Рога, копыта и… когти

Из Лапландии к месту зверовой охоты в Суоми мы прибыли, когда на землю ложился первый снег. По срокам она уже была открыта.

«Пальён», - сказал я сухопарому финну, вручившему мне в ресторанчике охотничьей ассоциации пепельницу «Кабанье копыто», отороченное серебряным пояском, как памятный сувенир гостю – участнику коллективной охоты.

«Пальён китоксиа», - ответил мне глава местных охотников, принимая наш традиционный, тоже к месту оказавшийся сувенир и провозгласил тост…

Двумя днями раньше нам был предложен выбор – охотиться на лося и оленя с лайками или присоединиться к местному коллективу. Иностранцы с запада предпочитают первое. Нам же это показалось скучным, а финские охотники, вопреки мнению, не напыщенными, весёлыми ребятами. И мы охотно приняли их дружеское расположение.

Что такое заснеженный финский лес? Мы въехали в него, будто раскрыли книжку «Морозко», таким таинственным и картинным он предстал нашему взору. Высоченные и прямые, как свечки, ёлки; разлохмаченные инеем берёзы, и редкие, но могучие, глухо звенящие не опавшим закоченевшим листом, дубы. Пушистый снег искрился, и пробивавшиеся сквозь кроны деревьев лучи утреннего солнца, словно рампа, подсвечивали его изнутри. В нём мы не задержались, склоняясь к местам приболоченным со смешанным редколесьем и густым подростом.

Загонная охота у финских охотников, сохраняя суть псковского способа, имеет организационные особенности. Стрелковый экзамен нам устраивать не стали, но, вручив карабины, всё же посоветовали сделать по нескольку пристрелочных выстрелов, чтоб хоть почувствовать оружие.

Чему мы откровенно удивились, так это ярким жилетам и шапочкам, в которые облачились стрелки и загонщики. Наши охотники, напротив, стараются себя вырядить в такой камуфляж, чтобы и с трёх метров их никто не разглядел. Тут во главе всего - безопасность.

Ещё одно отличие состояло в использовании собак. В наших загонных охотах на копытного зверя охотники отдают преимущество лайкам или вовсе обходятся без четвероногих помощников. Финны своих шпицев (финских лаек) применяют только в ружейной охоте индивидуального характера. При коллективной – стаю финских гончих, умело выставляющих зверя на стрелковую линию.

Стеречь номер в заснеженном лесу - наслаждение. Воздух - звень! Но кухта глушит звуки, и не сразу разберёшь, откуда они плывут. Стая поначалу было повела на нас, но уклонилась и уже тянула разноголосицу где-то в редачах приболоти. Потом остановилась, и я понял, что держат они сохатого, а он, взятый в кольцо собаками, стращает их опущенными долу «лопатами». Мы, конечно, надеялись, как и всякий иной охотник, что зверь повернёт таки к нам. Да только зверя тянуло в болото, где легче ему стереть гончих и отрасти от погони. Но как случается, охота не редко дарит множество дополнительных ощущений, зачастую, по силе своей, превосходящих ожидаемые от объекта основного внимания.

Ещё не натекла стая на тёплый лосиный след, когда, как мне показалось, близ опушки елового чернолесья что-то мелькнуло и пропало. Я уж и усомнился, видел ли чего, а может рябчик перепорхнул с ветки на ветку? И забыл с первым заливом гончих.

Вскорости, гляжу, жмётся от суходолья под высокоствольную гриву, должно, вспугнутая собачьим лаем, белохвостая оленуха и за нею… два погодка-оленёка. Ковыряются в снегу на тонких ножках-ходульках. Зима для них первая – тяжеловато. Перед заходом в лес оленуха оборотилась, послушала, прядая ушами, и, подождав малышей, скрылась за разлапистой елью. Звери опять показались в просветах стволов и я, мысленно, уже пожелал семейству доброго пути, но там, где должен был находиться второй оленёнок, неожиданно с веток скользнула кухта, послышалась яростная возня, и он закричал.

Было видно, как дёрнулась мать, с разворота намереваясь броситься на выручку малыша. Но к ней под брюхо заскочил другой оленёнок, гонимый ужасом сволившейся сверху беды. Не в секунду я понял, чьей жертвой стал замешкавшийся сеголеток. А когда увидел ещё зверей, поспешавших к тризне, стало ясно – семья из трёх рысей подстерегла оленуху с приплодом. Оптика, как на ладони, являла драму. Мать не могла спасти уже придушенного детёныша, но заботясь об оставшемся, поторопилась увести его подальше от гиблого места.

Ни выстрелить, ни крикнуть, ни каким-либо иным образом помешать рысям было невозможно. Природа вершила свои законы бытия и борьбы за существование. И как бы мне не хотелось, нажать на спусковой крючок я не мог. Рысь не являлась объектом нашей озоты, а правила у финнов строгие.

Возвращаясь с номера я осмотрел место охоты рысей. Ни зверей, ни их добычи уже не было. Только алые пятна, как зимняя клюква на следу потаска.

А сохатому вырваться не удалось. Выставили таки гончие из бодота.

Следующих два дня мы охотились на белохвостых оленей и кабанов. Белохвостых оленей в Финляндию завезли из Северной Америки, и им здесь настолько понравилось, что они прижились и составили мощную популяцию, став наряду с лосем одним их основных объектов охоты. На них мы охотились тоже с гончими и также успешно. Хотя я не произвёл ни одного выстрела по лосю и оленю – досады не было. Сказать честно, всё ещё стояла перед глазами гибель маленького оленёнка.

По-настоящему отвёл я душу на зверях вне закона – кабанах. Их, к удивлению, много в пограничье Озёрного края и Суоми. От бегущего стада стонет лес и трещит, раздаваясь в стороны, камыш и лозняк обсыхающих болот. Звери чёрные, крупные и особенно лохматые, будто и впрямь болотные чудища, коих и стрелять-то не жаль.