин неупотре­бительности и малоценности хорьковых мехов, но в последнее время красота, добротность и легкость этих мехов заставили пренебречь зловонием и хорьки обратили на себя внимание. Здешние хорьки (колонки) охотно берутся сборщиками пушни­ны из первых рук по 80 коп., даже по рублю серебром за штуку и отправляются в большом количестве в Кяхту. Там эти хорь­ковые шкурки подкрашиваются в бурый цвет и продаются или обмениваются китайцам за низкий сорт собольих. Тонкое тело хорька способно до того растягиваться и изгибаться, что зверек этот может пролезать в небольшие узкие норы других мелких зверьков, чтобы задушить их обитателей, или же залезать сквозь узкие щели и небольшие отверстия в амбары, клети сельских домов, в птичники и прочие угодья, чтобы полакомиться све­жиной. Передние ноги хорька несколько короче задних, почему он прыгает как-то сгорбившись и фигурой своей в это время напоминает скорее какую-нибудь пресмыкающуюся гадину, чем четвероногое животное. Хорек никогда не ходит шагом и не бе­гает, он всегда прыгает, скачет, становясь обеими лапами вместе, отчего след его издали может показаться лисьим нарыском, когда лиса спокойно идет шагом, но рассмотрев хорошенько, нахо­дишь большое сходство с куньим следом. Обыкновенно прыжки хорька бывают около двух четвертей, а если он чем-нибудь испу­ган, то скачки его достигают пяти четвертей и более.

Хорек смел, кровожаден и злобен до невероятности; в край­ности он не только огрызается, жестоко кусается, но даже сам бросается на собаку. Огрызание его сопровождается звуками, похожими на щекотание сороки, но в спокойном состоянии голос его похож на какое-то хриплое шипение или посвистывание. Сибиряки говорят, что хорек чиркает. Хорьки-колонки водятся здесь во множестве; особенно же их много держится по реке Енисею. Они живут и в лесах, и в степях в норах, которые де­лают всюду, где придется: под пнями, корнями дерев, под кар­чами, валежинами, камнями, плитами и т. п. Они не боятся селиться около жилых мест, даже ищут этого случая и помещают­ся иногда в старых деревенских постройках, даже под самыми жилыми зданиями, чтобы удобнее пользоваться дворовыми птицами, которых они искусно ловят и таскают во рту в свои темные жилища. Хорек, забравшись в курятник или в голубят­ню, обыкновенно душит несколько кур или голубей и никогда не довольствуется одною жертвою. Он большею частью проку­сывает шею у своей добычи, высасывает кровь, оставляет ее, кидается на другую, потом на третью и таким образом умерщвляет иногда до десяти птиц. В таком случае мясо их остается не­тронутым, но у многих головы бывают совсем отъедены и куда-то унесены или же у некоторых головы бывают вскрыты и мозг съеден. Если хорек, забравшись в курятник, задавит только одну или две птицы, что редко случается, то непременно отъ­едает их головы и уносит. Но замечено, что все эти неистовые проказы он делает только тогда, когда отверстие, чрез ко­торое он попал в птичник, так мало, что он не может чрез него утащить хотя одну жертву. Если же оно велико и выбор не­значителен в количестве птиц, что обыкновенно и случается в нашем крае (ибо несколько куриц к ночи садятся на нашести или на седала где-либо на дворе, около избы, под худыми, едва покры­тыми сараями или просто поветями, так что доступ хорьку к ним очень удобен и прост), то хорек задавит несколько птиц и, напившись их теплой крови или наевшись мозгу, обыкновенно уносит еще с собой одну из своих жертв и тем иногда открывает хозяину свое убежище, потому что хорек, не имея силы нести в зубах курицу, тащит ее по полу, отчего перья вылезают из птицы и означают путь вора.

