Свадьбы пьяного леса

 

Там, где ели покой стерегут
И осины багрянцем пылают,
Есть волшебный, таинственный кут –
В нём звериные свадьбы играют…

(Авт. «На реву»)

 

Всю ночь мы пересекали Беларусь. Скоро граница с Латвией. К ней я подъезжал утомлённый дорогой и слепящими брызгами встречных фар. Под утро шоссе опустело. Ночью, стиснутое могучими елями, оно вызывало ощущение тоннеля. Теперь его стены раздались и посветлели. В низких местах и пожнях курился туман. Просыпалась земля.

Я люблю утренние и предзакатные поездки, когда ласковое и не жгучее солнце освещает путь. Свежесть и прохлада текут в салон, наполняя его запахами полей и леса. Тогда думается легко и просто. О разном.

Рядом посапывает мой друг Николай. Может ему снится одна из наших охот, или дороги судьбы, бросавшие нас с Запада на Восток, оттуда – на Север, а там к экватору…по городам, весям, странам и континентам, морям и океанам, за многие тысячи миль от родного порога. Вот и об отчем пороге подумалось…

Мы едем на мою(?) родину. Охотиться. Господи! До чего же это чистое и радостное чувство – возвращаться даже в мыслях к истокам родных корней. И щемящее.

Родина! Раньше их у меня, как и у большинства людей, было две: большая и необъятная, одна шестая земного шара, и, малая, та, где я родился и вырос, где прошла моя юность и где начинались лучшие годы жизни – флотская служба.

Теперь это понятие, занимающее в сердце человека добрую половину, подверглось эрозии. И многие не выдержали, сломались, раздавленные крушением…нет, даже не идеалов, они не идолы, и тоже меняются, - куда более важными для людей вообще, - представлениями о добре и зле, о правде и лжи, о вере и безверии,..о надежде и безысходности. Как же там у Шевчука: «Родина! Еду я на родину. Пусть кричат – уро-о-дина! А она мне нравится, хоть и не красавица…» Вот!

«Большой Родины» у меня не стало. Значит, осталась одна? Как бы, не так – три! Спятил, скажут. Ничуть не бывало. Это только в математике: два минус один равно единице. В человеческих отношениях - иначе. Здесь свои законы. И понятия в мозгах людей, как пространство и время, имеют свойство искривляться. Я – генетический русский. Моя историческая родина – Россия. Мои предки с незапамятных времён пребывали в Пошехонской стороне, на Ярославщине. Первый раз участие проявил Никон: тогда, три с половиной сотни лет назад, мои предки потеряли Родину. Обретя новую в Латвии, мои пращуры и предположить не могли, что когда-то их потомки снова окажутся гонимыми.

Вернуться туда, где я родился и вырос, где прошла моя юность, где покоится прах родителей, дедов и прадедов – нельзя. Для тамошних властей я, бывший офицер флота Советского Союза – оккупант. Ни больше, ни меньше. Между фашистами, душившими Латвию, и мною, нет даже знака равенства. Они – «освободители». Я – изгой.

Оказавшись к моменту развала Союза на Украине, мы тоже подверглись унижениям. Нас шантажировали и, принуждая принимать присягу новому государству, потом, как водится, обманули. Военным пенсионерам пришлось отсуживать у новой «державы» право получать положенную пенсию.

Неисповедимы пути Господни! И живуч наш человек. Веками мнут его и так, и этак…А он кряхтит, но терпит. И зря, по моему разумению. Многим это слабостью кажется. Слабого же, всяк, обидеть наровит. На худой конец, просто замечать не желает. Но хватит о грустном.

