Тяга

… На пне замшелом жду заката
В лесном скрещении дорог.
Здесь у речного переката
Путь «тяги» вальдшнепов пролёг...

(авт.)

Весенняя свежесть разлилась тихо и светло. После грозы земля дышала легко и парко. Лист и трава на глазах лезли к солнцу, наряжая бурую округу в яркий изумруд. Заливались жаворонки. Над пожней в чистой сини неба кувыркались и кричали чибисы. Наши машины втянулись в лес и стали пробираться к левому берегу реки. Дорогу, как строгий часовой, преградили длиннющие лужи. Разлившаяся паводковая вода заполняла собою все канавы и низины. Но без особых трудностей мы преодолели её и вскоре оказались у чудесной поймы. Левый берег Ипути, более низкий и песчаный, порос темнохвойным лесом, а правый, низинный, обрамлял реку пушистым распускающимся кустарником.

- Вот это и есть наша «Пчёлка», так место называется. Устраивайте табор. К концу дня я появлюсь, пойдем на тягу, - сказал Титыч и уехал по служебным надобностям.

Солнце поднялось уже высоко и грело подходяще. Воздух, напоённый запахом распускающейся листвы, хвои и свежестью реки дурманил, вызывая расслабленность и негу. Во всём ощущалось обновление жизни: и в веселом щебетании птиц, и в курлыканье журавлей, и в суматошности селезней, и в появлении лесных клещей, и в спешащем через пролесок ежике, и даже в проползшей от реки через наш походный лагерь гадюке. Молодой гад скользил,

извиваясь, и, приподняв головку, косил одним глазом в нашу сторону: не будет ли от гостей злого умысла? Сама змея не собиралась причинять нам вреда и торопилась укрыться в своей норке. Хотя человеку такое соседство всегда не по душе. Яд змей весной особенно силен и благоразумнее всего при встрече с ними, соблюдать осторожность. Появление гадюки внесло оживление в наши ряды, но не заставило переменить место и мы, завершив обустройство, обсуждали предстоящую охоту на долгоносиков.

Удивительная птица – вальдшнеп (лесной кулик), а еще: слонка, слука, лесной отшельник. Из всех куликов кулик, самая желанная добыча. Для истинных ценителей тут важны не столько даже гастрономические качества птицы, как способ охоты на нее. Первейший и классический – весенняя охота «на тяге». К основным относят и

осеннюю охоту «на высыпках», когда перелинявшие птицы готовятся к отлету, или уже находятся в процессе осенних миграций. Это ходовая охота с подружейной собакой. Есть ещё «немая тяга», охота «на грязи», на воде, на перелётах, нагоном. Но всё это частности, придумки промышленников.

Кому из охотников не доводилось слышать необычайно благозвучное слово – тяга. В нем самом заключена притягательная сила весны, пробуждающейся природы. Вроде нет в этой охоте накала страстей и физического напряжения зверовой, зато, как она чиста и радостна, какую даёт глубину мироощущения, словно пульс земли – матушки касается вашего сердца, заставляя его биться трепетно и затаённо.

Говорят же: лесной отшельник. И правильно говорят. Большую часть своей жизни вальдшнепы проводят в одиночестве, но в непродолжительное время перелёта сбиваются в немногочисленные стайки, которые охотники и называют «высыпками». С мест зимовок в Крыму и Закавказье они начинают прилетать ранней весной, чаще в первой половине апреля. Но никто и никогда не назовет точной даты начала прилета птиц. Это целиком и полностью зависит от хода весны. Ранняя она, да теплая – и вальдшнеп скорее с зимовок трогается. А задержится солнышко с прогревом – как ни желай, все одно позже потянет. Если и прилетает по первым проталинам – себя долго не показывает, скрываясь в чаще, перемещаясь беззвучно и по ночам. Прилетевшие, да и пролётные вальдшнепы и весной образуют «высыпки», однако охота на весенних высыпках запрещена, ибо взлетает вальдшнеп без характерных звуков, и отличить самочку от самца невозможно. Когда же зажурчат весенние ручейки, а поляны и опушки начнут освобождаться от снега – «высыпки» распадаются и вальдшнеп начинает свои токовые полёты, иначе – «тянет». Тогда и наступает та самая поэтическая пора вальдшнепиных весенних охот на тяге.

