Зелёные мартышки.

После Бишофта и Моджо на возвышенностях зачастили эфиопские селения. Издали они напоминали украинские хаты. Круглые с конической крышей из соломы крестьянские дома («тукули»), выкрашенные в белый цвет, выглядели очень живописно. А когда среди них мы разглядели все атрибуты православной церкви, и вовсе переглянулись.

Показалось протяжённое озеро, и заметно обильнее стала растительность, следом потянулись заросли кустарников, переходящие в лесные массивы. Указывая на прилегающие к лесам поля, наш провожатый сказал, что в таких вот местах крестьяне страдают больше всего. Их поля подвергаются нашествию кабанов, антилоп, газелей. Возле крупных водоёмов бегемоты начисто выедают посевы. Цифра, обозначившая бегемочью потраву, просто ошеломила. За год он съедает столько, сколько требуется для прокорма двух тысяч человек. Невольно пожалеешь зоопарки.

Часа два тряски просёлком, и мы, порядочно углубившись в джунгли, неожиданно вынырнули на обширной, с небольшим озерцом поляне. Почти по центру её ютились с десяток хижин. Здесь жили галласы. Уарга сказал, что давно приезжает сюда и что у нас будет отдельная хижина, а у жителей мы всегда сможем купить молоко, мясо и хлеб. Староста подтвердил, что обезьяны держатся недалеко.

Утром в сопровождении двух местных охотников мы углубились в лес, направляясь по течению р. Аваш. Уарга с одним из охотников ушёл на разведку. Оставшийся галлас всё время произносил фразу «тото елем туруно», что значило «мартышка нехорошая». Через полчаса тихо и незаметно появились «разведчики». Со слов Уарги мы поняли, что стадо мартышек метрах в 500 впереди нас.

Первый скрад, как, впрочем, и второй, и третий, у нас не получился. Кто-нибудь да «ухитрялся» подшуметь. Скрадывать мартышек становилось бессмысленным. Они были возбуждены, а вожак то и дело поднимался и стоял столбиком, не оставляя надежды подойти на выстрел незамеченным. День прошёл безрезультатно.

Было решено использовать два способа: первый – сделать засаду у выложенной приманки. Второй – применить приём нагона стада на стрелков.

С вечера, перед самым заходом солнца, галласы рассыпали зёрна кукурузы невдалеке от сикимор, где устроились на ночлег «тото».

Места, указанные Уаргой, мы заняли до восхода солнца. В сырости и тумане пробираясь за проводником, все вымокли и зябли в ожидании тёплых лучей. За рекой раздался «хохот» гиены, а через время, ближе к полю, возня и крик то ли зайца, то ли ещё какого-то зверька. Потом всё смолкло.

Утро наступило быстро. Ожившие джунгли огласились птичьими голосами. Поднимавшийся туман ещё висел клочьями, а в кронах сикимор началась суматоха. Проснувшиеся мартышки занялись утренней разминкой.

-- Бузу, бузу тото (много, много мартышек), - шептал до этого безмолвный эфиоп-проводник.

Мартышки верещали всё активнее без какой-либо видимой причины; доносились звуки их перемещений, но кроны сикимор ещё скрывали вездесущих бестий.

Взошедшее солнце окончательно пробудило джунгли. Фантастическая картина предстала перед нами. Яркие лучи, пробиваясь сквозь зелёную шапку леса, словно пучки лазера пронизали сохраняющийся сумрак, а натыкаясь на туманные сгустки, зажигали их и они, вспыхнувшие и шевелящиеся, начинали светиться холодным светом, похожие на огромных медуз океанской толщи.

Какое-то время мартышки «вершили», оставаясь на деревьях. Может быть они выжидали, пока испарится ночная роса, чтобы не мокнуть в высокотравье. Однако необходимость подкрепиться принудила вожака к виртуозному спуску по лианам. Следом тронулось и всё стадо. Бинокль помогал хорошо разглядеть, с какой ловкостью обезьяны пользуются своим транспортным средством. Не больше минуты – и их тени зашустрили в траве. Стрелки стояли, охватив дугой группу сикимор на дистанции 150-200 метров и на таком же удалении от них. Теперь оставалось ждать, когда мартышки обнаружат подброшенное им угощение.

Уарга оказался прав. Стоило одной обезьяне «натечь» на зёрна кукурузы, как тут же к ней поспешили сородичи. Совсем немного – и трава зашевелилась в нашем направлении. Только вожак нет-нет, да и выторкнется столбиком, осматриваясь по сторонам, словно заяц.

Условившись накануне стрелять не далее пятидесяти метров, все ждали удобного случая. Смышлёный галлас так рассеял зёрна кукурузы, чтобы на удобной для стрельбы дистанции наибольшее количество мартышек сошлось на прогалинах. Когда на такой «залысине» ещё раз появился «регулировщик», я и решил – время пришло. Мартышка пропала сразу со звуком выстрела. Трава закипела, мартышки рассеялись и затихли, высматривая опасность. Раз за разом повторился сухой треск. Со скырканьем стадо рванулось через заросли акаций к лианам.