Я останавливаю авто и мой друг просыпается. Уже яркое солнце брызжет искрами. Таможня и погранпост. За ними – Латвия. Мы въезжаем туристами. Иначе – никак, хотя у меня здесь вся родня, масса друзей детства. С одним из них Иваром Друянсом мы начинали охотничать в лесах под Резекне, на озёрах Адамово, Разнас, Лубанас. Сколько с ним тропили зайцев, стерегли лис в лунные ночи на скирдах и стогах, топтали уток по пожням и заливным луговинам. Ох, как давно всё было!..Охотиться мы едем к нему. У него есть дело. Нынче он – президент охотничьего клуба, в пользовании которого имеются свои, арендуемые у государства угодья. Раньше все мы, охотники, были членами добровольных обществ охотников и рыболовов. Сейчас их место заняли охотничьи клубы. Произошло и перераспределение охотничьих угодий. И свободных давно нет. Принцип постановки охотничьего дела стал европейским. В соответствии с новыми законами собственник земли в лице государства, юридического или частного лица является владельцем права на охоту. Закон об охоте, принятый в 1995 году устанавливает минимальные размеры охотничьих угодий, или участков, для охоты на тот или иной вид диких животных. Пользователем арендуемых угодий может стать охотничий клуб или частное лицо. Но все они строго исполняют положения закона об охоте касающиеся сроков охоты, квот и всего остального. Ивар давно приглашал меня побывать у него в гостях. Не просто становился его клуб. Пока получили охотничьи угодья – много воды утекло. Одних договоров пришлось с десяток заключить. Но им повезло. Земли удалось арендовать ещё государственные. У тех клубов, кто арендует земли у частных лиц, процедура ещё более сложная и муторная. У Ивара есть разрешения на отстрел лосей и европейских оленей и он обещал мне охоту «на реву». Лет десять назад я охотился «на реву» в Латвии в районе Пуши. Помню ту охоту до мельчайших подробностей. Мой сослуживец и друг Николай «на реву» ещё не охотился и её представляет лишь по моим рассказам. Бывал на Украине в загонных охотах, но это совсем не то: упрощено и лишено таинственности. Животное обкладывается, гонится, стреляется. Нет тонкого выслеживания, скрада. Не видит охотник других сторон жизни лесных великанов, не чувствует настоящим образом природу.

Дорога тянулась, пересекая тёмнохвойные лесные массивы, берёзовые рощи. Живая и необычайно сочная палитра красок привораживала взгляд. Расписными кляксами сидели на изумрудной озими перелески. Солнце бабьего лета веселилось и играло в буйстве прощального маскарада. Жёлтая, багряная, бурая, с бесчисленным множеством тонов и оттенков листва, пестрела на фоне чистого голубого неба.

- Видишь, какими красотами встречает нас твоя родина, - ахал Николай. Это было сущей правдой.

Приезжая погостить, я всегда останавливаюсь в доме, который когда-то поставил своими руками отец. Теперь дом перестроен, изменился и помолодел. Живёт в нём самый младший из нашей семьи – Александр. И у него уже взрослые дети, и внуки. Здесь, в отчем доме, я всегда возвращаюсь в детство, к тому светлому чувству, которое унаследовано от пращуров, и которое мы обязаны передать нашим детям и внукам, а они своим детям и внукам. В этом и есть корень любви к родине малой, и Родине большой…

Латгалия! Край голубых озёр. Места, по современным меркам, с ещё очень и очень приличной экологией. Наверное, меня сама жизнь приобщила к природе. В большой многодетной семье послевоенного времени разносолов не было, и мы, детвора, подолгу пропадали на речке или озере, в лесу или болотах, собирая грибы и ягоды. С десяти лет дядя Миша стал брать меня на охоту, а с двенадцати я уже самостоятельно постреливал уток, топтал куропаток и перепёлок по жнивьям, караулил зайцев в саду и у гумна со скирды. Непонятно, почему я не стал охотоведом или там, лесничим, как Ивар? Всё, вроде, к тому располагало. Даже море, став моей профессией, не смогло вытравить тягу к лесу, полю, охоте…

- Наконец-то! – Александр широким жестом распахнул ворота, давая простору машине. Навстречу вылетела статная с длинной лоснящейся шерстью колли. Подбежав ко мне и обнюхав, лизнула руку.

- Неужто помнит?

