Вот такая вот история

[Цесис]

В этом рассказе много мистики, совпадений, которых в реальной жизни не было. Герой рассказа образ собирательный с автором мало схожего, ни в биографии, ни в восприятии жизни. Но описание реальных события в рассказе все же присутствуют, по этому после долгих сомнений я разместил его на форуме для охотников, согласитесь если события произошли на охоте, то они имеют права так или иначе называться «Отчетом об охоте». Если кому-то покажется что в рассказе присутствуют попытки навязать свое мнение или хуже того унизить кого –то, то это ошибка, все что связано тут с войной скорее призыв против неё.


Ирбис
Там тоже были горы. Был ветер, был снег, облака, ночные звёзды, холодная вода горных ручьёв, но не было войны. Ни тогда, ни сейчас не могу объяснить, почему согласился поехать на охоту спустя всего лишь полгода после возвращения с войны. Сам себя я постоянно спрашивал: «Неужели не настрелялся?» И не мог найти ответа. Напряжение войны не отступало, а меня снова тянуло в горы к оружию.Когда приехали в долину, волнение только усилилось. Хотя на Алтае всё было не так, как в Чечне. Дома с плоскими крышами никак не напоминали чеченские аулы. Алтайцы совсем не похожи на кавказцев ни внешне, ни внутренне. Но выходя ночью покурить, я следил за тенями дворов, напряжённо ожидая вспышки выстрела. В долине мы были недолго, не полных два дня, жили в невероятной гостинице на улице Пограничников. Деревянные полы, удобства на улице, умывальник, как корыто с сосками рукомойников, и синие стены. Это напоминало, что угодно - казарму в Мулино, или бараки в ЛенВО, в которых пришлось жить молодым летёхой, но никак не гостиницу.Как известно, «дьявол кроется в деталях». Я пытался не сравнивать свою прошлую жизнь с этими мирными горами, но как оказалось, это невозможно. Именно детали меня постоянно настигали и били, как шокером, возвращая в чеченские горы.Первым и, как водится самым сильным впечатлением, была «Сайга» (охотничий карабин). Надо сказать, что охотником я себя никогда не считал и ружья никогда не имел, поэтому, отправляясь на охоту, Серёга (местный охотник) одолжил мне свой карабин. Когда он протянул мне «Сайгу», я вздрогнул, рука невольно сжала цевьё, а взгляд стал искать подствольник, смущал только маленький магазин, а в остальном, как говорят, «найди десять отличий» от автомата.

В горы мы забирались на УАЗе, в народе называемом «буханкой», и опять неприятные детали жгли меня, как раскалённое железо. Чеченская пыль скрипела на зубах, а взгляд искал в бесконечных развалах и скалах блеск оптики или ещё какого-нибудь подвоха. Но больше всего пугала сама дорога. Мысленно отмечал места, похожие на те, где мы находили заложенные фугасы и мины, и весь сжимался внутри, когда проезжали через них. Расслабиться не помогала даже водка. Я никак не мог понять, что меня так сильно тревожит, ведь в Чечне испытывал страх и тревогу гораздо менее остро, чем сейчас. Может, в ожидании скоротечного боя мне было проще, ведь когда начинают стрелять по тебе, появляются другие чувства, липкий и гадкий страх отползает, на его место приходит гудящая и напряжённая сосредоточенность, многое делаешь на уровне подсознания, но голова, как правило, светлая, и появляется даже некий азарт. Но тут ни о каком бое речь не идёт, а ты всё равно во власти его ожидания и от того, что его нет, начинаешь терять выдержку.Сами детали охоты помню как-то не очень, мы куда-то шли, егеря расставляли нас на номера, потом шёл загон. И вот я увидел зверя, обычный коричневый козлик с рожками. Помню, первая мысль была: «И в это маленькое, глупенькое животное надо стрелять?» Тогда я не выстрелил ни разу. Зверушки прошли мимо, как ослики, не спеша, друг за дружкой по одной только им ведомой дорожке.После охоты все вели себя по-разному: егеря смотрели на меня равнодушно, как на пустое и бесполезное место, мои друзья горячились и пытались доказать мне, что я не прав. Я смотрел на них немного удивлённо, немного с сожалением, но в целом был рад, что не стрелял. Через час мы снова пошли в горы, я снова стоял, а точнее лежал на номере, рядом со мной, на согретом солнцем камне, лежало моё оружие, а я смотрел, как мечутся по ущелью тени охотников, загонщиков, дичи, и мне казалось, что это так далеко от реального мира. А реальны лишь солнце, ветер, скалы. Но всё изменилось, вдруг грянул выстрел, я тут же вжался в камень, подхватил автомат и напряжённо замер, пытаясь понять, откуда стреляли. Сверху надо мной щелкнуло СВД. Я чётко видел, как нечто живое, что ещё секунду назад двигалось, вдруг сорвалось камнем со скалы и покатилось вниз. Некогда было рассуждать, друг это или враг. Я следил за своим сектором, над скалой левее меня и ниже появился чёрный силуэт цели, я был готов к выстрелу, и тут, как будто бы молния, расколола моё сознание. Человек, в которого готов был стрелять, не был вооружён, не прятался и не старался убежать! Медленно, с трудом вернулся я в мирные горы Алтая. Заново понял и осознал, что на охоте, а выстрел был по зверю, и зверь добыт. Ну а человек, в которого так усердно целился, был егерем. Мне стало ужасно стыдно, что из-за своего страха чуть не совершил чудовищную ошибку. В пылающем мозгу от ненависти к самому себе, я поклялся больше не пытаться стрелять и целиться в этих горах ни в кого. После этой клятвы стало значительно легче.

