За обезьянами в Эфиопию.

Когда мы пересекли реку Аваш, было раннее утро. Пока что для нас в древней Абиссинии всё непривычно. Вымахнуло из-за гор солнце – наступил день. Упало по вертикали – чернота африканской ночи до устрашающей тесноты сжимает округу. По эфиопскому времени рассвета и вечера нет. Начало и конец дня определяет светило. Он стартует в шесть часов и финиширует в шесть. Только вчера по завершении необходимых формальностей были очерчены маршруты наших поездок, и теперь освободившись от придирчивых, как нам казалось, вопросов и недоверчивых взглядов чиновников, мы раскрыли глаза на простирающиеся пейзажи. Говорят, раньше, когда Эфиопия чуть не стала одной из республик СССР, всё было много проще. Хотелось сразу увидеть что-то необычное, от чего в крови клокочет адреналин. Но вокруг желтеет пожухлая трава; редкие крестьяне, кутающиеся в «шаммы»» от зябкой рани, бредут обочиной; тающая в дымке вершина горы Асэбат да мерный полёт орла над убранным полем. Равнодушно гудел мотор, и Уарга, принуждённый по совместительству исполнять роль гида, пояснял: «эта дорога ведёт в Найроби, эта – в Данакиль, эта – в Дире-Дауа…» Он покосился на Илью и умолк. Через минуту, вознамерясь поднять нам настроение, запел старинную абиссинскую песню. Временами, вполне сносный баритон нашего гида затихал, опускаясь до октавы, словно он высматривал врага из укрывших его джунглей, затем взлетал в боевом кличе, и мне казалось: ещё немного и перед нами предстанет покоритель Галла и Каффы, в леопардовой накидке воин негуса Менелика с изготовленным для разящего броска копьём.

По закону вежливости нам пришлось похвалить его пение, а Уарга, тоже довольный собою, расплылся в очаровательной улыбке, обнажив крепкие белоснежные зубы. Он представитель фирмы-организатора нашего тура и имеет полномочия нанимать местных охотников, устраивать экспедицию в глубь страны и осуществлять контроль. А мы обязаны точно и безропотно следовать его указаниям. Для меня эта поездка в новинку, никогда раньше я не охотился на обезьян, считая их добычу сопутствующей и мало интересной.

Прежде «четвероруких» ловили и приручали с одной лишь увеселительной целью: для зоопарков, цирков, для домашнего содержания. Позже для научно-исследовательских потребностей медицинских и биологических учреждений. Однако, как оказалось, и ныне охота за обезьянами «для забавы» и прочих дел ведётся широко и массово, а потому стала также строго регламентироваться, как и на прочих представителей животного мира. Для профессиональных охотников это очень не плохой бизнес. Ещё круче он для перекупщиков трофеев и контрабандистов от охоты. И в «Старом» и в «Новом» свете особым спросом пользуются живые экзотические приматы, но в не меньшей степени изделия из их меха и чучела. В чём я и убедился на одной из международных охотничьих выставок, где среди колоссального количества разнообразных трофеев со всех уголков земли оказалось порядочно представителей обезьяньего племени. В этом отношении особенно выделялась экспозиция Эфиопии. Около неё мы с Ильёй и познакомились Он с неподдельным любопытством разглядывал чучела зелёных мартышек, нубисов, гелад и ещё бог знает каких видов этих крикливых «бандерлогов». И не только он. Народу было - не протолкнуться. Оказывается – писк!.. Мода!.. А я и не знал о росте обезьяньей популярности…

Применить их к пользе человека, имея ввиду приручение, как известно, не удалось. Виной тому дикий нрав, суетливость, стремление к разрушению и опротивление любому ограничению необузданной подвижности.

Лишь в некоторых местах Индокитая, на островах Борнео и Суматра макак и лапундеров сумели приучить сбрасывать плоды с высоких пальм. Проще из медведя сотворить байкера. Одним словом – зверьё, животные. Хоть и высокоорганизованные, на которых испокон веку охотились: на кого из-за меха, на кого из-за мяса, как и на прочую дичь.

- В Эфиопии обезьян побольше, а надоест гоняться за ними – можно и на крупного зверя поохотиться, - убеждал Илья. И таки убедил.