- А то, нет. Это ж не человек. Люди друг друга забывают, а собака всю жизнь запах хранит. Иди Тесьер, не мешай. Видишь, братья встретились, в кои-то веки…

Мы долго и истово мяли один другого в объятиях. Переведя дух, Александр сказал:

- Разгружайте, что надо, и …в баньку. У меня, брат, теперь своя, первостатейная… Можно сказать - личная гордость

- Вот славно! С дороги-то оно в самый раз…

- Это да. Я иногда думаю, что лучше бани для благости тела и просветления мозгов человечество ничего не придумало.

- Баттю-шки-и! – закачал головой Николай. И в самом деле – произведение. Резьба-то, какая. Что, всё сам?

- Если о резбе речь, так помогал один мастер, а большинство сам.

- Вагоночка, кажись, кленовая?

- Да, нет – липа. Венички, какие желаете: берёзовые, дубовые…

Николай под протяжкой пыхтел и крякал. Казавшийся нежным и мягким, парок был необычайно заборист и проникновенен. Пахло хвоей и каким-то ароматным маслом. Душа, отмытая и отпаренная, летала голубкой.

После благостного омовения тёплый сентябрьский вечер, тронутый увяданием сад и тишина, против городской суеты и тесноты столичных улиц, казалась желанной провинциальной идиллией.

Мы вспоминали школьные годы, службу на флоте и конечно охоты.

- А не забыл, Иван, как в ноябрьскую хлябь Саньку на озере вместо собаки уток посылал доставать? – со смехом подзадорила нас братова жена.

- Точно, посылал, - подхватил Саня. – Холодрыга была порядочная, снежные заряды уже шли. Ивану в сентябре пятнадцать стукнуло, а мне и тринадцати не было. Взял он меня на озеро уток пострелять. Они от ветра в прибрежный камыш посбивались. Вот он вдоль берега вышагивает, и я рядышком. Утки подрываются и застывают против ветра, лопоча крыльями. Тут наш охотничек их и лупит. Справно бил, что уж говорить. А меня доставать посылает. Я одну, вторую, третью достал – зуб на зуб не попадает. Говорю, давай теперь ты лезь…И что, думаете, он ответил? А-а,..как бы не так! – «Знаешь, Саш, - хватит уже, смотри, сколько набили! Следующий раз я доставать буду».

- Каков фрукт? До сих пор достаёт. Не-ет, браток, последний выстрел за мной. В этот раз, точно, полезешь, - хохотал Саня.

Мы ещё много чего вспомнили: как рыбачили на дальних озёрах, как принесли и спрятали дома пойманного в бутылку гада, как охотились на рысь, и, конечно, как неожиданно повстречались в океане.

Это тоже случилось в холодные дни уходящего ноября. Я, молодой лейтенант, впервые нёс самостоятельную вахту штурманом в дальнем походе. Нашему эсминцу «Огненный» была поставлена задача: выйдя из Балтийской базы, у Шетландских островов влиться в состав эскадры надводных кораблей Северного флота для последующего сопровождения соединения подводных лодок в Средиземное море и обеспечения там скрытности их развёртывания. Принимая вахту, я узнал, что в ордере находится БПК «Смышлёный», на котором служил мотористом Саня. Четыре года, как виделись, и такая встреча. В океане! Там и корабль – точка на карте, а человека и вовсе не видать. Так мы с ним рядом через всю Северную Атлантику до Средиземки и шли.

- А он-то, хоть, знал, что брат рядом?

- Знал. Я с ним частенько по радиотелефону ЗАС разговаривал.

На якорной стоянке у острова Альборан я целый день провёл на его «Смышлёном», где только и было разговоров о нашей встрече в океане.

- Действительно, редкий случай, - согласился тоже немало видевший Николай.

Мне как-то везло на такие чудеса. И со старшим братом почти похожая история приключилась. Тоже, считай, встретились, когда наш корабль заходил в Касабланку, а их судно из порта выходило. Бортами разошлись. Да, сколько их, этих историй за службу было…

 

* * *

Через два дня мы были в охотничьем клубе. Ивар искренне радовался нашему приезду.

- Дай я тебя обниму!..О-о, ннишево, шифота по-прешнему нет…Я-то, витишь, расролнел немношечко…Пойтём, стол накрыт…

Он был таким же флегматичным и гостеприимным, как и раньше, только говорить по-русски стал с акцентом.

