Забыл в своё время запостить отчётик. Вот он. Уж лучше поздно, чем никогда
--------
Утрянку я снова проспал. В окно ярко светило взошедшее солнце, на улице, зычно щелкая кнутом, пастух поторапливал на выгон коров; брякая жестяным ведром, кто-то тянул из колодца воду. Деревня давно очнулась ото сна и жила своей насыщенной утренней жизнью. Моя Цуна тоже давно проснулась и назойливо вилась около кровати, подсовывая мне в лицо то принесённые тапочки, то носки. Тихо поскуливая, она всем своим видом давала понять, что вся исстрадалась и мне уже давно пора вставать и отправляться на охоту. Зарывшись под теплое одеяло, я спрятался от её приставаний, но долго держать оборону не смог, и, позёвывая, пошаркал на кухню ставить чайник…
Пойма тоже проснулась. Высоко в небе мотались стайки белоснежных чаек, отрывисто крича громкими, печальными голосами. Над обрывистым берегом, испещрённым норками гнёзд, носились проворные ласточки. Кулички-перевозчики, травники, фифи и прочая речная мелочь суетливо семенили по урезу воды, то и дело перепархивая и зондируя вязкий ил тонкими клювами.
Сама же река ещё спала. Над её тихой гладью, словно сигаретный дым, стелился причудливыми завитушками лёгкий парок. Многотонные толщи воды, казалось, застыли на месте. И только там, где разогнавшееся на отмели течение гнало в темный омут вязкие как сметана потоки, река нехотя ворочалась, словно гигантская рыба, что медленно шевелит своими плавниками, вздрагивая створками замшелых жабр.
Среди этого многообразия речной жизни, уток мы с Цункой, конечно, не увидели. Отлетав короткую зорьку, те давно попрятались на днёвку по укромным уголкам. К счастью, один такой мы знали…
Там, где река, набежав на песчаный бугор, отступала вправо, оставив после себя высыхающую старицу, тянулась длинная, заросшая тальником и камышом, канава, шириной всего в несколько метров. Не раз в минувшие года нам с курцхааром удавалось застать там врасплох отдыхающую утву.
До упора набив свою пятизарядку «семёркой» и надев камуфлированную маску, я подозвал шныряющую поблизости собаку. Мы дружно двинулись в путь, пробираясь через болотистую крепь. Легаваяа послушно трусила сзади, видимо, смекнув, что пришло время другой охоты, когда нет нужды разыскивать дичь, а надо лишь идти за хозяином, который сам выведет к птице.
Изрядно пропотев пробиваясь через топь, я был очень рад, когда впереди показалась знакомая сухая гривка, поросшая невысокой травой и редкими кустиками боярышника. Шла она в аккурат параллельно нашей канаве. Тут было не сложно пройти никем не замеченным. Наша тактика была предельно проста: подкравшись к краю канавы, я осторожно выглядывал из зарослей и внимательно осматривал теряющуюся среди рогоза узкую полоску воды. Уток пока нигде не было видно. Отойдя назад к гриве, мы проходим немного вперёд и снова делаем заход к канаве. Стараясь не шуметь, я раздвинул камыши и, раскатав болотники, зашёл по колено в болотистую воду, чтобы лучше осмотреть канаву. Дорожка протоки, затянутая салатовыми разводами ряски и частоколом хвоща, тянулась вдаль, обрамлённая высокой стеной зеленого камыша. Метрах в семидесяти, там, где канава, отвоевав у обсудивших её зарослей немного места, разливалась в небольшой прудок, на открытом зеркальце воды я заметил какую-то странную легкую рябь. Она шла кругами от невидимого мне левого берега и совсем не была похожа на ту привычную зыбь, что поднимает заглянувший сюда ветерок. Жалея, что не прихватил с собой бинокль, я пристально следил за прудком. Собака, отбивая зубами мелкую дробь, стояла рядом, видимо, чувствуя напряженность момента.
В томительном ожидании прошло минут пять. И вот наше терпение было вознаграждено: отделившись от забора камыша, на чистину неспешно выплыла пара крякв! Процеживая воду своими плоскими клювами, они увлеченно кормились. А рябь, привлекшая моё внимание, всё не прекращалась. И это значило только одно: где-то у берега есть и другие утки.
Вот это дело! Наша потаённая кладовая полна дичи! Теперь главное - не напортачить в горячке. Ретируемся назад к гриве и, заложив дугу, осторожно пробираемся к приземистой раките у берега канавы, что я заприметил, когда высматривал уток. Крякаши должны быть как раз под ней.