Я давно уверовал, что во взаимоотношениях человека с природой по силе нравственного воздействия ничто не может сравниться с весенними охотами, где главенствующую роль играет гармония и красота. Ни вальдшнеп, ни тетерев, ни глухарь, не имеют сколь - нибудь серьезного промыслового значения. Во всяком случае – теперь. А поговорка: «Ездить за вальдшнепом – все одно, что серебряной дробью стрелять» - до сих пор в народе живет. Здесь ценнее другое. И сколько бы ни описывали охоту на тяге, или току на тетерева, глухаря, всегда будут находиться всё новые и новые эпитеты, сравнения, метафоры, аллегории и пафос, выражающие нравственную суть этого действа.

Мне вспоминается, как много лет назад, юнцом, я добыл своего первого вальдшнепа, услышал тетеревиный ток, очаровавший на всю последующую жизнь простотой и глубиною проникновения звуков. Это была весна! Гимн жизни в звуках пробуждающейся природы. Её симфония, её звуковое барокко.

Я держал в руках увесистую теплую птицу, гладил её пёрышки, трогал долгий нос, и она казалась мне волшебной. Больше всего поразили чёрные угольки выразительных глаз, так нелепо посаженные – чуть не на затылок. Только позже, читая «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии» С.Т.Аксакова, я узнал, что благодаря такому расположению глаз вальдшнеп одновременно видит, что делается впереди него и сзади. Чудная вещь, вальдшнепиные глаза! Они и к темноте хорошо приспособлены, хотя днем и в светлые ночи он, как и другие птицы, видит много лучше. Вот почему в северных местах, где ночи светлее, тяга вальдшнепов более продолжительна по времени, возможностям стрельбы и благоприятнее для поиска добытых птиц. Потом у меня было множество «тяг» и «высыпок». Но тот, первый вальдшнеп, до сих пор живет в памяти напоминанием юности и весны.

Примерно месяц летит вальдшнеп весной. В этот период приверженцы классических охот и ищут встречи с ним. А повстречать вальдшнепа в это время можно всюду. Даже на приусадебных участках, в садах, в лесопарках. Но излюбленными местами являются смешанные сырые леса вблизи речек, ручьёв, канав, где есть заросли осинника, березы, разнообразные кустарники, увлажненные лесные поляны, просеки. Вальдшнеп токует в полёте. Только во время тяги вальдшнепы издают звуки, являющиеся, по сути, их токовой песней. В остальное время года они летают молча. Укрываясь в крепких глухих местах днем, к вечеру птицы поднимаются на крыло и начинают облетать приглянувшиеся им участки леса. Летят преимущественно самцы. При этом в течение многих лет тяга наблюдается в одних и тех же местах. Отмечают, что ширина полосы полёта может колебаться, но направление почти всегда сохраняется. Это-то и даёт возможность охотнику выбрать наиболее подходящее место.

Солнце ещё висело над лесом, а от реки уже тянуло сыростью. Мы заготовили на всю ночь дров, уютно окружили кострище увесистыми чурками для сиденья. Получился уголок охотников «круглого костра». Над макушками елей старый ворон скрипучим клёкотом известил, что ему, как древнему ведуну все открыто и он знает о нашем появлении в его владениях.

Красив лес вечерней порой. Чего только в нем не увидишь весной. Вот, хотя бы, муравьи. Смотришь на них: мечутся, мечутся…туда-сюда, толкают друг дружку в бока и зады…Вроде бестолковое движение. Как бы, не так! Повнимательнее, повнимательнее вглядитесь…Не-ет, тут всё осмысленно. Днем так и тёк поток черных точек по стволу сосны, как машины на шоссе: правый - вверх, левый – вниз. К вечеру, будто иссяк, стал редким. И плывёт пунктир теперь только в одном направлении – домой, к муравейнику.

