Мы «дикуем»

Днём от переправ слышалась стрельба, и Фёдор сказал, что больше задерживаться не может. К вечеру затрещала радиостанция. На связь вышел Сибирцев и сообщал, что севернее возвышенности Камень Хэрбэй крупное скопление оленя, двигающегося от Таймырского заповедника. Но основные стада кочуют вдоль Пясины между Янгодой и Дудыптой. Информация совпадала с разведкой охотоведа, переданной вчера. Из сводки было ясно, что бригады на Кыстыкмахе, Чопке и Аваме начали массовый отстрел и уже запрашивали вертолёт для отгрузки продукции. Без оглядки нам пришлось включиться в общую работу.

Как человек опытный, Фёдор оценил наше оружие и разместил нас вдоль оленьих троп на некотором удалении от переправы, потому что с оптикой мы могли стрелять с большей дистанции, чем его охотники. От палатки до переправ – километра четыре по тундре. Дважды в день мы проходили это расстояние. С учётом беготни в районе охоты получалась разминка километров пятнадцать. Вроде и немного, но на ночлег мы еле притаскивались.

Первые два дня пришлось больше наблюдать. Несколько раз появлялись на левобережье Маймечи небольшие табунки и, не переправляясь через реку, уходили её верховьями куда-то в сторону горы Маган-Тос. Бригадир предположил, что это передовые группы стада, идущего от оз. Таймыр, которое, по всей видимости, переправившись через Хету, так и пойдёт вдоль Маймечи до следующей переправы на Туколане. На этот участок он нас и перебросил, вручив предварительно каждому по кожаному фартуку и паре нарукавников. Вскоре мы оценили совершеннейшую необходимость этих вещей в условиях «диковки», когда стали беловать туши добытых «дикарей». Дались они нам не вдруг. В зависимости от ветра приходилось менять места, и начало для нас не складывалось.

С первого же дня я приметил, что не один поджидаю появления добычи. Только светало, как от предгорий прилетал орлан-белохвост и начинал свою охоту. Он и предупредил меня о приближения оленей. Набрав высоту, белохвост стал кружить по-за склоном холма и я, глянув в том направлении, вдруг понял, что в тоскливом горизонте что-то изменилось. «Кажется, вот эти кусты, – размышлял я. – Похоже, их раньше не было». Орлан висел в аккурат над ними. Когда же не весть откуда возникший «саксаульник» заколыхался, вырастая и правясь в мою сторону, я чуть не вскинулся: «Это ж олени!» Как же хотелось не упустить первых оленей на моей первой и, быть может, единственной в жизни «диковке».

Табунок голов в 15--17 выплыл из-за бугра и застыл. Олени осматривались и вслушивались. Замер и я, удерживая в прицеле самого крупного. Дуэль выдержки длилась минут десять, прежде чем рога закачались вновь. На стрельбу я решился не раньше, чем олени отдалились от склона на два десятка шагов. Однако подпускать их к траверсу я тоже не собирался, поскольку это уменьшило бы угол обстрела, когда олени сорвутся в бег.

По прошествии времени я могу точно сказать, что чувства, испытываемые охотником на трофейной охоте и промысле, по содержанию, глубине и направленности существенно разнятся. В первом случае стрелок стеснён присутствием «контролёра», ограничен в выборе трофея, риском промаха и его последствиями... На «диковке» от всего этого я был свободен. Задача состояла в том, чтобы сделать как можно больше результативных выстрелов. Тут успех измеряется не параметрами трофеев, а количеством туш, самим процессом, прежде всего. Трофеи мы, конечно, увезли. И всё же неповторимость увиденного превосходила самый лучший трофей

Тот первый табун и теперь самый «живой» в воображении. Стрелять я начал со встречных углов, и к моменту, когда мелькнули напоследок «зеркальца» сметённого единым порывом табуна, магазин оказался пустым. Кстати сказать, опытные «диковщики» берут с собой на охоту как можно больше патронов. Большинство из них успевает опустошить по нескольку магазинов за один стрелковый цикл.

В первую стрельбу успехи мои были скромные – всего три оленя. Зато потом неуклонно возрастали, дойдя до семи. За неделю мне удалось добыть 26 оленей. На двоих с Константином наш вклад составил около полусотни туш. Мелочь в сравнении с тем, что за это же время «накрошила» бригада Фёдора.

Вообще, стрельба – самое лёгкое занятие в процессе «диковки». Остальное – та самая адова работа, о которой я уже упоминал. «Отговорил» карабин – надевай фартук, натягивай нарукавники и... вперёд. Надо туши стащить в одно место, отбеловать, отделить субпродукты от требухи, складировать и обеспечить сохранность до отгрузки в вертолёт. Нередко к исходу дня сил хватало лишь на то, чтобы дотащиться до палатки и, наскоро перекусив, свалиться замертво.

В первый же вечер удачной для новичков охоты Федор обучил нас обязательному для промысловиков ритуалу «кормления огня», отдающему языческим душком. В его основе «задабривание» духа охоты. Чушь, конечно, но охотники, даже если и не верят, все поголовно ритуал соблюдают, подбрасывая в огонь нутряной олений жир или костный мозг из оленьих ног. В огне «угощение» с треском шипит, а охотник, глядя на разлетающиеся искорки, произносит немудрёные слова благодарения.

Через два дня началось движение головных стад дикого северного оленя. Теперь все охотники были сосредоточены у переправы. Олени шли не сворачивая, так что стрелять их можно было при подходе к воде и на выходе. Для охотника-любителя это, конечно, бойня. Только не оброните такого слова в разговоре с промысловиком. Это всё равно, что назвать работника мясокомбината живодёром, а винодела – алкоголиком...

Резко увеличившийся выход «товарной продукции» потребовал разделения бригады, а ночные заморозки облегчили хранение обработанных туш. Их укладывали на брезент и им же укрывали, развешивая вокруг отпугивающие предметы и обрамляя стреляными гильзами на случай волчьей, росомашьей или песцовой агрессии. Зачастили вертолёты. «Диковка» для бригады Фёдора складывалась удачно.

Предупредив нас за два дня, прилетел профессор Сибирцев. За три недели, проведённые в промысловой бригаде Федора Эспека, мы многое узнали об олене-«дикаре» и «диковке» как способе его добычи. Но лишь... наполовину, потому что ещё совсем не имели представления о «белой диковке». То есть суть её нам была понятна, однако, как сказали «диковщики», «белая» – много круче. Попробуйте побегать на лыжах за оленем, в 30-градусный мороз мчаться на снегоходе, лежать в засаде на снегу, проваливаться в наледи, готовить пищу, когда хлеб надо рубить топором, ночевать в промороженной палатке... Только прочувствовав всё это, можно считать испытание «диковкой» состоявшимся...

Прощаясь, Фёдор Эспек от всей бригады подарил мне оленью парку, а Косте камусные лыжи, что было равносильно принятию в «диковщики» и приглашению одолеть «белую диковку». Мы согласились.