Белка

Скажите, кто не видал белки, или, выражаясь иначе, векши? Не говорю в лесу - нет, а кто не видал ее забавно прыгающей в колесе, в клетке, столь часто выставляемой на бирже, окнах, в мелочных лавочках и проч.? Кто не видал ее быстрых, грациоз­ных движений? Кто не помнит ее красивой фигурки, ее ловкости, когда она сидит на задних лапках с поднятым кверху, как сул­тан, хвостом - ее уменья есть кедровые орехи? Я живо помню то время, когда я, бывши ребенком, простаивал иногда по не­скольку минут у окна какого-нибудь дома и любовался этим ве­селым зверьком, быстро прыгающим на колесе. Тогда, конечно, я не понимал огромного значения ее шкурки в торговом отноше­нии и думал, что это создание природы может служить только на забаву человеку... О юность, юность! Приятно и смешно тебя иног­да вспомнить. Желал бы я знать, что скажет сибиряк промыш­ленник, закоренелый белковщик, если бы его невзначай подвести к беличьей клетке и показать эту европейскую забаву. Мне ка­жется, он бы, наверное, содрогнулся и приписал невежеству такое неумение извлечь из белки настоящую пользу...

Белка имеет огромное значение у нас в Забайкалье, в охот­ничьем и торговом отношениях. Сколько семейств пропитываются от ее пушистой шкурки! Сколько людей она согревает своим теп­лым мехом! Сколько красоты и шику придает ока прекрасному полу, болтаясь на их различных телогрейках и проч. Право, взяв­шись за перо, теряешься, что и сказать о пользе белки в людском мире.

Но довольно философствовать, пора приняться за дело и по­делиться с читателем описанием белки и способов ее добыва­ния, белковья. Белки водятся по всей северной и средней полосам Европейской России и по всей Западной и Восточной Сибири - словом, везде, где есть леса. Лес - ее стихия, она больше нигде не живет, кроме лесов, и то преимущественно хвойных. Белка разнится по своему меху: в одних местах она хороша, в других лучше, а в третьих еще лучше. (Об этом, впрочем, будет мною сказано в своем месте.) Чему приписать подобное различие в доброте меха, не знаю: местным ли климатическим условиям стран или разнохарактерности лесов, занимаемых белкою и до­ставляющих ей в то же время разнородную пищу, - решить не берусь. В Забайкалье на значительном расстоянии, в извест­ных пределах, уже заметна значительная разница в ее добротно­сти, пышности и цвете меха.

При описании забайкальской белки долгом считаю сказать все, что знаю о ней по собственным наблюдениям и из рассказов достоверных охотников.

Не понимаю, почему этого зверька назвали белкой; у нее белы только одно брюшко и грудь, тогда как спинка, голова, ноги - словом, все остальное серенькое, темно-пепельного цвета. Скорее же зайца-беляка, горностая или ласку можно было назвать бел­кой, потому что они зимою бывают все белые, как снег. Но об этом рассуждать нечего - не я дал, не я и изменю эту кличку, «один в поле не воин», говорит пословица. Однако все же странно!

Итак, белка известна всем и каждому, следовательно, вели­чину ее описывать не к чему, да и сравнения делать незачем. Что же касается до наружных признаков, то нельзя не упомянуть, что зверек этот имеет довольно длинную, пушистую, мягкую шерсть, которая на брюшке короче, чем на спинке; на стоячих ее ушках, довольно большой величины, шерсть длинная, темного цвета, в виде кисточек. На хвосте тоже длинная, густая и пушис­тая. Ножки ее соразмерны с корпусом, также мохнатые, с широ­кими ступнями. Когти довольно длинные, острые; мордочка очень красивая, тупая, с черными и быстрыми большими глазами; зубы спереди большие, острые, как у всех грызунов; на губах большие черные усы, и задние ее ноги несколько длиннее передних. Белка чрезвычайно быстра, легка и грациозна в движениях: скачет ли она по полу, по деревьям, сидит ли спокойно на ветке - везде видны ловкость, свобода, грация. Словом, чрезвычайно живописный зве­рек! Белка никогда не ходит шагом, она всегда прыгает, как заяц или хорек. Она чрезвычайно проворно бегает по деревьям, сучкам, прыгает с дерева на дерево по ветвям, иногда через значительное расстояние, и никогда не оборвется: ей довольно зацепиться од­ним когтем, чтобы удержаться на ветке.

