H. Промышленый конь

В России* редко охотятся верхом, и то только при охоте с борзыми и гончими собаками, по большей же части ездят на охоту или в телегах, или на беговых дрожках и кабриолетах, да­же в тарантасах, или же на лодках и челноках, а нет, так пешком ходят. Но в Сибири преимущественно ездят промышлять (как здесь говорят) верхом, оттого верховой промышлёный конь у нас в Забайкалье играет весьма важную роль.

Вообще сибирская или, лучше сказать, забайкальская поро­да лошадей весьма походит на вятскую: такая же малорослая и крепкая, но вятки как-то покруглее, покрасивее наших си­бирских; последние острокосты, большеголовы и толстоноги. Как вятки по большей части саврасые или соловые, так здешние по большей части сивые и рыжие, в особенности у туземцев. Здесь очень редко встретите чисто вороного или гнедого коня. Надо заметить, что сибиряки более россиян различают масти лоша­дей, а потому здесь названий по шерстям существует больше. Так, коня, у которого губы, глаза и ноздри белые, называют во­обще туземно чанкЫрым; коня же, который темно-сивой масти,- сивожелезым; коня же вообще темной масти, с лысиной на лбу белого цвета - халзАным и т. д. Природа наделила сибирских лошащей разнородными качествами и приспособила их к стране как нельзя лучше. Здесь на лошади начинают работать не ранее как на пятом году ее возраста, тогда как в России лошадь трех лет нередко удовлетворяет многим нуждам человека. В России коня 12 лет называют уже старым и он теряет половину цены, тогда как у нас, в Восточной Сибири, лошадь таких лет не счи­тается старою, а почти в самой поре, тем более рабочая, не ронит цены и старой назовется тогда, когда ей минет 17 и более лет. Сибиряки, а в особенности туземцы, страшные охотники до ло­шадей, любят бега и нередко, покоряясь этой страсти, проигры­вают свое состояние. Иноходцы здесь не составляют редкости, равно как и скакуны, но рысаков, в сравнении с первыми, весьма мало. Аферисты иногда здесь лошадей приучают бегать иноходью искусственно; это делается так: еще жеребенку связывают две но­ги, заднюю с передней, на одной стороне, чтобы он не знал другой походки, кроме иноходи; и когда он подрастет, то в подобных же путах набегают иноходь в санках. Конечно, таким образом вы­ученный, искуственный иноходец всегда уступает в достоинстве хорошему природному. Лучшими иноходцами здесь считаются те, которые с рыси берут на иноходь, а не прямо с иноходи; такие гораздо крепче и сильнее, они долго не ронят бега. Всякого же­ребенка по второму и даже по третьему году здесь называют черпЕлом, то есть до кладева, которое обыкновенно делается на 4-м и 5-м году, а жеребят до году зовут селЕтками, что значит - родился сего лета... Но возвратимся к промышлёному коню.

Такой конь должен удовлетворять многим условиям; вот ка­чества настоящего промышлёного коня: 1) он должен быть силен и крепок, чтобы мог долго дюжить на охоте, и, боже сохрани, приставать (уставать), иначе можно лишиться хорошей добычи. Это, впрочем, нередко случается при гоньбе лисиц, волков, изюб­ров, сохатых и проч.; 2) не должен быть пуглив, то есть не бояться вида и запаха хищных зверей, особенно при нечаянной встрече. Само собою разумеется, что он не должен бояться выстрела; 3) мягкость коня на верховой езде тоже играет не последнюю роль, равно как и хорошая ступь, то есть полный, успешный, подат­ливый шаг. Такой конь называется ступИстым или конь с пере­ступью и 4) хороший промышлёный конь должен быть легок на ходу, не спотыклив и, самое главное, смирен, так, чтобы можно было на него положить свежую медвежью шкуру или других диких зверей.