Зимою хорьки живут больше парочками, самец с самкой, и в самое холодное время года, в декабре и январе, они, как то на­до полагать, лежат безвыходно в норе и находятся в спячке. Я не выдаю за истину последнего обстоятельства, но удостове­ряю только, что ни хорьков, ни их следов не было видно в про­должение двух или полутора месяцев зимою. Некоторые здешние промышленники уверяли меня, что им случалось находить хорь­ков в это самое время в норах в полусонном состоянии.

Время супружеских отношений, гоньба, или течка, хорьков, бывает обыкновенно в феврале месяце на открытом воздухе. За самкой иногда бегает несколько самцов, которые часто ссорятся между собою и нередко совершают неистовые побоища, сопро­вождаемые резким чириканьем или щекотаньем. Самец с самкою во время совокупления вяжутся как собаки и, связавшись вместе, не скоро разъединяются. Один достоверный промышленник, между прочим, говорил мне, что эта связь сладострастных супру­гов продолжается иногда по целым суткам. Охотник этот на моей памяти переловил и перестрелял не одну сотню хорьков, был всегда справедлив в других своих рассказах и при неодно­кратных повторениях совершенно верен, почему я верю ему и передаю это на усмотрение читателя. Мне однажды на охоте (зимою) случилось видеть совокупление хорьков днем, под большим упавшим деревом; слыша об них по этому поводу ин­тересные вещи, я хотел пожертвовать расчетами промышленника и удовлетворить любопытству наблюдателя, но когда я по неосто­рожности своей испугал их, то самец быстро соскочил с самки и побежал с нею рядом, как говорят ухо в ухо; я, перестав быть свидетелем, поспешно выстрелил в них дробью и убил обоих. К удивлению моему, я нашел их связавшимися вместе так крепко, что нужно было употребить значительное усилие, чтобы растащить их порознь. Не знаю только, так ли прочно бы­вает совокупление тогда, когда им никто не мешает, потому что в приведенном мною случае можно думать, что при смерти самки в детородном ее члене могли сделаться судороги, силою которых и захватило так крепко детородный уд самца. Надо заметить еще, что уд самца был на конце загнут, как крючок, и тверд, как кость!.. Все это я видел своими глазами и передаю как факт. Простолю­дины утверждают, что будто уд самца действительно костяной с суставом посредине, в котором он трудно сгибается.

Самка хорька несколько меньше самца и относительно про­мысла гораздо хитрее его. Хорьки между мелкими зверьками наименее плодовиты; в этом отношении они резко отличаются от крыс, зайцев, белок и проч. Но похотливость самки чрезвы­чайно велика.. По уверению многих охотников, хорьки-самки в урочное время гоньбы, не имея при себе самцов, приходили в исступление, почти не ели и пропадали, тогда как до этого времени жили без особого соболезнования о потере свободы и ели всякую пищу без разбору. Самка в один помет приносит обыкно­венно двух, трех и редко четырех молодых, которые родятся сле­пыми и голыми, как мыши. Как надо полагать, самка носит около 8 или 9 недель, потому что в конце апреля и в начале мая нахо­дят уже молодых. Молодые слепыми бывают очень долго, так что говорят, будто бы они проглядывают дней через тридцать!..

Мать перед разрешением своим от бремени натаскивает в гнездо всякую всячину, как-то: шерсть, перья, листья, мох, шуб­ные лоскутья и проч., чтобы сделать спокойное и мягкое логово детям, а главное, теплое, потому что раннею весною во время от­лучки матери им, голым сиротам, трудно перенести жестокость сибирских утренников. Самка в первый период возраста моло­дых кормит их молоком, а потом, когда они подрастут, приносит им разную пищу, в особенности мышей и мелких птичек. Во все время, то есть с начала беременности самки и до возраста детей, самец живет отдельно от матери в особой норе и не принимает участия в выкармливании молодых. Надо полагать, что хорьки гонятся два раза в год, потому что после сенокоса находят снова молодых, как удостоверяют здешние промышленники, но мне этих летних пометов находить не случалось. Судя же по огром­ному количеству добываемых хорьков ежегодно и по быстрому их размножению, можно этому верить. Самка в гнезде с деть­ми чрезвычайно зла, смела и злобна до того, что сама бросается с остервенением на подбежавшую к гнезду своему собаку, а за воткнутые железные вещи в гнездо, как, например, нож, конец топора, хватается зубами, щекочет при этом, как сорока, и с не­истовой злобой гложет их лезвие.

