Карабин СКС

[Glog]

главное в чем СКС выигрывает перед современным оружием того же типа,это качество стали. ...чистит его раз в год,да и то слегка протрет ствол и все.Использует он карабин уже 20 лет

Вы просто поражаете своей способностью говорить глупости с видом маститого знатока.

 

[zveroboj]

Glog (Олег Геннадьевич) ,На звание маститого знатока не претендую.Но всетаки приведу в пример еще одну глупость.Имеется два гладкоствольных ружья,первое 1960года выпуска,второе 1990г.После нескольких дней в тайге под дождем,второе ружье ржавое как водопроводная труба.Ружье покрылось ржавчиной по верх воронения.А на первом следов ржавчины не видно вообще.Это по вашему тоже глупость?

 

[VAVAN]

zveroboj (Николай) ,
Вот пуля с СКСа, и зубик в кого она вошла.

Бегать надобности не было, тело отдыхало на месте попадания.
А вы СКС,СКС...

 

[zveroboj]

VAVAN (Владимир) ,Не совсем понятно что за пуля,если можно по подробнее.

 

[VAVAN]

zveroboj (Николай) ,

Не совсем понятно что за пуля,если можно по подробнее

,
Пуля 7,62 ПСгж образца 43года, подточен носик, и центром 2,6мм просверлино отверстие около 3мм.
Не дебильные законы, в жисть не отдал-бы короба.

 

[zveroboj]

Коляныч (Николай) ,Сдесь уже говорили БЫВАЛЫЕ ОХОТНИКИ,что главный недостаток скс в том что с ним нельзя охотиться на слонов.

 

[Джек]

Что хотите говорите,но у товарища Вепрь-39*7,62 и из 3-х стреляных им лосей только один был взят(метров с 40-2пули).А стреляные с 130-150м.
оба ушли .

Добавлено через 3 минуты:
Пользуется 10 лет-как новый(почти )только тяжёлый Вепрь.

 

[Hunteraddy]

Что хотите говорите,но у товарища Вепрь-39*7,62 и из 3-х стреляных им лосей только один был взят(метров с 40-2пули).А стреляные с 130-150м.
оба ушли .

Джек (марк) , Наверное он любит стрелять зверью по жопе или кишкам, тиран...

 

[VAVAN]

Стрельба производилась из СКС на дистанции 100метров

Первые три выстрела сделаны разными патронами, видно два цепанули мишень, один улетел. Стрелок выбирал к тому-же удобство для стрельбы.
Посля зарядили три патрона одной "партии", результат в кружочке.
Пострелуха была 14 февраля сего года.

 

[Джек]

Struzhanin (Сергей) ,В одного точно попал-кровь была,но сутки бегали-не
нашли.Я в этом идиотизме участия не принимал .
Прошлый год другой знекомый с Сайги-39 стрелял по 2-х летке лосю-метров
150-крови не нашли,он думал,не попал.Но по его словам лось спотыкался после выстрелов-так что может и попадал. Вот блин,все тут снайперы и всё
добирают,а тухляк по лесам валяется-видно зверьё само:9: шею сворачивает и дохнет.

 

[Struzhanin]

Джек (марк), а чего ж тогда все кричат , что лось на рану слабое животное?!

Добавлено через 52 минуты:
Тема вернулась к истокам!
Вот вам http://piterhunt.ru/scripts/forum/showthread.php?t=4408 , чтоб не повторяться

 

[Hunteraddy]

[spoiler="Биатлон" за полярным кругом]Вместо эпиграфа
1. Таймыро-Эвенкийская популяция дикого северного оленя в настоящее время насчитывает более 600 тысяч животных и является крупнейшей в мире, почти на 200 тысяч голов превышая самую большую группировку карибу на Северо-Американском континенте.

(Охотничьи ресурсы, 1987 г.)

2. Биатлон - вид лыжных гонок, где участники несут на себе огнестрельное оружие и наряду со скоростными качествами демонстрируют умение точно поражать мишени на нескольких огневых рубежах.

(Спортивный справочник)

Вступительно-обзорная глава
Сперва о жанре. Сначала я просто хотел найти какой-нибудь известный мне жизненный эпизод и расписать его до рассказа, показывая труд охотников на диких оленей. Но, взявшись за дело, вдруг увидел, что рассказ выходит из-под моего контроля: ширится, ветвится, приобретая несвойственные рассказу черты и вырастает в какой-то литературно-географический очерк, скажем так.

Теперь о названии. Оно родилось из составляющих и потому не случайно. В том, о чем я буду писать, есть все: и многокилометровые гонки на лыжах, и Полярный круг - не как романтический символ, а как вполне ощутимая реальность, которую из-за повседневных забот, ей-богу, просто перестаешь замечать.

Я буду писать об охоте не как о развлечении, а как о серьезном занятии мужчин, которое еще существует в наше время длительных космических полетов и всеобщей компьютеризации и которое еще долго будет существовать как первичное производство на малоосвоенных территориях, если говорить языком экономических терминов.

Если вы возьмете географическую карту Союза и отыщете на ней реку Нижнюю Тунгуску, делящую Среднесибирское плоскогорье примерно на две равные части, то к северу от нее вы обнаружите обширную - "две Франции" - субарктическую область, которая простирается до самой Таймырской низменности. Когда-то вся эта местность входила в печально знаменитый Туруханский край. Теперь другое административное деление, но и сейчас это самый малонаселенный материковый район нашей страны. Кроме двух метеостанций и трех небольших северных поселков, именуемых в обиходе факториями, постоянного населения здесь нет. В хозяйственном отношении это охотничьи угодья, относящиеся к оленеводческим совхозам и одному промхозу, расположенному в поселке на Нижней Тунгуске.

Это край суровых гор и могучих рек, край северной тайги и лесотундры, край оленеводов, охотников и рыбаков и еще это - Олений край, потому что именно здесь большую часть года выпасается самое крупное в мире стадо "дикаря". Только на короткое северное лето олени уходят в Таймырскую тундру, где обильные пастбища и ветры с океана, отгоняющие гнус, создают им наилучшие условия для воспроизведения потомства.

Когда вы, сидя в кресле перед телевизором и смотря передачу "В мире животных", увидите на экране африканскую саванну и бегущих по ней зебр и антилоп, представьте, как где-то на севере Средней Сибири идут, преодолевая бурные реки и горные хребты, стотысячные стада диких оленей. Я знаю людей, которые видели стадо длиной в двести километров. Они летели на самолете "Ан-2", и целый час под ними было одно оленье стадо. Я понимаю, что такие вещи трудно описать, их нужно видеть, но я все же спросил его: "Как это выглядело?" Он подумал и ответил: "Как река в половодье".

Может быть, когда-то в будущем, когда наша экономика научится существовать без использования ресурсов дикой природы, эти места будут объявлены Национальным парком мирового значения. И одуревшие от урбанизации горожане будут платить немалые деньги, чтобы, прилетев сюда, полюбоваться на тысячные оленьи стада или же, забросив обманку под водопад, вытащить несколько хариусов, зажарить их на рожне у костра и, вдыхая запах дыма и слушая рев водопада, хоть в малой степени ощутить дух "пионеров и первооткрывателей". Тогда, наверное, профессиональные охотники переквалифицируются в гидов и проводников для состоятельных туристов, а на месте заготовительных организаций вырастут шумные отели и рестораны с примерно такой рекламой: "Только у нас национальная эвенкийская кухня - олений язык, сырая печень, мороженый костный мозг, сырая кровь!"

Дай бы бог не дожить до этой тошнотворной экзотики...

Но пока всего этого нет, а есть план по заготовкам. А раз есть план, значит, есть работа и люди, которые эту работу делают. Она - эта работа - очень тяжелая, наверное, такая же, как литература, а может быть, и тяжелее. И я попытаюсь рассказать об этой работе и, конечно же, о людях, которые не мыслят для себя никакого другого занятия. Это трудно и очень ответственно, но я попытаюсь.

Зима
Каждый год в конце января заканчивается сезон охоты на пушного зверя и помещение промхоза, пустовавшее последние пять месяцев, начинает заполняться вернувшимися из тайги бородатыми мужчинами с темными, подмороженными скулами. Они приходят по одному или по двое (кто как охотился), пожилые и молодые, трезвые или навеселе, и все несут объемистые рюкзаки, в которых похрустывает с мороза "мягкое золото". Каждый из этих бородатых мужиков провел в тайге не один месяц, часто в одиночестве. Теперь они добрались до поселка, до своих жен, до магазина. Они заполняют вестибюль и красный уголок, и там сразу же устанавливается специфический запах чисто мужского общества - людей тяжелого физического труда - запах табака и вчерашней выпивки. Мужчины смеются и разговаривают очень громко, потому что намолчались досыта и сейчас им хочется шума, света, веселья. Изредка открывается дверь бухгалтерии и женский голос просит говорить потише и, ради бога, не выражаться. Некоторое время после этого мужчины стараются вести себя скромнее, но постепенно их голоса вновь набирают силу, и... снова открывается дверь, и все повторяется.

Наконец выходит директор или охотовед и уже в ультимативной форме предлагает тем, кто сдал пушнину, покинуть контору и не болтаться здесь на глазах. Это действует. Мужики толпой валят на улицу и идут в промхозовский гараж, где расположена также и кочегарка. Тут тепло, у дежурного кочегара есть горячий чай и кастрюля, содержимое которой сразу же идет на закуску. Если же закусывать нечего, можно сориентироваться и отправить гонца в магазин. Мужчины знают, что первый день или два начальство будет смотреть на такие вещи сквозь пальцы. Конец очередного пушного сезона должен быть отмечен "по-человечески".

Потом они будут сидеть долго - до самого вечера, вспоминая прошедший сезон и вновь переживая интересные и загадочнейшие вещи, происходившие с ними или у них на глазах. Бог мой, чего тут только ни услышишь! Только человек, совершенно лишенный фантазии и чувства азарта, может спокойно выслушивать эти откровения. Ведь, как ни говори, это все же охота - занятие избранных, а не унылые восемь часов, проведенные в скучном учреждении.