Я сказал, что лес - ее стихия, и действительно, в Забайкалье она живет преимущественно в кедровниках, лиственичном и сос­новом лесах, редко в пихтовнике и никогда в березнике или осин­нике. Если лес смешанный, то есть лиственичный с хвойным, то в нем тоже держится белка. Зимою и летом она живет в гнездах, которые чрезвычайно искусно делает на деревьях, обыкновенно в полудереве, из прутиков, перенизывая их мхом и травой. Нередко занимает она вороньи и сорочьи гнезда, силою выгоняя хозяев и пожирая их яйца. Говорят, что она даже ест молодых, ловит ма­леньких птичек и проч. Но я в этом сомневаюсь... Живет также в древесных дуплах, где тоже устраивает себе спокойное гнездо, называемое по-сибирски гайно. Главная же пища белки состоит в кедровых орехах, лиственичной шишке и грибах. Кроме того, она также питается желудями, древесной корой, сосновой и еловой шишкой и не прочь полакомиться ягодами. На зиму она с осени запасает значительное количество кедровых орехов и лиственич­ной шишки; плохо, если этот запас, приготовленный рано, найдет бурундук: он перетаскает половину его в свою нору и не скажет «спасибо» хозяйке; хорошо, если белка застанет вора на месте пре­ступления и жестоко его накажет; иначе она, пожалуй, может лишиться всего запаса. Белка мастерски ест кедровые орехи, раскусывает их изумительно скоро, так что шелуха летит на обе стороны изо рта, как бы из какой-нибудь машины. Весело смотреть со стороны, когда она кушает, - право, завидуешь ее ловкости; недаром говорят, что сибиряки, привыкшие к кедровым орехам, едят их, как белки.

Белка чрезвычайно плодовита; промышленники уверяют, что будто бы она в один год выходит сама сороковая; говорят, что она приносит детей до четырех раз в году и что первые ее дети к го­ду приносят тоже молодых. Действительно, плодовитость ее нель­зя не заметить в Забайкалье, если хотя немного иметь наблюда­тельности. Осенью и зимой здешние промышленники, белковщики, до того ее выбьют по лесам, что в позднюю зиму с трудом увидишь где-либо беличий след. Но пройдет весна и лето, насту­пит холодная осень, смотришь - белки опять столько же и везде в лесу попадаются ее следы, и кругом слышен ее голос. Главная же гоньба, или течка, у белок бывает с Афанасьева дня. В это время супружеских сношений за одной самкой бегает по нескольку самцов, между которыми происходят кровавые драки. Несколько самцов грызутся между собою, а тем временем какой-нибудь один из них, половчее других, успеет насладиться супружеским счастьем где-нибудь в сторонке, втихомолку, и когда его заметят, то скорее старается скрыться от раздраженных товарищей, а иног­да и вместе с самкой верхним следом (по деревьям) убираются куда-нибудь подальше, потому что и самой прекрасной особе в этом случае часто приходится испробовать остроту зубов своих обожателей.

Самое совокупление белок происходит преимущественно на деревьях. Обыкновенно самка, захотевшая насладиться супруже­ским счастьем, тихо урча, бежит по стволу дерева вниз головой, с поднятым хвостом; в это время бойкий самец тотчас догоняет мохнатую кокетку и быстро совокупляется; затем самка тотчас взмывает кверху и снова на каком-нибудь сучке заводит интрижку, охорашиваясь и умываясь лапками, быв только что помята сладо­страстным кавалером...

Осенью белки живут постоянно парочками, самец с самкой, так что при охоте за ними, если убьешь одну, наверное тут же поблизости отыщешь и другую. Самка приносит от 3 до 5 и более молодых, которые родятся слепыми и чрезвычайно маленьки­ми. Многие охотники уверяют, что бельчата родятся голые, как мыши, но мне самому удостовериться в этом не довелось; пере­даю, что слышал от достоверных белковщиков. Мать их кормит недолго; как скоро они подрастут, обматереют, то уже пропиты­ваются сами. Родившаяся весною белка к осени достигает уже полного возраста, так что ее трудно отличить от старой. Мать сначала кормит детей молоком, а потом, когда они подрастут, - всякою всячиной, искусно таская им пищу во рту. Щенится белка более в дуплах, нежели в гнездах на деревьях, потому что в по­следних хищные птицы наносят молодым значительный вред, имея более доступа к гнезду. Маленькие бельчата очень краси­вы, игривы и до того бывают малы, что издалека на деревьях они кажутся воробьями, особенно если тихо и спокойно сидят на ветках.