- Теперь больше по-латышски,.. английски,.. немецки приходится, - почувствовал моё внимание к его произношению. – Забыфать стал. А ты, что-нипуть «по-нашему» помнишь? – Он рассмеялся. – Ну та, ну та…на Украине и ещё по-латышски?!.

Но я кое-что помнил, и это было ему приятно.

- Контора наша в Риге. Туда приезжают иностранцы. В основном из Германии, Дании, Голландии, Англии, Франции…С Украины, вы – первые. Но то, за рамками бизнеса, по «спецприглашению». Основные наши угодья под Резекне. Есть небольшой участок у рижского залива, но мы там не охотимся. Вроде, как резерват. Ближе к Риге угодья получили люди побогаче, те, что при власти. Но у них и пресс на угодья больше. Мы как будто на отшибе, но леса у нас прекрасные,- да ты сам помнишь те места,- улыбнулся Ивар.

Нам с Николаем он предложил выбрать : кому идти на лося, кому на оленя. Мы бросили жребий. Мне достался олень. Какое-то время мы занимались оружием. Но сразу после пристрелки Ивар с Николаем укатили в дальний обход. Оленьи места были ближе, и я с удовольствием осмотрел базу. Начальник хозяйства Юрис показал вольеры с собаками, с манными утками, со зверями и птицами и построенный всего год назад гостевой охотничий домик. Юрис был охотоведом ещё в советские времена. На него Ивар и возложил все заботы в угодьях. Юрис родился и вырос в этих местах. Глядя на него , слушая его рассуждения, мне казалось, что кроме леса и охоты в жизни его мало что интересует. Факультет охотоведения он окончил в Москве, а работал всё время в Латвии. Не стремился, как иные поехать в тайгу, или на Дальний Восток. Во-первых, считал, что для охотоведа главное – наличие угодий, а во-вторых, отшучивался: «Мои старики за меня Сибири кланялись». Но шутка эта была скорее грустной, чем весёлой.

- Пора, Иван, - посмотрел на часы.

Мне всегда нравилось у прибалтов не фамильярное обращение друг к другу. По имени. Просто, уважительно и демократично.

Поколесив по просекам тёмнохвойного высокостволья, мы выехали к низине, тянущейся вдоль обсыхающего торфяного болота и, обогнув его, оказались у обширных вырубок. Дальше за ними стоял мощный участок смешанного леса, пересекающего луговину и вплотную примыкающего к самому берегу обширного озера. Со склона, где мы оставили машину, открывался потрясающий вид. Но времени любоваться пейзажами, не было. Солнце ускоряло свой бег, как велосипедное колесо под горку, какие мы гоняли в детстве, управляя им хитро выгнутым проволочным прутом. Юрис, медленно спускаясь по пролеску, указал на подступающий к болоту бурелом.

- Обход троп начнём от «пьяного леса».

- От какого леса? – не понял я.

- Ну, так называется лес с растущими в полуповал в разные стороны деревьями. Они, будто пьяные мужики, стараются равновесие удержать.

- А от чего ж лес запьянел-то?

- Были подвижки почвы, оползни, добавили ветры, вот деревья и «опьянели» от этого. Участок приличный, гектар двести будет.

Подойдя ближе, я изумился причудливым формам, которые приняли стволы берёз, осин, клёнов и сосен. Мне приходилось видеть в Карелии и на Дальнем Востоке необычно выгнутые стволы деревьев. Но здесь и впрямь лес рос, похожий на взъерошенную лохматую голову «дядюшки Ау». Отдельные берёзы лежали чуть не горизонтально, а их макушки, тянущиеся к солнцу, загибались вертикально вверх; другие, растущие из одного корня, действительно походили на шатающихся собутыльников, которые, чтобы не упасть, стараются поддержать друг друга нетвёрдыми руками. Кругом было много выворотней, сухостоя, перемежавшихся мелким подростом и кустарниками. Этакий глухой кут для волшебных сказок. Отсюда мы направились искать ревущих оленей.