У берегового уреза бело-дымчатая трясогузка кормит и обучает охотиться своего птенца. Скорее, молодую птицу, величиною уже со взрослую, все отличие которой состоит в коротеньком хвосте и более тусклой окраске. Стройная, изящная, словно юная балерина на тонких ножках, в белом с серой оборкой платьице, с чёрной шапочкой и такой же брошью на груди, трясогузка-мать бегала ловкими и быстрыми рывками, потряхивая хвостиком и хватая зазевавшихся мошек и жучков. Следом за ней устремлялась молодая и, видя, что мать схватила добычу, смешно подпрыгивала, стремясь завладеть ею.

Недалеко от реки торчал большой выворотень с иссохшими корнями. Там, видно, и было гнездо трясогузки, прилетевшей к вскрытию реки и успевшей дать первое потомство.

Вблизи кухонной палатки мелодично и звонко посвистывал поползень. Он то деловито копошился в корнях деревьев, переворачивая и подбрасывая почти истлевшую листву в поисках затаившихся насекомых, то взбирался по стволу серенькой мышкой и там, зацепившись за кору лапкой, обрубком свисал вниз головой, с высоты взирая на почву пристальным оком – нет ли чего вкусненького. Поодаль, лоскутком голубого неба на сочной молодой зелени ивового куста, весело тенькала лазоревка. По высокостволью елей рассыпалась яростная дробь желны. Попрыгав эхом по стволам, дробь стихала. Тогда гортанное и громкое «фрю- фрю – фрю» далеко разносилось по лесу. Возвратившиеся с осмотра пойменных зарослей друзья рассказали, что наблюдали осторожного и скрытного вяхиря. Это был настоящий ток. В полдерева на горизонтальном суку сидела голубка. Распустив и взъерошив оперение шеи, самец вертелся вокруг неё и ворковал: «гху-у-ху-ху, гху-у-ху-ху». Временами он взлетал, сильно хлопая крыльями. Косо поднимался вверх и, описав широкий круг, снова возвращался к избраннице. Так повторялось не раз. Ухаживания самца, его брачная песня, удивительно сочетались с таинственностью обстановки хвойного леса. Казалось, пройди чуть дальше и непременно повстречаешь косматого лешего, или избушку на курьих ножках.

На дальней просеке пикнул уазик. Пора. Надо собираться, Титыч поспешает. Никого иного не занесет сюда без его ведома. Подъехало два УАЗа.

- Бать-тюшки, как вы по-хозяйски тут обустроились, - удивился начальник хозяйства. – Ишь, кухня, палатки, - похвалил он. – Правильно. Охотник, хоть и привычный к неудобствам человек, а всё ж таки минимальный комфорт создать может и должен. Это тоже культура.

Он представил егеря, и было решено, что с каждым из них будет по два охотника.

- На тягу поедем километра за три. А вот ехать нам мимо тетеревиных токовищ. Примечайте. Они на зорьку вылетать начнут, и по берёзам сидеть. Может, и токовать которые станут. Мы в этом году не много шалашей ставили. Косачи повсюду. На токовищах хватает кустов, ёлочек, мелкого подроста, лесополос, заросших канав. Сами определитесь, где укрыться. В этих местах чернышей на токах даже скрадывать можно. Куда с вечера вылетят – там и ток в предзаре начнётся. Но косачи завтра, сейчас вальшнепы, - назвал Титыч на свой лад долгоносиков и мы, в предвкушении сладостных минут, расселись по машинам.

В подтверждение слов Титыча, лишь выехали из тёмнохвойного леса и достигли перемежающихся обширными луговинами березняков, прилипших к прирусловым болотам, как разом разглядели висевшие по макушкам и в полдерева тёмные пятна.

- Тете-ре-ва!.. – заволновались мы с Александром и вперились в стекла уазика.