Белка не хитра, не боязлива; завидя собаку или человека, она тотчас заскакивает на дерево и, сидя на сучке или ветке, с любо­пытством заглядывает вниз. Но снова видя присутствие челове­ка, она проворно взбирается на вершину дерева и хитро прячется в ветвях. В дождливую погоду она больше сидит в гнезде и не выходит, но лишь только выглянет солнышко, она тотчас вы­скакивает, отряхивается и сушится на солнце. В морозные зим­ние утра она спускается на землю, но в тихую погоду бегает бо­лее по деревьям, перепрыгивая с одного места на другое; вероят­но, она этот моцион делает для того, чтобы согреться. В теплые зимние дни сидит больше в гнездах и выходит только на жиров­ку - покушать орехов, лиственичной шишки и проч. В ветреную же, холодную погоду она больше бегает по земле, причину чему надо искать, вероятно, в том, что она не любит машинальной качки и скрипа деревьев. В зимнее время, накушавшись досыта, она любит греться на солнышке; сидя на ветках, на задних лап­ках, умывается, как кошка, передними и, распустив свой длин­ный, пушистый хвостик, представляет любопытному охотнику живую картину, достойную кисти художника.

Голос белки различен, смотря по состоянию, в котором она находится. Вообще же похож на какое-то чоканье сквозь зубы, иногда же на голубиное воркованье. Сибиряки говорят, что белка уркает или урчит. Преследуемая охотником и будучи загнана на дерево, отдельно стоящее, она беспрестанно бегает по веткам, взобравшись на самую вершину, сердится, трет передними лапа­ми свою мордочку и урчит.

След белки велик сравнительно с ее величиной, она как-то ширит и без того уже широкие и мохнатые лапки. На рыхлом снегу ясно видим отпечатки ее пальцев и когтей. В глубоком же пушистом снегу след ее еще заметнее: она проваливается лапка­ми, задевает хвостом и делает большие знаки, так что и мало­опытный охотник отличит беличий след от хорькового, горно­стаевого и других зверьков.

Количество белки в здешних краях чрезвычайно непостоян­но: один год ее бывает чрезмерно много повсюду, а в другой - едва-едва отыщешь следочек. Вообще здесь замечают, что после дождливого лета и осени белок бывает зимою гораздо меньше, чем после сухого, равно как лесных и каменных рябчиков (поле­вых куропаток). Вероятно, на молодых бельчат вредно действует сырость, особенно сопряженная с холодами, отчего они и про­падают. Здешние промышленники говорят, что они вымыкают. Кроме того, количество белки зависит от корма, и потому в тех местах, где родится много кедровых орехов и остается к зиме значительное количество лиственичной шишки, там, наверное, зимою будет много белки, и наоборот. По этому самому белка, завися от урожая корма, не оседла: она ежегодно кочует из одно­го места в другое. Вот почему в одном незначительном округе, в одном месте, бывает белки много, тогда как в другом очень мало. Эта перекочевка чрезвычайно заметна в здешнем крае; иногда она производится через значительное расстояние, на добрые корма, как говорят, а перекочевную белку называют ходовой или кочевной. Рассказывают, что это путешествие из края в край со­вершается больше днем, потому что белка по ночам идти боится, чтобы не попасть на зубы волку или лисице, которые днем мало рыщут.

Беличьи меха довольно крепки, шерсть их не скоро вытирает­ся, и к тому же мездра очень крепка, особенно с начала зимы, но под конец, к весне, шерсть вырастает длиннее, а мездра сла­беет и делается тоньше, почему беличий промысел продолжает­ся только до рождества Христова и много до нового года.

Шкурка с белки снимается чулком, как с лисицы. Мясо ее здешние инородцы употребляют в пищу, но русские не едят.