Хорек питается разною пищею и в выборе ее неразборчив; он ест все, что только в состоянии переварить его неразборчивый желудок, как-то: мышей, крыс, пищух, мелких птичек, мелкую степную и лесную дичь, которую он искусно ловит на ночевках и в гнездах, выпивает яйца. Случается также, что он на логовищах давит больших зайцев и сперва высасывает у них кровь, а потом уже ест и мясо. Целого зайца ему достаточно надолго. Надо за­метить, что он шкурки не ест, как волк или лисица, а сдирает ее прочь. Он ест также рыбу, лягушек, улиток, змей, ящериц, даже ягоды. На промысел выходит днем и ночью. Хорек любит побегать, пожировать тотчас после выпавшей порошки по мягкому, пушис­тому снегу, но после сильной густой пороши, особенно мокрой, он сидит больше в норе и выходит только в случае крайности для при­искания пищи. Мелкие птички и лягушки, по-видимому, состав­ляют его лакомство, а ядовитых змей он нисколько не боится и настойчиво их преследует. Хорек превосходно плавает и про­ворно ныряет при ловле лягушек и мелкой рыбешки. Он охотно бродит по камышам и молодым уткам наносит страшное опусто­шение. Я сам несколько раз видал его на этой охоте. Хорек об­ладает удивительным искусством скрадывать свою добычу и де­лать верные прыжки. Одолеваемый сильным врагом, он пользует­ся своей способностью испускать зловоние и тем нередко отбоя­ривается от своих неприятелей. Живучесть хорька невероятна - рассказывают изумительные факты этого сорта.

Довольно ценная шкурка хорька заставила хитрого сибиряка придумать различного устройства ловушки для поимки этого зверь­ка во избежание потери времени, траты свинца и пороху, которые неизбежны при стрельбе хорьков из винтовок. Но прежде, чем я опишу эти ловушки и способы ловить ими хорьков, скажу напе­ред о добывании хорьков ружьем. Я всегда предпочитал эту охо­ту на всякого зверя какой бы то ни было ловле посредством раз­нообразных снарядов, которой здесь иногда занимаются не толь­ко ребятишки, старики, но даже и женщины!.. Всякая ловля ме­нее горячит и волнует охотника, чем ружейная охота. Я уверен, что с этим не согласится ни один истый псовый охотник. И спра­ведливо: о вкусах не спорят! Я никогда не был псовым охотником, не могу точно судить об охоте этого рода, но я был знаком со мно­гими псовыми охотниками, которые в свою очередь были страст­ными ружейными охотниками и хорошими стрелками и всегда предпочитали ружье гончей или борзой собаке. При ружейной охоте за хорьками необходима хорошая собака, которая бы горя­чо и проворно искала и, завидев хорька, тотчас бы бросалась за ним. Тогда хорек, видя беду и не имея возможности убежать от легкой собаки, обыкновенно немедля заскакивает на кусты, вы­сокие валежины, карчи, деревья и проч.; само собою разумеется, что собака не должна спускать хорька на землю, а держать его на высоте и громким лаем звать на помощь охотника, которому, под­бежав в меру выстрела, остается только увидеть притаившегося хорька, прицелиться и убить. Кажется, вещь очень простая, не мудреная - имей только хорошую собаку да умей стрелять без промаха, вот и все! Но на деле выходит иначе, практика труднее теории; надо много опытности и навыка в этой охоте, чтобы успеш­но стрелять хорьков. Часто случается, что хорек, заметив охот­ника или собаку, так хитро куда-нибудь запрячется, что надо быть сибирским промышленником, чтобы отыскать его. Этого мало, хорек, как-нибудь увернувшись от собаки, часто заскакива­ет нарочно на пни, валежины и проч. и там притаится так, что собака, потеряв его из глаз, стремглав бежит его следом и про­бегает мимо хорька, который, заметя ошибку собаки, тотчас спры­гивает на землю и бежит в обратную сторону, а там снова успеет хитро спрятаться или добраться до своей норы. Но мало и это­го - хорек, так же как и соболь, скачет в снег и бежит под ним нередко до десяти и более сажен. Вот почему охотник, увидав хорька, должен строго следить за его бегом и при малейшем про­махе собаки снова не спускать его с глаз, а при удобном случае застрелить или не дать ему возможности спрятаться. Хорьки от собак легко, проворно и без боязни взбираются на довольно вы­сокие деревья и прячутся в их мохнатых, напудренных густым инеем ветвях, но спускаться с них на землю боятся. Почему, имея под рукой собак, стоит только посильнее стукнуть в дерево, хотя обухом топора, и хорек непременно упадет на пол.

