Зимние гуси

Признаться, мы уже и не чаяли, что сотня-другая патронов, заготовленных впрок для зимней охоты на гусей, будет так быстро востребована. Чаще случается иное.

Теперь, на привале, поглядывая на первых добытых птиц, мы размышляли о переменчивости охотничьей удачи. Как бы поступил среднестатистический охотник, неделей назад совершивший головоломный заезд, подобный тому, какой проделали мы, а нынче, узнавший, что где-то между Килийским гирлом Дуная, озёрами Сасык и Китай, после бури скопилось тысяч тридцать гуся? Вот-вот, все и ринулись туда…Только не Василий Захарович с Борисом. Что ни говорите, это особые охотники. А рассудили так: «Гуся там много. Но сегодня. А завтра охотники всех окрестных полях рассядутся. Ну, стрельнут. Помотается, помотается - везде пугают. И потянется к Татарбунарам. Тут мы его, миленького, и примем». Это как во время «Золотой лихорадки»: все на Клондайк пробирались, а основное золото было там, где людей поменьше.

Уже за Татарбунарами мы повернули к югу от Одесско-Болградской трассы. Тепло и туманы, словно в отместку Бореевым проказам, как мыши сыр, обгрызли сугробы. Облысевшие макушки холмов почернели и стояли, похожие на колпаки раввинов, а сами окрестности обрели вид расстеленной шкуры пегой бурёнки: там белое, тут тёмное, а гусям милое дело – поел и снежку похватал.

Я всегда удивлялся: как это Захарыч прикидывает - десять, пятнадцать, двадцать тысяч гусей…Когда они закрывают весь горизонт, впору оперировать категориями «много» или «очень много», а ещё лучше, как Костя из Дивизии - «чорна туча». Ещё до Чернобыльской катастрофы, стоял я вечернюю зорьку в устье Припяти и наблюдал нескончаемый поток летевших к ночлегу ворон. Они летели час, два и сколько их было - непостижимо. Тогда и подумалось: «Вот бы дичь так летала!» Теперь скажу - летает. Даже в Ленкорани я не видел сразу такой массы. Нам, конечно, жаль, что скапливается она в таком количестве один раз в сезон. Селяне не сожалеют. У них иное мнение. Им чем меньше гуся, тем лучше. Гусь - их заклятый враг. Полетает недельку «чорна туча» на поле и…пересевай крестьянин озимые на яровые, если есть чего сеять. Потому охотников на гусей они привечают, как самого близкого родственника, расскажут всё: куда летают, когда, и велика ли «туча».

Кормящихся гусей мы обнаружили почти рядом со станом тракторной бригады. По меркам Захарыча, стадо было «не очень большим» - тысяч пять-семь. Сидели они на рапсовом поле. Издалека, сразу, и не увидеть. Выдали гусей лебеди. Числом не менее пятисот штук, они-то и привлекли наше внимание. А где лебедь, там и гуся ищи. Но только в бинокль удалось разглядеть, что за растянувшимся белым пятном, по всему полю, словно стебли высоко срезанной кукурузы, торчали шеи гусей.

Как говорится: от добра, добра не ищут. Ночлег - вот он, рядом. И объект охоты под боком. Будем ждать вечернего отлёта гусей на лиман. Тут всё по закону жанра. Если гусь с кормового поля вечером снимется сам, то есть его никто к отлёту не принудит, и спокойно уйдёт на воду, то утром он снова вернётся сюда кормиться. А потревоженный, может и не вернуться, и улететь на другое поле. Дождаться отлёта гуся на ночёвку - важная задача, во многом определяющая успех утренней охоты.

Укрывшись в посадке, уже несколько часов мы ждали отлёта гусей. А дождаться надо обязательно. Тут столько случайностей может быть! Уедут наблюдатели раньше срока, а в это время кто-нибудь возьми, да и потревожь сторожких птиц. Ночью охотники вернутся, ямы выкопают, всё, чин-чинарём, подготовят. Утром ждут - пождут, а гуся-то и нет. Ушёл на другие поля. И невдомёк бедолагам, что сами они свою удачу просмотрели. Бывает и другие охотники на обнаруженных вами гусей натыкаются. Тогда закон вежливости говорит: право охоты на этом поле принадлежит тем, кто первыми гусей досмотрел, или, с согласия первой команды, вторая может выбрать место, но так, чтобы не мешать коллегам.

С лимана подул сильный и холодный ветер. Сумерки сгущались. Послышалось лебединое кликанье. Вскоре и сами могучие птицы низко-низко потянули над полем.

