В дебрях Баргузинки. Отчёт о промысловой охоте сезона 2015-2016гг.

[Селянин]

В ДЕБРЯХ БАРГУЗИНКИ.
Отчёт о промысловой охоте сезона 2015-2016гг.


Эпиграф:
«Кто сидит на месте, к тому подбирается скорпион несчастья».
Древняя восточная мудрость.

Глава 1. Подготовка.

Утро было росным. Пенопластовая самодельная плоскодонка, на которой я прорыбачил всё лето на родной Нерли, плавно и почти без сопротивления скользила по влажной траве. Слегка наклонившись вперёд всем телом, я тащил её волоком вверх по оврагу, чтобы определить на долгое зимнее хранение под навесом у дома. Ещё несколько минут назад я стоял у уреза воды и, глядя на плывущий над речной гладью утренний туман, думал о том, что ждёт меня впереди. Несколько недель назад я созвонился с директором Киренского Зверопромхоза Иркутской области и договорился с ним о возможности провести промысловый сезон в его угодьях. Места эти были столь отдалёнными и загадочными, что у меня при мыслях о предстоящем сезоне захватывало дух. Как принято у путешественников, я подолгу сидел за столом и разглядывал карты местности, в которой мне уже совсем скоро предстояло охотиться. Угодья представляли собой пойменную низменность между реками Лимпея и Баргузинка. Реки эти входят в водную систему Лены и соединяются с ней посредством реки Чая, о рыбных богатствах которой уже давно известно на просторах Восточной Сибири.

В любую поездку я всегда собираюсь долго и кропотливо, стараясь учесть каждую мелочь. А как же иначе?! Вдали от родного дома и цивилизации в магазин не сбегаешь и чего-то забытого и недостающего не купишь. Там, в глухой тайге, завсегда лучше иметь всё своё: от иголки до топора. В результате всех моих предположений, груза у меня набралось столько, что я принял решение отправить часть его почтой. Посылок получилось три, каждая из которых имела вес в 10 килограммов. Всё остальное мне предстояло тащить на собственных руках и горбу. Ко всему прочему грузу, в качестве отдельной поклажи, у меня были лыжи, переносная складная конура для собаки, наличие которой определялось новыми Правилами перевозки собак в поездах дальнего следования, и сама собака, к великому моему счастью совершенно спокойно относящаяся к ходьбе на поводке.

Как известно, для автономного проживания на промысле человеку нужны продукты. Из соображений практичности, закупку провизии я решил произвести на месте, т.е. в г. Киренске, а посему отложил для этого дела конкретную сумму в купюрах, за рамки которой мне не хотелось выходить. Бухгалтерский учёт, хоть и вызывает у меня некое недоверие, но, как сказал кто-то ушлый, экономика должна быть экономной. Вот этот тавтологический девиз я и положил в основу своих промысловых расходов.

Когда уже всё было подготовлено к поездке и оставалось только купить билет на поезд, а мечты уже рисовали в воображении всю прелесть «одиночного таёжного плавания», я созвонился с директором Промхоза, чтобы уточнить дату своего выезда и вдруг узнал, что в связи с обстоятельствами сложности заброски на участок принято решение прикрепить ко мне напарника, некого Саню Кузнецова. Не скрою, известие это огорчило меня настолько, что я уже был готов отказаться от этой поездки. Причин тому было две.

Первая: всем своим существом я стремился именно к таёжному одиночеству, которого при охоте в Средней полосе России, мне уже давно не получается достичь. В наших владимирских лесах давно уже не осталось таких мест, в которые бы случайно не заскочила весёлая ватага школьников. А что уж говорить о лесорубах, туристах и иных праздношатающихся по лесам людях!? Вся надежда только на глухую сибирскую тайгу!

Вторая: на собственном опыте познал, как трудно бывает ужиться с напарником в тайге. Постоянно приходится держать себя в контактном напряжении, чтобы не обострять случайных, зачастую совсем необоснованных, ссор, чтобы сглаживать накапливающее от непосильных физических нагрузок психологическое напряжение. Все таёжники хорошо знают, как неимоверно трудно подобрать себе напарника, с которым можно жить душа в душу и быть уверенным в нём, как в самом себе. Пойти в тайгу с незнакомым человеком, это всегда обоюдный риск. Кто-то когда-то сказавший, что риск-дело благородное, видимо настоящему риску просто-напросто никогда не подвергался. Таёжнику риск не нужен. Таёжнику нужна уверенность в товарище и завтрашнем дне.

Из побочных источников я узнал, что Саня Кузнецов, давно уже не Саня, а Александр Михайлович – мужчина 63-ёх лет от роду, родившийся и живший в Братске, но последние 14 лет проживающий в г.Сочи. Также удалось выяснить, что 17 лет назад он уже бывал на Баргузинке и даже охотился там. Это обстоятельство меня немного успокоило, т.к. иметь в напарниках охотника, знающего местность, это большой «плюс», который обеспечит нам более быструю адаптацию в угодьях, снизит время на ориентацию, поиск зимовий и путиков, которые, по словам директора, уже оснащены капканами. Вот с этими мыслями я и настроил себя на то, что от напарника мне будет больше плюсов, чем минусов. К тому же, что заранее петь Лазаря, даже не познакомившись с человеком, который вполне может оказаться совместимым со мной по психологическим параметрам!? На том и порешил: «Еду!»




Глава 2. Дорога.

Самыми для меня волнительными в предстоящей дороге были сложности, связанные с провозкой собаки в вагоне. О новых правилах провозки домашних животных по «железке» было написано так много и противоречиво, что в какой-то момент я засомневался в целесообразности везти на промысел через всю страну собственную собаку. При этом я хорошо понимал, что найти собаку на месте мне вряд ли удастся. Если кто и даст свою собаку, так только ту, которая самому не нужна. Надо понимать, что собака на промысле, это не только радость от общей добычи, но железная дисциплина. Горе тому охотнику, у которого собака начнёт воровать приманку или тягать из капканов попавшихся соболей и жевать их. Плохо если начнёт бегать по тайге выпучив глаза за всем что шевелится, забыв про хозяина-охотника и не понимая того, что для него зачастую жизненно важно успеть за короткий день пройти путик, обработать его и желательно засветло прийти к очередному зимовью. В таком деле собака, бегающая за зверем на километры и заставляющая охотника отвлекаться от работы на путике, будет скорее помехой, чем помощницей.

Обо всём этом я рассуждал долго. Я давно уже не мыслил своих охот без собаки и потому склонился к тому, что при любых обстоятельствах и сложностях дороги возьму Умку с собой.

К моменту отъезда Умке было чуть более года. Настоящей охоты она ещё не видела, и для меня было непонятно на что она пригодна и какая охотница из неё получится. И получится ли вообще? Как владелец собаки, я просто был обязан дать шанс своей воспитаннице, прекрасно понимая, что нет для собаки лучшего испытания и тренинга, чем сезон, проведённый на таёжном соболином промысле.

Чтобы оградить себя от всевозможных домогательств со стороны проводников, я выполнил все требования Правил: сделал собаке все необходимые прививки, прошёл карантин, получил ветсправку, приобрёл билет, купил переносную складывающуюся будку для провоза животных.

Мой выезд был назначен на 8 сентября. В обычно шумном зале вокзала было непривычно тихо. Мы подошли к сканеру и положили все мои сумки на транспортёр. Когда первая моя сумка утонула в чреве сканера, дремавшая полицеонерша, являющая собой заградительный барьер для терроризма, вдруг встрепенулась и округлила выпавшие из глазниц зрачки.

Как-то неохотно поёжившись, она взволнованно, но не угрожающе, поинтересовалась:
-- А что у вас там?
Было понятно, что на экране монитора она не смогла идентифицировать ни единого предмета, но не то интуитивно, не то на основании каких-то показаний прибора, она догадалась, что в сумке много того, что может оказаться запрещённым к проникновению на вокзал.
Сам не ожидая от себя такой находчивости, я быстро выпалил:
-- Это экспедиционный груз!
-- А там есть что-нибудь железное? – насторожилась полицейская.
-- Естественно! – опять не задумавшись ни на секунду ответил я, -- Там и топор, и молоток, и пассатижи, и бинокль, и даже керосиновая лампа.

В этот момент в сканер заехала вторая моя сумка. Глаза женщины из круглых превратились в квадратные.

Опережая её вопросы, я спросил:
-- Досматривать будем?

Женщина скорчила ленивую гримасу и, еле уловимо, повела рукой, что недвусмысленно означало «Проходите, пока никто не увидел!»

У вагона меня встретила улыбчивая девушка-проводница. Она спокойно проверила мои проездные документы и без всяких придирок пропустила меня с собакой в вагон. После всех этих удач мне оставалось уповать лишь на лояльность моих попутчиков по купе. И тут мне повезло! Выяснилось, что купе совершенно свободно и я в нём первый пассажир. Уже легче! Все остальные уже будут ко мне подсаживаться, и если их не устроит соседство с собакой, мне будет легче «обороняться», т.к. я уже буду владельцем территории.

К счастью, и обороняться мне не пришлось. Со всеми попутчиками было найдено взаимопонимание. Единственный курьёз произошёл с пассажиром, подсевшим ко мне в Тюмени. Моим попутчиком оказался заслуженный тренер РФ по дзю-до, наставник многих наших чемпионов, Хохлов Николай Петрович, который ехал в Красноярск на чемпионат России. Разуваясь, он, по небрежности, положил носки мимо ботинок, а наутро выяснилось, что скучающая ночью Умка, привлечённая свойственным для носков ароматом, изжевала их так, как только способна порушить фетровую шляпу моль.

От компенсации за носки Николай Петрович наотрез отказался и, посмотрев в невинные собачьи глаза, достал из сумки новую пару. В Красноярске Хохлов вышел, подарив мне на память небольшую книжку анекдотов, на титульном листе которой оставил памятную надпись. Вот уж воистину права народная мудрость, утверждающая, что с хорошим попутчиком и дорога вдвое короче!

Так незаметно я добрался до Усть-Кута. Ещё в поезде по телефону директор Промхоза сообщил мне, что на вокзале меня будет встречать мой напарник. Оказалось, что он едет из Братска до Киренска на машине и готов подхватить меня в Усть-Куте, чтобы мне не заморачиваться с маршрутками, расписание движения которых мне так и не удалось до конца выяснить.

На станции Лена (г. Усть-Кут) мне встречали сразу четыре человека. Одного из них я хорошо знал. Это Алексей, сын моего давнего товарища, Евгения Кулакова. Сам Евгений в тот момент находился в тайге и вот перепоручил мою встречу сыну. Алексей, хоть и принадлежит к относительно молодому поколению, приятно отличается от многих своих сверстников серьёзным отношением к делу, спокойным характером и самостоятельностью.

Когда я увидел встречающую меня группу, то сразу удивился её численности. По моим подсчётам меня должны были встречать два человека: Алексей и Александр. Кто же эти лишние двое?
Не успел я выгрузиться из вагона и поблагодарить проводницу за комфортное обслуживание, как все четверо встречающих подхватили мои сумки и потащили их на площадь перед вокзалом. Поспешив за ними, я оказался около автомобиля «Нива», багажник и половина заднего сидения которого были забиты сумками. И тут выяснилось, что два лишних человека – это водитель «Нивы» и его сын, прихваченный в дорогу на всякий «пожарный» случай. Если сказать, что я сильно удивился увиденному, то это значит, ничего не сказать. Вопрос «А как мы тут все поедем?!» просто захлестнул моё сознание. Если в эту «авто-хрущёвку» загрузить все мои вещи, то, как минимум двое из нас, не считая собаки, окажутся лишними. Они просто-напросто не влезут в автомобиль!

Высказываю свои опасения вслух и получаю ответ он будущего напарника:
-- Как-нибудь уместимся!

Что значит, как-нибудь?!! Нам ехать более трёхсот километров и «как-нибудь» тут не прокатит. С мыслями «о чём он думал, когда предлагал меня подхватить по дороге?!», бегу к вокзалу и начинаю лихорадочно высматривать маршрутку на Киренск. Слава Богу! Есть такая маршрутка. Договариваюсь с водителем о цене и прошу его подъехать на другую сторону площади, чтобы опять не таскаться с вещами. Загружаюсь в такси и вижу, что мой будущий напарник тоже перегружается. Он тоже решил ехать на такси. Почему? Оказывается, «Нива» настолько ненадёжна, что по дороге от Братска до Усть-Кута уже ломалась и, к тому же, «кушает» столько бензина, что его рассчитанного количества не хватило от Братска до Лены и она встала посреди дороги, пока сын водителя не сгонял на попутке до города и не привёз ещё топлива. Тут я понял, что очень хорошо, что не поехал в Киренск с этой компанией.

В Киренск приехали вечером 12 сентября. Нас радушно встретил директор Промхоза Секиркин Владимир Анатольевич. В качестве гостей мы прожили у него три дня.

13 сентября сделали основную закупку продуктов. Расфасовали всё по коробкам, мешкам и сумкам.

Не смотря на пасмурность погоды, настроение было приподнятым. Из окна дома Владимира Анатольевича, как на ладони видна Лена. Воды в ней в этом году мало, поэтому судоходство заметно ограничено. Изредка вниз по течению проползают баржи или пролетает быстроходное «Полесье», перевозящее пассажиров из Усть-Кута в пос. Пеледуй (Якутия).

На третий день нашего проживания в Киренске к директору прилетел на самолёте из Иркутска его товарищ Михаил. Михаил -- бывший геолог, а теперь бизнесмен. Он прилетел, чтобы порыбачить на Чае и Лимпее, а заодно и забросить нас с грузом на охотничий участок. У Михаила есть чудо-лодка, которую в простонародии метко называли «Дуролёт». Это аэролодка, которая толкается вперёд мощным пропеллером, установленным на корме, а по воде скользит на надувных продольных баллонах. Этот продукт человеческой мысли позволяет довольно легко и быстро перемещаться по мелководью горных сибирских рек и, при этом, перевозить значительные грузы. Бензина он, конечно, «жрёт» много, но удобства, которые при этом получает человек, несоизмеримо большие.

В последний день нашего пребывания в Киренске к нам присоединился ещё один охотник – Александр Даурцев. Он живёт в Иркутске и с прошлого сезона охотится на одном из промхозовских участках. Он будет нашим соседом по охотучастку. Его базовое зимовье стоит в устье реки Сергеева Тала.

Всей командой мы выдвинулись в угодья 14 сентября. Бизнесмен Михаил и Кузнецов поехали по Лене на аэролодке, а мы, директор Секиркин В.А., я и Александр Даурцев поехали на двух машинах до посёлка Юбилейный, что стоит в семидесяти километрах от Киренска ниже по Лене. В Юбилейном нас ждал ещё один охотник – Андрей Ганжуров. У него с директором промхоза один охотучасток на двоих, т.е. они напарники. Андрей, если говорить без преувеличений, самый основной участник нашей охотничьей экспедиции. Вся заброска, можно сказать, на его ответственности. Дело в том, что директор вместе с нами не поедет, а прибудет к нам в тайгу лишь через пару-тройку недель.

В Юбилейном распределяемся по плавсредствам. Кузнецов (Михалыч) так и едет с Михаилом на «дуролёте», а мы (А.Ганжуров, А. Даурцев и я) будем добираться на катере «Крым». Большая часть груза на «дуролёте».

К вечеру этого же дня мы с Михалычем уже были на устье Баргузинки, а Михаил, Адрей и Александр остались на Сергеевой Тале. У них цель – рыбалка. Наша цель – перетаскать весь груз от реки к зимовью и, по возможности, залабазить (убрать в лабаз)* всё съестное, чтобы уберечь от мышей и медведей.
--------------------------------------------------------------------------------------------------
· *Лабаз – сарайчик на высоких столбах для хранения продуктов питания.

Глава 3. Начало таёжной жизни.

Первое утро в тайге встретило нас мелким дождём. Однако совсем скоро погода разгулялась и я, вооружившись спиннингом, пошёл искать рыбацкое счастье и знакомиться с рекой и округой. Далеко я не ушёл. На первом же извиве реки я высмотрел привлекательную для меня более-менее тихую заводь и спустился с высокого берега к реке. Ах, до чего же прозрачна вода в этих таёжных реках! Правда, как не силился я высмотреть в этой хрустальной воде рыбу, так мне это и не удалось. Совершенно расстроившись отсутствием рыбы, я всё-таки швырнул блесну-вращалку поближе к струе и начал энергично выбирать лесу вращением катушки. Я видел, как блесна царапнула по дну реки и, подняв струйку мути, привращалась ко мне с коричневым осиновым листком на тройнике. Я очистил её и вновь зашвырнул к струе. Всё повторилось. Тогда я пробросил блесну чуть ниже основного слива и повёл блесну не поперёк реки, как делал это оба предыдущих раза, а навстречу потоку по самому краю течения. Блесна опять пришла пустой. Уже почти без надежды что-то поймать, я вновь пробросил блесну вниз в надежде повторить проводку. Хорошее течение реки позволяло вращать катушку не очень интенсивно, при этом, блесна, поднимаемая течением, шла ровно и почти по самому дну, но, не ударяясь о камни. Я не успел опомниться, когда леска натянулась с неимоверной силой и кто-то очень сильный стал рвать её резкими движениями в разные стороны. Рыба! Надеясь на прочность плетёного шнура, я тянул к себе рыбу почти не переживая за обрыв. Лишь бы не сорвалась! – колотилось в голове. Лишь бы не сорвалась!