Кому-то здорово подфартило, и удачливый счастливчик с напускной сдержанностью пересказывает волнующие подробности. Мужики одобрительно гудят. Каждый невольно представляет себя на месте рассказчика.

Другому не повезло, и он вяло бубнит, что это был его самый, самый последний сезон, что жена, конечно, права и с тайгой пора "завязывать", что лучше идти на стройку или на заготовку дров в леспромхоз: и деньги те же, и все время дома с семьей. К тому же они в 50 градусов не работают и зарплата идет, а на промысле...

Можно, конечно, подойти, похлопать его по плечу и спросить: "Послушай, дружище, сколько раз я слышал от тебя эти разговоры? Но вот придет снова осень, и что тогда?" Но не нужно ни о чем его спрашивать. Он сам все прекрасно понимает. Просто хочется человеку помечтать, что и у него может быть все, "как у людей". Пусть помечтает.

Истина же такова, что если ты вкусил этой отравы - рыбалки и охоты - то для всего остального ты пропал и сменить профессию почти невозможно. Для этого нужны очень веские основания. Среди моих знакомых есть люди, которым здоровье уже не позволяет ходить в тайгу. Ей богу, жалко смотреть на них осенью, когда они провожают глазами каждый улетающий вертолет.

Но сейчас зима. Только что закончилась пушная охота. Теперь мужчины будут отдыхать, читать газеты, смотреть телевизор и ходить на родительские собрания в школу, где их видят раза два в год и куда их теперь погонят жены, чтобы убедить учителей и остальных родителей в том, что у них тоже есть законные мужья, а у их детей отцы.

Так проходит время до половины февраля. А потом что-то с этими людьми опять начинает происходить. Однажды утром они просыпаются и с интересом смотрят на календарь, вспоминая, какой сегодня месяц и число. Днем по пути в контору они дольше обычного задерживают взгляд на зимнем солнце, которое уже надолго появляется в южной стороне горизонта и хоть не греет, но светит уже прилично. Они наводят справки в метеослужбе о прогнозе на ближайший месяц, полтора и наконец впервые произносят слово "диковка".

Сначала в разговорах оно фигурирует в прошедшем времени: "помню прошлый год на диковке...", но постепенно мысли о предстоящей весенней охоте на оленей вытесняют воспоминания. И в это же время возникает самый главный своего рода сакраментальный вопрос - где сейчас находятся дикие олени?

Мужчины расспрашивают об этом знакомых летчиков, летающих по северным трассам, охотников, прилетавших с факторий, наводят осторожные справки в охотинспекции. Это время самых различных слухов и домыслов, порожденных неопределенностью туманных перспектив. То там, то здесь стихийно возникают горячие дебаты.

- Мужики, говорят весь олень в этом году в Якутию ушел. Научники летали на Оленек, видели массу тысяч в триста голов.

- Свисти, позавчера охотинспекция летала с агропромом, нашли очень много оленя по Котуйкану и вокруг на гольцах. Стоит кучно и никуда не движется. А самолету там даже сесть негде. Вся речка - сплошной каньон.

- Если на Котуйкане есть олень, значит, и на Гудэгэ он должен быть, а уж там "диковать" - милое дело.

- На Гудэгэ они не залетали. У самолета горючего не хватило.

- Что самолет. Разве на этих миллионах километров самолетом что-нибудь найдешь? Москву надо подключить. Пусть со спутника фотографируют. Сразу вся обстановка налицо.

А то выйдешь ночью, летают как комары, а толку от них не видно.

- Телевизор-то, небось, смотришь по "Орбите"?

- Да видел я его в гробу, этот телевизор, с его политикой...

Обычно после этих разговоров все толпой идут в красный уголок, где висит большая, протертая до дыр карта района, и начинают усердно водить по ней пальцами.

Наконец, когда внутреннее напряжение достигнет предела и вопрос - когда же? - выйдет на первый план, директор с охотоведом собирают производственное совещание. Директор начинает издалека.

- Мужики, все это знаете, что с заготовкой мяса дело в этом году неблагополучно. За осень добыли всего голов триста. Лицензии остались неиспользованными, а инспекция нам выделяет еще пятьсот штук. Так что с лицензиями все нормально. На всех хватит. Теперь о сроках охоты. Пока срок обычный - до 15 марта, но думаю, что, как прошлый год, Главохота продлит срок до первого апреля. Так что и тут должно быть все нормально. Дело за вами. Разбивайтесь на звенья, составляйте заявки на патроны, бензин и прочее. Через неделю начнем забрасывать.

Сборы - это совершенно особый период, который во многом предопределяет успех всего предприятия, и поэтому здесь не может быть мелочей. Важно все: от зарядки аккумулятора для радиостанции до набора иголок и ниток, потому что в тайге взять все это будет негде.

Каждое звено собирается и экипируется самостоятельно, не забывая, впрочем, внимательно наблюдать за сборами остальных. Дух здоровой конкуренции уже властвует над телами и душами. А как иначе? Это же не стопроцентный оклад, а сдельщина в самом ее первородном виде, и предприимчивость здесь является такой же добродетелью, как и всегдашняя твоя готовность к сверхнагрузкам.

Промхозовский гараж на время сборов превращается в склад всевозможного снаряжения и в мастерскую по его изготовлению. Ремонтируются и смазываются снегоходы, свариваются и клепаются нарты и какие-то особые экономичные печки, в конструкциях которых учтены все новшества таежной премудрости; сушатся палатки и спальники, точатся ножи и топоры, а попутно обсуждаются десятки вопросов, связанных с предстоящей работой.

Чтобы показать всю ширину диапазона обсуждаемых проблем, приведу некоторые из них. Например. Нужно ли перекрашивать снегоходы в белый цвет и поможет ли это в промысле? Какая лучшая форма и материал для охотничьего ножа? Как увеличить емкость магазина у самозарядного карабина? Да... проблемы...

"Железными" делами вершит в гараже Витя Медведев - жилистый и мускулистый пролетарий лет сорока, в руках которого любой кусок железа может принять любую форму. Но основной его "конек" - сварка. Кто-то знающий, увидев его в деле, советовал ему рвануть на тюменские газопроводы, где сварщики с такой квалификацией зарабатывают по 20 тысяч за зиму. На такие разговоры Витя реагирует однозначно:

- Не-е, земляк, это не по мне. У них же там дисциплина, как в дисбате, а я, знаешь ли, вольный стрелок, топтатель дорог, читатель афиш... Да и заносит меня...

Когда-то, лет 15 назад, молодым парнем Витя двинул из Центральной России на Восток. Добрался до Уэлена. Дальше лежал Тихий океан. С тех пор он постепенно продвигается в обратном направлении, прикладывая свои, не боящиеся любой работы руки там, где возникает в них нужда. Чукотка, Колыма, Якутия, теперь вот здесь. Я много повидал таких ребят - непосед и тружеников. Если не они да те две тысячи безвестных, приезжавших сюда по спецпутевкам, наш Север до сих пор пребывал бы в состоянии летаргического сна.

...А сборы идут полным ходом. Время от времени открываются ворота гаража и через клубы морозного пара на улицу вылетает очередной "поставленный на ноги" снегоход. Водитель, у которого из мохнатой росомашьей шапки торчит только нос, спешит смотаться в поселок до закрытия магазина. Пора закупать продукты.

Неделя сборов проходит в суете, хлопотах и потому быстро. В один из дней охотовед с Замполитом летят на облет искать оленя. Вдвоем это делать удобнее. Можно сразу смотреть по обе стороны от трассы.

Вечером перед полетом у карты шумно обсуждается предполагаемый маршрут. Два десятка папирос создают исключительно творческую атмосферу. Мужчины знают, что у охотоведа, смолящего день и ночь, это не возбраняется, не то что у некурящего директора. Итог обсуждениям подводит охотовед, выводя, так сказать, среднее арифметическое из предложенных вариантов. У охотоведа имя и отчество звучат несколько странно в суете обыденной жизни - Владимир Ильич, хотя, если вдуматься, ну чего же в этом странного?

- В общем, так. Вылетаем и летим вдоль Кочечума на север до Гудэгэ. Там поворачиваем на восток и летим до Мурукты. Оттуда идем на юг через озера Комеско, Тампако, Ивакан. Выходим на Воеволи и домой. Часов семь полета, если без посадок. Ну как, годится?

- Размахнулся ты, однако, Ильич. Тут тысячи полторы верст будет. Горючки может не хватить.

- Утром был в порту. С командиром разговаривал. Пилоты запасную бочку бензина берут. Мы тоже пару бочек возьмем. Где больше оленя увидим, там его и выгрузим. Хоть одну бригаду горючим уже обеспечим.

- На Гудэге Сашка Суханов сидит. У него договор с совхозом на сотню голов. Недели две уже, как забросили. Тогда там оленя прилично было.

- Слушай, где ты раньше был, а?

- Сегодня только охотоведа совхозного встретил. От него и узнал. Он сюда за патронами в управление прилетел. У них там на руках сплошь боевые карабины, а патроны им отсюда отправили для охотничьих. Мужики по участкам разъехались, стали цинки вскрывать и... Короче, говорит, чуть было не кончили его там.

- Какой номер самолетки, Ильич?

- 577-ю машину дали.

- Летал на ней недавно, знаю. Движок ничего, тянет, но сама худая, как решето. Ветер гуляет, будто на улице. Сопли поморозите. Замполит, проси у бабы завтра две пары кальсон.

- Следи за "жалом", остряк...

На другой день вечером никто не спешит уйти домой. Все во главе с директором ждут возвращения разведчиков.

Они появляются важные и серьезные, с видом людей, до конца исполнивших свой долг. Все плотно набиваются в директорский кабинет и разом закуривают. Директор морщится, но молчит, понимая ситуацию. Мужики ухмыляются у него за спиной и вовсю пользуются моментом. О соблюдении такта здесь еще не слыхали. Никто ни о чем не спрашивает. Надо будет - сами скажут. Что тут, пацаны сидят, что ли?

Охотовед, не торопясь, выкуривает папиросу, кладет ее в пепельницу и нажимает стерженек. У него такая пепельница: нажмешь стержень, сразу начинает вращаться диск и уносит окурок вниз по спирали внутрь коробочки. Интересная штучка.