- Ещё немного, и гуси снимутся, слышите, гогот усиливается,- поднял палец Василий Захарыч.

И, правда, гуси словно подзадоривали себя. Доселе, еле уловимые под ветром голоса птиц, словно рокот запускаемого мотора, звучали громче и громче. Напряжение над полем стремительно нарастало и, вдруг, ухнуло!..Это разом рванулись вверх тысячи распахнутых крыл. Словно ковёр оторвался от земли и, зависнув на секунду, стал забирать выше и выше, уносясь на большую воду.

Как-то разом за гусиным отлётом на их место опустилась ночь.

- Теперь наш черёд, готовьте фонари и лопаты, - скомандовал Борис.

… Рыть под скрадки ямы - дело не хитрое, но трудоёмкое. А если ещё и за товарища, готовящего в это время ужин, надо постараться, да если он столь габаритен, как наш Владимир Бесараб, то нет сомнений - попотеть придётся, как Шуре Балаганову над гирей. Не трудно представить, какой должна быть ямка под тело в 140 кг, чтобы гуси за версту не разглядели охотника с комплекцией «Вернигоры». Неблагодарная роль экскаватора выпала мне. Таки, вспотел. И вспотел хорошо. Да и погода заставила шевелиться. Она как бы помогала нам. Только мы начали вгрызаться в землю – пыхнуло снегом. Это означало, что природа избавляет нас от необходимости таскать вырытую почву за полкилометра от скрадков. Её требовалось только разровнять, а уж снежок прикроет все порои. И будет поле белым-бело, без признаков изменившегося ландшафта, что хитромудрые гуси непременно заметят, не замаскируй мы вырытых траншей. Скажу прямо – снег был подарком неба. Уже к нашему отъезду сами ямы и раскиданный вокруг них чернозём был надёжно укрыт слоем падавшего, словно лепёшки, снега. Это была удача, сулившая успех предстоящей охоты.

Под утро стихло. От чистоты побелённого поля и размытого перистыми облаками лунного света, не требовалось и фонарей, чтобы расставить профили и устроиться в ожидании рассвета.

Минут через сорок стала видна уже самая далёкая перспектива убегающего к лиману поля. И вот оттуда долетел до нас, всё нарастающий гул. Как и вчера, он ширился и закипал. Это скопившиеся на ночлег неисчислимые стаи гусей готовились покинуть парившие в морозном воздухе воды лимана. Куда потянут они теперь?

Чем громче становился их гогот, тем яростнее вторили ему наши сердца, словно грохотом бубна откликавшиеся на могучий гам. Но вначале появились лебеди. Первая их стая, всего в несколько птиц, должно быть разведчиков, пролетела в десятке метров над нами. Белые кликуны, белое поле, одетые в белое охотники, и только серые профили гусей нарушали однообразие зимнего пейзажа. Откинувшись в ямках на спины, мы замерли.

- Фух, фух, фух, - сжимали упругий воздух могучие крылья. Лебеди, подлетая к гусиным профилям, заклекотали громче и чаще, словно запрашивая согласие кормящейся стаи расположиться рядом. Василий Захарыч включил манок. Будто и впрямь получившие «добро», лебеди пролетели ещё вдоль поля и, развернувшись, опустились метрах в двухстах от наших заманух. Живые лебеди при гусиных профилях. Лучшего прикрытия и желать было нельзя. С другой стороны, и от нас это требовало полной неподвижности. Сорвавшиеся с поля лебеди стали бы для гусей, уже тянущих от лимана, верным сигналом опасности. Мы становились заложниками положения. Лишь бы ненадолго…

Когда Василий Захарыч добавил громкости манка, от основной массы птиц отделилась приличная вереница и полого пошла в облёт поля. Облетев скрадки сзади, они появились в поле нашего зрения совсем неожиданно. Гуси снижались и, планируя, лениво шевелили крыльями. Они всё ближе и ближе. Вот уже видны их красные лапы, поперечные полоски на груди и подбрюшье. Казалось, они, словно, зависли над нами, наклоняя головы то в одну, то в другую стороны. А манок разрывался, имитируя настойчивое приглашение уже расположившихся на поле «сородичей» подлетающим птицам. Ещё окончательно не решившись, зависшая над нами стая, загоготала, а с хвоста её резко козырнуло штук пять самых нетерпеливых, оказавшихся ещё ниже. Гуси расположились как бы ярусом и довольно плотно. Метров сорок до них было, не больше, когда Захарыч, вскакивая, скомандовал: «Бьём!»