Рыба не сорвалась! Я вытащил её на прибрежную траву, пробившуюся сквозь камни, и восхитился её радужной окраской с искрами тёмных пятен по бокам. Это был ленок!

К сожалению, это был единственный рыболовный трофей того дня. Вволю налазившись по реке, я вернулся к зимовью, где меня уже поджидали и Андрей Ганжуров, и Александр Даурцев.

Все вместе мы опять начали распределять провизию по кладовкам. Что-то убрали под крышу зимовья, а что-то дополнительно подняли на лабаз.

Утром следующего дня мы планировали отправиться с Михалычем за Баргузинку на поиски наших зимовий. Первым делом нам предстояло отыскать, так называемое, Славкино зимовье.



Глава 4. В поисках Славкиного зимовья.

Почти всю ночь лил дождь, и наш поход с устья Баргузинки на Славкино зимовье чуть было не сорвался.

Ещё в Киренске директор Промхоза пригласил к нам в качестве консультанта Андрея Ярыгина – охотника, который раньше охотился на этом участке. Андрей с удовольствием рассказал нам об особенностях участка и даже нарисовал на карте схемы путиков и приблизительное расположение зимовий. Он также предупредил нас, что участок очень захламлён валежником и по многим пойменным местам сильно заболочен, а так как там уже шесть сезонов никто не охотился, то беготни и работ по расчистке путиков у нас будет больше, чем охоты. Что и говорить, «обнадёживающее» начало!

Дождливое утро как-то совершенно неожиданно сменилось солнечным началом нового дня. Мы быстро собрались и выдвинулись в путь. Первые семь километров этого маршрута проходили по угодьям Андрея Ганжурова, который и стал нашим проводником до того мета, где мы должны были свернуть на юг, форсировать речку Баргузинку и далее по лесоустроительной визире добраться до района, где по данным карты-схемы должно было находиться Славкино зимовье. Это была первая точка, с которой мы и планировали освоение участка. Вместе с Андреем сопровождать нас до заветного места расставания пошёл и Саша Даурцев. Чтобы не тратить день впустую, они решили не только сопроводить нас и дать нам направление дальнейшего движения, но на обратном пути ещё попилить немногочисленные свежие завалы, образовавшиеся на путике весной и летом этого года. В общем-то, это ежегодная работа, которую проводят местные промысловики на своих путиках. Таковы условия местной тайги.

По словам Андрея, от его путика до Славкиного зимовья около семи километров. Получалось, что весь маршрут составляет 14 километров (семь по путику Андрея и семь по лесоустроительной визире).

Первые семь километров по путику мы прошли за три часа. Впереди была самая непредсказуемая часть маршрута.

Надо ли говорить о том, что пробитая много лет назад лесоустроителями визира оказалась почти «нечитаемой»? Поясню, для тех, кто не знает, что такое визира. Это направление в тайге, обозначенное затёсками на деревьях. Такими визирами тайга разделена на кварталы. Однако не нужно путать визиру с просекой. Никакой просеки в тайге нет. Это всего лишь направления, обозначающие квартальную сетку.

Спустя годы затёски на деревьях уже давно заросли и были почти неразличимы, а многие деревья, на которых они были поставлены, просто упали и сгнили. Пробираясь дебрями, мы часто теряли линию, обозначенную тёсом и брели болотами и захламлёнными поймами ручьёв где наугад, где только по компасу. Иногда мы вновь натыкались на визирные зарубы, иногда специально искали их возвращаясь к мессу, где они пропали. Первая наша задача заключалась в том, чтобы выбраться из болот и найти место пересечения визиры с безымянным ручьём, которые, если верить схеме, шли где-то параллельно друг другу. Уже на почти полном излёте сил и дня мы нашли это пересечение. Часы говорили, что мы блуждаем по тайге уже белее десяти часов с момента расставания с Андреем и Александром.

На одном из привалов, которые мы стали устраивать теперь на каждой сотне метров, т.к. тяжеленные рюкзаки нас уже задавили до тошноты в горле, мы, при очередном изучении карты, пришли к выводу, что для поиска зимовья нам лучше идти по правому берегу ручья, т.к. слева в него впадает ещё один ручей, и если мы ошибёмся с ними, то уйдём совсем в другую сторону.

Когда мы нашли место слияния ручьёв, на тайгу уже навалились сумерки. Стало понятно, что если мы в ближайшие 30-40 минут не найдём зимовье, то будем обречены на ночёвку под ёлками. Честно говоря, эта перспектива заставляла меня волноваться. Для обустройства нормального ночлега нужно было время и силы, а ни того, ни другого у нас уже не было. Под хребтом на краю сырой поймы о нормальной ночёвке не могло быть и речи. Решили продолжать поиски зимовья, т.к. было понятно, что оно где-то совсем близко. Близко-то близко! Однако в наседающей темени вполне можно было мимо него и проскочить. Обидно было бы переночевать под ёлкой, а наутро обнаружить, что не дошёл до избушки всего какую-нибудь сотню метров!

Как привидения челночили мы между ручьём и хребтом. Несколько раз мне мерещилось зимовье и я радостно кричал об этом идущему сзади Михалычу. И вот настал момент, когда идти вперёд без опасности остаться без глаз, уже стало невозможно. Уткнувшись в плотный молодой пихтач, мы присели на какую-то валежину и долго оба молчали. Ни я, ни Михалыч не знали, что дальше делать.

Не знаю, может быть от безысходности или от перспективы провести холодную ночь под открытым сентябрьским небом, мы сошлись во мнении, что нужно ещё чуть поднапрячься и всё-таки попробовать найти спасительное для нас зимовье. Мы, конечно, прекрасно понимали, что найти зимовье – это ещё не всё! Избушка вполне могла быть раскурочена местными медведями до состояния, непригодного для человеческого проживания. Тут ведь шесть лет никого из людей не было. За этот срок медведи могли сруб раскатать по брёвнышку, искурочить печку, разобрать крышу.

Проломившись через плотный пихтач, я вдруг увидел впереди большое тёмное пятно. Я направился к нему и угадал в этом тёмном, почти чёрном, пятне очертания человеческого жилья. На этот раз, это действительно было зимовье. При детальном рассмотрении, выяснилось, что нет у него ни двери, ни печки, ни нар. Углы прогнили и осели, крыша поползла по срубу вниз. Было нахлынувшая радость, быстро омрачилась пониманием того, что тут нам комфортно не переночевать.

Пока Михалыч что-то нашёптывал, ковыряясь пальцем в гнилушках, я стал обходить избушку слева и сразу заметил хорошо утоптанную тропу, идущую от зимовья к хребту. Крикнув об этом Михалычу (он немного глуховат), я прошёл по этой тропе метров двадцать и увидел впереди ещё одно строение. Было оно очень небольшим, но явно относительно свеженьким. Я подошёл ближе и увидел распахнутую настежь дверь, разбросанные вокруг мятые жестяные вёдра. Стало понятно, что зимовье разорено медведем. Тем не менее, в этом зимовье была и печка, и нары, и стол. Так мы нашли Славкино зимовье. Нужно ли говорить, каким радостным событием стала для нас эта находка?! Не знаю как вам, а мне самая плохая ночёвка в зимовье, куда предпочтительнее самой хорошей ночёвки под открытым небом.

Переночевав в относительном комфорте, утром попили чайку, и пошли изучать и оптимизировать тропу, по которой накануне петляли в темноте. Именно эта дорога в дальнейшем будет для нас основной, соединяющей с базой Андрея. Именно по ней нам предстоит заносить на участок продукты и снаряжение. Могу себе представить, как нелегко нам это будет делать. Помимо этого, нам необходимо найти ещё два зимовья, местоположение которых мы знаем пока только приблизительно, и разнести груз по ним.

При свете дня, вчерашний путь не показался нам таким сложным. В зимовье вернулись быстро и сразу принялись обустраивать быт. Михалыч занялся устройством своей постели, а я мыл посуду и варил каши нам и собаке. Собака за эти дни очень вымоталась. Старается больше лежать.

Глава 5. Поиски базы на Баргузинке.

Ещё не привыкшее к жёстким нарам застамевшее тело, проснулось рано. Я вышел на улицу из зимовья. Морозно. Вода в ведре прихвачена ледком. Собака, спавшая под бревенчатой стеной зимовья, встретила меня ленивым потягиваем.

Сегодня у нас в планах поход в верховья Баргузинки, где мы должны найти базовое зимовье, так называемую, базу Рябова. Михалыч обещает нетрудную прогулку. В 1998 году он уже бывал тут с Рябовым. По его словам, от базы до Славкиного они доходили всего за несколько часов и к обеду уже были тут. Более того, пока мужики пили чай, Михалыч, как он сам рассказывает, успевал сбегать на Лимпею и порыбачить, а к вечеру успевал опять вернуться сюда, на Славкино. По карте я прикидывал, что отсюда до Лимпеи около шести километров и у меня никак не помещалось в голове, как Михалыч за половину светового дня успевал пробежать 12 километров, да ещё пару-тройку часов порыбачить. Возможно, Михалыч что-то путал, но особых оснований не доверять ему у меня не было. Бегал, значит, бегал! В конце концов, может человек что-то немного преднамеренно приукрасить или непреднамеренно ошибиться?

О том, как ошибся Михалыч даже рассказывать страшно!

Так как дорога планировалась всего на несколько часов и в конце своём довольно быстро должна была привести нас не только к жилью, но и к бане, то я взял с собой только термос и несколько сухарей. Прекрасная погода, не предвещавшая резкого похолодания и снегопадов, позволила одеться максимально легко, т.е. без тёплых поддёвок и курток. Что прихватил с собой Михалыч, я не знал. Единственное, в чём я был уверен, так это в том, что топора у него нет. Ещё накануне я был удивлён тем, что выходя с базы Андрея, он прихватил с собой 2 литра самогона, а вот топор для облегчения груза, не взял. Зачем нам были нужны эти два литра самогона, если ни я, ни Михалыч не являлись любителями горячительного, я так и не понял!

В дорогу выдвинулись в восемь часов утра. Хорошо заметная тропа, обогнув зимовьё, вывела нас на оборудованный капканами путик. Хорошо было заметно, что путиком этим давненько ни кто не пользовался. Жерди, на которых были установлены капканы, основательно подгнили и требовали замены. Крыши, прикрывающие капканы от занесения снегом, обвалились. Единственное, что позволяло нам точно двигаться по маршруту, так это старенькие затёски на деревьях.

Идти было весело и даже задорно. Умка, как мне казалось поначалу, беззаботно бегавшая по округе, вдруг подала сначала робкий, а потом уверенный голос. Лаяла она совсем недалеко, где-то чуть выше по склону хребта. Михалыч, идущий сзади и подновляющий тёски моим топориком, сел отдохнуть на поваленный ствол сосны, а я пошёл на зов собаки. Как выяснилось, Умка лаяла белку. Я выстрелил, но белка каким-то непостижимым образом сумела «увернуться» от дробинок и ловко перескочила на соседнее дерево. Второй выстрел не оставил ей шансов. Битая белка упала чуть ли на голову собаки и была тут же подхвачена. Это была наша первая добыча и я ещё не знал, как поведёт себя Умка по отношению к белке. Переживая за то, что собака схватит белку и утащит её от меня, а потом сожрёт (к сожалению, такое бывает), я громко скомандовал «Фу!» и поспешил забрать белку. На мою радость, Умка легко отдала мне сработанную белку, но не отошла от меня. Решив закрепить в собаке инстинкт работы по белке, я дал Умке лизнуть добытого зверька. Только после этого, собака отошла от меня и вновь растворилась в глубине необъятной тайги. Впоследствии собака не отходила от меня, пока я не давал ей лизнуть добытого зверька. Так у нас сложилась первая традиция совместной охоты.
Потом нами были добыты ещё несколько белок. В итоге, десяток прихваченных с собой дробовых патронов, кончился очень быстро.

Мы долго шли вдоль ручья, порой просто-напросто проламываясь сквозь пойменные заросли. Через несколько часов пути мы добрались до истока ручья и упёрлись в склон высоченных гор. Очарованный красотой их вершин, я поинтересовался у Михалыча – не помнит ли он этот грандиозный пейзаж? Ответ оказался отрицательным. Помню, что тогда это насторожило меня, т.к. побывав тут единожды, как мне казалось, забыть эти склоны и вершины было бы уже невозможно. Точно также помню, что списал всё это на возраст Михалыча и давность событий.

Перейдя низину, поросшую кедровым стлаником, мы поднялись на склон длинного хребта, и пошли по нему на восток. Это направление вполне совпадало с данными карты-схемы и я отбросил все сомнения, полностью доверившись Михалычу. Теперь уже он шёл впереди, высматривая дорогу, а я оставлял на старом тёсе новые отметины, будучи полностью уверенным в том, что до рябовской базы остались сущие пустяки.

Так мы шли час, другой, третий, пятый…. Время шло, усталость накапливалась, а заветной базы всё не было. Тропа, которая завела нас склон длинного хребта, вдруг стала поворачивать на север и вывела нас к сухому ручью, в завалах которого затерялась так, что нам потребовалось более часа, чтобы отыскать её продолжение. Через 1,5 часа пути по ручью мы опять вышли к капкану, означавшему, что мы опять на путике. Каково же было наше удивление, когда мы обнаружили, что от этого капкана путик раздваивается. По одному направлению он уходил на северо-запад, ныряя в заболоченную пойму неизвестного нам ручья, а в другом направлении он продолжал идти на восток, что вполне совпадало с нужным нам направлением. Смущало лишь то, что на восток уже шёл совсем старый тёс. Михалыч остался сидеть на развилке, а я пошёл проверять восточное направление. Довольно скоро я выяснил, что и в этом направлении стоят капканы. Встал вопрос: «Куда идти дальше?!» Решили идти на восток.

В выбранном направлении мы прошли около двух километров. Залаявшая слева собака, заставила меня немного отвлечься от направления и спуститься к ней в низину. Собака лаяла белку. Но не это было главным. Спустившись в низину, я сразу понял, что все два километра мы идёи вдоль ручья вверх по его течению. Вернувшись на тропу, я сообщил об этом Михалычу, который сразу же взбодрился и уверенно сказал, что это и есть верховья Баргузинки. По его словам, до рябовской базы нам осталось совсем чуть-чуть. Я уверенности Михалыча уже не разделял, но сопротивляться дальнейшему продвижению вдоль ручья не возражал.
Мы прошли ещё с километр, и капканная тропа подвела нас непосредственно к ручью. Там она перебралась на противоположный берег и пошла обратно. Такого поворота тропы и судьбы никто из нас не ожидал.


Пересекать ручья мы не стали, а повернули обратно к месту раздвоения тропы. А что нам оставалось делать?

Не смотря на сгущающиеся сумерки, мы решили проверить и второе направление, хотя оно совершенно не совпадало с картой, на которой схематически был обозначен путик. Пойма ручья оказалась, в этом месте, довольно широкой и заболоченной. Преодолев её, мы выбрались к обрывистому берегу, под которым путик оборвался, т.е. никаких следов установки капканов мы не обнаружили.

Как не прискорбно было это констатировать, но вывод напрашивался сам собой: зимовья нам сегодня уже не найти, к Славкиному уже не вернуться, а значит, ночевать придётся тут под открытым небом. Вот засада!

Пока выбирали место повыше да посуше, тайга погрузилась в кромешную темень. Выручил налобный фонарик, который я на всякий «пожарный» случай прихватил с собой. На исходе пятнадцатого часа наших скитаний, мы худо-бедно устроились у костра.

О том, какая у нас была ночёвка, я рассказывать не буду, ибо у нормальных людей, которые знают, что такое неподготовленная ночёвка в тайге, этот рассказ вполне может вызвать либо смех, либо нарушение психики. Вы просто представьте себе двух легко одетых пионеров в шортах и пилотках у небольшого костерка под сентябрьским небом, из которого уже опускаются в бликах пламени крупные яркие снежинки. От напряжённого движения дня даже у собаки свело лапы. А что уж говорить про людей?!