На столе появляется карта, что была с разведчиками а самолете. Все тянутся взглядами к столу, хотя, если разобраться, хорошая географическая карта уже давно у каждого сидит в голове.

- Обстановка такая. По Кочечуму и на Гудэгэ пусто. Следов там старых много, но олень оттуда ушел. Тропы уходят куда-то на север. Есть немного оленя на Тампако и Комеско. Туда, по-видимому, и надо залетать. Бензин тоже там выгрузили, вот здесь, - охотовед тычет в карту прокуренным ногтем.

- Так тут же до фактории всего ничего. Местные, наверное, "дикуют".

- Специально все вокруг облетали. Никого не видно. Да и мне кажется, они все сейчас в деревне сидят. Куда им торопиться. Рано или поздно олень сам к поселку подойдет. С крыльца будут стрелять. Набаловал он их в последние годы. Это не наше горе. Нам сейчас залетать надо быстрее, а то и этого оленя упустим.

- Вот заявки на полеты, - директор показывает пачку заполненных документов. - Завтра утром они будут в порту. Будем просить каждый день рейс или два. Составьте очередь на заброску, кто за кем летит, чтобы потом без споров. Володя, составь список.

Охотовед достает бумагу и ручку.

- Так, значит первые - Замполит... С кем сумею слетаю сам, чтобы знать, где высадитесь. Может быть, придется потом перебрасывать. Все, мужики, свободны. Утром первая бригада получает оружие и после этого должна быть в порту со всеми шмотками.

Заброска
О работе северной авиации написано очень много как героического, так и курьезного. Я не собираюсь здесь добавлять что-нибудь новое. У меня задача другая. Упомяну только, что и анналы местной истории хранят множество трагических фактов, так или иначе связанных с авиацией и ее представителями. Именами погибших даже названы улицы поселка. Все это говорит о том, что профессия летчика на Севере очень уважаемая.

Мы с другом залетаем третьими. Чуть свет на нагруженной доверху промхозовской машине въезжаем на территорию авиапорта. Он встречает нас рокотом множества авиационных моторов. Техники уже прогревают движки. У нашего самолета ходят кругами охотовед с экипажем. Черт возьми, все-таки мы припоздали.

Шофер лихо разворачивает машину, становясь задним бортом к самолетной двери. Я спрыгиваю и быстренько подкладываю "башмак" под заднее колесо. Пилоты осматривают "загрузку", ворча, что, дескать, уже 15 минут, как по плану мы должны быть в атмосфере. Все правильно, нас они ждать не должны. Нам их частенько приходится, но это уж, как водится.

Насквозь знакомая "Аннушка" встречает металлическим холодом. Начинаем грузиться. Самое тяжелое - снегоход и бочка бензина, которые заталкиваем вперед и намертво привязываем веревкой, чтобы, не дай бог, не сдвинулись в полете. Потом закидываем все остальное: нарты, канистры, бензопилу, лыжи, палатку, печку, мешки с постелями и одеждой...

Наблюдающие за погрузкой пилоты качают головами и цедят сквозь зубы, что самолет - это все-таки не ишак и у него есть предел допустимого. Наконец все запружено. "Аннушка" забита под потолок, оставлен только маленький лаз сверху для того, чтобы пилотам пробраться в кабину, куда они и лезут, чертыхаясь. За ними следом охотовед. Мы закрываем дверь и опускаем защелку. Ну, теперь бы нормально взлететь, чтобы не пришлось перебрасывать часть вещей обратно в машину.

Слышно, как летчики по рации переговариваются с диспетчером. Наконец раздается команда - "от винта", и двигатель начинает набирать обороты. Выруливаем на полосу. Разбег - и мы в воздухе. Отрыв был классным, все-таки Север формирует отличных пилотов.

Командиром в нашем экипаже невысокий, скромный паренек. Я все время забываю его фамилию. Знаю только, что у них с женой трое или четверо детей и, по слухам, скоро ожидается еще прибавление. Ничего не скажешь, молодец парень. От сознания того, что в наше время существуют такие отважные люди, начинаешь особенно верить, что в конечном счете все в этом мире должно закончиться хорошо.

Смотрим в иллюминаторы на проплывающую внизу тайгу. Мой друг Саша Б. только что прилетел с "материка". Был на сессии. Он заочно учится в Кировском сельхозинституте на охотоведа. Говорит, что после городских столовых особенно хочется попасть на "диковку".

Летим уже час. Под нами озеро Воеволи. Сейчас здесь крупная оленеводческая база. Содержится стадо домашних оленей. Построена изгородь, чтобы дикари не уводили домашних оленей. А несколько лет назад здесь жили наши охотники. На среднем озере вижу черный квадратик зимовья. Это избушка Сереги Чагина, учителя по образованию и промысловика по жизненному призванию. До десяти тонн рыбы и ста оленей добывал он здесь. Где-то на острове, среди этих озер, наткнулся он однажды на упавший лабаз и среди всякого сгнившего хлама обнаружил старинное ружье, на граненом стволе которого было клеймо: двуглавый орел и дата - 1850 г. Мы разглядывали ружье всем промхозом, а затем, кажется, Серега отнес его в местный музей. Здесь же на озере он и умер. Говорят, что заряжал аккумулятор и отравился испарениями. Кто теперь точно скажет, как все было? Так и вижу его сидящим у меня дома и поющим под гитару:

Учебники филфака лежат на антресолях.

Они помочь не могут нам, друзья.

Неведомые земли лежат за горизонтом,

Неведомые земли ждут меня.

Из последнего озера вытекает река Воеволихан. По ней вьется, повторяя речные изгибы, тропа из двух параллельных полос - следов оленьих нарт. Здесь оленеводы ездят на факторию.

С восточной стороны в Воеволихан впадает река Хусмунд. Километров за двадцать от ее устья видно небольшое озеро без названия. Несколько лет назад мы там "диковали". Наша палатка стояла на берегу, а озеро оказалось гиблое. Даже лед нельзя было растопить на воду. Сплошная соль и к тому же запах сероводорода. Тогда мы на воду таяли снег. А вот оленям озеро нравится. Это же природный солонец. Они на нем такие лунки копытами долбят! Нигде больше мне подобного видеть не приходилось. Но сейчас здесь пусто, не видно ни следочка.

Летим дальше на север. Километров через пятьдесят будем пересекать Полярный круг. Странно, как я еще вспомнил об этом. Видно, что-то еще живет внутри, связанное с этим понятием, хотя прожиты вблизи его многие, многие годы.

Самолет качнуло, и по тому, как заложило уши, я понял, что мы снижаемся. До места, куда высаживали наших охотников, оставалось километров сто. По-видимому, пилоты с охотоведом решили лететь пониже, чтобы видеть, что делается внизу. Так и есть. Уже видны тропы, натоптанные оленями в тайге. А вон и первый табунок. Пяток оленей вытянулись по тропе и спешат друг за другом. Пытаемся рассмотреть - важенки это или быки? Для опытного глаза это нетрудно. Но вообще оленя мало. Скорее всего, это остатки основной массы, ушедшей на север, или, как у нас говорят, "хвосты". Нужно лететь дальше - "в голову".

Идем достаточно низко. Вся тайга как на ладони. Ага, вон и знаменитые "санитары". Трое волков бегут по оленьей тропе. Впереди здоровый пепельно-рыжей масти зверюга. Сколько же он загубил оленей, пока вымахал в эдакого громилу? Не одну сотню, наверное. Эх, были бы мы на вертолете. Смотрю в кабину. Пилоты и охотовед тоже качают головами. И опять внизу редкая приполярная тайга, оленьи тропы, иногда одинокие оленьи табуны.

Саша толкает меня в бок и показывает вниз. Вижу рубчатый след снегохода. Значит, где-то внизу люди. Оглядываю окрестности, пытаясь по признакам определить место. Да, кажется, подлетаем к озеру Тампако. Где-то здесь сидит первая бригада. Летим прямо по следу. Наконец видим желтый снегоход и двух человек, копающихся около него. Узнаю сверху Замполита и Ваню Белова. Задрали головы, смотрят на самолет. Мы делаем над ними круг. Они никак не реагируют на это. Значит, все у них нормально, садиться не будем. Самолет выравнивается и летит дальше. Чувствую на плече чью-то руку - охотовед.

- Сейчас залетим на Комеско. Посмотрим, как там дела, а потом будем искать место, где вас выбросить. - Я киваю головой. - У этих неважно. За неделю десять штук добыли и все. Совсем мало оленя.

На озере Комеско сидят Володя Боковиков и Мишка Суханов. В восточном конце, в небольшом "аппендиксе", откуда вытекает река, видим палатку. Около нее туш двадцать добытых оленей. Дыма нет, значит, мужики на работе. Молодцы, хорошее место под палатку выбрали и следов свежих здесь, кажется, побольше.

Толкаю охотоведа в спину.

- Володя, давай от них на север километров за тридцать и там плюхнемся.

Он кивает головой.

- Иди, выбирай сам место, чтобы потом не обижались. Вам работать.

Я забираюсь в кабину к пилотам. Отсюда обзор не то что в боковой иллюминатор. Взгляду просторно. Прямо по курсу прозрачно-серебряный диск вращающегося винта. Справа остается довольно большое озеро Онека. Оленей на нем не видно. Впереди петляет какая-то извилистая речка, а вокруг нее целая система больших и малых озер. Я прошу командира сделать круг, чтобы осмотреться. Да, место ничего. На одном озере видим штук двадцать оленей, стоящих в куче. Делаем второй круг. Ловлю вопросительный вгляд первого пилота. Кажется, надо садиться здесь, больше вроде негде, и я утвердительно киваю головой.

Командир закладывает очередной вираж, выходит на прямую, и "Аннушка" послушно клюет носом. Садимся. Самолет еще прыгает по снежным застругам, а мы уже выскакиваем на снег с карабинами, но вместо оленей видим только снежный вихрь в конце озера. Бог с ними, будем надеяться, что это не последние.

Самолет разворачивается и останавливается у кромки леса. Идем к нему, проваливаясь в снег. Все, приехали.

