Нестомчивость
Нестомчивость гончей выражается в ее неутомимости, готовности бодро идти в полаз и преследовать зверя такими же ногами не только к концу дня, но и на второй и даже третий день.
Встречаются гончие, которые подбиваются через несколько часов работы и к полдню уже начинают «лапти плести», по образному выражению охотников. Охота с такими - сущая мука, так как на второй день их чуть ли не самому охотнику приходится на себе тащить из лесу.
Кишенский в своей статье: «Выбор гончих по наружным признакам»1(1 «Природа и охота», l881 г., № 5), перечисляя некоторые наружные признаки гончей, наиболее внушающие доверие к ее полевому досугу, роняет такую фразу: «Такие гончие неоценимы для настоящего охотника: они способны гонять ежедневно, целую неделю и не сбавлять первоначальной паратости».
Это же положение приводит (вполне соглашаясь с Кишенским) и Н. Н. Челищев.
На самом деле это конечно вздор. Никакая гончая, никакая стая не выдержит недельной работы без дневок. Самое большее, что выдерживает гончая, это три дня работы от зари до зари. После этого ей необходимо дать отдых или «дневку», как говорили в старину. Я говорю о трех днях, подразумевая благоприятные осенние условия для гона; само собой разумеется, что при неблагоприятных условиях (сильная жара, тяжелый грунт, гололедица и т. д.) срок этот может значительно сократиться.
Позволю себе по этому поводу привести чрезвычайно интересную выписку из воспоминаний старого охотника и известного писателя Н. Яблонского2(2 «Былые собаки». - «Природа и охота», 1898 г., № 9), в которых он рассказывает, как его отец в ответ на сомнение одного приятеля: прогоняет ли его костромской выжлец «Выплач» по июльской жаре хотя бы 2-3 часа, распорядился на другой день с утра набросить смычок гончих «Выплача» и «Вислу».
«Было около восьми часов, когда «Выплач» поднял лисицу. Лисица попалась старая, опытная, не раз уже бывавшая под гоном всей стаи; но в тысячу раз легче ей было спастись от целой стаи в двадцать смычков, чем от этих двух собак.
Чуть не на десять верст задала она первые круги собакам. Жаркий гон шел без перерыва, даже как бы все усиливаясь, и усиливаясь, и чем дольше он продолжался, тем меньше и меньше делались круги гонного зверя. Двадцать раз просилась лисица в забитые норы и двадцать раз она возвращалась опять к густому берегу Нежданки, нигде не находя себе спасения.
Вот уже десять часов, и одиннадцать, а гон все не умолкает ни на минуту. Жарко невыносимо. Ни на минуту нельзя было приостановиться и отдохнуть лисице. Несколько раз перерезала она кривошеевскую поляну на виду у всей нашей кампании, вываливши язык на сторону, страшно утомленная этой бешеной гоньбой при палящем зное красного лета, - и всякий раз мы видели «Выплача» сейчас же за ней, не далее 10-15 шагов сзади; как на руках носил он ее. «Висла» же далеко плелась позади, зарьявая все более и более. Вот лисица еще раз перемахнула поляну, ведя за собой собак. «Выплач» еще ближе позади ее, а «Висла» только доплелась до поляны, да так и шлепнулась на брюхо в дождевую лужу, едва переводя дыхание.
Все начали уговаривать отца не губить дорогую собаку, а позволить убить лисицу, или хоть норы ее велеть отомкнуть и тем прекратить непосильный гон. Но мой отец и слышать ничего не хотел.
Был уже третий час дня, а «Выплач» все еще гонял, не смолкая ни на минуту. Лицо отца начало выражать беспокойство и боязнь потерять любимую собаку.
Но вот еще раз на поляну, шатаясь, с опущенной вниз трубой и вываленным на сторону черным языком, выплелась лисица, а следом за ней и «Выплач». Вот она уже поляну проскакивает; еще 20-30 шагов - и она опять в кустах берега Нежданки...
- Бери ее «Выплач», - закричал отец, вскакивая с места.
Как будто голос отца подбодрил его любимца, как будто силы и энергии ему придал, кажется, все силы сразу напряг он, и, сделав два-три громадных прыжка, у самых кустов покатился через голову, взявши по месту лисицу».