Ночь была нескончаемой. Ещё в самом начале мы заспорили о планах предстоящего дня. Михалыч настаивал на том, чтобы утром возобновить поиски рябовского зимовья, а я более склонялся к тому, чтобы с рассветом двинуться в обратном направлении, вернуться на Славкино зимовье, оценить ситуацию, внести коррективы в процесс ориентирования на местности и только потом продолжить поиски базы. Для облегчения ориентировки я забил в навигатор точку нашего костра, чтобы потом определить её на навигаторе Андрея Ганжурова, в котором была забита точная карта здешних мест. У меня в навигаторе такой карты не было. К тому же, у нас уже не осталось ни какой еды. Выпили чай и съели сухари мы ещё вчера днём, и вот уже давным-давно основу нашего питания составляла ледяная вода из ручья. На таком пайке, считал я, нам второго дня поисков не выдюжить. К тому же, не было никакой уверенности в том, что в течение его мы всё-таки сумеем выйти к базе в верховьях Баргузинки, а ещё одна такая неподготовленная ночёвка на пленэре мне больше не улыбалась.

Однако ничто так не способствует мозговому штурму, как бессонная ночь. На протяжении её я всё думал про странность найденных нами путиков, которые, как паутина сходились к загадочной тупиковой тропе, ведущей за ручей. А может быть она всё-таки не тупиковая?!

Не знаю для чего, может из любопытства, а может из-за огромного желания побыстрее обрести хоть какую-нибудь крышу над головой, я предложил Михалычу пойти на договор, суть которого сводилась к моему согласию продолжить поиски базы, но с условием, что на утренний поход в неизвестность мы потратим не более одного часа. Если в течение этого часа мы не сумеем найти и признаков человеческого жилья, то повернём обратно и своим же следом вернёмся на Славкино зимовье. Михалыч согласился.

С рассветом мы опять перешли ручей, упёрлись в обрывистый берег и, повинуясь инстинкту, пошли влево, т.е. почти строго на север. Отыскивая более-менее сносные проходы в завалах, мы немного разошлись, как я услыхал призывный крик Михалыча. Я поспешил к нему. Оказалось, что Михалыч нашёл разгадку моим ночным размышлениям по поводу паутины, сходящейся в едином направлении. У наших ног лежали развалины давно покинутого человеком зимовья. Не было сомнений, что именно отсюда кто-то когда-то очень давно обрабатывал все эти путики. Не знаю, что испытывал в этот момент Михалыч, но в моём сердце остатки брошенного жилья породили эмоцию тоски и бренности всего нашего бытия.

На Славкино зимовье мы вернулись уже к вечеру. Истопили печь, отпились чаем и завалились на нары. Несмотря на истомную жару, заполонившую помещение, меня знобило. Уже проваливаясь в сон, мысль моя лихорадочно повторялась в моей голове: «Нельзя доверяться Михалычу! Надо выстраивать свою тактику освоения угодий!»

Глава 6. Возвращение на базу.

База Андрея Ганжурова расположена в месте впадения Баргузинки в Лимпею. Состоит она из двух зданий: жилого помещения и бани. Между ними под навесом аккуратно уложены дрова. Примечательно то, что все крыши крыты железом, а не обычной, для здешних мест, дранкой.

Само зимовье большое. Четыре охотника в нём располагаются запросто на двух широченных нарах. Помещение освещается диодной лентой, которая запитывается от автомобильного аккумулятора. Раньше, для зарядки батареи необходимо было запускать генератор, но с этого сезона эта надобность отпала. На стене сруба примостилась небольшая солнечная панель, дающая теперь стабильную зарядку на аккумулятор, от которого питаются рации и освещение. Естественно, все эти блага цивилизации обусловлены относительно нетрудной доставкой сюда грузов.

Отлежавшись день на Славкином, мы выдвинулись на базу к Андрею. Шли налегке. Какое же это счастье: идти по тайге неотягощённому грузом! И дышится легко, и шагается быстро! По дороге подстрелил пару рябчиков. Умка, словно отгадав загадку собственного жизненного предназначения, стала набирать обороты и всё чаще и чаще радовала меня найденными белками. Азарта и целеустремлённости в ней было с избытком, а вот вязкости пока не хватало. Если я, по её разумению, долго не подходил на полайку, она бросала найденную белку и бежала ко мне, чтобы проверить чем я там занимаюсь, вместо того чтобы придти и добыть зверька. Убедившись, что я иду именно к ней, она вновь возвращалась к белке, вновь отыскивала её, и таёжная тишина вновь раскалывалась от гулкого собачьего лая.
Надо отметить, что в столь ранние сроки, белки, как пушнина, нас не интересовали, а были нужны исключительно в качестве капканных приманок при промысле соболя. Чем больше мы накопим белок для приманки, тем меньше будем испытывать её недостатка во время промысла.

На базу пришли на исходе дня. Андрей и Александр оказались на базе. Пока мы «распрягались», Саня натаскал воды и затопил баньку. В скором времени Андрей напёк на сковороде лепёшек. Выяснилось, что Андрей, вообще, очень хорошо умеет готовить. Даже торты умеет печь!

Пока мы с Михалычем банились, Саша успел смотаться со спиннингом на речку и вскоре вернулся с хорошим уловом ленков. Андрей сказал мне, что когда я отыщу Волчье зимовье на Лимпее, то буду иметь там превосходную, даже сказочную, рыбалку.

Утром следующего дня Андрей и Саша разошлись по своим участкам. Воспользовавшись свободным временем, занялся снаряжением патронов. Всё для этого необходимое я прихватил из дома. Андрей самокрутом не пользуется. Это я выяснил ещё до приезда и позаботился о том, чтобы иметь и закрутку, и весы и всё остальное.

Обеспечив себя боезапасом, принялся собирать рюкзак, укладывая в него то, что, по моему мнению, мне будет необходимо на Славкином зимовье и при поисках Волчьего зимовья. Груза опять набралось столько, что я засомневался в том, что сумею дотащить его до места назначения. Что и говорить, в тягловую ходьбу по тайге надо втянуться. Лишние килограммы тут сильно мешают и, чем быстрее их сбросишь, чем скорее приучишь ноги к нагрузкам, тем легче потом будет бегать по тайге.

Пока я оптимизировал собранный груз, Михалыч всё рассматривал карту, начерченную Андреем Ярыгиным. Ещё накануне, на Славкином зимовье, мы договорились о разделе охотничьих угодий. Не стану скрывать и скажу, что к этому разделу Михалыча подтолкнул я. Сделал я это не из меркантильных интересов, а из-за желания оградить себя от самонадеянно-авантюристических идей напарника. Честно сказать, я просто боялся, в силу податливости своего характера, ввязаться опять в какой-нибудь его непродуманный план. Вот и постарался отмежеваться от него настолько, насколько это было возможно. При этом мы продолжали основную часть времени проводить в совместных походах. Михалыч взял на себя заботу по расчистке общего путика от завалов, а я вызвался отремонтировать на нём все места установки капканов, заменить, где потребуется жерди, накрыть новые крыши. Этот общий путик шёл от участка Андрея Ганжурова до Славкиного зимовья и составлял около семи километров. Далее наши с Михалычем пути расходились: он осваивал восточную часть участка, а я западную. Ему, для успешности работ, нужно было найти рябовскую базу в верховьях Баргузинки, а мне Волчье зимовье на Лимпее.


Глава 7. Начало поисков Волчьего зимовья.

На Славкино пришли уже почти в темноте. Устали не только мы, но и собака. Все сырые от пота и дождя ввалились в тесное зимовье. Как обычно, первым делом затопили печь и, развесив для просушки одежду, принялись за чаепитие. После тяжёлых нагрузок есть, как правило, не хочется, а вот пить тянет с непостижимой силой. Я подряд могу выпить до пяти кружек сладкого чая. Михалыч пьёт меньше. Только когда немного отдохнёшь, начинает проявляться чувство голода. Еда у нас немудрёная: макароны, рис или гречка. Для питательности добавляем тушёнку.

Ночи в тайге проходят тревожно. Спишь, а сам ухо держишь востро. Причиной тому многочисленные медведи, следы которых встречаются повсюду. По рации только и разговоров: то там медведь напал на охотника, то тут забрался в зимовье. Страха, конечно, нет, но боевая готовность присутствует. Вот и спишь в пол-уха. Да и постель не пуховая! На почти голых досках крепко ли уснёшь?!

К утру дождь прекратился и Михалыч отправился на поиски рябовской базы. На этот раз он решил идти наугад, ориентируясь исключительно по компасу. Чуть свет он ушёл. Мы заранее договорились, что если на исходе третьего дня он не вернётся, я начинаю бить тревогу. Сам же я для поиска Волчьего зимовья решил применить иную тактику. На этот процесс я отвёл всё теже три дня, но с возможностью каждый вечер возвращаться на Славкино зимовье. Утром я выходил на поиски путика, шёл по нему, отмечая его новыми затёсками, но за три часа до наступления сумерек поворачивал обратно и возвращался на Славкино. Идти по уже знакомой тропе было гораздо быстрее, т.к. я уже не тратил времени на поиски затёсок, а ориентировался на свои свежие и яркие, что позволяло не сбиваться с пути. Параллельно я добывал из-под собаки белок, постепенно увеличивая запасы приманки. Постепенно Умка настолько втянулась в процесс, что стала уходить от меня настолько, насколько я не мог позволить себе отойти от путика. Мало того, к этому времени она уже натренировала в себе такую вязкость, что мне иногда по целому часу приходилось ждать её, пока она меня догонит. Иногда я ненадолго присаживался, пытаясь свистом и криками отозвать собаку с не интересующей меня дальней полайки, но чаще всё-таки продолжал пусть замедленное, но движение. В эти моменты я понимал промысловиков, предпочитавших иметь, так называемых, путиковых собак, т.е. собак, которые приучены работать накоротке от путика. Уходить на дальнюю полайку у меня не было ни времени, ни сил. Пробираясь сквозь заросшие и заваленные путики, я тратил столько энергии, что её уже не оставалось на полноценную охоту из-под собаки. От конфликта желаний и возможностей иногда даже нервничал.

За отведённые три дня пройти от Славкиного зимовья до Волчьего мне, к сожалению, не удалось.

Вернувшись на исходе третьего дня, я застал в зимовье лежащего на нарах Михалыча. Из его рассказа стало понятно, что базу в верховьях Баргузинки он так и не нашёл. Из его объяснений и вождений пальцем по карте, я так и не понял, куда забросила его Нелёгкая. Наночевавшись вдоволь под ёлками и несолоно нахлебавши, какими-то окольными путями вышел он на ту тропу, по которой мы с ним блуждали несколькими днями раньше, и вернулся по ней обратно.

На вечернем совете было принято решение завтра утром уйти на центральную базу для пополнения продуктовых запасов.


Глава 8. Первый снег.

В ночь на первое октября начался сильнейший дождь. Капли так барабанили по крыше, что мне показалось, что сыплет град. Вышел на улицу. Нет, это не град. Под шум дождя уснул так крепко, что проснулся уже после рассвета. Выглянул в окно. Всё в снегу! Красота! На улице тепло и тихо.

Ещё вчера утром Михалыч ушёл на Славкино зимовье с целью возобновить поиски рябовской базы. Я остался на центральной базе. Сейчас в Лимпее хорошо ловится рыба и мне хочется отвести душу в рыбалке. Когда ещё такая возможность появится?!

Включил рацию. Андрей и Саня обсуждают новости погоды. В связи навалившейся сыростью, планов на походы по тайге не строят. Андрей завтра на катере уедет домой в Юбилейный.

Там он встретит директора и привезёт его сюда. У Анатолича отпуск и он решил в этом году провести его на промысле. По большому счёту это его участок. Охотиться тут он начал ещё два десятилетия назад и вначале был напарником довольно известного местного охотника Ивана Александровича Опрышко. Потом, в 1994 году, Опрышко умер. Спустя шесть лет, Володя Секиркин (Владимир Анатольевич) взял себе в напарники Андрея Ганжурова. Так они по нынешнее время и охотятся в этих угодьях.

Глава 9. Продолжение поисков Волчьего зимовья.

Вернувшись на Славкино зимовье, я возобновил свои работы на будущих путиках, ведущих на Волчье зимовье. Путиков этих, по данным Андрея Ярыгина, было два. Один шёл по лесоустроительной визире на запад и, не доходя пару километров до Лимпеи, поворачивал на юг. Другой шёл где-то юго-восточнее от первого и по схеме был явно короче первого. Проведя часть работ на длинном путике, я решил отыскать короткий, но никак не мог найти место, откуда он начинался. На рисунке было видно, что первоначально оба путика идут вместе, а потом расходятся. Развилку эту я нашёл интуитивно очень быстро, но пройдя вперёд по короткому путику, сильно засомневался в том, что это именно то, что я ищу. В результате, я решил не размениваться и отработать первый путик от начала и до конца, т.е. до Волчьего зимовья.

Ещё в Киренске я поинтересовался у Ярыгина, почему зимовье называется Волчьим. Андрей точно этого не знал, но сказал, что говорят, что кто-то когда-то якобы видел тут волка или волко-собаку. На самом деле, волков в этой местности нет. Причиной тому глубокие снега. Ещё при первых снегопадах и лоси, и олени уходят из этих мест на юг или юго-запад, т.е. на бесснежные склоны гольцов, где вдоволь корма. При отсутствии копытных и волкам тут делать нечего.

Самым трудным для меня оказалось найти место, в котором путик сворачивал с лесоустроительной визиры и уходил на юг. Три раза я бегал по участку, на котором предполагался поворот и не мог его найти. Как я не всматривался в окружающий меня лес, никаких признаков, обозначающих поворот, я не разглядел.

Снег к тому времени уже растаял, и в тайге воцарилась настоящая золотая осень. Под влиянием этой красоты я решил пройти по визире до её пересечения с Лимпеей. Никакой необходимости в этом, конечно, не было. Просто во мне разыгралась страсть к открытию новых мест, замешанное на чисто человеческом любопытстве. Мне стало интересно, где тут Михалыч ловил рыбу. Места оказались по истине красочными.

Вволю налюбовавшись солнечным днём на Лимпее, я вдруг опомнился и вновь кинулся искать нужный мне поворот. Время уходило, а я всё бегал и бегал по визире взад и вперёд. И вот когда лимит времени для возвращения на Славкино был исчерпан, а продолжение путика не найдено, я решил рискнуть и начать искать Волчье по азимуту. В навигаторе у меня были координаты Волчьего, и я видел, что до конечной точки мне совсем недалеко. И рванул я вперёд напролом по тайге.

Известная мудрость гласит: «Гладко было на бумаге, да забыли про овраги». Во-первых, компас и навигатор завели меня в такую чащобу, что я с трудом оттуда смог выбраться; во-вторых, выбранное направление влекло меня вверх в гору, что не сочеталось со здравым смыслом прокладки путиков. В результате, я очень быстро выбился из сил уже начал сожалеть о том, что решился на такой отчаянный рывок. Собака ещё, как назло, находила одну белку за другой. Я отзывал её окриками, ругал, пытался объяснить ей, что мне сейчас не до белок. Она понимающе смотрела мне в глаза, убегала вперёд, и уже через минуту-другую опять оповещала округу неистовым лаем. Я готов был её за это убить.

Не обращая внимания на лай Умки, я ломился вперёд, а гора становилась всё круче и круче. И тут ко мне пришло какое-то озарение. Я вдруг догадался, почему на схеме, нарисованной Ярыгиным, эта часть путика имела серповидную форму. Путик огибал гору, в которую я с таким остервенением пытался вскарабкаться. Сев на валежину, я отхлебнул из термоса уже не горячего, а тёплого чайку, успокоил дыхание, оглядел окружающие меня дебри и камни. Немного отдохнув, я встал и пошёл вперёд уже не в гору, а по касательной к склону, стал спускаться с горы. Я прошёл не более полусотни шагов и….. и увидел что-то напоминающее крышу над капканом. Я глазам своим не поверил! Спустившись к дереву, на котором было строение в виде крыши, я увидел сам капкан, закреплённый проволокой на жерди, а под ним хорошо утоптанную тропу. Это был путик! Осознав это, у меня словно сил добавилось, и я покатил по этому таёжному «автобану», со скоростью велосипедиста. Теперь у меня уже не было сомнений, что до Волчьего я успею добраться засветло.

Так оно и получилось! В половине четвёртого (15ч.30 мин.) тропа вывела меня к Волчьему зимовью.

Глава 10. Впервые на Волчьем.

Подходя к показавшейся в зарослях избушке, я невольно приготовил ружьё. Ещё издалека я увидел, что дверь в зимовье открыта настежь, дрова небрежно обрушены из поленницы. Чем чёрт не шутит?! А вдруг там медведь? Опасность подобных встреч мне уже давно известна. Медведи любят ошиваться возле охотничьих избушек. В показавшемся мне удобным месте, я остановился и стал наблюдать за зимовьем. Собака, которая могла бы развеять все мои сомнения, отстала и заливалась лаем по белке под каменистым склоном хребта.

Когда нерешительность прошла, я приблизился к зимовью так, чтобы иметь возможность максимальной оценки ситуации. Медведя в зимовье и рядом с ним не было. Судя по потемневшим дровам, поленница была развалена несколько лет назад. В зимовье царил хаос, в котором хорошо угадывались медвежьи проделки. Радостным было то, что печка была целенькой и невредимой, а остальное всё можно было привести в порядок.