Выгружаем вещи. На снегу вырастает бесформенная куча из ящиков и мешков. Надо же, и откуда взялась такая груда шмоток?! Но, как не крути, все нужно. Отсюда в магазин не сбегаешь.

Недалеко, в тальниках, взлетает стайка белых куропаток. Молоденький второй пилот просит наш дробовик и, проваливаясь в снег, идет в ту сторону.

Глядя на него, охотовед заводит снегоход и с карабином наперевес уезжает в направлении, куда скрылись олени. На что-то еще надеется или просто после поселка душа просит сильных ощущений. Это понятно. Всегда так бывает, когда после долгого перерыва прилетаешь в тайгу.

Командир тем временем показывает нам точное место нашей посадки. Все ясно. Мы на речке Халюкан, а озера эти, если судить по пилотской карте, все безымянные. Ближайший ориентир - высота 538. Вон она: пологий лесистый хребет, к западу от нас.

Возвращаются охотники. Оба без трофеев. Второй пилот садится на ящик с макаронами и начинает интенсивно вытрясать снег из унтов. Глядя на это, командир ехидно замечает, что куропатка вряд ли стоит промокших носков, тем более если впереди еще три часа полета, а в кабине не намного теплее, чем на улице.

- Ну все, мужики, поехали.

Пилоты с охотоведом жмут наши руки и лезут в самолет. Облегченная "Аннушка" через двести метров разбега уже в воздухе. Самолет делает круг, выравнивается и вдруг плавно несколько раз покачивается с крыла на крыло. На языке авиаторов это значит: "До свидания и удачи вам".

Тишина. Мы садимся, достаем рюкзак с термосами и бутербродами. Первым делом надо перекусить, а потом... Потом нужно ставить палатку, пилить дрова, обустраиваться и вообще быть, как дома.

А. Буравин

"Охота и охотничье хозяйство № 5 - 1989 г."[/spoiler]



Добавлено через 5 минут:
VAVAN (Владимир) , Круто у стрелка получилось во второй раз !

 

[Грубый]

Вот продолжение нашёл...

Спойлер: Биатлон за полярным кругом

Пара лыж, "винчестер" в руки. Ветер режет глаза до слез...

Работа



Эта глава - не пособие по охоте, хотя, если читатель захочет, он может считать ее таковой. Просто автор, говоря это, осознает, что навязывать свое личное мнение в таком деле, каким является промысловая охота, так же бесполезно, как бесполезно объяснять некурящему всю прелесть послеобеденной сигареты.

Так что же такое охота на диких оленей в условиях зимнего Заполярья? О чем непременно следует написать, а о чем можно скромно и умолчать? Почему одни стремятся попасть сюда снова и снова, а другие называют это занятие добровольной каторгой?

Каждое утро, едва посветлеет крыша палатки, раздается истошный вопль: "Керкеркее-еее"... Это куропач. По-видимому, мы нахально заняли его территорию, и он таким образом выражает нам свое неудовольствие. Господи, до чего же противный крик у этой в общем-то симпатичной птички! В первые дни, разбуженные таким манером, мы выбегали из палатки и хватались за ружье. Но не тут-то было. Куропач оказался старым и мудрым. Сделав "черное дело", он не улетал на наших глазах, что грозило ему неприятными последствиями, а незаметно убегал, невидимый за кустами тальника, оставляя на снегу крестообразные отпечатки мохнатых лап.

"Керкеркее-еее"... Тьфу, ты, черт, сна как не бывало. Нужно вставать. Сегодня очередь растапливать печку. Собираешь в комок волю, делаешь несколько глубоких вдохов и пулей вылетаешь из спальника на сорокаградусный мороз. Набиваешь печку сухими дровами и подкладываешь снизу пяток приготовленных с вечера "петушков". Все? Нет. Надо еще выскочить на некоторое время на улицу-Мороз сжимает тисками. Непослушные пальцы лихорадочно "рвут" палаточные застежки. Вот теперь все, но каждая клеточка уже промерзла насквозь. Быстрее в спальник, который хранит еще остатки тепла. Брр-ррр...

Печка гудит вовсю, и через двадцать минут в палатке наступает "Ташкент". Теперь можно выбираться совсем. День начался.

- В какую сторону думаешь идти?

- Пойду туда, где вчера двух штук добыл. Ветерок оттуда тянет. А ты?

- Пойду на юго-восток. Там опять проскочило два приличных табуна, но еще до моего прихода. Сидел, караулил, но больше ничего не было. Может, сегодня повезет...

Охотник-"диковщик" перед выходом на промысел собирается и экипируется по годами отработанной схеме, где все подчинено двум основным условиям: быть как можно менее заметным и производить возможно меньше шума. Поверх обычного суконного охотничьего костюма надевается белый маскировочный, состоящий из брюк и куртки с капюшоном. Бинокль, на тесном ремешке, перекинут через грудь и, сдвинутый, оказывается под мышкой. Так он всегда под рукой и не мешает ходьбе и стрельбе. Карманы маскхалата набиваются снаряженными обоймами. В рюкзак кладутся: нарукавники (вещь совершенно необходимая), термос, топорик и коробки с патронами, желательно побольше, так как запас в таком деле еще никогда и никому не мешал.

Лыжи - лучше подклеенные камусом. Они не сдают назад при ходьбе в гору и не так скрипят на твердом снегу.

Об орудии труда охотника - оружии - нужно сказать особо. Не хочется повторять давно известные истины, что само по себе оружие не есть зло. Все зависит от того, в каких руках оно находится. Каждого мужчину, каким бы родом деятельности он ни занимался, не может не волновать вид хорошего огнестрельного оружия и тем более ощущение его в руках. Это живет в нашем подсознании, и здесь нет ничего предосудительного.

Идеальным вариантом для ходовой охоты, какой является "диковка", была бы снайперская винтовка с оптическим прицелом. Но это, скорее всего, так и останется неосуществимой мечтой. Реальность - это карабин СКС (самозарядный карабин Симонова), достаточно мощная и скорострельная машина. Люди, непосвященные и слабо разбирающиеся в оружейных системах, этот карабин могут видеть у часовых главного поста страны.

Охотник на диких оленей, как моряк парусного флота, ждет сильного ветра. Он сулит надежду на успех, так как появляется реальная возможность подойти к оленям на верный прицельный выстрел. Только все время нужно идти против ветра, даже если встретятся свежие следы в противоположном направлении. Делай большой круг, выходи им навстречу, чтобы опять оказаться против ветра.

Трудоемко? Да. Хлопотно? Еще бы, и не известно, приведет ли это к успеху. Но иначе вообще ничего не получится, разве что по случайности, а на нее в таком деле может рассчитывать только зеленый новичок. За день, таким образом, отмахиваешь километров двадцать пять.

Иногда везет, иногда нет.

Я шел по своей вчерашней лыжне на юго-восток. Вернее, самой лыжни не было: за ночь ветер начисто зашлифовал снежную поверхность. Просто память говорила, что вчера я шел именно здесь.

Ветер дул слева и чуть спереди. Он несильный, но из тех, что достают сквозь любую одежду. У нас его называют хиуз. Очень неприятный ветер.

Иногда я пересекал небольшие озера, на поверхности которых было рассыпано множество черных "орешков" - свидетельств пребывания оленей. Круглые, они перекатывались под ветром, все время оставаясь наверху. Попадая на них, лыжи плохо скользили.

Между озерами рос редкий, продуваемый насквозь лиственничный лес. Невысокие, криво растущие деревья, толстенькие снизу и резко утончающиеся к вершине (эдакие "бутылочки") - произведение климата Заполярья. Лиственница - дерево-стоик, царица северной тайги и лесотундры. Дальше нее растут только тальник - полярная ива - и кусты карликовой березки.

Я шел все дальше, а признаков оленей не было. Лишь следы непуганых зайцев да одинокий волчий встретились за всю дорогу. Вообще-то мне нравятся такие одиночные хождения по незнакомым местам. Я полюбил их давно, когда еще жил вдалеке от здешних лесов и снегов. В них очень хорошо думается, и это не мешает постоянно быть готовым к неожиданности. Идешь, жуешь вяленое оленье мясо, твоя голова занята какими угодно мыслями, но в то же время уши ловят посторонние звуки, а глаза непрестанно ощупывают горизонт.

Вот и озеро, где я вчера караулил оленей. Мое сиденье - разлапистая коряга в прибрежных зарослях тальника. Но сегодня я сидеть не буду. На хиузе не посидишь. А вот попить чайку не мешает. После десятка километров безостановочной ходьбы на ветру обжигающий чай - это... надо испытать.

И вот тут я увидел оленей. Как в немом кино, они беззвучно выходили из леса на противоположной стороне озера. Один, два, три... пятнадцать. Кажется, все. Встали. До них метров пятьсот. О стрельбе не может быть и речи, слишком далеко. Жду. Между делом снимаю рукавицы и надеваю под них тонкие матерчатые перчатки. Это для стрельбы, иначе кожа с пальцев останется на карабине.

Стоят... В бинокль угадывается напряжение в позах. Наконец один двинулся. Ах ты черт! Пошли вдоль берега в противоположную от меня сторону. Невезуха!

Бинокль запотел. Обычно, когда смотришь в него, стараешься не дышать, чтобы теплый воздух не попадал на стекла. А тут забылся. Пока перчаткой протирал окуляры, потерял оленей из виду. Обшариваю взглядом озеро и нахожу их совсем в другом месте. Дошли до конца и улеглись метрах в ста от берега. Ну что за удовольствие лежать на ветру? Шли бы сюда ко мне, а?

Через озеро к ним не подойти. Стоит вылезти из кустов на открытое место - и только ты их и видел. А если обогнуть озеро? Это круг километра в три, четыре. Час, полтора - не меньше. Хм, что они, дураки, ждать все это время? А с другой стороны, они вроде бы легли "крепко". Вон даже головы опустили на снег. Один только вертится, наверное, "сторож". Да и что делать, если не попытать удачу? Кроме этого табуна, сегодня еще вряд ли что-нибудь увидишь. Эх, была не была!..