Самка хорька хитрее самца, и потому добыть ее труднее, она менее доверчива и не так злобна; пойманная собакою, она защи­щается с меньшею отвагою, зато умнее в своих хитрых продел­ках и чаще обманывает промышленника и собаку. Нередко она бегает сзади собаки, как лисица, ее же следом, или скачет в глубо­кий снег и идет под ним по земле, как соболь. Однажды мне слу­чилось видеть, как хорек, преследуемый собакою, заскочил на кляпину (кривое дерево) и притаился за сучком: собака, заметив свою ошибку, несколько раз ворочалась, не один раз пробегала мимо этого дерева, но хорька не замечала; она приходила в от­чаяние, бегала, суетилась, визжала, останавливалась, не зашарчит ли где-нибудь хорек, не заурчит ли или не защекочет ли по-сорочьему, но хорек сидел тихо, не шевелясь и не спуская глаз с собаки. Такое тревожное состояние того и другого продолжалось по крайней мере минут пять. В это время я успел подкрасться в меру выстрела и убил хорька из винтовки, и он, как овсяный сноп с хлебной клади, упал на снег. Танкред мой (так звали мою соба­ку), увидав убитого хорька, тотчас схватил его за загривок, как говорят простолюдины, и долго тряс в зубах, чего он прежде и после никогда не делал. Вероятно, он мстил ему за свой промах!

Здешние промышленники нарочно приучают своих собак к хорьковой охоте, ибо не все белковые собаки идут за хорьком, вероятно потому, что беличье мясо собаки едят с большим аппетитом, а хорьковое нет. Но та собака, которая идет за хорьком, не­пременно пойдет и за белкой.

Самый лучший промысел за хорьками - с половины октября до половины ноября и редко до первых чисел декабря, то есть с того времени, как упадет снег, установится санная дорога, и до начала больших морозов, а потом в феврале месяце, во время их течки, до начала дружной весны. Понятно, что летом хорьков не добывают, ибо летняя их шкурка негодна к употреблению как пушнина. Здешние промышленники обыкновенно ездят за хорь­ками верхом, с собаками, отыскивают их свежие следы, спуска­ют на них собак, которые и находят хорьков, давят их сами или взгоняют на деревья, пни, валежины, кусты и представляют сво­им хозяевам возможность стрелять их из ружей.

Теперь я скажу, что знаю о том, как добывают хорьков по­средством ловушек различного устройства.

Капканами их здесь не ловят, но употребляют для этого так называемые, плашки, или слопцЫ, кулЕмки и черкАны.