Титыч притормозил, но, не останавливая машины, стал пояснять:

- Основной ток по ту сторону березняков. Там луговина посреди обширного колка. И по эту сторону токовать будут. Видите, какой прекрасный луг. От табора до тока минут тридцать пешком. Придёте затемно, часам к трём и тихонечко разойдясь вдоль этих берёз, - показал он на тянувшуюся с километр белеющую стену, - рассредоточитесь метров через триста. Слушайте и смотрите. Косачей, - повторяю, - вдоволь. Всё в ваших руках. Тетёрок: ни - ни, - предупредил. Охота разрешена до девяти часов утра. Можно охотиться с ружьём и с малокалиберкой, под патрон «магнум».

- А какому количеству охотников можно находиться на току?

- Не беспокойтесь, ток обширен. Таких, как последние годы, давно не было. К нему примыкают подточия. Вот я и распределяю вас: один в центр основного тока, в два по подточиям. Надо бы вам числа 15 апреля приехать. Тока уже слабеют. Но ещё в силе. Синой стороны, оно и лучше, большинство самочек к этому времени покрыты и на ток не вылетают.

Вскоре уазик, простудно попырхав, остановился на перекрестке пролеска. Осмотрелись. Место развеселое. Вряд ли найдёшь лучше. Кто бывал на тяге, знает, что охотнее всего вальдшнепы летят вдоль опушек, обрамлённых кустарниками, над лесными дорогами, прорезающими мелколесье, по-над оврагами, вырубками…Именно в такое место и привёз нас Титыч.

День угасал. Медленно ложился вечер. Доносилось бормотание тетеревов. Солнце тонуло в лесной глуши, как горящий корабль в океанских волнах. Его лучи, словно воздушные струи рвались вверх, сквозь частоколье корабельных сосен и радужными бликами расплывались на зависших под окоёмом облаках.

Вслед за скрывшимся Ярилом, как бы оправдывая своё название, подала голос зарянка. Будто скрип колёс медленно тянущейся в гору старой, рассохшейся от времени арбы послышался со стороны притулившихся к березняку елей. Совсем неказистые звуки сползли по лапнику вниз. Но вдруг ожили, окрасились, и полился вдоль опушки мелодичный перезвон серебристого колокольца. В надовражье завозились и засвистели дрозды: «Фи-липп!..Фи-липп!..Иди чай пить, чай пить…Скко-ррей, скко-ррей…остынет:ей-ей!..»

Растворялись тени. Гасли сумерки

- Саша, ты иди к той гряде, что соединяет опушки. Вальшнеп любит лес очертаниями облетать и по узкости точно на тебя пойдёт. Мы здесь поблизости у оврага станем. Там ручей течёт, молодняка много. Он обязательно пониже в таких местах опускается. Если стороной потянет, подбрось кепку, цвиркун ее за вспорхнувшую самочку примет и сразу подвернёт. Фонарь не забыл? На чистом не стой, но и в чащу не лезь. Да, вот ещё: тянут в большинстве самцы, издающие звуки. Их и надо стрелять. Самочки, если и летят некоторое расстояние, то всегда молча. Такую птицу лучше пропустить.

- Ну, хватит, Титыч. Я помню, не впервой, надо торопиться.

Неожиданно за нашими спинами громко, с натяжкой зарыдала кукушка: ку-ку, ку-ку, - резало слух. – Будет мешать, подумалось, - надо бы прогнать. – Когда раздалось: «Кли-кли-кли-кли.»

- Не ходи, это самочка подлетела, - пояснил Титыч. – Теперь заглохнет. Давай слушать: вот-вот потянут. Тут многое от погоды зависит. Сегодня тепло, душновато. Но день стоял ясный. Потому погода средняя. Лучшая, когда пасмурный вечер, слегким бусом и при тепле. Иначе – «липкий». Вот тогда и тяга настоящая. Лёт низкий и неторопкий. В холод и ветер совсем не подымается. Хотя и здесь не всё случается «по инструкции». Мне не раз приходилось видеть тянущих вальдшнепов и при снежных зарядах.