Я медленно, на четвереньках выбираюсь из кустов и отползаю метров сто в лес, толкая перед собой лыжи. Теперь можно оглянуться. Лежат, значит - не заметили. Ну, еще немного отползти для верности и можно встать на ноги.

А теперь, как говорит один знакомый охотник: "Вперед, с бугра по-волчьи, дыши носом и не сорви дыхалку..."

Я бегу... Сначала своим обратным следом, потом поворачиваю и бегу "по ветру". Жарко. Уже можно развязать шапку и снять рукавицы. На улице минус сорок градусов, а пот щиплет брови.

Так, кажется, пора сворачивать в сторону озера. Если расчет был верным, должен выйти точно. Главное - не обнаружить себя раньше времени. По виднеющимся впереди кустам определяю, что это прибрежные заросли. Передергиваю затворную раму и ставлю оружие на предохранитель. Потом сбрасываю лыжи и ложусь в снег. Ползу по-пластунски, стараюсь, чтобы передо мной всегда находилось какое-то дерево. Вот и кусты. Теперь минутку полежать, успокаивая дыхание, пощупать карманы - на месте ли обоймы, бросить взгляд на ствол карабина - не попал ли снег, и можно выглядывать на озеро.

Вот те на... Стоят все, как один, и смотрят в мою сторону. Все-таки почуяли, но пока не могут определить, что именно их встревожило. Сейчас сюда должен побежать "разведчик". Всегда так бывает, когда они в чем-то не уверены. Обычно это старая, опытная важенка. Так и есть, бежит. Сейчас она меня "раскроет".

Я ставлю предохранитель в боевое положение, поднимаю карабин и плавно нажимаю спусковой крючок...

Олени взбрыкивают, срываются с места и расстилаются над снежной равниной. Спокойно, не суетись, целься лучше и не забывай делать упреждение...

Вот и все. Две, ну максимум три минуты - и стрельба окончена. Вокруг меня, на снегу, три десятка расстрелянных гильз. Я поднимаюсь и смотрю на озеро. Один, два, три... семь штук. Нормально. На нынешней "диковке" такого еще не было. Почему-то кажется, что это награда за три предыдущих "пустых" дня.

Достаю термос и с жадностью делаю несколько глотков. Потом снимаю маскхалат, надеваю нарукавники и вынимаю нож. На ближайшие два с половиной часа предстоит грубая мужская работа...

Я еще делаю эту работу, когда слышу вдали тонкий, вибрирующий звук вертолетной турбины и один за другим несколько выстрелов, тягучих за дальностью расстояния. Я выпрямляюсь и долго стою, прислушиваясь. Звук словно бы замирает на одном месте и вдруг резко пропадает. Потом возникает опять, но теперь уже медленно удаляется к западу.

Дела, однако. Неужели...

Ночь застает на половине обратного пути. Хорошо, что сейчас полнолуние. Вижу впереди силуэт сидящего зайца. В лунном свете заяц кажется синим и раза в два крупнее, чем есть на самом деле. Он подпускает меня метров на пять и только тогда бесшумно исчезает. Синий заяц, синий снег, синяя луна...

Какими тяжелыми стали лыжи, и карабин давит на плечо все сильнее. Сколько же еще идти? Жалко, что термос давно пуст. Стоп, кажется, видно палатку. Точно. В темноте она здорово напоминает японский бумажный фонарик, светящийся изнутри. И этот сноп искр из невидимой трубы, словно висящий в воздухе. Ну, еще немного осталось. Как же там было? Ах, да...

В чаще леса, в чаще лунных капель

Домик мой в снегу, как теплый остров.

Я вваливаюсь в палатку и первым делом опрокидываю в себя две полные кружки чая. (Ох уж этот чай, беда наша и выручка!) Вот теперь можно и дух перевести.

- Поздненько ты. Не иначе олени задержали? - Саша сидит на постели, чистит карабин, и я вижу, что он еще наполовину в походной одежде.

- Ага, они. Семь штук прибавка, а у тебя как?

- Шесть и все быки здоровенные.

- Нормально. За день столько добыли, сколько за десять предыдущих. Не зря вчера огонь кормили.

- Это еще не все. Я тут с Ваней Козловым повстречался. Мы с ним за одним табуном бегали, только с разных сторон. Хорошо вовремя заметили друг друга, пока стрелять не начали. Они со Львовым сидят от нас километров за двадцать к северу.

- Да-а, опасная штука, но и у меня тоже новость... - и я рассказываю про вертолет. Саша слушает, удивляется, и вывод его, по обыкновению, краток и точен:

- Здесь нынче, как в Париже...

После обильного ужина моментально тянет в сон. Но перед тем, как "отрубиться", я выхожу на улицу и возвращаюсь с приличным куском оленьего жира. Открываю печку и кладу его на горящие дрова. Жир вспыхивает, словно сухая растопка, и горит жарко, с треском и шипением.

- Ешь, друг, и спасибо за удачу. Извини, больше ничего нет. Завтра наколочу оленьих ног и накормлю тебя костным мозгом. Саша смотрит, как я исполняю древний языческий ритуал, и на его лице нет даже намека на улыбку. Да и кто может точно сказать, чего в этом обычае больше - правды или вымысла? А в нашем положении рассуждать на эту тему просто смешно. Уж лучше не испытывать судьбу и поступать так, как поступали до нас все охотники на протяжении многих тысяч лет.

"До победы!"



Это выражение прозвучало в разговоре по рации. Оно подкупало краткостью и бескомпромиссностью, предельно точно выражая самую суть стоящей задачи, поэтому сразу и навсегда вошло в наш обиход.

Дни тянулись, заполненные беспрерывной, монотонной ходьбой на лыжах. Снегоход заводили только затем, чтобы привезти добытых оленей к палатке. Не хотелось лишний раз пугать и без того редко пробегавшие табунки. Каждое утро, словно заведенные, мы быстро завтракали, заливали термосы горячим чаем и расходились в разные стороны на поиски свежих следов. Но оленей проходило мало, и поэтому стреляли редко, но чрезвычайно интенсивно, не жалея патронов, стремясь максимально использовать каждый представившийся шанс.

У других бригад дела тоже обстояли не лучшим образом. Конечно, где-то оленей было много, и шли они, наверное, лавиной, но ведь давно известно, что там, где хорошо, нас не бывает.

В сеансы связи эфир наполнялся десятком нетерпеливых голосов, просивших срочно прислать самолет, чтобы перелететь на другое место. Но, как бывает в таких случаях, с авиацией что-то заело, и свободных машин не было. В разговорах между собой все дружно кляли невезуху и неповоротливость начальства - темы, обычно повторяющиеся из года в год.

А дни шли. Незаметно наступил март с его по-зимнему холодными ночами и солнечными, но морозными днями. На очередном сеансе связи охотовед, не дожидаясь вопросов про самолеты, объявил, что надеяться на переброску вряд ли стоит и поэтому всем придется охотиться на старых местах, по возможности до упора, а для этого не лениться и ходить подальше от палаток.

И мы ходили, помня, что "нашего брата" ноги кормят. Боже мой, до чего же огромной кажется земля, когда меряешь ее своими ногами!

В один из дней я возвращался с высоты 538, куда ходил, чтобы оглядеть окрестности. Закатное солнце било в спину. Ветра не было, и только шуршание лыж нарушало тишину.

До палатки оставалось с километр, когда, вынырнув из-за верхушек лиственниц, над моей головой пролетел самолет и, крутнувшись, завернул к палатке. Когда я подошел, человек шесть уже топталось около кучи с мясом, укрытой оленьими шкурами. Приметы на снегу ясно показывали, что самолет находился в воздухе достаточно долго.

Почти всех прибывших я знал лично или заочно. Пилоты, с которыми летал не один раз, знакомый охотовед из агропрома, а эти трое, по-видимому, научники из Норильского института. Один из них - невысокий крепыш с открытым круглым лицом - уже много лет занимается разработкой эффективных методов добычи оленей с наименьшим причинением вреда основной популяции. Для этого они используют сетевые направляющие изгороди. Сейчас летают, чтобы определить основное направление движения оленьих стад.

Как положено в таких случаях, я пригласил всех в палатку на чай.

- Нет, слушай, время к ночи, чаи гонять некогда. Хлеб у нас есть, дай нам пару печенок на строганину. Нам еще часа два болтаться до последней посадки.

- Ребята, что там видно сверху, где олени? Совсем плохая нынче охота.

- Садитесь на снегоход и дуйте на восток. Километров за пятьдесят отсюда есть небольшая группировка - на глазок примерно тысяч в десять. Рассеялись по тундрам, кормятся. Только время не тяните, они постепенно на север движутся. Совхозы сейчас тоже вовсю стреляют. Если план выполните, округ должен быть с мясом.

- Все ясно, - я немного подумал и спросил про вертолет.

- А-а, это краевая инспекция волков стреляет. Кажется, сотню уже надобывали. Считай, тысяч пять оленей сохранили, как минимум.

- Понятно, а я думал...

- Нет, это волчатники.

Вечером у нас состоялся "военный" совет. Решали вопрос - как ехать? То ли снять палатку и везти ее вместе с печкой, чтобы поставить на новом месте, то ли двигаться налегке, взяв только спальники, немного продуктов и побольше горючего к снегоходу. В конце концов остановились на втором варианте. Он сулил мобильность и оперативный простор, правда, при отсутствии какого-либо бытового комфорта. Ну, да нам случалось...

Утро застает нас уже в пути. Саша ведет снегоход, а я, одетый в собачью парку, сижу на нартах, спиной к ветру, устроившись на оленьей шкуре. В бока упираются углы канистр с бензином.

Снегоход почти не проваливается. Он всегда лучше едет, если основной груз находится в санях, а не на нем. Специфика.

Саша держит направление на солнце, стараясь прокладывать дорогу через редкий лес, озера и тундрообразные мари. Но иногда приходится ломиться прямо через кусты, и тогда я опускаю голову и закрываюсь рукавицами, защищая от хлещущих веток лицо. А вот и наклонная жердь хорошо приложилась к спине. Я поворачиваюсь и кричу, стараясь "пробиться" сквозь рев двигателя: "Эй, водило, поосторожней, а не то сам сюда сядешь!" Не слышит. Через минуту лицо превращается в застывшую маску, и я отворачиваюсь. Это на снегоходе ветровое стекло, а тут...