Слопец, или плашка, действительно есть не что иное, как пла­ха, то есть половина бревна, вершков четырех или пяти в отрубе, расколотого посредине. Отрубок такой плахи, в аршин или не­сколько более длиною, гладко вытесанный с плоской стороны, на­кладывается на такую же плаху и пригоняется к ней плотно, плос­костями вместе; потом верхняя плаха с одного конца поднимает­ся на четверть или на полторы от нижней и настораживается по известному всем способу. К сторожку привязывается ивовым или таловым прутиком прикормка, приманка или нажива: рябчик, мышь, а самое лучшее - рыбка вяленая, сушеная или свежая. Задний или лежачий конец верхней плахи имеет продолбленную, продолговатую дыру, сквозь которую проходит колышек, крепко утвержденный в соответствующем конце плахи. Это делается для того, чтобы верхняя плаха не могла соскочить с нижней. Само собою разумеется, что верхняя плаха должна свободно ходить на колышке. Нижнюю плаху хорошо класть на землю, так, чтобы она плоскою стороною лежала в уровень с поверхностью земли или снега, то есть ее нужно немного вкапывать. Плашки эти ста­вятся на хорьковых тропах, около их нор, вообще там, где хорь­ки часто бегают. Зверек, почуя лакомый кусочек, подбежит к ло­вушке, тронет наживу, сторожок соскочит, верхняя плаха упадет и придавит его к нижней. Чтобы хорьки смелее шли к ловушке и скорее находили ее, опытные промышленники употребляют для этого хитрость такого рода: натирают свою обувь, главное подош­вы, шкуркой сушеной ящерицы (которую имеют в запасе), а также натирают ею и самую плашку. Если в такой натертой обуви охот­ник будет ходить по своим поставушкам по различным направ­лениям, то стоит только хорьку попасть на который-нибудь след и услыхать запах ящерицы, как он непременно тем же охотничьим следом прибежит к ловушке. Это секрет, который известен немно­гим здешним промышленникам и который они держат в тайне.

КулЕмка делается так: набивают в землю из колышков круг так плотно, чтобы хорек между ними не мог пролезть, и такой высоты, чтобы он не в состоянии был перескочить через них. Попе­речник этого круга делается не более полуаршина. С одной сторо­ны в ряду колышков оставляют место для ворот шириною не бо­лее двух вершков. В воротцах кладется порожек, а над ним уста­навливается очепок (наклоненная жердочка). Вовнутрь дворика кладут какую-нибудь пОедь (приманку): птичку, рябчика, мышь, а лучше рыбку. Очепок поднимают четверти на полторы от порож­ка, настораживают весьма различными способами, а сверху к нему привязывают тяжесть, но так, чтобы очепок не перевер­нулся ею книзу, и ловушка готова. Хорек, подбежав к ней, услы­ша запах приманы и не найдя другой дыры, кроме ворот, полезет под очепок к пОеди, заденет за сторожок, обыкновенно продетую волосяную симу, которая, в свою очередь, сдернет петлю и уро­нит боевую жердь или очепок, который и придавит хорька к по­рожку.

Этими ловушками в здешнем крае хорьков истребляют мно­жество. Успех ловли зависит от усердия промышленника почаще осматривать свои поставушки, потому что их часто спускают по­левые мыши и хищные птицы, даже пташки, которые нередко са­дятся на продетые сторожевые симки. Хищные птицы надоедают еще тем, что они иногда портят попавшуюся добычу. Неудоб­ство этой ловли заключается только в том, что поставушки зано­сит снегом во время порошек, сильных ветров и метелей, или в пургу, как говорят сибиряки.

Черкан трудно описать, понятно, без чертежа, а потому я по­прошу любознательного читателя взглянуть его фигуру и принад­лежащее к нему описание. Не знаю, составляет ли черкан изобре­тение хитрого сибиряка или он занесен сюда из России. Послед­нее, кажется, вернее, потому что в Оренбургской губернии ловуш­ка эта известна с давних времен и называется самострелом; судя же по здешнему туземному названию, невольно относишь его устройство к остроумию сибиряка. Но что черкан изобретен вос­точными народами, в том, мне кажется, нельзя и сомневаться, главная его часть есть натянутый лук, а этого достаточно для определения...