На хорошего промышлёного коня можно навьючить до 10 и даже более диких коз. Беда, если конь не умеет ходить по топ­ким местам! В самом деле, другой, до того снарОвен, что на нем можно проехать самые топкие места, а поезжай на другом - за­вязнешь так, что и не выберешься. Некоторые охотники так при­учают лошадей к охоте, что из-за них скрадывают многих сто­рожких птиц и даже зверей. Это делается таким образом: охот­ник берет лошадь за повод, сам сгибается, прячась за нее; ло­шадь ведется потихоньку, как бы мимо той дичи, которую скра­дывают, и как скоро подойдет к ним в меру, конь останавливается, пощипывает траву, а охотник в это время выцеливает предмет и стреляет, нередко из-под брюха коня. Я знал лошадь у одного зверовщика, до того привыкшую к охоте, что ее, пасущуюся на поле, нельзя было иначе поймать, как взять ружье и подкрады­ваться к ней; тут она тотчас поворачивалась боком, тихо пошагивала и легко давала надевать на себя узду. Хозяин ее нередко производил этот маневр и с палкою в руках вместо ружья. Мне говорили многие промышленники, что некоторые лошади, при­выкшие к гоньбе зверей, часто, догнав зверя, хватают даже его зубами и бьют копытами. Впрочем, передаю, что слышал, но это­го не утверждаю, ибо самому подобных лошадей на охоте видеть не случалось. Промышлёного коня нужно приучать, чтобы он ел все: овес, ячмень, хлеб печеный, сухари, ветошь, даже мох и проч., ибо часто случается, что промышленники по нескольку дней сряду живут в лесах, даже по месяцам и более (во время белковья), и притом в таких местах, где кроме моха и тундры (по-сибир. трунды) ничего нет. В этих случаях поступают следу­ющим образом: насаливают воду и поливают ею мох или тундру (на корне), и бедное животное с радостию ест и такую скудную пищу. Некоторые лошади с большою охотою едят даже свежие требушины травоядных животных, потому что они состоят по боль­шей части из пережеванной травы, моха, прутиков и тому подоб­ного, кроме того, имеют солоноватый вкус, а известно, что лоша­ди любят соленую пищу.

Такого коня, который неразборчив в пище и есть всякую вся­чину, сибиряки называют солОщим. В самом деле, мне случалось видать таких лошадей, которые ели не только мох, прутья, ягоды, кору, но даже оставшиеся от промышленников щи и мясо. Около табора их оставляли всегда по воле, они далеко не уходили и не пакостили, то есть не пользовались доверием зверовщиков во зло и не трогали съестные припасы, как-то: сухари, крупу, соль, карымский чай, разные бублики и пряженики. Привычные таежные ло­шади до того сноровны и ловки, что со вьючной (обовьюченные) обыкновенно ходят одни, без вожака, нигде не заденут по чаще леса, не отстанут, а если развяжется и упадет вьючная, они тот­час останавливаются и ржут. Солощие кони всегда бывают креп­ки и сыты. Хорошего промышлёного коня зверовщик никогда и ни за что не продаст; такие лошади доживают до глубокой старо­сти и остаются пансионерами у хозяина. Даже посредственные промышленые кони здесь ценятся иногда довольно дорого, конеч­но в классе охотников. Сравнительно тунгусские и братские ло­шади, принадлежащие здешним кочующим инородцам, далеко уступают в крепости и силе русским, сибирским лошадям. Это потому, что инородцы народ кочевой, хлеба не сеют и сена на зиму не заготовляют, а кочуют все время года по степям; так что ло­шади и рогатый скот всю зиму питаются ветошью, которую иног­да с трудом добывают копытами из-под снега, и с жадностию жуют перемерзшую, иссохшую, совершенно бессочную. Оседлые жители, русские и даже оседлые инородцы (которых очень мало; они по большей части все перекрещенные в православную веру), содержат лошадей всю зиму дома, кормят сеном и нередко овсом и ячменем. Впрочем, это относится только до тех лошадей, кото­рые необходимы при доме, для ежедневных работ, но до табунов или косяков лошадей людей зажиточных, богачей, которые иног­да имеют десятки тысяч различного домашнего скота, не отно­сится, потому что нет возможности для такого количества заго­товить сена на зиму, и тогда оседлые жители поступают так же, как и кочующие, то есть держат свои табуны в продолжение круг­лого года в степи, на подножном корму. Беда, если простоит бу­ранная снежная зима, а весной сделается гололедица: целые тыся­чи голов лошадей и рогатого скота гибнут безвозвратно... Снегом или льдом покроет весь подножный корм на корне, и бедным животным при всех их усилиях пробить копытами покров до нескольких стебельков и корешков мерзлой, иссохшей травы нет никакой возможности, и они гибнут от стужи и голодной смерти. Вот почему и не прочно такое богатство. Один несчаст­ный год - и такой богач поравняется с бедным.