Они налетели так ловко, что я даже не стал вставать на ноги и прицельно ударил из положения «лёжа» по самой удобной для меня птице. Гусь обрушился комом. Вот ещё и ещё выпали из смешавшейся стаи…Это Захарыч и Борис приветствовали белолобиков. Метров через сто сложила крылья и четвёртая птица. Почин был хорошим. После стрельбы лебеди более нам не помогали.

Пару раз ещё, после первого налёта, нам удалось потревожить «чорну тучу», да выхватить несколько птиц. Почти вся «чорна туча» унеслась под Килию. Нам оставалось ждать. Кто бы тогда сказал: сработает план Василия Захарыча, или это всё про всё…

Неожиданно погода поменялась. Серое утро сменилось ясной и чистой погодой. Солнце карабкалось всё выше и выше. И пригревать стало напропалую. В один прекрасный момент смотрим, а поле наше уже и не белое вовсе, а пестрое. И сидим мы на поле уже не замаскированные, а словно прожектором высвеченные. Какой там гусь! Он нас бог весть, откуда разглядит.

- Может сматываться пора, ничегошеньки нет больше. – Это нам Владимир Бесараб, торчащий из ямы, что статуя с острова Пасхи. – Пообедаем.

- Ага, пообедаем. Рано ещё. Не заработали на обед, - отвечает Захарыч. Он, было видно, начал сожалеть, что не поехали мы под Килию. Вон, сколько гуся туда ушло. А здесь уже два часа ничего.

Поле было уже зелёным. Мы тоже поснимали белую маскировку и хотели все же последовать предложению товарища свернуть охоту, как повалил гусь. Тот самый, с утра протянувший мимо нас. Надо было видеть оживление Василия Захарыча.

Первая стая показалась из-за лесопосадки. Но прежде мы услышали её гогот. Конечно, после затянувшейся «мёртвой» паузы всё наше внимание сосредоточилось на этих звуках. И тут мне показалось, что справа что-то мелькнуло. Так случается, когда всеобщее напряжение, обостряющее все органы чувств, сигнализирует не только о том, на чём непосредственно сконцентрировано ваше внимание, но как бы расширяет сферу рецепторного восприятия. О таком состоянии говорят: третий глаз, шестое чувство, видение затылком, ну и прочее…

Мне тогда будто команда от кого-то поступила: «Справа!» Лёжа на спине, поворачиваю голову и вижу: несётся мимо нас, не дальше двадцати метров, матёрый гусище. Шёл он от поля низом, дугой огибая профиля и скрадки. Когда я его заметил, видно, и гусь разобрался в обстановке, потому что стал вдруг забирать вверх. Не то, чтобы заполошно, но явно с намерением убраться восвояси. Вряд ли я думал в те мгновения, что показавшаяся большая стая идёт по ветру и выстрел не услышит. Мозг с такой невероятной скоростью анализирует обстановку и выдаёт команду, что кажется – всё происходит само собой, без вашего участия и желания. Сделал и всё. А потом только думаешь: так ведь правильно! Без колебаний я выстрелил навскидку. Не вставая, через плечо, как-то вывернувшись назад. И снова замер, как ни в чём не бывало. Попробуй я повторить такой выстрел – ничего бы не вышло. Никто и не понял: что и зачем? Только слышно было, как грохнулся гусь. Один Борис моча глянул на меня и покачал от удивления головой. Получилось, что гуся, кроме меня, ни один из охотников не разглядел. Но как верно, что одиночка менее осторожен, чем в стае.

А стая близилась. Однако, вопреки ожиданиям, напуганные с утра, гуси ниже девятиэтажного дома не опускались. Для Василия Захарыча и Бориса это мерка возможного по ним выстрела, хоть я никак с ними не соглашался. Безусловно, их усиленные патроны давали себя знать, только я всё же склонен был стрелять по верной птице. Как бы ни было, после их стрельбы парочка выпала, но не сразу. Первая отделилась от стаи метров за сто, а упала и того дальше. Вторая мало не за полкилометра. Пришлось Борису за подранком топать по отпотевшему на солнце чернозёму.

Гусь долго не давался. Даже на выстрел не подпускал. Раненый в грудь, он улепётывал так шустро, что, в конце концов, Борис уже не шёл, а бежал за ним. На краю поля птица, собравшись с силами, встала на крыло. Тут только охотнику и удалось двумя выстрелами вновь опрокинуть её. Борис притащился измочаленный, и не сел, а рухнул в яму: « Видели, каков спринтер, душу из меня вынул!»