Деревянные бруски аb длиною около шести четвертей и со­ответствующей толщины внизу и вверху, а сделанных на их кон­цах зарезках крепко связываются вязками bg на расстоянии пяти вершков один от другого. На половине длины брусков прикреп­ляется тугой лук cd длиною аршина в два, который стянут ремен­ной тетивой l; в рамке между брусками ab помещается стрела m, оканчивающаяся лопаточкою h, которая концами своими свобод­но ходит в пазах рамки, сделанных в нижнем ее конце. Стрела m на верхнем своем конце имеет две поперечные зарубки, в которые при настораживании черкана закладывается тетива лука l, в ниж­нюю или в верхнюю, смотря по надобности. Чтобы насторожить черкан, тетива l закладывается в одну из зарубок стрелы m и под­нимается до деревянного или костяного сторожка о, который при­вязан крепким ремешком к верхнему вязку рамки. Коротким кон­цом сторожка о подхватывает тетиву l, а на длинный, заострен­ный и гладкий, конец сторожка надевается нитяная петля n, прикрепленная к стреле т. К петле n на ее средине прикрепляет­ся волосяная или конопляная симка p, которая оканчивается тремя снурочками, прикрепленными к деревянной палочке k.

Черкан можно насторожить чутко и нечутко, как и всякую дру­гую ловушку; в первом случае петля n надевается на самый кон­чик сторожка о, а во втором - несколько подальше. На хорька черкан настораживается весьма чутко, чтобы при малейшем при­косновении до протянутой симки p петля n мгновенно соскакива­ла со сторожка о. Фигура А изображает черкан ненатянутый, а В - настороженный. Черканами здесь ловят лисиц, корсаков, хорьков, хорьков-черногрудов, горностаев и других мелких зверь­ков. Черкан ставится только около лаза норы, и притом тогда, ког­да зверек будет захвачен в норе, потому что хорек или другой ка­кой-нибудь зверек может попасть в черкан, только вылезая из норы.

Самая ловля производится таким образом: промышленник, загнав хорька в нору, сначала осматривает побочные выходы из норы, и если они есть, то забивает их накрепко деревом, камнями и тогда уже ставит черкан над главным лазом. Он вырубает в зем­ле тупицей (худым топором) небольшую канавку такой величи­ны, чтобы нижний вязок черкана bg мог в нее поместиться верх­ней своей кромкой под уровнем пола. Канавка эта вырубается в самом лазе; в нее ставится черкан нижним своим концом и крепко закладывается с боков камнями, чтобы не упал. Потом, когда он будет установлен, тетива закладывается в зарубку стре­лы, натягивается, подхватывается сторожком, на него надевается петля, от нее продевается симка, и палочка к примораживается или притыкается впереди вылазного отверстия S на расстоянии от него вершка на три, так, чтобы хорек, не имея другого вылаза из норы, кроме отверстия S, находясь под стрелой m и дощеч­кой h, тронул бы насторожку и спустил бы лук. После чего лопа­точка h силою тетивы, или, лучше сказать, лука, мгновенно при­жмет зверька к нижнему вязку черкана bg, и делу конец - зверек пойман. Добычливые промышленники имеют по нескольку де­сятков этих ловушек; расставив их в разных местах, они ловят ими хорьков в большом количестве. Ловушки эти они развозят или верхом, или на санях, потому что таскать их на себе пешком неловко и утомительно. Кроме того, хорьки попадают в ушканьи петли (заячьи), бегая по заячьим тропам, и в силья, расставлен­ные на тетеревей и куропаток, потому что хорьки любят посещать расчищенные тока, чтобы полакомиться попавшей дичинкой на счет хозяина. Но случай бывает иногда очень глуп или жесток, и бедный хорек, отправившись на промысел, не разглядев лову­шек, поставленных вовсе не на его голову, случайно попадает в них сам!..