Зимовье само по себе очень просторное с деревянным полом, высоким потолком, удобными нарами и широким столом. В молочном баке оказался неплохой запас продуктов: мука, сахар, гречка, рис, ячка, манка, кукурузная крупа, дошираки, пакетиковые супы, запас папирос, будильник и даже магнитофонные кассеты. Из посуды: два ведра, пластиковый таз, две кастрюли, ложки и вилки, алюминиевые тарелки, ковш, фарфоровая чашка и три кружки, чайник и много всего того, что необходимо в таёжном быте.

Не удержался от соблазна и прошёлся до Лимпеии. Это около 150-ти метров. Выйдя на берег, был очарован видом гольца Окунь. Этот седой старец возвышался над всей округой и явно являлся тут главным хранителем всех богатств. Набрав ведро воды из реки, вернулся к зимовью, из трубы которого уже поднималось марево тепла и домашнего уюта.









Глава 11. Обживаюсь.

Ночь спал плохо! Я, вообще, когда сильно устану, никак не могу уснуть. Лишь перед самым рассветом, глаза мои сомкнулись, думы покинули уставшую от них башку и я провалился в глубокий сон.

Сон был хоть и крепким, но не продолжительным. К восьми часам утра я уже был на ногах, растапливал печь и пристраивал на неё полный чайник воды. Чай – главная пища таёжника!

Накинув на себя кофтёнку, вышел на улицу и невольно стал заниматься наведением порядка. Сложил разбросанные медведем дрова, подсыпал под нижний венец сруба завалинку из земли, в которой были видны хорошо набитые мышиные ходы. Обошёл вокруг зимовья, посмотрел, не разбросано ли что-нибудь нужное косолапым. Есть у них такая привычка – разбрасывать нужные вещи. Нашёл отличный молоток и несколько мотков сталистой проволоки. Накормил Умку.

Попив чайку с сухарями, решил пройтись до реки и разведать места на предмет рыбалки. День тихий и солнечный. На градуснике +6*С.

Мотался по реке долго. Какая же в ней прозрачная вода! И вот что странно: знаю, что рыбы полно, а как не старайся увидеть – не увидишь. Я уж и подкрадывался из-под берега и под завалы брёвен заглядывал. Нет рыбы! Но ведь знаю, что есть!

Река устроена очень интересно. Помимо уже привычных шивер, перекатов, сливов и прочего, у реки есть сухие русла, дно которых устлано камнями. Похожи эти русла на обводные каналы. Понятно, что весной они заполнены водой. Вдоль русла по берегам очень много нанесённых мощным потоком бревенчатых завалов.

В наноснике (пойменный лес) очень много белки! Собака с ума сходит. Лает постоянно. Не успели отойти, а уже две белки в кармане. Надо было понягу-то взять!

Вот и стемнело… Лежу, обдумываю стратегию освоения прилегающей тайги. Мне сейчас главное, это найти второй путик, соединяющий Волчье со Славкиным. Судя по картам, он идёт по ключу вверх и где-то там, перевалив через водораздел, переходит в другой ключ, по которому я уже бродил, когда изучал тайгу вокруг Славкиного.

Если я найду (а я его обязательно найду!) этот путик, то у меня получится путиковый круг «Славкино – визира – Волчье – Ключ - Славкино».

Глава 12. Письмо из прошлого.

В первый же вечер на Волчьем, внимание моё привлекла записка, приколотая к стене, заржавевшей от времени и влаги, кнопкой. Я знаю, что иногда люди, посещающие зимовье, оставляют хозяину записки, чтобы последний не ломал голову, пытаясь выяснить, кто жил в его избушке в его отсутствие. Листок бумаги, явно вырванный из небольшого блокнота, был исписан мелким почерком.
Высветив листок фонариком, я прильнул к тексту. Первая же фраза повергла меня в изумление! Автор записки обращался ко мне!


От удивления я даже отпрянул от листка. В голове закружился рой догадок. Может быть это Андрей Ганжуров уже успел заскочить сюда до моего прихода и, со свойственным ему юмором, решил разыграть меня таким образом? Я знаю, пока я ошивался на Славкином, они с Сашей Даурцовым бегали на Россошку, путик на которую проходит тут недалеко по другой стороне Лимпеи? Хотя эта версия и была самой реалистичной, я отверг её. Было хорошо заметно, что записку прикрепили не неделю назад, а, как минимум, несколько месяцев назад, а может быть и гораздо раньше. Я опять напялил очки и, открепив записку от стены, начал изучать текст записки. Вот что я в ней вычитал:

«Вадим Николаевич! Получилось совершенно неожиданно даже для нас, что вместо 7-10 дней мы пробыли здесь целый месяц – настолько оказалась сложной, неожиданной и непредсказуемой здесь геология. Обходили все ваши окрестности вдоль и поперёк, пришлось даже воспользоваться Вашим зимовьем на р. Суслинке. Увозим отсюда поразительно интересный геологический материал. Пользовались с удовольствием вашей баней – дрова постарались возместить. В домике за вашим столом я постоянно чертил свои карты и планы. Как будто ничем не нарушили заведённый у вас порядок.

А теперь буду каяться- пока сидели здесь, съели весь запас сухарей и муки, а когда нас перебрасывали сюда с предыдущего табора, почему-то не выполнили нашу заявку на хлеб и сухари. Поэтому мы были вынуждены (скрепя сердце) взять у вас 10 кг муки. Вы уж извините нас. Взамен оставили 3 банки сгущенных сливок и 2 пачки индийского чая. Больше у нас ничего нет, сидим на хорошем подсосе, а плыть и работать ещё минимум полмесяца (рассчитывали до 5 сентября). Будем пробавляться тем, что даст тайга…..»

Дальше шли данные автора записки, его должность, рабочий и домашний адреса в Иркутске и телефоны. В самом конце была приписка: «Приезжайте в гости».

Отложив записку , я как-то совсем неожиданно для себя задумался о мистичности нашего бытия. Было понятно, что записка адресована не мне, но откуда такое совпадение имени и отчества?! Кто же этот мистический Вадим Николаевич?! Зимовье строил Андрей Ярыгин со товарищи и никакого Вадима, да ещё Николаевича, среди них, насколько мне известно, не было.

Уже потом, когда я вернулся на базу, я задал возникшие у меня вопросы Анатоличу, который к тому моменту уже прибыл в тайгу на промысел. Секиркин поведал мне, что Вадим Николаевич – это охотник, который промышлял в этой тайге с 1989 по 1997 год. Фамилия ему Филоненко ( даже фамилия у нас с ним на одну букву!, авт.). Он по сей день жив, но уже не охотится.







Глава 13. Поиски верхнего путика.

Ночь опять оказалась неспокойной. В половине одиннадцатого ночи я проснулся от неистового лая Умки. Как солдат-первогодок подскочил я с нар и даже сразу не сообразил, что это лает моя собака. Почему она так неистово лает?! И тут я сообразил, что кто-то совсем близко подобрался к моему зимовью. Уже по сложившейся традиции и по наущениям Андрея Ганжурова я всегда заносил ружьё на ночь в зимовье и ставил его у своего изголовья. Уж не знаю, насколько это помогло бы мне при нападении медведя, но пренебрегать простейшими мерами безопасности тоже не стоило. Нацепив на голову налобный фонарик и схватив в руки ружьё, я выскочил из зимовья. Собака лаяла метрах в пятидесяти от избушки. Я поднял ружьё в том направлении и попытался совместить на ружье целик и мушку. К моему великому удивлению, это не получилось. Почему-то очень быстро я сообразил, что не вижу мушку по тому, что свет фонарика не идёт вдоль ствола, а бьёт значительно правее. Почему? Да потому что фонарик надо смещать к левому виску, а не одевать точно посредине лба, и тогда наклон головы при прицеливании правым глазом, будет направлять свет точно в точку прицеливания. Быстрым движением руки я сместил фонарик, и всё встало на свои места. Однако сколько я не пытался что-нибудь высмотреть в темноте или уловить отблеск звериных глаз, я так ничего и не увидел. Правда, было хорошо слышно, что кто-то побежал от собаки, шурша ветвями кустов. Кто это был, я так и не понял.

Собака довольно быстро вернулась к зимовью и спокойно улеглась на свое место под стеной.

Успокоился я не сразу. Ещё долго лежал в темноте и вслушивался в наружные звуки, которые были хорошо различимы сквозь плёнку окна. Я отлично слышал, как шумит на порогах Лимпея, как зашумел в макушках сосен ветер, сменившийся шелестом начавшегося дождя.

Не помню, как уснул я под все эти звуки и сколько проспал, но опять где-то в глубине ночи меня разбудили очень странные и громкие звуки. Я опять подскочил, как ужаленный. Только звуки, так встревожившие меня, не были лаем моей собаки. Вот эти звуки я идентифицировал очень быстро! Не то в небе над моей избушкой, не то где-то на склоне горы, под которой стоит Волчье зимовье, громко кричали журавли. Тот, кто слышал крики этих птиц в непосредственной близости, тот знает, как могут они растревожить психику спящему человеку.
Уснул я опять нескоро.

Утро оказалось для меня хоть и поздним, но счастливым на рыбалку. Сходив на речку, я принёс к зимовью двух хороших ленков и шесть приличных хариусов. Пока обработал и присоли рыбу, пока позавтракал сам и накормил Умку, часы подступили к полуденной отметке. Планировать серьёзный выход в тайгу было уже поздно, и я долго в нерешительности прикидывал, чем мне занять себя. Сидеть в избушке тоже не хотелось, и я решил без каких бы то ни было серьёзных намерений пройтись и предварительно посмотреть начало верхнего (короткого) путика, ведущего на Славкино, а потом вернуться опять сюда, на Волчье зимовье.

На Волчье зимовье я так и не вернулся. Уже на исходе светового дня, немного неожиданно для себя, я вышел к Славкиному зимовью.

Путик, который я условно назвал для себя «коротким», таковым вовсе не оказался. Вопреки моим прикидкам, путик не пошёл низом ключа, а ушёл резко вправо и стал подниматься в гору, при этом, неимоверно петляя. Несколько раз я, вообще, сомневался тот ли это путик. Вместо того, чтобы иметь «средневзвешенное» направление на северо-восток, тропа иногда поворачивала на восток, а то и на юго-запад, т.е. уходила почти в обратном направлении, что наталкивало меня на мысль, что я сбился с дороги и где-то незаметно для себя самого перескочил на другой путик. Не смотря на все сомнения, я продолжал движение в этих абсурдных направлениях и постоянно убеждался в том что через некоторое время путик опять менял направление на логичное, т.е. на север или северо-восток. Зачем первопроходец выписывал эти замысловатые зигзаги, мне было совершенно непонятно, т.к. на них даже капканов не было. Возможно, он что-то искал? С трудом распутывая хитросплетения тропы, я начал подумывать о том, что моя «короткая» дорога вполне может оказаться такой длинной, что может привести меня к ночёвке у костра. Не взирая на эту перспективу, назад поворачивать мне уже не хотелось.



Подгоняемый временем, стал наращивать быстроту «прокрутки педалей». По навигатору я видел, что ухожу всё дальше и дальше на восток от точки соединения с частью этого путика, которую разведал ещё со Славкиного. И вот, когда тропа повернула вновь в сторону, противоположную здравому смыслу и круто пошла в гору, я растерялся. Бессистемно покружив в этом районе в надежде найти ещё одну тропу, направление которой бы меня устроило, и не найдя её, я решил двинуть в нужном мне направлении по азимуту. Один раз мне уже повезло в поисках путика, так может и второй раз повезёт? По компасу, карте и навигатору я прикинул, что до точки сочленения путика мне осталось не более 2,5-3 километров. Если я не допустил никаких роковых ошибок, то можно было ещё засветло окончить это путешествие. Приняв решение, я свернул с идущей вверх тропы, и стал спускаться в распадок меду двумя хребтами. Перескочив лощину, которая была шириной не более ста метров, я выскочил к подножию противоположного хребта и…. и вновь оказался на хорошо заметной тропе, идущей сверху распадка. Теперь нетрудно было догадаться, что я просто-напросто срезал часть путика, который непонятно для чего сначала должен был увести меня в вершину хребта, а потом спустить с него параллельным курсом. Каков был смысл этого петляющего фортеля, я тогда так и не понял.

Найденная мной тропа теперь неотступно вела меня в нужном направлении. Приблизительно, через час пути я вышел на уже знакомую мне часть путика. Тут уже можно было расслабиться и начать реагировать на Умкины полайки. На оставшихся до Славкиного зимовья паре километров мы добыли восемь белок. Одну я потерял (отвязалась где-то от поняги) и к зимовью прибыли лишь семь штук.



Придя на Славкино, я застал Михалыча в зимовье. Оказалось, что он всё-таки нашёл базу Рябова в верховьях Баргузинки, и теперь спешил на центральную базу тряхнуть лабаз с продуктами, чтобы утащить их на найденное зимовье. Как выяснилось, Михалыч голодал! Из принесённых мной хариусов, он вызвался варить уху. Справедливости ради, надо отметить, что уху он варит отвратительную. Помимо некачественной ухи, мне не понравилось, что некоторые мои вещи как-то незаметно перекочевали к Михалычу. Он почему-то решил, что в моё отсутствие имеет полное право подстилать под себя мой спальник. Утром смотрю, а он уже и в кепке моей ходит. Дело в том, что у Михалыча кроме огромного запаса носков, пляжного полотенца, плавок с сочинскими видами и пемзы для пяток, по большому счёту, ничего нет. Нет у него, ни батареек, ни нормального фонарика, ни спичек..... Именно по этому вся его таёжная жизнь выстроилась по принципу "Что увидел, то моё!"

Глава 14. В нашем полку прибыло.


На подходе к центральной базе я услышал шум идущего мне навстречу водомёта. Вне всяких сомнений, это шумел катер Андрея. Ещё вчера вечером, во время очередного сеанса радиосвязи, я узнал, что выскочивший на днях в Юбилейный Андрей Ганжуров, уже возвращается назад в компании директора Промхоза Владимира Анатольевича Секиркина (Анатолич). Приезд этот был запланирован заранее.

Встреча, как принято говорить, прошла на высшем уровне, т.е. с умеренным возлиянием. Вообще, компания подобралась непьющая.

Анатолич сам из охотников. За плечами не один десяток сезонов. Закончил институт в Иркутске. При явно выраженной мягкости характера и неконфликтности, сумел удержать Промхоз наплаву. Если получается, то на полтора месяца берёт отпуск на промысел. Вот в этом году всё срослось.

Утром следующего дня и Андрей, и Анатолич засобирались на путики. Не смотря на то, что они напарники, у каждого есть своя зона ответственности. Андрей идёт на север в сторону Лены, а Анатолич уходит на юг, инспектировать путики на Россошку.
Собираются быстро, но основательно. В движениях ничего лишнего. Хорошо заметно, что каждое действие выверено.

Обратил внимание, что на мужиках много самодельных или доработанных вещей. Суконки обязательно оснащены дополнительными карманами. На Анатоличе самодельная рубаха из тонкого шерстяного сукна, сшитая по принципу русской косоворотки. Магазинные станковые рюкзаки переделаны в удобные поняги. Подсумки для патронов тоже, по большей части, самодельные – сшитые из кожи. Интересна конструкция минипатронташа под «мелкашечные» патроны. Пристёгивается вертикально на пуговицу суконки. У Анатолича даже шапочка сшита из суконного полотна. Вообще, шерстяной одежде тут отдаётся заметное предпочтение, а вот современные материалы типа «мембраны» вовсе не используются. Единственное, что используется из современного, это сапоги ЭВА. Правда, чтобы они в них по тайге бегали, пока не видел, но у зимовья пользуют.

Лыжи используют широкие – 20 сантиметров в ширину. Естественно, все лыжи подбиты камусом. Эту необходимость диктуют горы. У Саши Даурцева лыжи Поскрякова.

После ухода мужиков, затопил баню. Намылся до скрипа!

Умка целый день сидит на привязи. Это вынужденная мера. Видимо, ещё в силу собственной молодости, она не умеет копить силы. Даже будучи на зимовье она не лежит на месте, а всё что-то бегает и бегает, и бегает. Постоянно находит себе занятия. В результате, как мне кажется, она не отдыхает. По тайге она бегает очень много. Отощала так, что смотреть страшно. Вот и посадил её на привязь, и на усиленное питание. Пусть хоть жирку немного накопит.



Глава 15. Выходной.

Какое солнечное сегодня утро! Морозец -1*С и солнце. Тихо. Ни малейшего ветерка.

Встал с постели в половине девятого. Даю себе возможность поваляться. Завтра уже не поваляешься! Завтра с грузом на Славкино, а послезавтра дальше – на Волчье. Опять набрался цельный рюкзак неподъёмный. Всё говорят, что своя ноша не тянет. Тянет! Ещё как тянет! На плечах от лямок уже синяки расцвели.