Километров двадцать, должно быть, уже отмахали. Но пока видели следы всего двух табунов, Да и те несвежие. От постоянного положения затекает тело, и я верчусь на нарте, пытаясь изменить посадку. Боковым зрением замечаю какое-то противоестественное движение, словно бы деревья побежали за нами следом. Поворачиваю голову и вижу оленей, бегущих параллельно нам по совершенно открытому месту. Бросаю взгляд на Сашину спину, но там все внимание на дорогу, и оленей он просто не видит. Кричать бесполезно. Я хватаю карабин и прыгаю в снег, рискуя обняться со встречным деревом. Длинная, до колен парка здорово мешает. Я падаю, переворачиваюсь, но все время тяну вверх руку с карабином, чтобы не зацепить стволом снег. Пока принимаю нормальное положение, олени отбегают далеко и вот-вот скроются в кустах. Все-таки успеваю выпустить по ним десять патронов, что были в магазине.

Снегоход даже не останавливается и рычит уже где-то в стороне от меня, продолжая удаляться. Бросаю на дорогу парку и бреду по оленьим следам смотреть результаты стрельбы. Бежали олени кучно, и промахнуться я, вроде бы, не должен. Так и есть: два, зверя с разбегу зарылись головами в снег.

Возвращается Саша. Наверное, все-таки почувствовал, что нарты стали легче. Снегоход доезжает до брошенной парки и, повернув на след, едет в мою сторону.

Через 20 минут мы уже пьем горячий чай из термоса. Судя по спидометру снегохода, проехали около 30 километров. Если ребята правильно нас сориентировали, скоро должны быть те самые тундры, а на них олени.

Километрах в десяти на востоке виден резко очерченный профиль водораздельного хребта. За ним течет речка Сида, на которой мы никогда не были. Знакомый якут рассказывал, что в ней чиры водятся, едва ли не метровые. Может, и преувеличил маленько, но все-таки верится, что это так и есть. Ладно, чаю попили, пора в путь. Я забираюсь на нарты, и Саша рывком трогает с места...

Ну и денек же выдался суматошный. Часов пятнадцать провкалывали без перерыва. Спасибо научникам. Их наводка оказалась точной. Всего добыли 21 оленя, а это около тонны мяса. Вот за такие дни мы и мерзнем зимой в палатках или, как сейчас, у костра.

Наш приют, по-местному попросту "ночуйка", или сендух, - сделанный на скорую руку навес из жердей, на которые сверху положены мерзлые оленьи шкуры. Перед сендухом горит костер. Над костром висит чайник, а рядом воткнут в оттаявший мох десяток тальниковых прутиков с насаженными на них кусочками оленьего мяса. Чуть в стороне огромная куча натасканного сушняка. Ее должно хватить до утра.

Мы сидим на оленьих шкурах, постеленных прямо на снег, и время от времени достаем прутики с мясом, втыкая на их место новые.

Саша пытается отогреть хлеб над костром. Наконец, плюнув, приносит топор и раскалывает буханку на множество мелких кусков. Нормально, с горячим чаем пойдет. Только вот зубы наши, зубы!..

Мы ночуем в том месте, где добыли сегодня последних оленей. Сейчас с той стороны, где лежит мясо, доносятся возня и ворчание. Это горностай. Вышел, по-видимому, вечером охотиться на мышей, а наткнулся на целую гору оленины и, что интересно, воспринял это как свою собственную добычу. При нашем приближении цыркает и шипит, демонстрируя незаурядную храбрость и отвагу. Пришлось нам срочно убирать разложенные печенки и языки, которые он начал растаскивать и прятать в снег. После этого горняк забрался внутрь оленьей туши и теперь оттуда доносятся весьма красноречивые звуки, хотя мы знаем, что во всем этом больше шума, нежели реального действия, ибо что же может сделать зверек весом в 300 граммов с пятидесятикилограммовой оленьей тушей.

Костер нужен жаркий. Главное - высушить обувь, чтобы завтра не мерзли ноги, иначе будет не до работы. Места тут - не ахти. Наш сендух устроен в островке леса, который тянется примерно на километр. Вокруг островка - сплошные мари, заросшие карликовой березкой, едва выглядывающей из-под снега. На марях, словно плешины, тут и там видны зеленые поляны, где олени копытили снег, доставая мох. Видно, давно они здесь кормятся. Сегодня видели голов триста. Правда, подпускают плохо, а за ночь могут и совсем уйти. Ищи их потом, а у нас бензина не так, чтобы очень. Что-то будет завтра? Если охота будет удачной, можно пожить и у костра. Ветров бы сильных не было, спрятаться тут негде.

Мы обсуждаем с Сашей эти вопросы, вспоминая заодно, - как гонялись днем на снегоходе за оленями. Даже рессора у снегоходной лыжи лопнула, когда на полной скорости врезались в дерево. Хорошо, что всегда в багажнике запасную возим. Еще бы шею запасную иметь на случай, если свернешь ее в этих гонках. А произойти это может очень даже просто, особенно после такого удара, как сегодняшний, когда мы летели по воздуху метров пять.

Оттаявший вокруг костра небольшой участок кочковатой тундры слегка "парит", и мы чувствуем, как в воздухе появляется забытый за зиму запах полярного лета - дурманящий аромат багульника, сырого мха и прелых трав...

Перед тем как лечь спать, слегка расшвыриваем угли и кладем в огонь три толстых сухих бревна. Теперь костер не погаснет до утра, и его спокойное, без искр, пламя будет равномерно согревать наш сендух.

Забираемся в спальники и, укрывшись собачьей паркой, плотно прижимаемся друг к другу спинами. Не бог весть какие удобства, но жить можно, конечно, при условии, что жизнь эта имеет для тебя какой-то смысл. И вторую ночь мы проводим так же, и третью, добыв за эти дни больше 40 оленей. А потом, как отрезало. Все табуны ушли на север, а ехать за ними у нас уже не хватает горючего. Полбочки бензина осталось около палатки и нужно возвращаться туда, чтобы, заправив канистры, опять рвануть куда-то. И торопиться, не теряя ни одного дня, так как срок окончания охоты уже не за горами.

Весна



По-настоящему она приходит на широту Полярного круга в конце марта, когда повисающее в полдень высоко над горизонтом ослепительное солнце начинает излучать свет с такой сумасшедшей силой, что, отраженный снегом, он болезненно действует на глазную сетчатку и появляется ощущение неприятной рези - первый симптом снежной слепоты.

Ночами верхний, подтаявший слой снега схватывается морозом, и по образовавшемуся насту можно ходить без лыж, как по асфальту, до тех пор, пока полуденное солнце не превратит его в рыхлую липнущую массу.

Струящиеся над землей, восходящие потоки теплого воздуха порождают миражи - зыбкие фантастические видения, в которых сидящий на оленьей туше ворон представляется то волком, то легендарной птицей Рух из сказок.

В это время заканчивается охота на диких оленей, и люди возвращаются из тайги и тундры в поселки. Темный, "крестьянский" загар покрывает их обветренные лица, шеи и кисти рук. Если бы не белизна других частей тела, можно было бы думать, что они возвращаются с лучших южных курортов. Вот только глаза на темных лицах кажутся какими-то светлыми, словно бы выцветшими под весенним полярным солнцем. Через неделю жизни в поселке они вновь приобретают свой обычный цвет.

После окончания срока охоты готовим добытую продукцию к отправке в поселок. Возить весь груз за 40 километров к палатке не имеет смысла, и мы просто стаскиваем его в места, удобные для посадки самолета, стараясь закончить это побыстрее. Полтора месяца палаточной жизни, где и умываться-то приходится из кружки, порождают усталость, что-то вроде легкой ностальгии по жизни иной, менее требовательной и напряженной. Только бы снегоход не подвел в этих последних усилиях, иначе придется, как раньше, - лямку на плечо и... эх, дубинушка!..

Когда наконец-то вся продукция сложена в определенных местах и приготовлена к вывозке, "садимся" капитально на рацию и начинаем просить самолет. Дни его ожидания - самые нудные. Работа кончилась. Лежим в палатке, крутим приемник, гоняем чаи по 20 раз на дню или, если уж очень надоест безделье, ходим с ружьем вдоль зарослей тальника, стреляем куропаток на план по боровой дичи. Правда, за это время куропатки хорошо изучили все наши приемы, подпускают редко, и ходим мы чаще всего впустую. Ну, да бог с ними! Пусть летают. У них через месяц тока.

Самолет прилетает, как всегда, неожиданно, сколько бы ты его ни ждал. Прилетает поздно - в седьмом часу вечера, ибо день стал длинным и "Аннушки" мотаются, успевая выполнить по два рейса. Весна для авиации - горячая пора, и "налет часов" у пилотов в это время года самый большой.

Пока летчики пьют чай и подкрепляются "на дорожку", мы сдергиваем с дерева антенну, выбрасываем на улицу печку, снимаем палатку и тащим все это к самолету. Собственно, "диковка" кончилась. Через три часа мы будем в поселке, хотя... тьфу, тьфу - не сглазить бы, а то опять у двигателя шатун оборвется. "Аннушки"-то все - древнее некуда.

Когда после взлета самолет делает круг, ложась на нужный курс, видим внизу, среди белых снегов, темный прямоугольник - место нашей стоянки. От него, как лучи, во все стороны разбегаются лыжни и снегоходные дороги. Между озер петляет узкая белая лента реки. Это уже не та незнакомая речка, куда мы прилетели полтора месяца назад. Теперь в нашей памяти она присоединится к десяткам других, больших и малых, где мы бывали прежде. Прощай, Халюкан!