Я занялся бытом охотников. Мы остановились на ночлег в небольшом доме пастуха. Хотя домом это назвать было сложно. У этого дома просто не было крыши, поэтому, когда мы ложились спать, ничто не мешало смотреть мне на звёзды. Вот тут меня окончательно отпустило, я ощутил себя счастливым и свободным человеком. Жили мы в этом доме три или четыре дня, всё это время я готовил еду, мыл посуду, собирал сухую траву, следил за огнём, одним словом, занимался хозяйством. Мои друзья, казалось, были удовлетворены тем, какую роль я избрал для себя, они уходили утром, приходили вечером и, несмотря на усталость, бурно и весело обсуждали события дня. Я слушал их, смеялся с ними, но внутренне был один и был этим вполне доволен.Однажды утром, когда мои друзья ещё спали, я заметил, что в доме нет егеря, поначалу меня это не удивило, мало ли куда человек утром вышел? Но потом, что-то или кто-то заставил меня самого подняться и выйти из стен нашего временного пристанища. Егерь стоял метрах в ста от дома и напряжённо всматривался через бинокль в белую шапку горы на противоположной стороне ущелья. Я подошёл к нему, а он, молча протянув мне бинокль и указав направление наблюдения, произнёс одно только слово: «Ирбис». Я поднял бинокль и довольно быстро разглядел, как по склону грациозно двигалась крупная кошка. Казалось, ирбис летел над снегом, плавно врезаясь в снежную крошку, он, как катер в море, оставлял за собой искрящийся след сверкающих брызг. Картина была изумительной, но в то же время тревожной: при виде дикого и опасного зверя всегда испытываешь смешанные чувства, чувства восторга и страха. Мы наблюдали за зверем до тех пор, пока он не скрылся за скалами. Затем егерь опустил бинокль и задумчиво произнёс: - Странно, что он здесь. - Почему странно? – удивился я.- Ирбис - очень редкое животное, и в этих местах его не видели уже года три, вот и странно, зачем он сюда пришёл. В любом случае, надо быть осторожней: останешься один, карабин далеко не убирай. Если подойдёт к дому, постарайся отпугнуть, стреляй вверх. В него, только если нападёт, и то не советую.Не скажу, что после этих слов егеря мне стало страшно, но то, что стало менее уютно, это однозначно. День прошёл как обычно, однако я выставил карабин у стены и даже дослал патрон в патронник, но к вечеру стал посмеиваться над самим собой и, завидев вдали возвращающихся охотников, разрядил оружие.