Конечно, Юрис знал, куда привести меня, но есть ли олени-быки сию минуту в данном месте, вряд ли бы кто сказал и мы, медленно двигаясь, пристально вглядывались под ноги: не покажет ли себя переходной след. Останавливались и прислушивались к звукам «пьяного леса» - не зазвучит ли песня венценосного красавца?

Мы приехали в самый разгар оленьих свадеб. Они ещё будут длиться до первой декады октября, пока крупные быки не обзаведутся гаремами оленух, отстояв эту честь по праву сильнейшего в показных турнирах и реальных поединках.

Юрис тронул меня за локоть и показал на прогалину, где виднелись множественные метки, красноречивее всяких слов свидетельствующие о недавнем пребывании тут рогача. Лесной ковёр был изрыт копытами, заломаны кусты и подрост. Кора стволов более крепких деревьев во многих местах изодрана острыми рогами. Утолока была свежей, не позднее минувшего утра. Я предложил остаться и послушать, но Юрис сделал знак следовать дальше. И лишь когда мы миновали добрую половину «пьяного леса», он шепнул мне, что олени совсем недавно пересекли просеку, направляясь к вырубкам. Идти следом не имело смысла. Тропа растворялась за чертой просеки. Пройдя ещё метров триста, мы решили обойти участок, где повстречали свежие оленьи следы. Приблизившись к вырубкам, мы присели на поваленную сосну и напряжённо вслушивались в вечернюю тишину леса. Но ничего, кроме нудного комариного писка, не нарушало покой. Кровососы в последние мгновения ускользающего тепла усердствовали нагло и зло. Вблизи нашего притулка зашуршала листвой пучеглазая белка, но увидев людей, стремглав взлетела на высокую ель, откуда сердито и недовольно зацокала.

В любом ожидании есть перспектива радости, хотя само оно полно тревог и сомнений. И зовётся оно надеждой. Каждый охотник до последнего мгновения верит, что ему воздастся за муки волнений и томление души. Не редко так и бывает. Мы тоже надеялись. Уже солнце скатилось вниз, а желанные звуки не будоражили наш слух. Так и просидели до темноты. Лишь только возвращаясь к машине, сквозь трепетный шелест осиновой листвы сумели разобрать долетевшее до нас хриплое мычание.

Юрис сказал, что ревёт молодой бык. В голосе ревущего оленя не было мощи могучего зверя. Похоже, это была его первая брачная осень. Старые и крупные самцы ревут низко и грубо, сотрясая округу и «ахая».

Ивар с Николаем вернулись на базу часом позже. Их успехи тоже были не важными. Ревущего лося они услышали на закате. Даже скрадывали какое-то время, но приблизиться к великану так и не сумели. Все понимали, что это только начало, всего лишь знакомство. Случись, что в первый же вечер нам улыбнулась бы удача взять трофеи – удовольствие было бы минимальным. Дорог трофей выстраданный, добытый потом и бореньем. Иначе, только и остаётся вольерный отстрел, на который не проецируется эмоциональная составляющая, выражающая смысл спортивной охоты. И потом, трофей надо высмотреть, оценить, удостовериться, прежде чем сделать выстрел.

Утро нового дня застало нас в лесу. На корявых деревьях» пьяного» леса клочьями ваты висел туман, отчего он делался ещё мрачнее и таинственней.

Переговаривались просыпающиеся пичуги. Пахло сыростью и грибами.