Сегодня устроил себе выходной. Хочу порыбачить на удочку. Набрал целый коробок личинок короеда. Буду пробовать ловить хариуса.

Теплынь! К обеду уже +13*С. Рыбалка не задалась. Было три поклёвки. При одной даже рыбу на леске почувствовал. Ушла! Остальные поклёвки, хоть и были явными, но даже удара по леске не почувствовал.

Самое грустное и тоскливое время в тайге, это период с захода солнца до наступления полной темноты. Именно в это время почему-то особенно скучается по дому. Возможно, это только мои ощущения, т.к. я всё-таки нахожусь на чужбине. Местные мужики, как мне думается, таких ощущений не испытывают. Они ведь дома. Ну чуть отъехали от него, но опять же в хорошо знакомые места с почти родными избушками. Я, к примеру, в своём лесу тоже тоски не испытываю. Так и они, заходя в тайгу, не ощущают себя оторванными от дома. Думаю, что если я буду каждый год охотиться в одних и тех же местах, то и мои ностальгические чувства притупятся. А пока, каждый уход с центральной базы, воспринимается мной, как дополнительное удаление от дома.

Завтра утром уйду на Славкино. Оттуда постараюсь побыстрее уйти на Волчье. Время уже поджимает, скоро начнётся промысел, и нужно быстрее приводить в порядок путики. Самое главное, на сегодняшний день, это найти поворот с визиры на Волчье. Я ведь его так и не нашёл. Для этого надо пойти с Волчьего в строну визиры и найти эту точку.

Глава 16. И вновь на Волчьем.

Совершив двухдневный рейд в недра тайги, вновь припедалил на Волчье. Оба дня шёл крайне трудно. Гружёный был изрядно! От Славкиного пошёл верхним (коротким) путиком, на котором столкнулся, по своей же вине, с дополнительными трудностями. В прошлый раз, когда отыскивал этот путик и срезал маршрут по ложбине, не удосужился протесать место прохода. В результате, в этот раз, свернул в низину раньше, чем это следовало сделать и, естественно, на тропу за низиной не вышел. Ошибку понял сразу, т.к. свалившись в распадок, попал в такие дебри, что с трудом смог из них выбраться. А когда выбрался на тропу, то не сразу догадался, что иду совсем не по путику, а по лесоустроительной визире. Осознать это помог компас и отсутствие на тропе капканов. Если нет капканов, то это не путик! Пошёл обратно и, не дойдя до своей тропы, стал уходить правее, в надежде подрезать путик с моими затёсками. В итоге, нагрузил себя так, что добравшись до путика, просто свалился с ног и лежал на земле, восстанавливая дыхание, минут десять.

К Волчьему вышел где-то за час до темноты. По-быстрому затопил печь, сбегал по воду и, водрузив чайник на плиту, помчался на речку. Днём тут рыба не ловится, поэтому нужно было успеть поставить снасти сегодня, чтобы не терять лишние сутки. Рыба нужна не столько мне, сколько собаке. Белок приходится экономить на приманку, а вот рыбу (хариуса) можно скармливать Умке. Поэтому добытые в течение дня 6 белок быстро были убраны в большое ведро для приманки.

В зимовье вернулся уже с фонариком. Войдя в избушку, ощутил запах дыма. Странно! Печь всегда работала очень хорошо и никогда не дымила. Может труба сажей забилась? Завтра надо будет почистить. Открыл настежь дверь, чтобы проветрить помещение.

Пока пил чай, зимовье опять заполнилось дымом. Да что за чёрт?! Опять проветрил. Через минут пять дым вновь дал о себе знать. Лёжа на нарах, посветил на печь фонариком и заметил, что из-под половых плах, на которых стоит печка, струится сизый дымок. Первым предположением было то, что уголёк вылетел из сопла поддувала и провалился под пол. Пришлось оторвать центральную плаху и засунуть башку под печку. Под полом всё было нормально. Откуда же идёт дым?! Скорее всего, дымились плахи, над которыми располагалась печка. Не смотря на то, что печка стоит на земляной подсыпке, либо от температуры, либо от уголька какого-нибудь, судя по всему, затлели половые плахи. Чтобы побороть эту напасть, я вылил два ведра воды вокруг печки, чтобы увлажнить таким образом земляную подсыпку. Странно, но после такого увлажнения, дым не пропал, хотя его заметно стало меньше. Решив не забивать себе голову в ночь, а провести серьёзную работу утром, я улёгся спать. Однако мне не спалось! Мысль о том, что дыма без огня не бывает не давала расслабиться. Дымит, пока нет доступа кислорода. Но если тление не ликвидировать, то может так случиться, что в какой-то момент кислород поступить к месту и тогда неизбежно произойдёт возгорание. Хорошо, если это случится внутри зимовья и я это услежу. А если плаха протлеет под угол сруба и полыхнёт снаружи?! Я тогда и выскочить не успею! С этими мыслями я встал с нар и принялся за работу. Убрав земляную подсыпку, я выяснил, что тлеют действительно плахи под печью. От времени они просохли до образования щелей, в которые и просыпалась земля. В результате днище печки и плахи оказались не изолированными друг от друга. От высокой температуры подгнившие плахи затлели. Стоило мне только освободить их от земли, как они вспыхнули искрами бенгальского огня и занялись открытым пламенем. А воду-то я уже всю вылил! Единственное, что у меня осталось с водой – это заварочный чайник. Естественно, вся заварка мгновенно ушла на локализацию пожара. Потом я подстраховался и забил вытлевшие в плахах пустоты сырой землицей. В таком, уже безопасном виде, я оставил печь до утра.

Проснулся я среди ночи от холода. Как не крути, а на улице уже средина октября и, не смотря на довольно высокие дневные температуры, ночью уже во всю властвовали ощутимые заморозки. Нащепав лучин, я разжёг в печке небольшой костерок и сразу ощутил заметное потепление внутри зимовья. О серьёзной протопке печи не могло быть и речи, но потихоньку всё-таки её можно было использовать.

Так я дотянул до утра. С рассветом, работы возобновились и к обеду печь уже приняла первую серьёзную нагрузку дровами.



Глава 17. Начало зимы.

Бушевавший всю ночь ветер стих лишь к 10 часам утра. Сегодня опять кто-то блуждал вокруг зимовья, не давая спокойно уснуть ни мне, ни собаке.

Погода, судя по низкой облачности, не предвещала ничего хорошего. Однако усидеть в зимовье я не смог, и к 11 часам выдвинулся по путику в направлении визиры. Надо же на конец-то найти место, где они сочленяются!

Отойдя от зимовья не более чем на километр, я попал под плотный моросящий дождь, плавно перешедший в сырой снег. Так и шёл я под ним от капкана к капкану, ремонтируя крыши, меняя, где требовалось, жерди. Удивительно, но даже в такую шальную погоду, при которой, как мне казалось, всё живое попряталось по норам, дуплам и гнёздам, Умка умудрялась находить кормящихся белок.

К трём часам дня я вышел на визиру и удивился тому месту, в котором оказался. Выяснилось, что поворот на путик находится значительно дальше от Лимпеи, чем я его искал. Получается, что в тот день, когда я стал пробираться на Волчье по навигатору, я пересёк его где-то в самом начале и не заметил этого.

Посидев несколько минут на валежине и попив чайку из термоса, я пошёл обратно на Волчье. К пяти часам вечера, весь сырой до нитки, я пришёл к зимовью.

Снег валил всю ночь. Не прекратился он и утром. И тут я забеспокоился. А не получится ли так, что снегу навалит столько, что пешком ходить будет уже не возможно, а до лыж мне добираться почти 30 километров. Утром следующего дня я решил убегать на Славкино, а затем и на центральную базу. Там следить за причудами погоды будет куда спокойнее.

Глава 18. Рыбалка.

Ещё в прошлые приезды в Сибирь всё сокрушался по поводу неудавшихся рыбалок. На Ерёмкане рыбачил, в основном, Валера, а я занимался бытовухой, а под Тобольском и рыбы толком не было, да к тому же пугала перспектива подхватить описторхоз. О том, что на Ленских притоках полно рыбы я знал заранее. Точно также знал, что в Лимпее нет сорных видов рыб, а есть только хариус и ленок. Что и говорить, оба вида рыбы – мечта для среднерусского рыболова! Спиннингом я успел половить мало. Причин было несколько. Первая – это отсутствие времени. Надо было изучать местность, искать по тайге зимовья, открывать давно заброшенные путики. Тут уж не до рыбалки со спиннингом, которая требует много времени. Вторая причина – это икромёт валька. Как только он начался, так ленок перестал интересоваться блесной. Действительно, зачем ему гоняться за какой-то железкой, если в реке полно питательной икры?! В общем, и ленок, и хариус стали игнорировать любые насадки и наживки.

Жизнь в глубокой тайге на промысле почти всегда подразумевает собой заготовку рыбы впрок. Момент этот, к сожалению многих промысловиков, частенько совпадает с началом промысла. Бывает так, что охотнику приходится разрываться между двумя занятиями: подъём капканов и рыбалка. Знаю, что очень многие предпочитают работать по капканам, чем заниматься заготовкой рыбы. На притоках Нижней Тунгуски частенько удаётся совмещать охоту на соболя и заготовку рыбы. Там охотники частенько устраивают заездки. Перегораживают какую-нибудь речную протоку частоколом из палок, веток, жердей, а в оставленный проход ставят вершу. Ни на Чае, ни на Лимпее заездок не поставить. Во-первых, каменистое дно не позволяет вбивать колы; а во-вторых, горная река в течение сезона может несколько раз менять свой уровень. Как говорят местные охотники, реки тут «гнилые». В связи с этим, рыбу тут можно заготовить впрок только сетями, и только в короткий период перед самым ледоставом. Пойманную рыбу сразу обильно солят в пластиковых вёдрах, в которых она в образовавшемся рассоле и замерзает. В таком виде рыбу вывозят домой. Что примечательно, замёрзшую рыбу ни в коем случае нельзя размораживать. Нужное для еды количество рыбы отколупывают, дают слегка оттаять, снимают шкуру, режут на кусочки и едят ещё не до конца растаявшей. Можно рыбу просто заморозить, если погода позволяет. Я в самом начале ледостава заморозил в пакетах двух ленков. Так они у меня провисели под крышей зимовья до самого последнего дня. Уходя с Волчьего, я уж хотел их просто выкинуть, но потом решил сперва попробовать. Я почистил их прямо замороженными, потом порезал на куски и съел слегка присаливая. Вкуснятина! Приблизительно также местные жители едят расколотку. Замороженную рыбу, завернув в тряпицу, разбивают обухом топора и потом кусочки, окуная в смесь соли и перца, едят.

Сети для лова рыбы используются небольшие, т.е. короткие и низкие. Максимальная длина сеты, которую я тут видел, была не более 25 метров и высотой не превышала один метр. Хариуса ловят ячейкой 30-35 мм, а ленка «сороковкой». Все сети, это примитивные жабровки. Чаще всего из лески. Не смотря на прозрачность воды в местных реках, сети всё равно забиваются листом и «соплями» отмирающей тины, которая растёт на камнях и валежинах. Для очистки сетей, их отбивают (секут) прутами. Этот процесс позволяет сбить «сопли» с узелков. Ставят сети только на ночь. Днём рыба совсем не попадается.

Для того, чтобы побаловать своих домашних сибирской рыбкой, я несколько рыбин завялил. Впрочем, местные гурманы сказали, что я рыбу просто испортил))) А по мне, так очень даже вкусно получилось. Все, кому тут, дома, досталась эта рыбка, все были в восторге.



Глава 19. Ухожу на центральную базу.

Всю дорогу от Волчьего до Славкиного прошёл под обвальным мокрым снегопадом. Устал! Как только пришёл, вышел на связь и доложил Андрею Ганжурову (Тайга 2), что у меня всё нормально. Это принятая в тайге норма, когда каждый докладывает другому о своих делах и планах на следующий день. Таким образом охотники контролируют друг друга. Беда в тайге может подкрасться внезапно, а умышленное затворничество может её усугубить до необратимых последствий. Выходить на связь – это хороший тон. О серьёзных делах, естественно, в радиоэфире не треплются и о количестве добытых соболе особо не распространяются. Просто это не принято. И дело тут больше не в хитрости, а скорее в боязни спугнуть удачу. Многие думают, что стоит только произвести подсчёт добытых соболей, так они сразу и перестанут ловиться.

Очередное таёжное утро началось с привычной процедуры: растопил печь, поставил чайник. На календаре воскресенье, а об отдыхе думать не приходится. Сегодняшний день опять будет посвящён перемещению от одного зимовья на другое. Нынче ухожу на центральную базу. Вся промысловая жизнь подобна часовому циферблату с цифрами-избушками, а ты, как острие стрелки, бегаешь по этому замкнутому кругу без конца и начала.

На дорогу от Славкиного до центральной базы ушло 8 часов. Но не это самое страшное! Выпавший снег спрятал все неровности, но не сгладил их. Ставишь ногу, а сам не знаешь, в яму провалишься или о кочку споткнёшься. В результате так наломал голеностопы, что последние несколько километров не шёл, а полз как улитка. Второй неприятностью стала обильная кухта, которая валилась на меня с ветвей и вымочила меня насквозь.

Добравшись до базы, был приятно удивлён и растроган. Парни (Андрей с Сашей) и еды мне оставили, и воды принесли. Спасибо им огромное! Даже для собаки еду оставили. Умка нажралась до отвала, забралась в зимовье и свалилась спать, что называется, без задних ног.

На связь по рации вышел Анатолич. Оказывается он на Россошке. Получается, что я с тех краёв выбрался, а он туда ушёл. Через пару дней он вернётся сюда. Решил его тут дождаться.

Снегу уже подсыпало больше 20-25 сантиметров. Вовремя я с Волчьего выскочил! Пока жду Анатолича, буду ловить рыбу. Она сейчас катится вниз по реке. Самое время рыбалить!



Глава 20. А снег идёт, а снег идёт….

Снег валит уже несколько дней подряд, не переставая. На улице, при этом, очень тепло. У нас стоит нулевая температура. Кто-то по рации сказал, что снег у него перешёл в дождь. Такая погода позволяет мне плотно заниматься рыбалкой. Рыбу я сортирую и солю в коробках, в которые вставлены большие полиэтиленовые пакеты. Кто знает, может быть мне удастся привезти рыбки домой?! Очень бы мне этого хотелось.

Вчера к вечеру притопал на центральную базу и Михалыч. По лицу видно, что умаялся до предела возможностей, но, не то в силу боязни признаться в усталости или в силу врождённой неискренности, он делает вид, что совсем не устал. А как не устал?! Снегу уже более 30 сантиметров. К тому же он настолько насыщен влагой, что каждый шаг даётся с большим трудом. В такую погоду уже пешком ходить почти невозможно, и на лыжи не встанешь – снег сырой. Честно говоря, я немного растерян. Путики-то у меня не заряжены, а лов соболя уже начался. Получается, сижу и жду у моря погоды. Если бы не хорошая рыбалка, то с тоски бы помер. Михалыч всеми этими моими размышлениями не заморачивается. Через пару дней он хочет уходить опять на рябовское зимовье. Как он сам говорит, путики он уже поднял и, не взирая на погоду, он собирается уходить с базы. Мне не совсем понятно зачем нужны такие «подвиги», но Михалыч так устроен, что думать надо меньше, а двигаться больше. Целый день он сидит в зимовье и шьёт крепления на лыжи, которые ему презентовал какой-то товарищ в Братске. Лыжи камусные, самодельные, такие старые, что волос уже почти весь съеден молью.


У меня лыжи тоже самодельные. Липовые. Камус олений, приклеенный полосой между направляющими канавками. Боюсь, что лыжи эти меня подведут. Мне кажется, что они не выдержат пересечённости этой местности. Надо было брать еловые, а ещё лучше, не забивать себе голову самоделками, а купить обычные клеёные и подклеить их камусом. Прочность была бы ошеломляющая.

Подготовив лыжи, утром 24 октября мы с Михалычем выдвинулись в направлении Славкиного зимовья. Небольшой, но стабильный морозец, который установился к этому времени, способствовал запланированному с вечера походу. Кто когда-нибудь пробивал лыжню в глубоком снегу, тот знает, насколько это удобнее делать вдвоём, натаптывая след поочерёдно. Пошли довольно бодро и, покрыв расстояние около километра, Михалыч вдруг спохватился, что забыл на базе ружьё. Пока он возвращался, я потихоньку шёл вперёд, оставляя за собой двойную полоску лыжни, которая всегда так оживляет дремучую пустоту любого леса.

Вскоре Михалыч догнал меня, и теперь я шёл вторым номером, лишь уплотняя пробитый напарником след. Естественно, сзади идти было значительно легче, но не смотря на это на третьем километре пути, одна из моих липовых лыж совершенно неожиданно лопнула пополам. Не смотря на то, что всё это было ожидаемо, расстроился я так, как мог расстроиться только путник, томимый жаждой, и на исходе сил стремившийся к увиденному на горизонте колодцу, который вдруг оказался иссохшим.