За редколесьем раздались выстрелы: торопливый дуплет возвестил о долгожданной тяге.

- Слышишь, свистит? На Сашка тянет. – Титыч приподнял кепку и вывернул левое ухо. – Да, по перемычке.

Теперь, когда вальдшнеп подлетел поближе, я различил размеренный хрипящий звук, а за ним и свист: «кхоор – кхоор – кхоор – цсик, цсик», - обозначал свое присутствие валдшнеп в надежде, что самочка егоуслышит и покажет себя. Мы ждали выстрела. Но, то ли Александр не разглядел птицу, то ли она прошла не в меру.

- Кепку подбрось, кепку,- нарушил тишину Титыч. А наши за колком погромыхивали всё чаще. Видно тот угол привлекал птиц побольше. Но и нас они не забывали. Вот очередной долгоносик дал о себе знать. «Кряхтун»,не дотянув до нас, стал склоняться левее, опять вдоль перемычки. Тут уж Александр не стал церемониться. Мы увидели на фоне ещё различимой полоски неба мелькнувшую его кепку. Хитрость ему удалась – хлёсткий дуплет и вспыхнувший свет фонаря были безусловным доказательством удачи.

- Нашел, следопыт?, - спросил довольный Титыч.

- А то нет!..

- Тихо, опять цыкает!

Молчим, слушаем и щуримся.

-«Бах, бах…»

Куда там. Вроде медленно плыл, а так юрко метнулся на выстреле, словно летучая мышь…Не вспыхнул фонарик…выходит, искать нечего. Только звёздочка сигаретки: пых-пых, пых-пых, - засветится и погаснет,..засветится и погаснет.

- Зря Сашка курит, вальшнеп это сразу примечает, - промолвил Титыч и, не выдержав, обратно прописал ему…

- Титыч, а вот поговаривают, будто вальдшнеп на дым от костра подворачивает? Лично мне не доводилось это видеть. Может брехня?

- Нет, не брехня. Сам пробовал – подлетает. Только лучше в пасмурную погоду, а костер дымовой нужен. А почему? Шут его знает. Может за туман принимает от мокрых мест. Их-то они как раз и любят.

Вальдшнепы тянули хорошо, зря Титыч осреднил. И высота была в меру, и летели спокойно. Может, перестраховывался. Мы отстреляли с Титычем порядочно. Я подобрал уже трех птиц, а Титыч, кажется, все пять. Были и промахи. Выстрелы радовали. Одним я сбил встречного, другим – угонного. Но самого первого положил к ногам. Он падал вертикально, распустив крылья и кружась вокруг своей оси, как осенний кленовый лист. Такие выстрелы удаются редко и Титыч, понимающий в этом толк, одобрительно покачал головой.

Всё. Наступила ночь. Темно, хотя звуки, издаваемые пролетающими вальдшнепами, были слышны. Подошел Александр, слегка удрученный заключительным промахом.

- Эка беда, нормальное дело, - рассуждал Титыч, - не зазорно промазать по вальшнепу. Мастера, и те, бывает, плошают. Летит ведь не по ниточке, хоть и говорят – «тянет». Он что велосипедист на треке: то прижмет, то отпустит, то в сторону шарахнется. И упрежденьице, по тёмному, не всегда правильно выберешь. Тут многое значение имеет. Не зря вальшнепа «дробоедом» зовут.

Всё же никто из нас не пенял своим промахам, а удачные выстрелы стали украшением этого незабываемого вечера. Мы подождали, пока соберутся остальные охотники. Было так покойно на душе, что и уходить не хотелось. Наверное, каждый из нас думал сейчас о том, что если постоять ещё чуточку, то может и налетит шальной. Такова уж натура охотника. Но пора. Трофеи рассмотрим днем. Через несколько часов на ток. Косачи ждать не станут…

- А с криковной уточкой на селезней утречком никто не желает посидеть? – неожиданно спросил Титыч.

Ответом было молчание.

- Понятно. Тогда, до завтра. Как условились…