Оказалось, что стреляли мы все. Вожак и молодой самец были сражены наповал. А самка, в которую со спины попал Ростислав, оказалась раненой и удирала в траве, не в силах спасаться верхом. Галлас пустился следом за ней и вскоре настиг беглянку. Она оказалась с детёнышем, уцепившимся за её шерсть всеми четырьмя конечностями и прильнувшим к груди и брюху так плотно, что галлас не сразу и разглядел мартышонка. С раненой самкой он расправился быстро, будто во взмах дубинки вместилась ненависть всех поколений его соплеменников к обезьяньему роду. Но перед тем, как получить смертельный удар, мартышка яростно ощерилась, заверещала и хватила своего убийцу за руку, нанеся весьма чувствительную рваную рану. Тотчас же сверху, наблюдавшее за трагедией товарки стадо, разразилось оглушительной «бранью». Осмелев, мартышки посунулись на нижние ветки, приседали на них, ударяли лапами, скыркали, ухали с явным намерением угрозы в адрес галласа, который пытался оторвать от погибшей матери её насмерть перепуганного детёныша. Галлас рассказал, что мартышонка он не погубил, только отбросил подальше. Тут же, проявив безрассудную смелость, несколько обезьян метнулись к нему и подхватив, утащили за собою на сикиморы и там сникли с глаз охотников.

Для африканца убить обезьяну дело столь же обыденное, как сходить по нужде. Здесь нет обожестляемого обезьяньего тотема, как в Индии. Никто им в Африке не поклоняется, не воздает почести и не проявляет к ним особой терпимости.

Лишь к исходу дня Илье удалось снять с веток ещё парочку мартышек. Одна из них свалилась сразу, а вторая так и осталась висеть, словно на трапеции под куполом цирка. На следующий день её на прежнем месте не оказалось. Возможно, она стала добычей гнездящихся на вершинах сикимор орлов или её утащили соплеменники, а может, всё же упала на радость гиен.

Накануне укушенного мартышкой галласа Уарга вынужден был отвезти в медпункт в большое селение Зальясэ для вакцинации. Его рука сильно распухла, могло произойти заражение крови и рисковать не следовало.

Ещё несколько дней, проведённых в джунглях долины р. Аваш оказались насыщенными и добычливыми. Всякий раз, когда растревоженные обезьяны удалялись на недосягаемое расстояние в чащу джунглей, мы нередко отправлялись пострелять диких кур «коко», цесарок и голубей. Неоднократно при этом приходилось видеть больших черепах и очень крупных варанов, называемых мониторами. Одно из этих земноводных Илья принял за крокодила, поскольку было в нём не меньше двух метров длины. Вараны свирепы и прожорливы до такой степени, что нападают не только на крупных животных, но и на человека.

Однажды мы наткнулись на пустой черпаший панцирь и Урга сказал, что его владелица съедена «гунданами».Оказалось, что это чёрный муравей, от которого всё живое старается держаться подальше. Вот эти то маленькие хищники и расправились с огромной черепахой, забравшись под панцирь и пожрав её заживо.

Староста селения, до глубины души презирающий обезьян, предлагал нам изловить нескольких и, посадив в клетку, покараулить леопарда, как зверя более достойного, сказав, что он знает, где обитает хищник.

Когда Уарга объяснил ему, что в этот раз на леопарда охоты не будет, он, как человек практичный, тут же предложил замену – гигантского питона или бегемота нимало не озоботившись необходимостью иметь разрешение. Уарга подтвердил, что местные охотники в глубинке джунглей мало придерживаются порядка и правил охоты, особенно если дикие животные и звери причиняют ущерб их хозяйству.

Охотясь у озера Абията, где мартышек было неимоверно много, мы имели возможность убедиться в том, что крестьяне используют любую возможность, чтобы поквитаться с нарушителями их размеренной жизни. Они были готовы заплатить Уарге, чтобы он застрелил пожирающего их поля «кибоко» - огромного бегемота, совсем потерявшего страх перед людьми. На озере водилась разнообразная дичь. Но на неё, к нашему удивлению, никто не охотится. Это оттого, что эфиопы не всех животных и дичь употребляют в пищу, считая многих «погаными» или «мидако». В этот разряд попали кабан(коркоро), заяц(тынчер), некоторые породы газелей, утки, гуси… Даже чтобы употребить в пищу мясо хороших животных, они должны быть обязательно зарезаны, причём сделать это обязан «абиша», т.е. эфиоп.

Так что, стреляя на озере гусей и уток, мы вынуждены были сами их готовить и есть.

В ночь мы выехали для охоты на гелад, анубисов и гамадрил.