Вскоре и мне выпал случай добирать взлетающего с поля подранка. Не своего. Просто я был ближе всего от него, вот и пошёл. Этот не убегал. Птица, вытянувшаяся и взъерошенная, казалась невероятно большой. Гусь внимательно следил за мной, и только я пересёк известную ему грань наибольшей опасности, довольно легко взлетел. Медлить было нельзя, и выстрел вернул его на грешную землю.

Серьёзное дело – охота, и гусиная не исключение. Только и в самом серьезном деле есть повод от души посмеяться.

С полчаса распахнутый настежь горизонт был чист. И тут, нате-ка, летят. Гуси переговаривались тихо и лениво. Явный признак того, что ищут, куда бы себя притулить. Захарыч тоже манок в четверть громкости включил. Вот они уже и планируют. Точно супротив нас. Мы с Захарычем понимающе переглянулись: вот - вот на цугундер их брать будем. Захарыч о «девятиэтажке» не вспоминает. Мне моргнул, дескать, в предел напустим. По такой птице стрелять не то, что досаду в зените ловить. Только мы изготовились к тому самому цугундеру, как раздаётся мощнейший… храп. Нас будто подбросило! Неужто манок так хрипит, недоумённо глядим друг на друга. Да нет же, нет. Матушка милостивая! От нечего делать наш «Вернигора» взял да и впал в беспробудную дремоту. Руки вразмёт, лежит, будто на домашней перине, только живот, как кузнечные меха: вверх-вниз, вверх-вниз, над ямой вздымается. Головушка его кудрявая запрокинулась и летит над полем здоровый молодецкий гул. А гуси-то, гуси…Похоже, и их от такого сверх нахальства оторопь взяла. Зависли над нами метрах в двадцати и разглядывают: где и когда такое представление увидеть доведётся!?

- Гак, гак,- то ли с обидой, то ли с возмущением, изрёк передовой гусак и, свалившись на левое крыло, стал уводить сородичей подальше от неучтивых охотников, кому и вправду ни пуха ни пера не требуется – всё проспят!

Тут только мы с Захаровичем и подхватились. Вскочили и под перо, под перо… дескать, не все ещё такие, и гуся вполне, как охотничью птицу, уважаем. Парочку вывалили. А могли ж и солиднее стаю приветить.

Но, каков храпун!? От выстрелов очнулся, хвать ружьё и от живота: бах, бах в небо, когда от гусей уже ни слуху, ни духу. Ну и ну!

- Эка, ты, братец, забубенил, - а стрелял-то зачем? – спрашивает вконец ошарашенный Захарыч.

- Как, зачем? По гусям бил, - отвечает, как ни в чём не бывало, Владимир.

- По каким гусям, ты ж спал, да ещё храпел, как кабан в лежке…

- Храпел, но всё слышал.

- Что, всё?

- Как гуси гоготали.

- Ты скажи ещё: и видел…

- Конечно, видел.

- Вот, даёт! Как вам такой концерт нравится? – это уже Захарыч к нам адресовал свой вопрос. – Разве во сне гуси привиделись…

- Да нет, мужики, это у меня болезнь такая: как поем колбасы с батоном, обязательно сморит.

- О-о, оказывается, он ещё и колбасу один в яме жевал. Выходит, болезнь не от хилости здоровья. Должно, «Бессарабская» называется.

В охоте, как говорится, наступил «шабаш». Мы выползали из своих ям, вполне довольные таким её завершением. Владимир долго возился, извлекая из чрева земной юдоли своё грузное, умятое тесным укрытием, тело. Когда же, покряхтывая и выпячивая дородный «иконостас», он разминал свои затёкшие члены, стало видно, что вся его левая щека чем-то испачкана, ну, как если бы это была маскирующая раскраска диверсанта. Однако если не считать диверсией поедание в одиночку колбасы с батоном и сна, когда товарищи мирно охотятся, вряд ли он таким способом прятал свой лик от гусей. С прозеленью, раскраска не напоминала и оттаявший чернозём, оставшийся как неизбежное следствие пребывания в свежевырытой яме.

- Э-э, да ты гусиный помазанник, - глянув на физиономию Владимира Дмитриевича, расхохотался Василий Захарыч. - Вишь, как они тебя разукрасили. Мало в рот не угодили. Погоди, не стирай. Маска из гусиного помёта очень полезная вещь. Это я как фармацевт говорю. Но вот в чём разобраться надо. Если гуси тебя из добрых побуждений пометили – почитай, сами в сумку валиться будут. Ну, а если из презрения, не обессудь – на этом твоя удача и кончится. Проверено.