На этот раз нам пришлось огибать заломы с другой стороны: ветер переменился и тянул от озера. Пока не посерело, идти было трудно. Я то и дело натыкался на пни, коряги и сломанные стволы деревьев, молча чертыхаясь и потирая ушибленные места. Всего-то мы прошли с полкилометра, как услышали грубый и низкий рёв. Казалось, воздух колеблется под его напором: вот-вот с молодых берёзок и осин посыплется прихваченная желтизною листва. Несомненно, ревел крупный рогач. До оленя было чуть больше трёхсот метров. Их следовало преодолеть на две четверти, в крайнем случае – наполовину, прежде чем удастся за деревьями рассмотреть в бинокль и самого зверя, и, что ещё важнее – трофеи. Юрис проверил ветер. Он по-прежнему дул от воды и пересекал болото впоперечь. Где-то там, на опушке, в луговине между лесом и болотом, стонал, ревел и ахал томимый страстью и ревностью рогач. Самый короткий путь к нему – идти прямо на рёв. Но тогда придётся неизбежно пересекать открытую низину. Если скрадывать под ветер – надо сделать порядочную дугу по лесу. В большинстве своём охотники так и поступают, не ведая, что в этом и кроется их ошибка. Вроде ничем себя не выдал, а когда подходит в меру – нет зверя. Это ветер играет злую шутку. Приземный, встречая мощную преграду в виде высокоствольного леса, он частично проникает в него, потом забирает вверх и получает обратный ток, одушивая объект внимания охотника. В таком случае двигаться лучше в полветра. Так мы с Юрисом и поступили.

Время от времени тембр рёва менялся. Олень заходил в лес, бил копытами землю, заламывал подрост, стращая силой и крепью возможных соперников. В посветлевших сумерках идти стало легче. Влажная от ночной росы почва гасила шорохи наших шагов. Юрис, останавливаясь после десяти-пятнадцати шагов, брался за бинокль. Наконец, в просветах деревьев мы увидели его. Он прохаживался вдоль опушки по приболотной луговине. Разглядеть всего оленя мешало высокотравье. Только круп, спина и голова, увенчанная огромными рогами, проплывали то в одну, то в другую сторону. Бык поднимал голову, вытягивал шею и запрокидывал рога за спину. Слышался рёв, завершавшийся протяжным стоном.

Я подумал, что Юрис уж слишком долго изучает оленя, вместо того, чтобы подводить меня на выстрел. Когда ты охотишься один, то осмысливаешь каждое своё движение. А это сохраняет спокойствие и придаёт уверенность. На трофейных же охотах приходится выполнять указания и команды сопровождающего лица, отвечающего за поведение клиента. Сопровождающий, в свою очередь, не всегда имеет возможность в процессе охоты объяснить клиенту, почему рекомендует принять то или иное решение, хотя и действует в его же интересах. Одно дело знакомиться с психологией взаимоотношений профессионального охотника и охотника-спортсмена по Д.Хантеру, и совсем иное, когда ты уже пребываешь в роли этого самого спортсмена, а перед тобой прекрасный экземпляр трофейного животного. Кроме того, охотнику-спортсмену всегда хочется выглядеть в глазах профи как можно лучше, если не вровень с ним. Такой комплекс соответствия лишает многих хладнокровия или, напротив, приводит к завышенной самооценке, что в равной мере отрицательно сказывается на результатах охоты.

Сейчас я совершал похожую ошибку, проникаясь недоверием к действиям Юриса. Не дожидаясь, пока он сделает пояснения, я поймал быка в оптику и стал жадно рассматривать его рога. Они были прекрасны. Широченного размаха, хорошо развитые и очень симметричные.

Трофеи последнего добытого мною оленя много уступали тем, что я наблюдал в перекрестье прицела. Глазные и надглазные отростки были толстые и длинные. С обеих сторон рога украшали короны из трёх высоких белеющих свечей. Было ясно, что трофеи имеют отменную жемчужность. Я почувствовал, что вспотел и нервничаю. А Юрис молчал и слушал. Его молчание я уже готов был принять за саботаж. Стремление сохранить такой экземпляр для более выгодного клиента, какого-нибудь Ганса или Ульриха, когда он поднял большой палец вверх и мы, прячась за стволами елей, пригибаясь и приседая стали сближаться с оленем, стоило ему начать рёв или отвернуть в сторону голову. Каждый шаг вёл меня к цели. Вопрос с любвеобильным красавцем я считал почти решённым. Но как же редко мы, охотники, берём в расчёт элемент везения и удачи, надеясь на своё охотничье искусство.