Теперь я скажу что-нибудь и о солонгОе, о котором я уже упо­мянул выше. Солонгой гораздо меньше хорька-колонка, так что он немножко побольше ласки, но фигурой, цветом шерсти и ха­рактером совершенно сходен с колонком: на мордочке, около губ, имеет шерсть рыжевато-красную. Он живет большею частию около селений, даже в амбарах, сараях, под полами жилых стро­ений, и питается преимущественно мышами и крысами. Так что его пребывание в доме, с одной стороны, несколько полезно, но недолго, потому что он, переловив всех мышей, поступает в на­хлебники к хозяину (а что может быть хуже тунеядных нахлеб­ников, да еще с потерянной совестью!..), именно: он начинает давить кур, цыплят, таскать и выпивать яйца и проч. - словом, делается самым бессовестным нахлебником!.. Он еще несносен тем, что от него трудно отделаться и еще труднее уберечь съест­ные припасы, потому что солонгой пролезает сквозь маленькие щели и дыры строений. В таком случае его обыкновенно ловят в поставушки, которые ставятся на мышей и крыс. Солонгои во­дятся в степях и в лесах; по образу жизни они во всем сходны с вышеописанными хорьками. Детей приносят по два и по одному. Вообще их мало в сравнении с колонками. Солонгои чрезвычай­но вонючи, и шкурки их в продажу почти не идут. Особенного промысла за ними нет. Большею частию солонгои попадаются случайно в ловушки, поставленные на хорьков. Здешние промыш­ленники, продавая пушнину гуртом или валом, частенько сдают в куче шкурки солонгоев за хорьковые - до того они сходны меж­ду собою. Вся разница заключается в величине зверьков, но это не беда, промышленники так ловко вытягивают шкурки солонгоев, что, пришив к ним хорьковые хвосты, преизрядно надувают ими и опытных покупателей. Хвосты солонгоев употребляются в Ки­тае на кисти, которыми там пишут, а потому их, кажется, проме­нивают китайцам в Кяхте на товар.

Однажды летом я копошился около своего дорожного таран­таса во дворе. Это было в полдень. Как вдруг я увидал курицу, с тревожным криком и с распущенными крыльями выбежавшую из-под сарая, в котором стоял тарантас, а за нею припрыгивающе­го солонгоя. Курица бросилась под тарантас, солонгой - за нею. Я в это время успел схватить попавшийся мне прут, с криком бро­сился на зверька, чтобы отнять несчастную хохлушку, но дерзкий солонгой, как бы не замечая меня, продолжал гоняться за кури­цей. Второпях я не мог попасть прутом по зверьку, но один раз ударил по курице же и вышиб ей несколько хвостовых перьев. Не знаю, чем бы кончилась эта потешная баталия, если бы на шум и крик не выбежали из кухни люди и мой верный Танкред и не бросились бы на солонгоя. Тогда только зверек бросил нападе­ние и ускочил под сенное крыльцо. Мы окружили его со всех сто­рон, выскочить было некуда. Танкред старался поймать солонгоя, доставая его лапами и зубами сквозь щели в подкрылешнике. Со­лонгой с яростию и злобой бросался на него и оцарапал ему нос. Второпях с кухни принесли большой кухонный нож и им уже сквозь щели едва-едва придавили зверька к земле, а потом заще­мили в кухонные щипцы и вытащили... Солонгой, сдавленный поперек в щипцах еще злобно огрызался и с остервенением хва­тал зубами поднесенные к его рту деревянные и железные вещи...

Не бывши очевидцем, трудно поверить, чтобы солонгой, такой маленький зверек, был так отважен, злобен, сердит и живуч! Шкур­ки хорьков, солонгоев, горностаев и других мелких зверьков сни­маются чулком, выворачиваются и тогда уже сушатся на воль­ном воздухе и в таком виде идут в продажу сборщикам пушнины*.