Ждать Владимир Дмитриевич не стал, утёрся, но и смущён был основательно. Смех смехом, а в ту охоту он так больше ни одного гуся лично и не подстрелил.

Несколько раньше, разведывавший прилегающие поля Борис телефонным звонком дал нам знать, что обнаружил большое скопление кормящихся гусей. Они скопились в лощине, окружённой лесополосами, и, снимаясь в сумерках, будут обязательно их пересекать. Вот мы и решили покараулить их «на отходе», как говорят местные охотники. Есть такой способ. Когда начинает смеркаться, и гуси готовятся к отлёту на воду, охотники, растянувшись во фронт, стараются медленно и осторожно, маскируясь под местность, подкрасться возможно ближе к сидящей на поле стае и залечь в ожидании её подъёма. При этом надо соблюдать величайшую осторожность – сторожевые птицы не дремлют. Особенно, если вы намереваетесь на этом поле охотиться следующим утром.

Наскоро закусив, стали растягиваться по посадке, подбираясь всё ближе и ближе к сидевшим метрах в пятистах от неё гусям. Шли, не заходя в посадку кромкою поля, чтоб, не приведи случай, не наступить на какую-нибудь хрупкую ветку, что во множестве валялись в некоси.

Потрясающие краски закатной палитры, необыкновенно причудливые перистые облака, предвестники нового ненастья, доносившийся гогот гусиных стай, делали обстановку таинственной и волнующей.

Заняв место, я осторожно, при каждом шажке ощупывая подошвой землю, пересёк лесополосу и устроился на пеньке ждать гусиного подъёма. Снега уже не было даже здесь, в посадке. Вот какой переменчивой бывает погода в Причерноморье.

Ожидание всегда вызывает ассоциации и воспоминания. Теперь, слушая говорок невидимых мне гусей, мне почему-то вспоминался глухариный послух, когда вот также закатной порой сидишь на пенечке болотного закрайка и жадно ловишь звуки предночи – не зашумит ли гнездящийся на ночлег мошник.

Медленно гасла теснимая густою синевой заря. Первыми, как и вчера, закликали и потянули вдоль посадки над полем лебеди. Их белая полоса высветилась на тёмном фоне особенно ярко. А когда исчезла, показалось, разом опустилась тёмная портьера. Тогда настал черёд гусей.

Как обычно, они снялись дружно, всей массой и, гогоча, накрыли левый фланг посадки, где находились Борис и Василий Захарович. Мне казалось, что они буквально порвут накрывшую их тучу, так плотно валился через акации гусь. Десять выстрелов прозвучало, как один, потом стрельба повторилась. «Чорна туча» разделилась на две половинки, будто выстрелы охотников разрезали её надвое. Одним крылом гуси повернули на меня, но стрелять я так и не решился. Они сразу, как поприветствовал их браунинг Захарыча, резко приняли вверх. Так что стрелять мне было уже не в меру.

Удача обошла Бориса и Василия Захаровича. Они разводили руками, не понимая, как так случилось. Гуси накрыли их плотно и шли не выше полсотни метров, но…

- Ладно, завтра, - только и сказал Борис, но мы чувствовали, что такая стрельба его расстроила.

Утро нового дня открылось хмурым, временами садилась морось. Это было то, чего не хватало вчера. Но гусь к месту нашей прежней охоты сегодня упорно не шёл. Было его много, пожалуй, ещё больше, чем ожидали. Стаи ходили с одного поля на другое, садились от нас в полукилометре, а на выстрел – хоть плачь…

Ходил я поднимать на крыло заполонивших соседнее поле гусей. Они, было, и потянули к нашим охотникам, однако же, опять обтекли. Всего-то разок и отсалютовали. Надо было собираться в обратный путь.

И все же в этот день один охотничий эпизод прозвучал приятным заключительным аккордом зимней охоты на гусей.

Мы уже возвращались, когда на одном из полей увидели большие их стаи. Всё поле было окружено посадкой акации. Без особых задержек я и Борис высадились из машины и укрылись в кустарнике. Владимир Дмитриевич объехал поле с другой стороны и поднял гусей. Дважды они налетали на нас. Удивительно, что попав под выстрелы из посадки, они, перелетев её, над полем развернулись и прошли над нею вторично.

Опять пришлось Борису гоняться за подранком с перебитым крылом. Что ж, в его вольере одним квартирантом станет больше. А мы будем ждать нового сезона.