Здешние зверовщики на лошадях почти никогда не промыш­ляют летом в сильный жар, когда в лесу много овода, паута, слепня, строк, то есть такого гнуса, как говорит Сибирь, который сильно беспокоит лошадей и кусает их так больно, что несчаст­ные животные иногда падают на землю и валяются. В такое вре­мя дня таежники обыкновенно отдыхают, а для лошадей расскладывают дымокур - это не что иное, как зажженный гнилой валежник, сырые мохнатые ветки, мох и прочая лесная дрянь, которая не горит пламенем, не дает сильного жара, но отделяет много дыма и тем удаляет страшных насекомых. Привычные ло­шади так любят дымокур, что сами подходят к нему и прячутся в дыму.

В жары дымокур из сухого помета раскладывается даже во дворах селений, а во время поветрий или эпидемий на скот суевер­ные сибиряки заливают все огни в домах и добывают деревян­ный огонь посредством трения друг о друга сухого дерева. Этим огнем зажигают дымокуры и окуривают всякого рода скот. Жалею, что здесь не место говорить вообще о туземной медицине на скот, а она была бы во многих случаях крайне полезна и не менее то­го интересна.

Говоря о здешних лошадях, нельзя не упомянуть, что сиби­ряки никогда не держат лошадей в конюшнях, они и не знают, что такое конюшня. Только во время пурги (вьюги) загоняют их под крытые дворы, называемые поветями. Действительно, здеш­ние лошади так привыкли к холоду, что в теплых конюшнях даже паршивеют.

С осени сибиряки начинают ставить езжалых коней на вЫстойку, то есть привязывают их на недоуздках к столбам и зача­стую держат на привязи целые ночи. Это называется выдержи­вать коня на стойке. Такое выдерживание продолжается целую зиму, хотя не каждый день сряду, но довольно часто. Говорят, что от этого кони делаются крепче и сильнее, не так сильно по­теют и не будут прИсталями, то есть станут уставать на долгой езде.

Кстати будет упомянуть здесь и о наших седлах, далеко пре­восходящих удобством и щеголеватостию отделки простые рус­ские седла. В сибирском седле главную роль играет деревяга; лучшие из них - это монгольского приготовления, вывозимые из Китая, которые и ценятся здесь довольно дорого, именно до 20 и до 30 руб. серебр. Хорошие сибирские седла очень удобны, на них можно ездить долго без всякой Устали, они покойны и до такой степени ловки, что, несмотря на худые гористые дороги, на них можно ездить сколько угодно, не попортив спины коня, то есть не ссаднив ее. Деревяги для мягкости сидения здесь обтягивают по большей части войлоком, а сверху кожей; мягкие же пуховые подушки накладываются редко. Для того, чтобы не испортить спины коня в то время, когда привязывают сзади что-нибудь твердое, в торока, делается так называемый здесь чепрак из ко­жи и прикрепляется посредством ремешков с пряжками к задней луке седла. То же, что в России называют чепраком, здесь вели­чают кычЫмом. Настоящие монгольские кычымы делаются из свиной или кабаньей кожи, они прочны и не боятся мокроты. На некоторых монгольских седлах обе луки и кычымы для щеголь­ства украшаются медными и даже серебряными бляшками.