Поняв, что сегодняшний лыжный поход для меня окончен, я предложил Михалычу повернуть обратно вместе, а утром следующего дня повторить попытку пробить лыжню на Славкино. Я видел, что на базе под крышей есть какие-то лыжи, которые ещё вполне могли оказаться пригодными для эксплуатации. На предмет надёжности я их, естественно, не проверял, но как запасной вариант, для себя отметил. Возвращаться Михалыч отказался. Понимая, что в одиночку пробить лыжню до Славкиного крайне трудно, а для человека на седьмом десятке почти невозможно, я предложил ещё один вариант развития событий: я возвращаюсь, а Михалыч идёт столько, сколько ему позволят силы, и оставив в том месте рюкзак, возвращается обратно по уже протоптанной лыжне. При таком варианте и день не будет потерян, и Михалыч не получит сердечного приступа от перенапряжения. Этот вариант Михалыча тоже не устроил. Он упрямо двинулся вперёд. Зачем он это сделал и что хотел этим доказать, я не понял. В общем, мы расстались: я пошёл обратно на базу, а Михалыч поковылял вперёд на Славкино.

Лыжи, которые я видел под крышей базы, оказались, хоть и не идеальными, но вполне пригодными, после небольшой доработки, для использования.

Весь вечер мы с Анатоличем не выключали рацию, вслушиваясь в эфир в надежде услышать голос Кузнецова. В глубине души я надеялся, что он всё-таки вернётся обратно на базу, но когда в тайге стемнело и время перевалило за семь часов вечера, я понял, что ждать возвращения Михалыча уже не стоит. Не скрою, меня одолевало сильное беспокойство за своего напарника. Я понимал, что если ему не хватит сил дойти до Славкиного и с ним что-нибудь случится, я до конца своих дней буду винить себя в том, что прокололся с лыжами, а потом ещё и позволил пожилому человеку идти в одиночку в таких неимоверно сложных условиях.

К моему великому успокоению, в половине девятого вечера Михалыч вышел на связь! Слава Богу, он добрался до Славкиного зимовья!

В том, что путь этот для Михалыча был неимоверно трудным, я смог убедиться на следующий день, когда шёл, по пробитой им лыжне на Славкино. По следам я видел, как в нескольких местах Михалыч падал, а потом долго лежал на снегу, видимо пытаясь собраться с силами и встать, как в наступившей темноте он сбился с пути и ушёл вправо, но потом догадался о своей оплошности и вернулся обратно, как подолгу сидел он на валежинах отдыхая от напряжённой ходьбы. Кто бы знал, как совестно мне было идти по этой протоптанной лыжне и видеть, как трудно она далась моему напарнику.

Перейдя Баргузинку, я вышел в район кедрового стланика. Это был, без преувеличений, самый трудный участок этого путика. Несколько дней назад продираясь по этим стланиковым зарослям, растянувшимся километра на полтора, я измотался так, что начал проклинать саму мою идею приехать в эту тайгу на промысел. Тропа по придавленному снегом стланику совершенно не угадывалась и мне приходилось ориентироваться на старые затёски и след Умки, которая, со свойственным для собак, и загадочным для человека чутьём, угадывала тропу и, проныривая по снежным туннелям, вырисовывала мне на снегу пунктиром следов необходимое направление.

И вот я опять подошёл к этому стланиковому участку. Лыжня, пробитая Михалычем, петляла по нему извилистым змеиным следом, то ныряя под навесы наклоненных кухтой кедровых ветвей, то вылезала прямо на ветви, придавливая их. Естественно, ходить каждый раз тут такими замысловатыми ходами и терять на это по нескольку часов, не хотелось ни мне, ни Михалычу. Зная, что впереди у меня уже есть пробитая лыжня, которая сэкономит мне не только силы, но и время, я достал из поняли топор и стал прорубать в стланиковых зарослях тропу. Потратив на это занятие около трёх часов, я выбрался на болота, посидел на валежине и, попив чайку из термоса, покатил дальше.

На Славкино зимовье я вышел уже в сумерках. Михалыч, вопреки его же планам, оказался в избушке, а не ушёл на рябовскую базу. Да это, в общем-то, было и понятно, т.к. после такого трудного прохода, сил на второй бросок уже не осталось и требовался отдых. Лишних вопросов Михалычу я задавать не стал, но про себя подумал: «И стоило вчера так напрягаться, чтобы потом день отдыхать, если можно было вернуться со мной на центральную базу и сегодня прийти сюда вместе?!» Впрочем, каждый сам выбирает в своей жизни пути, основываясь лишь на собственных мотивациях.

Глава 21. Пробивка лыжни на Волчье.

Снега завалили тайгу. Никто и не предполагал, что зима в этом году начнётся так резко. Обвалившийся 15 октября снегопад не прекращался ни днём, ни ночью. Каждые сутки сугробы вырастали на 5-10 см и за десять дней достигли глубины в 70-80 сантиметров. Главной задачей теперь было протоптать лыжни по путикам. В условиях густоты тайги и сплошных завалов, дело это могло превратиться в невыполнимое. Но, как утверждает народная мудрость, глаза страшатся, а руки делают. Помимо пробивки лыжни мне предстояло ещё пропиливаться в завалах, т.е. помимо ружья, топора, продуктов и приманки, мне нужно будет ещё таскать и бензопилу с запасом бензина и масла. От дум обо всём этом у меня сжималось сердце. Ох, осилю ли?! От Славкиного до Волчьего почти 15 километров с двумя переходами через горные хребты. У Михалыча всё тоже самое, но он начал пропиливаться ещё по чернотропу и вот только теперь отдал пилу мне.

Сегодня мы с Михалычем расходимся со Славкиного в разных направлениях: он будет топтать лыжню в вершину Баргузинки, а я начну свой поход с пропилами и подъёмом капканов в направлении Волчьего зимовья.

Михалыч всегда уходит чуть раньше меня. Ему, в силу возраста наверное, уже давно не спится по ночам и он мается на нарах в ожидании наступления утра. Ещё задолго до рассвета он начинает копошиться в своём рюкзаке, то выбегает на улицу, то снова заходит в избушку, гремит посудой, громко умывается, фыркая и булькая. В его движениях всегда много суеты и непродуманности, он постоянно что-то забывает, потом, словно спохватившись, многозначительно и веско произносит «Ага!» и опять бежит на улицу, чем-то там гремит, шуршит пакетами и, набрав чего-то в баке с продуктами, опять ныряет в свой рюкзак. В это время я лежу на нарах и с интересом наблюдаю за всей этой суетой, которая меня веселит. У меня всегда иной подход к любому делу. Каждый свой шаг я многократно обдумываю, взвешиваю все «за» и «против», сомневаюсь и найдя, как мне кажется, верное решение, приступаю к делу. Собираюсь я всегда быстро и могу выйти даже раньше Михалыча, но я этого никогда не делаю, предоставляя ему возможность наслаждаться первенством в делах. Для Кузнецова это очень важно и приятно, ибо в себе он видит истинного таёжника, а меня воспринимает исключительно, как писателя, не приспособленного к трудностям таёжного промысла.

Сговорившись, что вечером опять встретимся на этом зимовье, в 8 часов 50 минут утра мы разошлись по своим направлениям.

На Славкино я вернулся к четырём часам дня. К сожалению, я забыл часы на центральной базе, и мне пришлось ориентироваться во времени только по освещённости в угодьях. Пасмурная погода не способствовала точному определению времени, и я пришёл на Славкино на час-полтора раньше, чем планировал. За день я успел добраться до первого хребта, поднять 15 капканов и пропилить больше 20 деревьев, преграждавших мне путь.

Сегодня тепло и влажно! Одежда моя вся промокла насквозь. От сырых перчаток кожа на руках покрылась характерными белёсыми волнами. Добыл всего одну белку. Умка лаяла много, но довольно далеко от путика, чтобы бросать работу и идти к ней на полайку. Белки, конечно, нужны, но отвлекаться от работы нет ни сил, ни времени.

Добытую белку сварю собаке, добавив в варево геркулесовой крупы и жирок из тушёнки.

Думаю, что такими черепашьими темпами я до Волчьего буду неделю лыжню бить. К тому времени уже закончится запас принесённых продуктов и придётся вновь возвращаться на центральную базу. Нет, неудобно всё это с продуктами! На себе много ли утащишь?! От базы до Волчьего почти 30 км и ходу туда-сюда четыре дня. Самое удручающее, что и соболя в тайге почти не видно. За нынешний день только один след и встретил. По рации мужики сетуют, что сезона нынче, скорее всего, не будет. Говорят, что можно домой ехать, т.к. соболя нет, а снегу уже навалило столько, что по тайге ходить невозможно. Смеются, мол, пока лыжню по всем путикам пробьёшь, так и сезон закончится. У многих общая протяжённость путиков действительно очень внушительная: по 200 км и больше.

Михалыч вернулся на зимовье на час позже меня. К этому моменту я уже успел сварганить супчик из тушёнки, который мы с удовольствием и употребили. Завтра нас ждёт опять трудный день. Михалыч говорит, что ходить по целику очень трудно, и он вряд ли завтра сможет добраться до средины своего пути, так что, скорее всего, опять вернётся сюда. У меня такие же планы. Я буду возвращаться сюда до тех пор, пока не дойду по визире до места, где путик уходит с неё вправо вдоль Лимпеи.

Глава 22. Расставание.

Ещё вчера с вечера заметно потеплело. Ночью пошёл мокрый снег. Михалычу, как всегда, не спалось. Поднялся он затемно. Встал и я. К восьми часам мы оба уже были готовы к выходу, но я по сложившейся традиции предоставил Михалычу возможность уйти первым. Привыкшая к нему за полтора месяца Умка было тоже навострилась к выходу, но я закрыл её в зимовье. Уже несколько раз она убегала за Михалычем, и мне всегда приходилось ждать, когда она поймёт, что ушла без меня, и вернётся обратно. На этот раз я решил её просто-напросто не выпускать. Через десять минут после ухода Михалыча, вышел из зимовья и я. Поставив собаке кастрюлю с едой, я вновь вошёл в зимовье, надел куртку и, взяв ружьё, вышел на улицу. Умки уже не было. Доев остатки вечерней каши, она всё-таки рванула за Михалычем. Пришлось присесть на пенёк и ждать возвращения собаки. Однако собака не вернулась. Тогда я стал кричать, свистеть, желая обозначить для собаки место своего нахождения. Прождав ещё минут тридцать, я перешёл ручей и стал пропиливать ближний завал, который накануне пропустил, пробив лыжню в обход. Теперь у меня было время спрямить путик. Поработав на завале несколько часов, я вновь вернулся к зимовью. Собаки у зимовья не было, а отсутствие её следов указывало на то, что она сюда и не возвращалась. Вот дура глупая, подумал я. Ладно, вечером вместе с Михалычем вернётся. Кроме белок она никого не лает и далеко от Михалыча не уйдёт.

Кузнецов к вечеру не вернулся. Беспокойство и за него, и за собаку зародилось в моей душе. Михалыч человек упёртый и вполне мог всё-таки утопать до базы. Дай бы бог, чтобы так и было. Умка так и будет крутиться возле него. Правда, не уверен, что он её будет кормить, но за три-четыре дня она с голоду не помрёт, а там вновь встретимся тут, на Славкином. А может быть, собака уйдёт от него с базы и своим следом вернётся сюда ко мне. С этими мыслями я решил ещё задержаться на Славкином на день-другой, чтобы вернувшаяся Умка смогла меня тут найти. Ещё два дня я пропиливал путик и топтал лыжню по визире, по вечерам возвращаясь на Славкино. Но в эти дни Умка так и не вернулась. Уверившись в том, что собака так и держится возле Михалыча, я ушёл на Волчье. Пробивка последнего этапа путика далась мне гораздо легче, чем я предполагал.
Возвращаться с Волчьего я задумывал верхним путиком. На его пробивку у меня первоначально отводилось два дня. Однако, в ожидании Умки один из этих дней был мной потерян пребыванием на Славкином. Это означало то, что верхний путик мне предстояло пробить и поднять всего за один световой день. Опаздывать я не мог, т.к. мы с Михалычем заранее обговорили день встречи, и моё опоздание могло вызвать беспокойство в стане моих товарищей. Это было во-первых, а во –вторых, с моей стороны было бы странным не присутствовать на Славкином в день, когда туда должны были вернуться Михалыч с моей собакой.

Ночь на Волчьем прошла в беспокойстве. Одолевали навязчивые мысли по поводу Умки. Какое-то невыносимое предчувствие терзало душу. Я боролся с этими мыслями, пытаясь объяснить самому себе, что в уходе Умки с Михалычем нет ничего страшного: с ним ушла, с ним и придёт! А придёт ли?! – вновь проскакивал в голове вопрос. А что с ней может случиться?! Волков тут нет, и не было никогда! Даже Зимовье назвали Волчьим только по тому, что кто-то когда-то якобы видел тут не то волка, не то собаку, похожую на волка. И Андрей, и Анатолич говорят, что волков тут никогда не было. С этими мыслями я уснул только под утро.

Глава 23. Гром среди ясного неба.

По совокупности нескольких факторов планы на день меняются. Ни какую лыжню по верхнему путику я сегодня пробивать не буду. На улице потеплело на столько, что снег стал сырым и липким. На лыжах по такому просто-напросто не пройти. По большому счёту, по такой погоде вообще не стоило бы выходить в тайгу. Ранним утром на градуснике всего -4*С. Вполне вероятно, что днём температура воздуха поднимется выше нуля градусов. Однако и тут я долго не высижу, т.к. примитивно не хватит продуктов. К тому же, сегодня назначена встреча с Михалычем на Славкином. Ох, придёт ли с ним Умка?! Может её уже и в живых-то нет?!

Вот такие пироги! Поэтому сейчас собираюсь и отчаливаю по протоптанной вчера лыжне.

Процентов сорок путика я ещё успел проскочить по морозцу. К одиннадцати часам снег поплыл и стал налипать на лыжи. Попробовал идти без лыж. Ещё хуже. Периодически останавливаюсь, соскребаю ножом снег с лыж и, воткнув их в снег задниками, даю обветриться. Этой процедуры хватает метров на 50 более-менее сносного скольжения. Далее снег вновь налипает пудовыми гирями, и движение становится невозможным.

За перевалом вынул из капканов восемь белок. Это хорошо. Будет что сварить Умке. Придёт, скорее всего, голоднющая. Ещё попался один соболь – крупный кот с сединой. Очень красивый экземпляр.

При спуске с хребта стали разваливаться лыжи. От влаги подгнившая старая древесина стала давать продольные трещины. Только бы они не сломались! Без них я вообще не дойду. Влажный снег проваливается под ногой по самое колено. Трещины идут от самых носков. В образовавшиеся щели, как специально, постоянно попадают стебли то шиповника, то голубики. Аккуратно вынимаю их из щелей, чтобы трещины не пошли дальше. На последних трёх километрах состояние лыж стало угрожающим. Сажусь на валежину и начинаю ремонтные работы. Остриём ножа просверливаю вдоль трещин отверстия и сшиваю через них лыжу медной проволокой. Так-то надёжнее будет!

К Славкиному зимовью подхожу ещё засветло. Первое, на что обращаю внимание, это следы на снегу. Их нет. Значит, ни Михалыч, ни Умка ещё не пришли.

Начинаю заниматься привычными делами: приношу два ведра воды с ручья, растапливаю печь, кипячу полный чайник воды, сушу одежду. После короткого отдыха приступаю к приготовлению пищи. Михалыча всё нет. Выхожу на связь по рации с Андреем, сообщаю ему, что у меня всё в норме, но Михалыча, не смотря на надвигающиеся сумерки всё ещё нет.

Отварив макароны, приседаю у печки, вываливая из банки тушёнку на сковороду. Слышу с наружи зимовья шаги человека. Толкаю рукой дверь и вижу в свете собственного налобного фонарика подходящего к зимовью Михалыча. Он идёт, неся в руках лыжи. Замечаю, что лыжи у него не те, что были при нашем расставании. Оказывается, что те лыжи у него сломались, а эти он взял на рябовской базе.

Михалыч подходит к двери зимовья и, пытаясь пристроить к стене лыжи, роняет с плеча ружьё, которое соскользнув с высоты его роста, падает стволом на порог и упирается дульным срезом прямо в мой бок. В воздухе повисает молчание! Оба мы понимаем, что только что были на волосок от трагедии. Как эта старая курковая одностволка не выстрелила и по сей день остаётся для меня загадкой.