Ровно, без натуги гудит двигатель, перейдя с взлетного режима на обычный полетный. В иллюминатор виден огромный оранжевый шар солнца, уже коснувшийся краем горизонта. Все становится нежно-розовым. Если верить учению йогов, именно в это время Земля получает основной поток жизненной космической энергии. Может быть, поэтому мы всегда, вольно или невольно, бросаем взгляд на закатное светило? Мысленно перебираю в памяти события "диковки". Было всего помаленьку, но в пределах нормы; техника не подвела, и вообще... бывало хуже. Из переговоров по рации известно, что и в других бригадах обошлось без чрезвычайных происшествий: никто не обморозился, не утопил в полынье снегоход, никого не подстрелили... Всегда бы так. Но, к сожалению, главы жизненной книги, которую все мы прочитываем, бывают иногда грустными, и следующие несколько страниц явятся небольшим отступлением на эту тему.

Невеселая глава



Мои коллеги, профессиональные полярные охотники, всегда с изрядной долей скептицизма относятся к разного рода литературе и кинопродукции, повествующих об экстремальных ситуациях, случающихся с людьми в отдаленных и малообжитых районах. Беда авторов этих произведений в том, что они делают упор исключительно на трудные и суровые природные условия, которые их персонажи "героически" преодолевают. Эта примитивная формула обыграна множество раз и продолжает жить, хотя чаще всего представляет собой малоправдоподобный вымысел. Трудно объяснить это чем-то иным, кроме как слабым знанием существа дела.

А казалось бы, чего проще прежде, чем выпускать в свет свое произведение, рожденное в тиши творческой лаборатории, попробовать сделать то, что делают твои герои: выйти в обычный сорокоградусный мороз на улицу, залезть в одежде в прорубь, побарахтаться там, а потом делать то, о чем написал. Может быть, пример не очень удачен, зато он способен в короткое время излечить от излишней самонадеянности и фантазии. К случаю вспоминаются слова Экзюпери: "Прежде чем писать, нужно жить!"

В действительности же экстремальные ситуации чаще всего происходят не по вине суровой природы (к ней-то как раз человек бывает более всего подготовлен), а из-за элементарной халатности, непредусмотрительности, неопытности, а подчас из-за чьей-то подлости и разгильдяйства, граничащего с преступлением. Время от времени такие случаи происходят.

У кого-то сгорает палатка вместе с радиостанцией, одеждой и вообще всем, что в ней было, - и три человека остаются под звездами на морозе, кто в чем успел выскочить. Другой проваливается на снегоходе в наледь и потом два часа делает настил из бревен, бродя по колено в каше из воды и снега. Снегоход он все же вытащит и доберется до зимовья, но через две недели у него ампутируют все пальцы на руках и ногах. Так что, дорогой читатель, если ты собрался ехать на снегоходе по зимней реке, не забудь положить в нарты ручную лебедку и мешок с запасной одеждой и обувью. В случае чего это спасет твои конечности, а может быть, и жизнь.

Обо всех этих грустных вещах говорят мало, только при случае и уж тем более никогда не ищут в них героизма. Просто все это входит в профессию и рано или поздно случится с каждым. Другое дело, как ты сумеешь выпутаться из этой передряги - это вопрос. Да и кто знает обо всех этих тяготах? В лучшем случае товарищи по работе и жены - у кого они есть.

- Саня, расскажи, как вы "диковали" на Кочечуме.

Мы сидим вдвоем около строящегося промхозовского дома. Саня недавно вышел из больницы, где провалялся три месяца, но пока еще находится на бюллетене. Он не женат, сидеть в общаге ему скучно, и он пришел на работу "почесать язык". А погода совсем не рабочая. Жара. Река звенит моторами. Северяне высыпали на берег и хватают бледными телами ультрафиолет. Начало августа. Скоро нам улетать в тайгу на работу. Сане в тайгу лететь нельзя. Врач ему сказал, что еще два-три месяца не рекомендуется поднимать ничего тяжелого. Но мы оба знаем, что он все равно полетит, иначе на его место отправят другого, и тогда прощай, охотничий участок. Это жизнь, и говорить здесь не о чем. Мы говорим о другом: о насущных проблемах, о том, как работает в этом году авиация, о новом директоре, о прошедшем сезоне...

- Саня, расскажи, как вы "диковали" на Кочечуме.

- Да я уже раз пять рассказывал, все вроде слышали.

- Я отпуск брал за три года. Когда уезжал, ты в больнице был. Знаю только с чужих слов. Саня молчит, прищурившись от солнца, смотрит на берег, где слышен истерический женский визг, вздыхает, закуривает, чему-то усмехается и начинает неторопливо рассказывать...

Рассказ Сани Метелева



Знаешь пословицу: пока жареный петух не клюнет в одно место, до тех пор ничем нас не проймешь. Живем одним днем, верим на слово всяким проходимцам, отношения не хотим портить, а этой сволочи только того и надо...

Залетели мы на "диковку" самые первые, в конце января. Полетели втроем. Кроме меня, еще один Саня (он сейчас от совхоза охотится) и Яшка - этот уже на рыбалку улетел. А получилось все быстро. Вызывает нас бывший директор и говорит: "Вот, мужики, какое дело: не могу заставить "стариков" в тайгу лететь.. Через месячишко, говорят, полетим, а сейчас и не поминай. Надо им, видите ли, дома с бабами пожить. О промхозе не думают, а план по мясу горит. Начальство каждый день звонит, спрашивает, почему охотников на отстрел не отправляют. Так что только на вас вся надежда, молодых и перспективных, а со "стариками", что по пятнадцать лет здесь трубят, я замучился. Им говоришь одно, они другое. А вы - "мои" кадры..." - эх, умел же зубы заговаривать. Теперь-то я думаю: может быть, ему для отчета нужно было нас завезти. Дескать, охотники мои в тайге, а добудут оленя или нет - не известно. Хотя сейчас этого уже не узнаешь.

А тогда мы забегали. Через неделю собрались. Только вот рацию нигде не могли достать. Но сильно не расстраивались. Подумаешь, рация, век без нее жили - и ничего. Мужики, глядя на наши сборы, посмеивались, головами покачивали. Только нам все было нипочем. Между собой решили, хоть сдохнем, а "старикам" носы утрем. Да еще этот... директор подзадоривает: "Я вас, ребята, на самое лучшее место высажу. Если оленя будет мало, сразу же прилечу и перевезу на другое. Впустую сидеть не будете".

В общем полетели. Директор в кабине с пилотами сидит, вдвоем со вторым по карте пальцами водят. Летали целый день и прилетели в верховья Кочечума. Самих оленей, правда, мало видели, но следов было много. Директор нам толкует: "Олень весь на горах, как будет непогода, он вниз повалит. Ждите. Недельки через три к вам загляну". С тем и отчалил.

И начали мы "диковать". Палаточку в распадке от ветра поставили, оружие пристреляли. Ждем. Тут и погода испортилась, ветра задули, а оленя нет. Изредка пробегут два-три, и снова пусто. Начали мы на лыжах подальше от палатки ходить и сразу вспомнили разговоры "стариков". Светлого-то времени мало. Пять часов день, остальное - ночь. Почти все время сидим в палатке, печку кочегарим. Дровишки летят кубометрами, морозы-то стояли под пятьдесят. И охота не ладилась, потому что какая же "диковка" в мороз. Сядешь караулить - через час дубеешь. Увидишь оленей, начнешь на выстрел подкрадываться, а они за два километра срываются. Мы сначала понять не могли - в чем тут дело, а потом как-то я припозднился, возвращался вечером, до палатки с километр оставалось, а разговоры ребят и приемник слышно так, будто я рядом стою. Вот что такое мороз.

Спесь с нас быстро слетела. За месяц кое-как 20 оленьчиков собрали. Уж довольны, что хоть взятый под продукты аванс оправдали. Короче, месяц "диковки" кончается, оленя совсем не стало, продукты на нуле. Мясо - это, конечно, хорошо, но, сам знаешь, без хлеба оно же в глотку не лезет. Ждем самолет. Тут вскорости слышим - летит. Выходят пилоты и передают нам записку. Читаем: "Мужики, отправляйте только продукцию. Напишите, что вам нужно. На днях прилечу и перевезу вас на другое место. Директор".

Пока летчики с кастрюлей управлялись, мы заявку на продукты составили. У пилотов с собой булка хлеба была, так они ее нам отдали. Им после поселка мясо и без хлеба нормально пошло.

Ну, самолет мы загрузили, отправили и стали ждать следующий. Себе оставили половину оленя. (Дней на пять, думали, хватит). И ждали мы этот самолет вместо пяти 40 дней! Потом слышал я, что забыли, дескать, про нас. Олень-то, что от нас ушел, объявился в другом месте. Да такая плотная группировка. Ну, директор быстренько сколотил ударный отряд из четверых особо приближенных, забросил их в самую гущу оленя и сам стал летать туда каждый день...

Короче, за две недели они заготовили 500 голов, да потом три недели мясо вывозили, вот и получается 40 дней. По 100 оленей на каждого, включая директора, это по четыре "штуки" в карман. При таком стимуле про все забыть можно.

Мы же с ребятами все это только недавно узнали. Если бы тогда нам сказали, когда мы в поселок прилетели, не знаю, что было бы...

А тогда мы ждали. Пол-оленя и булки хлеба нам на неделю хватило. За вторую неделю выловили в округе всех зайцев и куропаток. Потом и их не стало. Я и раньше слышал об этой закономерности: когда кончаются продукты, и дичь в тайге исчезает, но сам первый раз столкнулся. Прямо мистика какая-то.

Потом съели мою собаку. Я ее на "диковку" взял легкими подкормить, в поселке-то на одном хлебе сидела... а тут такое дело. Перед этим два дня ничего не жрали. Смотрю, мужики мои стервенеют. Ушел я из палатки. Прихожу, все уже сделано, кастрюля кипит.

Дальше совсем худо стало. Уже, вроде бы, и голод стал меньше мучить, апатия появилась. Только силой воли заставляли себя ходить по тайге - искать места, где стреляли оленей. Придешь туда, откопаешь под снегом потроха, отрубишь топором мерзлых кишок и в рюкзак. (Назад идешь, голова кружится.) В палатке их оттаешь, кое-как промоешь и в кастрюлю. Вот тогда, когда мы так ходили, внутри у меня и лопнуло. Как будто оборвалось что-то, и живот стал болеть каждый день.