Олень стоял в проекции орехового куста, обогнув который, мне оставалось только тщательно прицелиться. Именно этого последнего мгновения мне и не хватило, чтобы испытать затаённое чувство победы. На кромке «пьяного» леса раздался ответный рёв. Было слышно, как захрапел наш бык. Так долго искавший соперника, зверь мог в любую секунду рвануться на зов.

Рёв пришельца повторился. Похоже, это был вчерашний молодой бык. Кровь уже бурлила в нём и не взирая на молодость, он рвался в бой. Более ждать было нельзя. Я стал обходить орешник, а когда осторожно выглянул, приготовившись к стрельбе, олень исчез. Только негромкий треск долетел до нас прощальным приветом. Молодой бык ещё ревел какое-то время, но старый не отзывался. Стало понятно, что я впопыхах подшумел его. Теперь он даже на вызов соперника не откликнется. Огорчению не было предела. Лишь присутствие Юриса помогло мне сохранить остатки самообладания. Я проклинал себя за торопливость, молодого быка, так некстати объявившегося, весь свет. А в душе, всё же, виновником считал Юриса. Не затяни он время, думалось мне, отплясывали бы сейчас канкан у добытого трофея.

На базу возвращались молча. Юрис чувствовал моё настроение и, выходя из машины, успокоил:

- Ничего, Иван, мы его найдём.

Наши поиски затянулись. Видели одного с двумя оленухами. Но это был не наш. Поменяли прежнее место охоты – тоже пусто. Лишь на третье утро мы услышали его снова. Бык опять ревел у «пьяного» леса. Моя вера ожила, а я подумал, что если теперь не сумею сработать, то уже никогда не увижу этого оленя, и его трофеи точно достанутся Гансу. Юрис уловил признаки моего нетерпения и предложил изменить тактику. Мы вышли на опушку и удобно расположились у поваленной сосны. Перед нами, словно «окно в Европу», распахнулась широкая прогалина. На неё-то и рассчитывал Юрис выманить осторожного рогача.

Достав берестяную рёвную трубу. Он стал так натурально отвечать на рёв быка, что вскоре его голос гремел гораздо ближе к нашей засидке. На середине пути зверь «завис» и вперёд не шёл. Тогда Юрис стал ударять палкой по стволу дерева, тереть ею о кору и заламывать ветки. Рогач появился на прогалине неожиданно, будто вырос из-под земли, и замер, как вкопанный, поводя головой и слушая тишину. Я откровенно залюбовался им, забыв, что в руках у меня не кинокамера. Статный самец запрокинул рога за спину и заревел, выкликая на бой затаившегося врага. Это была его последняя песня.

Произведённые Иваром замеры, оценка жемчужности, качество рогов делали меня обладателем не рядовой добычи. Я не фанатичный коллекционер трофеев, но всё же испытал чувство, близкое к эйфории.

- Знаешь, Иван, мы не плохого оленя взяли. Тебе, как другу, такого выставили. Для нас самый ответственный момент – принять решение на выстрел. Мы друзья и охоту проводим по упрощенной схеме. С зарубежными клиентами всё гораздо сложнее. Подписывается контракт, в котором оговариваются параметры заказываемого трофея, вес рогов, способ охоты, сроки, условия размещения, питание и ещё многое другое. Ты думаешь почему Юрис так долго рассматривал оленя? Он должен оценить визуально, соответствует ли трофей заказу. Ошибка не может превышать десяти процентов. В противном случае клиент имеет право отказаться платить за него. Такова практика.

- А если зверь выставлен, а клиент отказался стрелять?

- Тогда он платит неустойку. Но она незначительная. Западный клиент капризный. Старается при минимуме затрат получить максимум удовольствия.

В этот вечер мы праздновали мой успех и Ивар с Николаем на охоту не ездили. Вообще, им везло не больше, чем поначалу мне с Юрисом. Лось, хоть и менее сторожек на «реву», чем олень, однако уже три дня охота на него не складывалась.На утро решили ехать двумя машинами. В случае, если услышим ревущего лося, мы с Иваром останемся на месте, а Юрис с Николаем уйдут на скрад и манку. Ивар сказал твёрдо:

- Николая без лося не отпущу, я с ним подружился.