Ружьё в руках, тихо иду вперёд. Да не иду, а, скорее, плыву, медленно переставляя ноги, ощупывая сапогом землю, прежде чем сделать следующий шаг. Лишь бы не вступить в чвакающую трясину, не треснуть сухой веточкой. До сгорбившейся кряжистой ивы уже не далеко. Пригнулся в три погибели, «ползу» метр за метром. От скорой развязки навалилось волнение, будто и не уток я скрадываю, а отдыхающего на лёжке зверя. Думается лишь о том, как бы не подшуметь. Слбаке передаётся охватившее меня напряжение. Она воровато крадётся за мной, выверяя каждый шаг, боится испортить хозяину охоту. В какой-то момент оборачиваюсь и вижу, что легавая отстала от меня. Кротко стоит, подняв в нерешительности переднюю лапу и смотрит мне в глаза, будто говоря: «Ты давай уж сам, я тебя тут подожду». Улыбнувшись моей помощнице, даю ей знак подойти. Как два заговорщика, мы тихо выходим к краю канавы…
Я слышу уток. Копошатся в ряске, жвякуют, переговариваются меж собой тихими хриплыми голосами. Осталось пройти ещё несколько метров. Азарт подгоняет рывком броситься вперёд и будь, что будет! С трудом сдерживаю себя. Прижав к груди «Браунинг», делаю малюсенький шажок. За ним ещё один и ещё...
Стена рогоза редеет, и впереди, вздрагивая кругами на темной воде, угадывается пруд. Ещё один шаг. Заросли расступаются. За паутинкой редких стеблей мне открывается скрытый от посторонних глаз небольшой тихий водоём. Раскрыв от удивления глаза, я вижу картину, что заставила бы биться быстрее сердце любого охотника: десяток ладных взматеревших крякв сбились в небольшую стайку и шумно кормятся на мелководье. Он этой утиной возни по всему прудку идёт сильная рябь, которая и выдала мне утиную идиллию.
Очень медленно я поднял к плечу дробовик. Мушка ружья, скользнув по воде, коснулась синего зеркальца крыла ближайшего крякаша. «Сейчас начнётся», - подумал я, нажимая на курок. Ударил, громыхнул эхом над водой выстрел. Тихий прудок взорвался тугим шумом множества утиных крыльев взметнувшейся в небо стаи. Испуганно крякая, утки рванули, кто куда.
Не мешкая, я вскинулся в первую подвернувшуюся крякуху и выстрелил. Утка, послушно сложив крылья, тяжёлым кулем шлёпнулась в воду. Толкнув в плечо, дружище «Браунинг» сыто хрумкнул затвором, выплёвывая стреляную гильзу. Быстро поймав на прицел следующую цель, я скормил ему ещё один патрон. Подранок, с безвольно болтающимся веером перебитого крыла, завалился в воздухе на бок и рухнул в камыш. Догнав стволами отвернувшую в сторону пару, я перечеркнул в выстреле первую из птиц и, глядя краем глаза, как та кубарем полетела вниз, послал последний заряд в оставшуюся. Задетая дробью, птица вздрогнула и, отчаянно маша крыльями, тяжело спланировала в заросли.
Настал черёд Цунки, что пока шла пальба, терпеливо ждала у ноги хозяина. Получив долгожданную команду: «Подай!», - курцхаар со всего маху бросился в воду, поднимая каскад брызг. Довольно пофыркивая и мелко виляя хвостиком, собака подавала мне один за другим добытые трофеи. Когда с воды была собрана вся битая дичь, пришло время поискать подранков. Легавая получала от этого несказанное удовольствие. Она проворно шныряла в крепи, жадно втягивая носом воздух, пока не натыкалась на наброд сбежавшей птицы. Дальше следовало азартное и быстрое преследование - шурша в камышах, она настигала утку, замирала над ней на несколько секунд и стремительным броском схватывала беглянку.
Не прошло и десяти минут, как собака вывалилась из камышовых зарослей с последней уткой в пасти, что вопросительно скривив длинную шею, испуганно косилась на меня черными бусинками глаз…
День разгорался и обещал быть жарким. Пойма, напоив утренней росой свои травы, сверкала зеленью, тихо шумя и перекатываясь волнами под напором разгулявшегося ветра. Мы с собакой уже давно вышли их топких крепей утиного царства на твердую землю. Легавая, получив в награду за свою работу кусочек сыра, исправно, словно стараясь ещё больше угодить хозяину, ровно и широко челночила среди колышущегося моря отавы. Временами я постреливал бекасиков из-под её работ, подумывая уже о полуденном отдыхе на мягкой кровати.
Вдруг над фарватером пронеслись ракетами несколько крякашей и, заложив лихой вираж, неожиданно сели за крутым песчаным откосом берега на нашей стороне реки.
Я свистнул, подзывая собаку и прикидывая, сколько у меня в патронташе осталось «семёрки». Ведь кто из нас, охотников, способен выдержать такое искушение?