А тут вскорости и самолет. Время-то - март на исходе. Самолет садится, выходят пилоты в темных очках, здоровые, веселые. Смотрят, а мы каждый мешок с тряпками втроем тащим. Посмотрели и давай нам помогать. В поселке директор встречает с машиной. Только на нас глянул - сразу сориентировался. Домой к себе повез, говорит что-то и смотрит странно, словно собака побитая, а мы, как в тумане. Баба его пельменей нам наливает, но тут какая же еда. Я две ложки хлебнул и меня сразу на улицу потащило. Потом знакомые ребята из экспедиции две недели сгущенкой отпаивали.

Живот мой все болел, пока операцию не сделали и что-то там не зашили. Похудели мы килограммов на 20 каждый. Но ребята - молодцы, быстро оклемались. Приходили потом ко мне в больницу с коньяком. Собачку мы помянули.

Говорили, что директора, пока я валялся, перевели в совхоз с повышением. Так я его больше и не видел. С такими способностями он, наверное, далеко пойдет, собака".

- Надо было сразу около самолета бить прикладом в морду, чтобы всмятку.

- Если бы все заранее знать. Да и сил тогда не было, нас ветром качало, а потом уже нельзя было.

- Да, конечно, потом уже нельзя, хотя черт его знает...

- А за что ему кличку такую дали - Баклан?

- Говорят, за пристрастие к рыбным продуктам. Рыбу с икрой любит, гад.

Мы долго молчим. Вдумчиво, очень вдумчиво курим. Меня одолевают горькие мысли. Саню, наверное, тоже. Вот так жизнь нас бьет и ломает, но мы почему-то не разучаемся верить в добро и справедливость, хотя, говоря по правде, иногда так хочется взять в руки автомат и начать селекционный отстрел некоторых представителей двуногих...

- Послушай, а как у тебя отношения с теми - из ударной бригады?

- А никак, - Саня пожимает плечами. - С них взятки гладки. Они же вроде ни при чем. Ты же знаешь их кредо: вижу деньги, становлюсь зверем.

Да, да... это их кредо я знаю... Не хочется заканчивать рассказ на такой пессимистической ноте. Как бы там ни было, все же не она определяет истинное "лицо" профессии, хотя и без нее не было бы подлинного "лица". Здесь, как и всюду, гармония прежде всего, поэтому я сделаю небольшое продолжение, тем более что изложенное в нем является логическим завершением "диковки", ее итогом.

Проза жизни



После вылета всех охотничьих бригад с промысла начинается горячий период массовой вывозки добытого мяса, и охотники волей-неволей превращаются в заправских грузчиков. К этому времени самый северный совхоз округа Котуйский, через территорию которого проходят основные миграционные пути дикаря, также заканчивает весенний отстрел оленей, и добытые его охотниками три-четыре тысячи голов уже приготовлены к отправке в административный центр округа. Общее количество заготовленного мяса превышает 200 тонн, и маленькие "Аннушки" с их пределом грузоподъемности в полторы тонны не в состоянии решить проблему, хотя и работают почти круглосуточно.

Окружное начальство начинает "бомбардировать" краевой центр и выбивает-таки тяжелые транспортные грузовики- "Ан-26" и "Ан-12", снежно-ледовые тяжелые аэродромы для которых начали готовить на факториях еще месяц назад. Туда самолеты повезут горючее, строительные материалы, продукты - все необходимое на весь следующий год.

Задействованные в вывозке мяса организации готовятся к напряженной работе без выходных. Водителям автомашин выписываются круглосуточные путевки, райком назначает ответственного на весь авральный период и наделяет его особыми полномочиями.

Ответственный сразу же спешит в промхоз, и там снова собирается производственное совещание. Первым агитирует уполномоченный:

- Товарищи, вы прекрасно знаете, как тяжело решается у нас продовольственная проблема. Население округа растет, а поставки с "материка" не увеличиваются. Нам указывают, чтобы мы полнее использовали местные ресурсы. Мы их используем, и вы, охотники, так сказать, труженики нашего продовольственного цеха. Все вы хорошо потрудились в тайге, а сейчас нужно здесь потрудиться. Совхозное мясо оприходуется через ваш промхоз, так что оно в некотором роде ваше. Так и следует к нему относиться. Сейчас очень важно, чтобы оно полностью и в сохранности было доставлено в поселковый ледник, откуда потом пойдет к потребителю. Ваш промхоз никогда не подводил округ и, будем надеяться, не подведет в будущем.

Потом берет слово директор:

- Мужики, надо поработать, не считаясь со временем. Самолеты простаивать не могут. У них по два экипажа, чтобы работать круглосуточно. Следовательно, и нам придется круглосуточно. Предупреждаю, день прогула в это время будет приравниваться к трем, со всеми вытекающими последствиями. Жен предупредите, чтобы не искали вас по поселку. Вопросы есть?

- Есть. Платить за сверхурочное время будете в тройном размере или как?

- Ну, мужики, это разговор несерьезный. Сначала надо работу сделать, а потом о деньгах речь вести. К тому же вы на "диковке" неплохо заработали. Одно могу сказать, когда река вскроется, все получите по неделе отгулов съездить на лодке уток пострелять и порыбачить. Все, завтра всем быть готовыми. К ночи ожидается первый "Ан-12".

Итак, на ближайшие две недели предстоит аврал. Он представляет из себя следующее. Весь имеющийся в наличии трудовой народ делится на две бригады. Одна уезжает в аэропорт Горный, расположенный на вершине плоской сопки за 20 километров от поселка, где только и могут приземляться большие самолеты. Там бригада будет встречать борты и загружать эти машины и забивать мясом поселковый ледник. Последний представляет из себя глухой трехсотметровый тоннель, пробитый в монолитной скале, где потолок, стены и пол заглазированы толстым слоем льда.

В процессе работы бригады иногда меняются местами, так как работающие в поселке все-таки могут отлучиться домой на обед, когда между бортами появляется "окно".

Описывать саму работу - занятие довольно скучное. Я думаю, что каждый читатель в состоянии представить на своем плече мерзлую тушу мяса весом в 50 килограммов, которую надо отнести за 200 метров. И так много, много раз...

Но вот наступает момент, когда на машине, загруженной наполовину, приезжает вторая бригада, потому что эта машина последняя. Всей толпой ее разгружают почти мгновенно, и, естественно, кому-то достается нести самую последнюю тушу. Все весело ржут над невольным "козлом", в том числе и он сам, ибо даже в такой работе невозможно обойтись без юмора.

Вот этим веселым смехом, знаменующим конец "пахоты", я, пожалуй, и закончу рассказ о весенней охоте на диких оленей. Все мы, участвовавшие в этом деле, теперь уверены, что детским садикам, интернатам, столовым и магазинам хватит содержимого ледника до начала осенней охоты. Такова пока что суровая проза жизни. По ночному поселку мы, не спеша, расходимся по домам. Мы честно заработали свой хлеб и отдых. А вы?

А. Буравин

Закрыть

 

[VAVAN]

Грубый (Николай) ,

http://www.kaliningrad-fishing.ru/hunter/o-hoz/hpres-0624.html

 

[Hunteraddy]

NEMO (Немо) , по новому закону СКС опять открыт, можно его использовать на копытных, 7,62 , но масса пули должна быть не менее 8 грамм. Тульские патроны 7,62x39 есть и 10 грамм...
Только зря это, так как тяжёлая пуля в плюсе только накоротке, а 8 грамм уже на 150 метров обладает большей энергией, чем 10-ти граммовая за счёт большей скорости. (в реальности)
Открыли-бы просто 7,62 , а стрелок сам выбирал-бы массу и тип пули в зависимости от условий охоты и зверя...

 

[VAVAN]

Hunteraddy (Эд) ,

по новому закону СКС опять открыт

По новому проекту-ДА.

масса пули должна быть не менее 8 грамм

61.11. применение для охоты на лосей, медведей, благородных, и пятнистых оленей, взрослых кабанов, горных копытных (кроме серны), овцебыков, гибридов зубра с бизоном и домашним скотом, нарезного оружия, снаряженного пулями массой менее девяти граммов, а так же гладкоствольного оружия менее 20 калибра.

http://talks.guns.ru/forummessage/14/597017.html

 

[Hunteraddy]

VAVAN (Владимир) , этот новый проект - считай уже новый закон, его примут, у нас не спросят.

 

[Struzhanin]

Hunteraddy (Эд), так ВАВАН верно говорит, в проекте слова нет о калибрах нарезного, там речь о минимальной массе пули.

 

[Hunteraddy]

+ СКС - цена карабина (около 10тр), цена патрона (правда .223 "наш" стоит примерно также), можно почувствовать себя солдатом Почетного караула.
- СКС - относительно слабый патрон (можно охотиться только до волка, включительно), все, кому не лень, хаят карабин из-за того, что с ним нельзя охотить слонов.

sagen (Александр) , ну как он может быть слабым с такой пробивной способностью? Я раз попробовал железку прострелить такую, c большой палец толщиной, так на раз в ней отверстие получилось такое красииивое... А в магазинном барнауле пороха столько-же , сколько в "немагазинных", и порох тот-же, что бывает толку стрельнуть из 54-го , где в "магазинных" насыпают бывает маловато пороха.... Старые охотники валили реального зверя с этих карабинов (раньше ведь не было полуоболочки магазинной вдоволь), сейчас зверь таких размеров в нашей полосе очень большая редкость, так что не вижу смысла в ограничениях, да и от дистанции многое зависит...

 

[matroso-a]

Самый охотничий карабин из всех армейских переделок.Маневрен, компактный и абсолютно безотказный.Для захламлённого леса и тайги, при дистанции стрельбы 100-150 м, не было ни одного подранка. Занимался не один год промысловой охотой и отстрелом копытных. Всё от размера Вашего кошелька зависит, за Уралом и до Востока половина промысловиков имеют СКС и весьма успешно охотятся.Стрельба боевым патроном очень даже ничего-снимаешь на наждаке 1,5-2 мм носика пули, на 150 м на точность не влияет, а останавливает очень не плохо...