Перед самым рассветом мы были в лосиных местах. Лес замер и таился в предутренней тишине. Вязкий сумрак окутывал деревья. Ветерок шуршал в кронах могучих елей и, скатившись по широким лапам, упал на осины и берёзы, робко трогая их звонкую листву. Где-то проскрипел ворон. Нежданно в ещё редкие звуки леса вплёлся глухой стон, будто потягивался человек-гора. Эхо усиливало звук, и он плыл между деревьев глухо и устрашающе.

- У-о-ох,..у-о-ох!..- тяжко вздыхал кто-то, страдальчески жалуясь на ломоту и боли в костях, как ревматик, предчувствующий приближение ненастья.

- Пошли Коля, - тихо сказал Юрис, - бык не далеко. Думаю, это старый самец.

Ивар махнул в знак согласия рукой и они исчезли в молочных сумерках. Мы отошли к машинам и вслушивались, стараясь по звукам определить местонахождение зверя.

Лось ревел с перерывами. Казалось, что в его голосе появились угрожающие нотки. Выдох был низок и груб. Он кипел нетерпением и жаждой борьбы. В стороне, откуда исходил рёв, вскрикнула сойка. Лось умолк.. Теперь он слушал лес. Что поведала ему вертлявая птица? Может посоветовала уносить ноги, или рассказала где искать молодую лосиху… Поди знай! В лесу много чего случается, всегда этот высмотрень в курсе событий. А, может, смеётся над рогачом: экий, мол, страдалец-жених. Тут впору о себе подумать, а ему любви захотелось…Нам не ведомо, о чём размышлял лось в эти минуты, что хотела сказать сойка, но только подал манку в свой рог Юрис, как лось тут же встрепенулся и воспрял, словно ждал этих звуков. По его коже пробежала волна напрягающихся мышц. Да! Он услышал соперника и глаза его налились кровью. Теперь он знал на кого обратить не весть откуда явившуюся злобу за непонятную муку и страдание. В ярости он начал ломать подрост. Слышался треск сучьев, удары лопат о стволы. Бык подбадривал себя и демонстрировал врагу свою мощь. В ответ до него доносился не менее решительный вызов молодого самца, пренебрегавшего посылаемыми угрозами.

- А-га-а-а-ха!..- взбесился старый и ломанулся сквозь чащу. А молодой, как бы расхохотавшись в отместку, стал удаляться, презрительно охая, ударяя рогами о деревья и вырывая кусты. То Юрис манил лося, став к нему спиной и производя шум. Прячась за раскорёженной изогнутой сосной, манщик и стрелок слышали идущего к ним зверя. Но он всё ещё был невидим, хоронясь и осторожничая. Он то двигался вперёд, то в безумстве бодал деревца, то снова отходил назад и топтался на месте. Так продолжалось немало времени. Уже заалел восток и его отблески заиграли яркими красками на листве берёз и осин, а старик всё не решался на драку. Может напора молодости побаивался, или сойкино предупреждение помнил? Для такого случая у опытного манщика есть в запасе наивернейший и неотвратимый способ, когда лось сразу теряет разум и осторожность, а инстинкт самосохранения уступает место страсти и чувству ревности. Юрис и Николай гулко топтались на месте, изображая толкущихся зверей, а Юрис подул в рог громко, но коротко. Этот высокий звук, похожий на похотливое ржание самца, бросившегося к самке, в период гона не может выдержать ни один рогач.

Лишь только огласился лес сладострастными звуками, венчающими лосиную свадьбу, одинец не выдержал. С храпом зверь вынес свои рога на поляну, где страшная пуля в клочья разорвала его сердце, и, сражённый ею, он тяжко рухнул, подминая кусты и молодые осинки.

Мы поздравили Николая и лицо его светилось восходящим солнцем. Лось был статен и величав.

Через неделю мы покидали Латвию. Но оставалась с нами безграничная радость впечатлений. Увозили мы и надежду, что когда-нибудь повторятся эти незабываемые минуты, проведённые в «пьяном лесу» на звериных свадьбах.