Мои друзья уже снимали с плеч рюкзаки, убирали ружья, когда я понял, что забыл принести воды для чая. Подхватив небольшое ведро, стал спускаться по извилистой тропинке к ручью. Вода в ручье была ледниковой, её было всегда приятно пить, ей, как бы, не напиваешься, и в то же время, она невообразимо вкусна. Особенно я любил сделать несколько глотков, опустив губы прямо в воду. Для этого ложился на камни и, отжавшись на руках, касался лицом шумного ручья. В этот раз поступил так же. Только сделал первый глоток, как ощутил, что у ручья не один. В одно мгновение был на ногах. В сумраке вечера сначала разглядел только глаза. Желто-зелёные кошачьи глаза смотрели на меня почти в упор. Потом я чётко увидел контуры всего ирбиса - бело-серая густая шерсть с чёрными пятнами, острые уши и необычной длины толстый хвост. Страшно не было, я был сосредоточен и, доставая из ножен нож, действовал автоматически. В теле появился азарт, я снова был в бою. Мы стояли друг против друга на расстоянии не более пяти метров, смотрели в глаза пристально, но без ненависти. Мы были бойцами, знали, что один из нас сегодня умрёт, но смерти не боялись, пусть смерть боится нас. Кошка прыгнула неожиданно резко, закрыв своей тенью небо. Нож блеснул в моей руке и, глухо звякнув о камень, был потерян. В следующее мгновение я лежал на земле, а мне в лицо ударил затхлый запах из пасти зверя. Странно, но в тот момент я не вспоминал свою жизнь, а вспомнил, как отнимал её у других там, в Чечне. Вспомнил, как в моём прицеле дрожали и падали чёрные фигурки, как стрелял из РПК в упор по группе боевиков, когда мы столкнулись с ними в горах, нос к носу, как бросал гранату в выбитое окно дома, из которого по нам лупили из калаша, и после взрыва там кто-то рыдал, кашлял в предсмертных судорогах, как ударил ножом какого-то уже зрелого горца, и на его бушлат брызнула чёрная, как деготь, кровь. Его глаза были такими же, как у этой дикой кошки, желто-зелёными, потом, когда жизнь покинула его, глаза стали серыми и пустыми. Там был ещё кто-то, кажется мальчик или девочка. Тогда, на подсознании я повёл стволом в этот угол, но не стал стрелять. Почему? Не знаю, может, пожалел, может, просто кровь надоела. Теперь я ждал своей смерти, от зубов животного, в мирных горах и не жалел об этом, ведь погибал в бою и, может быть, этот бой был самым честным в моей жизни.Но вдруг всё изменилось, ирбис пропал. Я лежал на холодных камнях на спине и смотрел на звёзды, я был уверен, что умер, но ручей всё так же журчал, я ощущал холод ветра, свежесть гор. Попытался встать, всё было цело: руки-ноги на месте. На фоне тёмной воды желтело ведро. Какое-то время пытался понять, что со мной, но так до конца и ничего не понял. Набрав воды, пошёл в наш лагерь, по дороге решил никому ничего не рассказывать. Это легко сказать, куда труднее сделать, в голову лезла всякая мистическая чушь вплоть до того, что это души убитых мною врагов воплотились в ирбисе с горячим желанием отомстить мне. Отбросив мистику и включив логику, я сказал сам себе, что никакого ирбиса не было вообще. Скорее всего, потерял сознание. Толи до конца не акклиматизировался, толи просто здоровье подвело, сказалась общая усталость, мало ли что? «Ирбиса не было», - твёрдо сказал я себе, ставя ведро у стены дома.Вечер был таким, как обычно, рассказы о прошедшем дне, планы на завтра, я уже совсем успокоился и отбросил мысли об ирбисе, пока Серёга не попросил у меня нож. Механически нащупал кожаные ножны на поясе – ножа в них не было. Меня аж в пот бросило, на мгновение потерял дар речи. «Так что, выходит ирбис был? Но тогда, почему я жив? У животных нет жалости, у них есть чувство опасности, они не сбегают с поля боя. Если бы ирбис был, значит, я был бы мёртв, и не надо фантазий. Нож обронил, пока был без сознания, и точка на этом», - так я подумал, пытаясь придти в себя. Серёге же в ответ пробурчал что-то невразумительное – «обронил нож где-то, завтра найду».Всю ночь не спал, а если проваливался в дрёму, то меня будили желто-зелёные глаза ирбиса, потом глаза горца, потом кровь и этот непонятного пола малыш. Я вскакивал в холодном поту, метался из угла в угол. В итоге, к утру у меня поднялась температура, тело сотрясала лихорадка. По рации вызвали машину. Как меня довезли до поселка, помню плохо. Я проболел примерно три недели. «Сильная простуда, осложнение на фоне нервного истощения», - примерно таким был диагноз. Пока болел, мысль о происшедшем не покидала меня. Чтобы не сойти с ума, заставил поверить себя, что всё, что со мной случилось, это болезненный бред и потеря сознания на фоне начинающегося заболевания. Но тому, что произошло потом, я до сих пор не могу найти объяснения.Когда я был уже дома, по телевизору показывали сюжет из Грозного. Там был какой-то праздник, танцевали дети, а потом у одного из подростков брали интервью. И тут во мне всё перевернулось. В парне я узнал того маленького чеченца, на глазах которого убил его родственника. Это было так ясно отражено в моём сознании, что нельзя было списать на болезнь или больное воображение. Парень говорил что-то о счастье, о том, что он горд, быть чеченцем, жить в мире и уже в конце сказал фразу, которая до сих пор заставляет меня поверить, что там, в горах, меня настигло Чеченское эхо. Он сказал: «Мои мама, папа и дедушка погибли во время войны, а меня и моего брата взял к себе дядя, он дал мне нож, я буду защищать им свой род от бандитов». Парень быстро достал своё оружие, продемонстрировав его оператору. Это был МОЙ нож, я сразу узнал его. Нож, который выбил из моих рук ирбис, держал парень, в которого я не выстрелил. Мне удалось найти этот эпизод потом в интернете. Я изучил его по кадрам, сомнений не было, нож - мой.Какое-то время я пытался разыскать этого парня и даже узнал, что зовут его Изнаур. Но в один день прекратил все поиски. Тогда, когда открыв дверь своего дома, увидел на крыльце маленькое хрупкое беззащитное тельце белого котёнка. Я поднял его на руки, взглянул в его глаза. Желто-зелёные глаза дикой кошки, только в виде маленьких бусинок, смотрели на меня без жалости и сомнения. Я понял всё, и забрал малыша в дом. Прошло десять лет… История эта вошла в мою жизнь настолько прочно, что я никогда сомневался, что ирбис приходил за мной, что это был дух горца, что не убил он меня только потому, что я пожалел Изнаура, а нож в руках молодого чеченца не что иное, как предупреждение - его род защищён. А с появлением котёнка по кличке «Ирбис» тяжесть войны, наконец, навсегда покинула меня, и я не боюсь ни серых теней, ни горных дорог, ни незваных гостей, ведь я по защитой Желто-зелёных глаз ИРБИСА.