Повисшую в воздухе паузу я прерываю вопросом: «А собака где?» Не помедлив ни мгновения, Михалыч, явно нервничая, отвечает: «А собаку я твою в глаза не видел!» Ответ этот прозвучал для меня, как гром среди ясного неба, и был дан так быстро, что в нём явно угадывалась подготовленность к вопросу. Всё произошедшее просто обескуражило меня. Как не видел? Сначала я никак не мог понять, что всё произошло наяву и Михалыч не шутит. Мне казалось, что он сейчас засмеётся и скажет, что собака просто приотстала и сейчас подойдёт. Вместо этого, Кузнецов повёл себя так, словно ничего не произошло. Он лежал на нарах и курлыкал себе под нос песенку. А когда я, немного оправившись от шокирующего известия, попытался выяснить, как собака, которая выскочила за ним не более, чем через десять минут после его ухода не смогла его догнать, он повёл себя крайне вызывающе и даже агрессивно. Поняв, что правды мне от него не услышать, я прекратил всякое с ним общение и, лёжа на нарах, отвернулся к стене. Душу мою разрывало негодование!

Сердце моё колотилось в бешенном ритме, каждым ударом отзываясь болью в висках. Я несколько раз прокрутил в голове события того утра, когда Умка увязалась за Михалычем. Рванула она за ним не более, чем через 10 минут после его ухода. Сколько он (Михалыч) мог за это время пройти? Не более 300-400 метров. Собака, бегущая на махах по лыжне, покрое это расстояние за пару-тройку минут. Если учесть, что лыжня обходит зимовье серпом, то по прямой это расстояние буде не более 250-300 метров. Даже если предположить, что бегущая за Михалычем Умка соскочила с лыжни за услышанной или увиденной белкой, то её полайку мне было бы отлично слышно. Однако, я находясь у зимовья не слышал собачьего лая, что свидетельствует о том, что собака не сходила с лыжни. А если она не сходила с лыжни, то непременно должна была догнать и обогнать Михалыча. Факт этот очевиден. Зачем Михалычу его скрывать?! Может быть, отрицая этот факт, он хочет скрыть ещё что-то такое, что скомпрометирует его не только в моих глазах, но и в глазах остальных охотников? Ответ на этот вопрос так и не был найден. В результате, наши и без того не очень простые отношения, раскололись вдребезги. После всего случившегося я уже не мог ходить с этим человеком по одним путикам.

Дело было не столько в собаке, сколько в человеке, которому я уже не мог доверять. Да и, просто-напросто, видеть его уже не мог! Именно об этом я и сообщил Анатоличу в присутствии всей нашей команды.


После этого разговора Михалыч следующим утром ушёл на рябовскую базу и вернулся с неё только через десять дней, закрыв все капканы на своих путиках. Через два дня, т.е. 15 ноября он вылетел из тайги на попутном вертолёте вместе с Анатоличем, и в этот же день был отправлен на маршрутке в Усть-Кут. Так закончился его охотничий сезон. У меня впереди был ещё целый месяц промысла. К сожалению, охотиться мне пришлось уже без собаки.

Глава 24. Разведка путика на Россошку.

И вновь я на Волчьем. Добрался сюда довольно легко, т.к. по пробитой лыжне ходить несказанно легче. После прихода на зимовье осталось ещё довольно много времени и сил. Поэтому решил напечь палишек, которые тут называют ландориками. Хлеб таскать сюда далеко и тяжело, но тут есть небольшой запас муки. Дрожжами я разжился у Андрея и по его же рецепту научился печь палишки.


Рецепт простой:


Берём три кружки тёплой воды и разводим в ней десертную ложку сухих пекарских дрожжей. Добавляем сахар и соль. Оставляем этот раствор минут на десять до появления пенки. После этого добавляем четыре кружки муки и размешиваем всё до однородной массы. Теперь ждём, пока тесто поднимется. Для этого помещаем его в тёплое место. Первый раз тесто поднимается довольно долго. После подъёма, тесто осаживаем и ждём второго подъёма. Как только тесто поднялось второй раз, разогреваем на печке сковороду, льём растительное масло и начинаем выпекать палишки, дозируя тесто ложкой.

В результате получается вот это.


Зарядив утром горячим чаем термос, я отправился на разведку вверх по Лимпее. Расширение площади облова для любого промысловика, это очень желательное дело. Тут всё предельно просто: чем больше протяжённость путиков и количество капканов, тем больше можно поймать соболей. Для примера, у Андрея общая протяжённость путиков составляет около 300 километров, а суммарное число капканов около полутора тысяч. Это позволяет ему быть самым добычливым охотником в округе. Мне, естественно, таких параметров не достичь. Если я сумею пробить все запланированные путики, то их протяжённость будет не более 35 километров. Капканов у меня в процентном отношении тоже заметно меньше. Для сравнения, у Андрея на 7 километрах путика я насчитал 53 капкана, а у меня на той же протяжённости всего 29 самоловов. Впрочем, всего этого мне, для удовлетворения своих желаний, вполне достаточно.

Вверх по Лимпее меня влечёт, по большому счёту, не коммерческий интерес, а любопытство открытия новых земель. Всё здесь меня привлекает, радует и удивляет. Само нахождение в глухой тайге, для меня уже праздник. Если бы только читатель мог видеть, по каким чащобам, и какой глухомани я тут лазаю! Порой даже самого жуть берёт. Так, не дай бог, случись что, так и концов не сыщут. Сгинуть тут – плёвое дело. Спасают только личная осторожность и везение. И всё-таки тайга манит, зовёт в свои чертоги, вовлекая тебя порой в такие предприятия, без которых, по сути, можно было бы и обойтись.

Вот этот путик с Россошки на Волчье был когда-то пробит уже не охотящимися тут охотниками, чьих имён я даже не знаю. Долгое время он был заброшен, и по нему не ступала нога охотника. Идея возобновления этого путика посетила голову Анатолича совсем недавно, и он попросил Андрея сделать разведку. Андрей этим маршрутом прошёл и вынес приговор: «Кому этот путик нужен, вот тот пусть его и восстанавливает!» Причиной таких выводов стала ужасная захламлённость путика, его труднопроходимость. Проложен он был по пойме Лимпеии, по самому прижиму к воде и в одном месте упирался в скалу, которую, по словам Андрея, ни обойти, ни перейти, а нужно проходить прямо по воде под нависающей скалой, что очень неудобно будет делать зимой. На том вся идея и закончилась.

Вот именно по этому путику я и планировал сегодня пройтись. Тропа начиналась спуском в пойменную низину и крутым подъёмом в береговой обрыв, в который я поднялся с большим трудом, отметив для себя, что впоследствии тут надо будет либо жерди к деревьям прибить, чтобы было подобие перил, либо протянуть верёвку с узлами.

Сначала помеченная зарубками тропа вела меня высоким берегом, распластав моему взору нижний лес-наносник. Наносником тут именуют лес, который растёт вдоль уреза воды. Очевидно, подразумевается, что вырос он из нанесённых водой семян.

Метров через 500-700 тропа моя круто скатилась вниз к реке и пошла по краю берега. Иногда она терялась в завалах или пропадала в глубоких, залитых водой, бочажинах. В какой-то момент я сообразил, что в таких непроходимых условиях, я больше тащу лыжи в руках, чем иду на них ногами. Осознав это, я сбросил лыжи и пошёл вперёд обычным шагом. Идти было нетрудно, и я с удовольствием любовался незамёрзшими перекатами Лимпеи. И тут и там было огромное количество следов норки, выдры, а вся прибрежная зона была покрыта огрызками еловых шишек, что свидетельствовало об изобилии в этом месте белки.

Подняв пять капканов, я вышел к извиву реки и остолбенел от величественности увиденной картины. Прямо напротив меня, как на экране телевизора, во всём своём величии возвышался голец Окунь. При абсолютном безветрии тут внизу, на освещённой солнцем вершине гольца, бушевала снежная буря. Она металась в причудливых завихрениях, то спадая седыми прядями по склонам ледника, то взвивалась вверх к сахарной вершине горы и устремлялась под небеса. Всё это выглядело настолько маняще, что хотелось непрерывно любоваться этим буйством природы и подойти ближе, чтобы рассмотреть всё это с расстояния вытянутой руки.

Насмотревшись до состояния внутреннего озноба на бушующую над гольцом метель, я отправился на дальнейшую пробивку путика. Пройдя ещё километра полтора и найдя всего ещё три капкана, я упёрся в крутую каменистую россыпь, и решил повернуть обратно. Оценив трудности пути при малом количестве капканов, я пришёл к выводу, что энергозатраты на дальнейшую разведку и обслуживание этого маршрута будут несопоставимы с его ловчими возможностями. На этом основании я решил ограничиться поднятыми восьмью капканами, на которые у меня тоже не было большой надежды. Скорее всего, в ближайшие дни все они будут забиты белками, что не позволит им дождаться заветного соболя.



Глава 25. Пробивка верхнего путика.


На улице -20*С. Тихо. Я уже готов к выходу.

Сегодня я планирую протоптать лыжню по первой половине верхнего путика. Тропа там идёт всегда в подъём и я полагаю, что мне сегодня потребуется много сил. Моя задача – добраться до перевала и там пересечь низину вдоль склона, чтобы выйти к другому хребту. Все места установок капканов на этом путике у меня уже давно отремонтированы и мне осталось лишь пробить лыжню и поднять (зарядить) капканы. Для этого я упаковываю в понягу целый пакет с приманками. Их я нарубил и навязал ещё вчера вечером. В подавляющем большинстве на приманку используется белка. По местным привычкам одна белка делится на восемь приманок. Рябчика в этом сезоне очень мало, поэтому его доля в приготовлении приманок ничтожна. Глухарь тут, вообще, редкость. Ондатры нет. Вот и выходит, что вся надежда на белку. Слава Богу, я успел заготовить её из-под Умки аж целых два ведра битком. Так что, с приманкой у меня проблем нет. Я ещё и Андрею немного помог в заготовках белок. Всех зверьков, которых я добывал по пути со Славкиного на центральную базу, я отдавал ему.

Верхний или, по-другому, короткий путик уходит от Волчьего зимовья вверх по ключу (распадку) и, скользнув по сосново-лиственничному бору, протискивается между двух высоченных хребтов, прижавшихся друг к другу до расстояния, не превышающего сотню шагов. Всегда с каким-то особым замиранием сердца прохожу я по этому «бутылочному горлышку». Я уж не знаю, либо человек, когда-то прокладывающий этот путик, воспользовался звериной тропой, либо звери, оценив прорубленный проход, стали пользоваться человеческим маршрутом, но именно по этому узкому распадку животные так хорошо утоптали тропинку, что по ней вполне можно было бы кататься на велосипеде. Судя по отпечаткам следов, можно догадаться, что чаще всего этим переходом пользуются лоси. Видимо, именно этот проход между скалами является кратчайшей дорогой из дебрей глубинной тайги к богатым кормовым участкам поймы Лимпеи.

К намеченной точке в вершине хребта я вышел далеко за полдень и пожалел, что не запланировал однодневный проход с Волчьего на Славкино. И времени, и сил явно бы хватило. По сути, мне оставалось лишь скатиться с горы к ручью, который мне хорошо знаком и закольцевать уже имеющийся пробитый путик Славкино-Визира-Волчье. Таким образом я бы закончил подъём капканов по всем запланированным путикам и мог бы перейти в стадию активного лова соболей. Однако, я не захватил с собой достаточного количества приманок, да к тому же, не убрал в зимовье продукты, которые в моё отсутствие просто-напросто обгадят мыши.

Соболь по короткому путику бегает мало. А вот белки много, особенно по пихтачу. Вот бы этот путик оснастить плашками!? Интересный был бы опыт!

Обратно к Волчьему по пробитой лыжне я прикатил всего за полтора часа. Оставшееся время светового дня решил потратить на обустройство дворика на берегу Лимпеи, посредством которого мечтал ловить норок и выдр. К сумеркам дворик был готов, а капкан в нём установлен. Забегая вперёд, скажу, что норку в этом дворике я поймал, а вот выдру выловить так и не успел. Просто не хватило времени!

Как не крути, а годы своё берут: «полтинник» – есть «полтинник». Вроде бы и устал не сильно, а ноги к вечеру так свело от перенапряжения, что волком взвыл. Вот, кстати, ещё один повод Волчье именовать Волчьим.

Оставшийся вечер потратил на обдирку двух соболей и нескольких белок. Соболей я обдираю традиционным способом. Времени на это уходит немного, а вот мездрить приходится долго. Специально для этой процедуры привёз в тайгу три пары женских капроновых колготок. С их помощью довольно удобно снимать с мездры плёнки. Некоторые охотники используют для этого медицинские бинты или х/б тряпочки. Для меня, наиболее удобными кажутся женские колготки. Отличительный от традиционного способа снятия шкурки с соболя мне показал Андрей Ганжуров. Он снимает соболя с головы и тратит на весь процесс от 10 до 15 минут. Снятая таким способом шкурка не требует мездрения, т.к. все плёнки остаются на тушке. Впоследствии, и я освоил этот способ. Естественно, он требует определённых навыков, которые нарабатываются в процессе при многократном повторении. Я, конечно, пока не укладываюсь в 15 минут, но за сорок пять вполне справляюсь.

Утро следующего дня встретило меня усилением мороза до -27*С. Это похолодание я ощутил ещё ночью, когда пришлось пару дополнительных раз подкармливать дровами печку. К восьми часам я уже был готов к выходу на Славкино. По пробитой накануне лыжне поднялся в хребет за два часа. Хотел было присесть попить чайку и перекусить палишкой, но в такой мороз что-то расхотелось тормозиться и остывать.

Пробивка лыжни вниз далась довольно легко. К Славкиному вышел к двум часам дня. Теперь у меня имеется кольцо из путиков, и это отрадная новость. Всё, с сегодняшнего дня я приступил к полномасштабному промыслу соболя. Конечно, припозднился почти на месяц. Сначала посчитал, что рано поднимать капканы, т.к. была вероятность добычи неспелого соболя, потом начались сюрпризы погоды, вслед за которыми последовала пауза, обусловленная нежеланием охотиться бок о бок с Кузнецовым. Потерянного времени, естественно, жаль, но обратно уже не переиначишь. Жить и работать нужно в тех обстоятельствах, которые определила судьба.


Глава 26. На круге первом.

Промысел соболя не так уж труден, как о нём принято рассказывать. В его основе лежит обычная конвейерно-производственная работа, с одной оговоркой – не транспортёр движется мимо тебя, а ты бегаешь вдоль него. Вся трудность промысловой жизни сводится к преодолению расстояний, борьбой с погодными условиями и бытовой необустроенностью. Естественно, что каждый охотник подгоняет свой таёжный «конвейер» под себя, под свои физические возможности и личные потребности. У одного от избушки до избушки можно дойти за четыре-пять часов, а у другого путики тянутся на двадцать-двадцать пять километров. Тут всё от возраста, физических сил и азарта. Есть охотники, которые предпочитают работать с одной избушки. Как правило, это «буранщики», т.е. те, у кого условия тайги позволяют обрабатывать путики, практически не слезая со снегохода. Такой охотник за световой день успевает объехать около 50-60 километров и вернуться на своё зимовье. При пешей охоте это невозможно, а посему жизненно необходимо иметь несколько зимовий для промежуточных ночёвок. Ночевать в зимовье, особенно промороженном, не так романтично, как может показаться. Оснащённое прямоточной буржуйкой, небольшое помещение выстывает сразу, как только в печке прогорят дрова. Первым понижение температуры ощущает лицо. Сквозь чуткий сон ты понимаешь, что необходимо вылезать из-под одеяла и, соскочив с нар, добавлять в печку свежих дров, если в ней ещё не угасли угли, или разжигать её вновь, если угли уже угасли. Пока ты всё это проделываешь, сон улетучивается и для его возвращения требуется время, которого бывает не хватает до очередной протопки. Вот такой невыспавшийся ты утром вновь уходишь на очередной отрезок пути. Вот в этой беспокойной круговерти с однообразным питанием и обработкой добытой пушнины проходят дни, недели, месяцы.

Вот уже несколько дней я сижу на центральной базе и боюсь выходить на очередной круг по путикам. Я приболел! Что у меня за диагноз, я не знаю. Вернувшись с путика, я вдруг неожиданно для самого себя потерял сознание. Кое-как добрался до центральной базы и начал самолечение. Как говорят промысловики, в тайге существует две болезни: «ни хрена страшного» и «это уже пиндец». У меня оказалось «ни хрена страшного». Правда, на относительную поправку ушло больше недели. Скорее всего, я просто-напросто настудил голову и шею. По собственной беспечности в самые морозы бегал в лёгкой флисовой шапочке, которую даже не прикрывал капюшоном. Кто часто ходит по чащобам, тот знает, как ловко нависающие над тобой ветви снимают с башки такие «тюбетейки». Сам проходишь вперёд, а шапчонка остаётся валяться сзади в снегу. И как её не отряхивай, а на голову она возвращается вся в снегу и ледяной до ужаса. Волей-неволей греешь её собственным затылком, рискуя стать закадычным дружком менингита.