Надо заметить, что в Забайкалье кроме поводьев, которые здесь называются чизгинАми, к удилам узды привязывается еще длинный ремень, который и носит название чумбура. Чумбур обыкновенно затыкается седоку за пояс и служит для того, что в случае скорости (да и всегда) седок соскакивает с коня, про­ворно выдергивает чумбур из-за пояса и живо привязывает ко­ня к дереву или к чему другому. Тогда как с поводьями, или по-туземному чизгинами, этого сделать нельзя; их сначала нужно сдернуть с шеи лошади, а так как они коротки, то еще развязать их с одной стороны узды и после уже привязывать лошадь, а на охоте иногда бывают дороги и секунды; таких же промышлёных лошадей, которых бы можно было бросить в лесу непривязан­ными, тем более при встрече с хищными зверями, мало. Кстати упомяну, что вообще сибиряки, в особенности промышленники, так скоро привязывают к чему-нибудь коня чумбуром, особенно монгольским узлом, что трудно представить себе это, не бывши очевидцем. Не успеют они еще хорошенько соскочить с коня и только доткнуться к дереву, как смотришь - конь уже привязан. Монгольский узел прост и удобен тем, что конь, как бы ни рвался на чумбуре, никогда не развяжет узла, разве оборвет чумбур.

Чтобы седло не спалзывало ни взад ни вперед при езде по го­ристым местам, сибиряки укрепляют его особыми ремнями: одни идут от задней луки седла под хвост коня, а другие - от пе­редней луки через грудь и между передних ног, к татОру, то есть к подпругам; самые же ремни здесь называют потфеями.

Но, кажется, довольно. Все, что я счел за нужное и полезное сказать о технической части охоты относительно Забайкалья, то сказал. Хорошо ли, худо ли, ясно ли, не ясно ли, полно или не полно - предоставляю судить о том самим читателям. Быть может, и этого бы не стоило говорить печатно, но я увлекся жела­нием ближе познакомить читателя с отдаленной Сибирью. Но читатель вправе пропустить эти строки, если они сначала ему покажутся скучными. Я же считаю необходимым поместить еще несколько замечаний, относящихся к здешней охоте, которые, быть может, и будут несколько полезны для некоторых, думаю, более простых охотников.

Скажу еще несколько слов о креплении лошадей в поле и в лесу, чтобы они не могли уходить с пастбища. Для этого здесь есть несколько приемов: самые употребительные - это пУто, тре­ног, пОбочень, колодка, аркан. Но все они имеют свои выгоды и невыгоды.

Путо и аркан делаются преимущественно из волосяных вере­вок, ибо конопляные (пеньковые) скоро намокают, от этого силь­но садятся и потому натирают лошадям ноги.

Путо неудобно тем, что легкие лошади в них легко скачут, ловить их трудно, а в аркане, который надевается на шею и дру­гим концом привязывается к колу или дереву, без сноровки лег­ко задушить лошадь.

Треног здесь самый употребительный. Он вяжется преиму­щественно из сыромятной или сырой кожи. Двумя короткими его концами крепятся передние ноги, а третьим, длинным, кон­цом подхватывается одна из задних. В треноге далеко не уйдет ни одна лошадь, и самый дикий конь может быть легко пойман одним человеком. Неудобно только одно - в лесу, где много ва­лежнику, стреноженная лошадь может запутаться, а в болотных, кочковатых местах легко может завязнуть, выбиться из сил и утонуть. На равнинах же и при крепком грунте треног - вещь полезная и очень удобная.

ПобочнЯть лошадей - это значит крепить у них две ноги, но не передних, как в путе, а переднюю ногу с задней с одного бока. Побочнять можно обыкновенным путом и треногом, но лошадей только простых, потому что иноходцы, скрепленные таким мане­ром, будут уходить.

Колодка, башмак, или багАн, малоупотребительна, она упо­требляется только при доме и то на ровных местах.

Есть еще один способ крепления лошадей на скорую руку - это привязывание передней ноги к чумбуру или поводьями узды.

Треноги здесь продаются от 50 копеек и до 1 р. 50 копеек. Их мастера делать забайкальские туземцы - тунгусы и братские.