На очередной круг по путикам вышел при тридцати градусном морозе. Правда, на следующий день прогноз обещал заметное повышение температуры. В надежде на это и отважился выдвинуться в путь.
Первый семикилометровый путик соболем меня не порадовал, но пару тёмных белок ленского кряжа мне подарил.

Ночь на Славкином была трудной. Рубленая в приплотку избушка почти не сохраняла тепло и очень быстро выстывала. Печку пришлось кочегарить всю ночь. Два раза потребовалось выскакивать на улицу и прочищать трубу. От перепада внешних и внутренних температур она очень быстро забивалась сажей, что немедленно отражалось на качестве тяги. Печка начинала безбожно дымить, мгновенно заполняя тесное помещение едучей гарью.

К рассвету я уже был готов к выходу на Волчье. По сложившейся традиции по путиковому кругу, идущему со Славкиного через Волчье опять на Славкино, я всегда ходил против часовой стрелки. Причин было две. Первая - путик по визире был заметно длиннее и сложнее верхнего путика, а значит и требовал больше сил, которых в начале прохода по кругу, естественно, было больше, чем в конце. Вторая причина – визирный путик проходил через высоченный хребет, подъём в который со стороны Славкиного был, хоть и круче, но короче. Поднявшись в него, я потом долго и легко спускался с противоположной стороны перевала, что по протоптанной уже лыжне позволяло не тратить лишних сил. Если бы я ходил наоборот, т.е. по часовой стрелке, то этот затяжной уклон мне пришлось бы долго и упорно преодолевать, заползая в него почти три часа.

На этом затяжном спуске, поросшем старыми соснами и высокими пихтами, ещё с осени держалось много белки. Именно её с этого хребта я теперь и собирал в большом количестве. Соболя тут было почему-то мало. А вот на склоне другого хребта, идущего вдоль Лимпеи, было больше соболя, чем белки. Именно с этого каменистого участка я более всего и собрал соболей. Чем объяснить эту мозаичность распределения зверьков по угодьям, я не знаю. Скорее всего, причиной тому наличие или отсутствие на различных участках тайги каких-либо кормов. Вообще, я обратил внимание, что в этом сезоне соболь предпочитал держаться светлых сосновых боров. Вероятно, там его привлекал урожай брусники, которую я в других стациях не встречал.

Проход со Славкиного на Волчье подарил мне двух соболей и больше десятка белок. Правда, один из соболей был хорошо подпорчен прожорливой белкой, которая почему-то предпочла соболятинку привычной для неё шишке. Эта «хищница» выгрызла у соболя обе подмышки, и мне пришлось «колдовать» над шкуркой с иголкой и ниткой.

Прибыв к зимовью с небольшим запасом светлого времени, растопив печь и сбегав по воду, я рванул к Лимпее, чтобы проверить там пару капканов на соболя и один капкан в дворике на норку. С соболя ми мне не повезло, а вот норка оказалась в капкане.

Норки тут в последние годы очень много! Местные охотники её не берут, а попавшуюся в капкан просто-напросто выбрасывают, т.к. её никто не принимает. Мне же, как искателю богатой охоты, и норка была в радость. Мне кажется, было бы глупо, приехав за тысячи вёрст на охоту, игнорировать хоть какой-нибудь из возможных объектов. Естественно, более норки мне хотелось поймать выдру. Об этом трофее я мечтаю очень давно, но пока не могу им похвастаться. Не везёт! Мои товарищи-промысловики над этой моей мечтой немного посмеиваются, т.к. выдра для них, так же как и норка, ненужный зверь.

Вечером, когда все дела уже сделаны, а времени до сна остаётся ещё много, я приступаю к обработке добытой пушнины. Обработка эта начинается с оттаивания соболей и белок. Для этого замёрзшие в капкане зверьки подвешиваются либо под потолок, либо на гвоздики вдоль стены. Времени на этот процесс уходит очень много. Частенько добытая накануне пушнина оттаивает только к утру. Тогда встаёшь пораньше и стараешься управиться с обработкой зверьков до момента выхода в тайгу.

Сказать честно, со снятием шкурок и их обработкой я вожусь долго. Более всего времени уходит на мездрение шкурки. Делаю я это при помощи женских колготок. Ими очень удобно прихватывать плёнки и снимать их с мездры. Гораздо быстрее этот процесс идёт у Андрея Ганжурова. Он снимает шкурку с соболя не традиционным способом, от огузка к голове, а, наоборот – от головы к хвосту. Сначала он делает привычные надрезы по задним лапкам от подушечек к анальному отверстию, потом подрезает передние лапки от локтей к подушечкам, а потом начинает снимать шкурку с головы, предварительно подрезая губы. По стандарту так раньше требовалось снимать шкурки с горностаев и соболей некоторых, особо ценных, кряжей. В результате того, что шкурка снимается по направлению роста волос, все плёнки остаются на тушке, а не на шкурке. Достаточно только придерживать эти плёнки, и они относительно легко отделяются от мездры ещё в процессе съёмки. Таким образом, последующее мездрение просто становится ненужным, т.к. шкурка остаётся и так чистой. Потом остаётся только правильно, по стандарту оправить, шкурку на правилке и высушить. Высушенные шкурки хранятся на улице. Потом, перед сдачей, они разминаются и выворачиваются мехом наружу. При приёмке шкурки сортируются по размеру, цветности, правильности первичной обработки и дефектам. На основе всех этих факторов шкурка оценивается. В отличие от вольных скупщиков пушнины, Промхоз не выплачивает охотнику полную стоимость шкурки, а даёт лишь авансовый платёж, который определяется прейскурантом. Естественно, этот аванс ниже, чем стоимость шкурок у частных скупщиков. Однако это вовсе не означает, что Промхоз намеренно не даёт полную стоимость шкурки. Дело в том, что он её просто-напросто не знает. Стоимость шкурки определяется торгами на аукционе. Вот, исходя из этой аукционной стоимости, Промхоз потом производит доплату, т.е. даёт охотнику истинную стоимость добытого им соболя, естественно, оставляя себе небольшой процент за сортировку пушнины и подготовку её к аукциону. Как правило, стоимость эта составляет, приблизительно, 500 рублей с соболя.

На второй день пребывания на Волчьем я отправился «трясти» путик на Россошку. К моему удивлению, на первых пяти капканах не было ни одной белки. Пустыми оказались и шестой, и седьмой капканы. Пробиваясь по копачкам (так местные охотники называют лунки от старых собственных следов) к последнему, самому дальнему капкану, я ругал себя за то, что так необдуманно добавил эти три капкана, дорога вдоль которых была столь длинной и изнурительной, а надежда на добычу мизерной. Вдоль всего путика я так и не встретил ни одного соболиного следа. Судя по всему, соболя тут совсем не бегали.

Отрезок пути от седьмого капкана к восьмому был самым длинным и трудным. Честно сказать, в какой-то момент я уже хотел повернуть обратно, рассудив, что ничего страшного не произойдёт, если я просто брошу в тайге всего один заряженный капкан. Кто меня за это осудит, если я об этом никому не скажу. Проверять-то уж точно никто не пойдёт! Не знаю почему, но так рассуждая, я продолжал идти вперёд. Не то совесть меня подгоняла, не то надежда на добычу дополнительного соболя.

Я знаю, что на свете довольно много охотников, которые осуждают капканную ловлю, считая её совершенно неромантичной и жестокой. У меня к этому виду охоты совершенно противоположное отношение. Для меня каждый капкан – это, в первую очередь, надежда на удачу, выстраданная долгими брожениями по лесу, поиском следов, их классифицированием на жировочные и проходные и так далее. Всё это способствует не только удовлетворению охотничьего азарта, но, что для меня важнее, изучению жизни зверя. Кто-то мне сейчас резонно возразит, что хождение по одним и тем же тропам-путикам никак не способствует изучению биологии животных, а сводится лишь к примитивному настораживанию капканов на того, кто к ним подбежит и позарится на подвешенную приманку. Так-то оно так, но не совсем. Хождение по одному маршруту очень напоминает научную работу, основанную на многократном повторении одного и того же опыта и отслеживанию факторов, влияющих на результат. Ни сколько не утрируя, скажу, что при таком подходе к процессу добывания животных, охотник очень скоро начинает узнавать «в лицо» след каждого зверька, живущего в этом районе. Точно также и я довольно быстро сосчитал всех соболей, обитающих в районе моих путиков. К сожалению, выводы эти были не утешительными. Соболя в моей тайге было очень мало!

Подходя к восьмому капкану, я издалека заметил, что сама картинка того места чем-то непонятным отличается от той, которую я «нарисовал» во время установки самолова. Неужели соболь?! Да, в капкане висел некрупный, но довольно тёмный соболишко. По следам я сумел разобрать, что соболь спустился с хребта по каменным осыпям и, не петляя в поисках корма, сразу подбежал к капкану. Что и говорить, это была удача!

Утром следующего дня я отправился опять на Славкино, но уже по верхнему путику. Этот путик, с момента подъёма на нём капканов, я пошёл проверять впервые. Первый отрезок, который я условно назвал «бутылочное горлышко», не порадовал ни чем. Второй участок, вдоль хребта до верхней седловины, тоже оказался пустым. Даже белок не попалось. Третий отрезок начался с сюрприза. На жердь одного из капканов забрался соболь , ухитрился рассторожить капкан, спереть приманку и убежать целым и невредимым. Далее до ручья подходов к капканам больше не было, хотя в двух местах соболя набегали очень много.

Последний отрезок вдоль ручья до зимовья одарил восьмью белками, а соболями не обрадовал. Точно таким же пустым оказался и семикилометровый путик от Славкиного до центральной базы, который я прошёл на следующий день.

Глава 27. Последний круг.

Наш выезд из тайги планировался на 15 декабря. Однако, по семейным обстоятельствам, Андрей перенёс дату выезда на пять дней раньше. Из этого следовало, что засиживаться на центральной базе у меня нет времени, а нужно брать ноги в руки и бежать на круг для завершающей проверки капканов. Андрей так же сказал, что если я сочту возможным, то могу капканы не «заколачивать» (спускать). Дело в том, что у Саши Даурцева в этом сезоне совсем плохая охота и он не смог выйти даже на показатели прошлого года, который был для него в этих краях первым. До этого он промышлял в Прибайкальских гольцах, но в прошлом году, по договорённости с Анатоличем, перебрался на Лимпею. Так вот, первый его здешний промысловый сезон оказался более успешным, чем второй, т.е. нынешний. Для того чтобы повысить результаты лова, Саня планировал поработать ещё и на моих путиках. Что и сказать? Эта просьба оказалась для меня очень даже желаемой. Я представлял уже насколько грустно будет мне спускать пружины капканов, которые ещё два месяца могли послужить охотнику. Вообще, завершение любого процесса для меня всегда сопряжено с некоторой грустью какого-то безвременного расставания. А тут Саша Даурцев, как спасение, как продолжение моих надежд, как избавление от ненужной грусти. Мне было радостно осознавать, что кто-то продолжит начатое мной дело и, дай бог, получит от этого удовлетворение.

Погода в день выхода на круг была благоприятной. За ночь чуть подсыпало снега, а под утро подморозило до 9*С. Лёгкий ветерок тянул по Лимпее играя сухой не опавшей листвой на наклонившемся надо льдом тополе Чозения. Тополя эти тут вырастают до огромных размеров, а этому вот не повезло, и он зачах в ранней юности, ненадолго украсив собой прибрежную речную полосу.

Преодолев семь километров по путику Андрея, я вышел на Баргузинку. Река стояла скованная льдом, по которому тянулись полоса следов выдры.

Несмотря на тёплую погоду, воды на льду не было, и я без дополнительных трудностей перешёл с берега на берег, не снимая лыж. О том, что при повышении температуры воздуха, реки тут «вскипают» и покрываются наледью, я уже знал. На этот случай у меня были припасены болотные резиновые сапоги, которые я заранее привязал к дереву на берегу Баргузинки. Прежде чем переходить речку, я снял сапоги с сучка и перекинул их через плечо. Впереди у меня был ещё ручей, относительно которого у меня были сомнения в лёгкости форсирования. Опасения мои подтвердились. И ручей и низина, по которой он протекал, были цвета морской лазурной волны. Это свидетельствовало о том, что ручей где-то перемёрз и вода пошла верхом, затапливая пойму. Было понятно, что под этой водой есть лёд, но насколько он крепок, предугадать было невозможно.

Перед самым ручьём я переобулся в болотники и осторожно, предварительно промерив глубину посохом, шагнул в ручей. Лёд меня выдержал. Тогда я шагнул ещё, и ещё, и снова. Лёд не проваливался. Так, куриным шагом, я перебрался на другой берег. Потом я вернулся за лыжами и ружьём. Третьим рейсом перенёс зимнюю обувь и понягу.

Удаляясь в глубь своего участка, я думал о том, как буду переходить этот ручей на обратном пути, если погода не сместиться в сторону серьёзных морозов? А если ещё и Баргузинка «закипит»?

От всех этих мыслей меня отвлёк слетевший с высоченной лиственницы глухарь. Он подпустил меня так близко, что я вполне мог его достать выстрелом, но я был не готов к этой встрече. Ах, если бы со мной была собака! Она бы уж точно предупредила меня о присутствии глухаря. Я вспомнил конец ушедшего лета, когда мы с Умкой бродили по родным Суздальским перелескам среди заброшенных полей, из густой травы которых она довольно быстро научилась «выковыривать» тетеревов. Думаю, что и по глухарю она бы сработала. Однако теперь это можно было только предполагать.

На Славкино припедалил к 15 часам. Устал. Странное какое-то явление: на улице морозец, а лыжи совсем не едут. Такое ощущение, что на снегоступах иду. Пожалуй, надо их сегодня просушить и натереть свечкой.

Сходил на ручей, принёс воды. Лёд намёрз толстенный и завис зажатый берегами. Между льдом и водой сантиметра три пустоты. Вода в этом ручье вкусная. Это хорошо. А бывают ручьи с абсолютно безвкусной водой. Это, наверное, талая вода с горных ледников? Сколько её не пей, никогда не напьёшься.

Ночь прошла в борьбе за сон. Утренние сборы были недолгими, и к восьми часам, я уже был готов к выходу. На улице заметно подморозило. Высушенные и обработанные парафином лыжи покатили, благодаря чему на Волчье я прибыл к двум часам дня. Принёс двух соболей, немного белок и одного рябчика.

Небольшая бочажина, снабжавшая меня водой, исчезла, оставив лишь большую «таблетку» плотного прозрачного льда. Вооружившись топором, я наколол в ведро «хрустальной» крошки, принёс его в зимовье, растопил печь и, поставив чайник со льдом, побежал проверять капканы на реке. Норки на этот раз в капкане не было, а всю рыбную приманку сожрали мыши. Обновлять её уже не было смысла. Присев на валежину я долго всматривался в окружающий меня пейзаж, словно пытаясь вовеки запечатлеть его в своей памяти, потом снял капканы и направился по тропе к зимовью.

Чайник уже скрипел, дуя из носика плотную струю пара, и словно захлёбывался от переполнявшей его влаги.

На Славкино я вернулся через пару дней, сняв с верхнего путика соболя и подстрелив ещё одного рябчика. Пришёл рано и решил потратить оставшееся дневное время на заготовку дров. Мне они, конечно, уже не пригодятся, но сюда должен будет приходить Саша Даурцев и заготовленные впрок дрова будут ему очень кстати. Свалив две деревины, распилил их на чурбаки, стаскал к зимовью и уложил в поленницу. Так-то лучше будет!

Лежу на нарах в полной темноте и слушаю рацию. Лампу не зажигаю намеренно. Наслаждаюсь последней ночью в глухой далёкой тайге. Именно с этого зимовья 26 октября убежала за Михалычем Умка. Мысли плавно перетекают в воспоминания о ней. В глазах всплывают картины таёжных охот: вот тут мы добыли первую белку, тут сидели отдыхали и жевали один сухарь на двоих. Всё это ещё так свежо в памяти, что отчётливо видна каждая мелочь. Воспоминания будоражат разум и я никак не могу уснуть. Встаю, зажигаю лампу, пью чай. Опять ложусь, включаю рацию и отвлекаюсь на рассказы мужиков. Где-то в Усть-Илимском районе медведь совсем недавно съел охотника Лебедева. Забрался в зимовье и сожрал человека. Те, кто был на месте трагедии, рассказывают, что как-то странно всё произошло. Карабин, как висел на стене, так и висит. Получается, что человек не защишщался. Почему?! Может был пьян, а может быть умер естественной смертью, а медведь сожрал труп. История тёмная! Нашли от Лебедева всего три косточки, которые и похоронили.

Утром перед уходом на центральную базу волнуюсь! Отойдя от зимовья на несколько шагов, стреляю из ружья в воздух. Это салют Умке. Стреляную гильзу вешаю на ветку и ухожу. Как ни банально это звучит, но жизнь продолжается.

Глава 28. Дорога домой.

Все заботы по нашему выезду из тайги лежали на плечах Андрея. Надо отметить, что с работой этой он справился на отлично. С ним я познакомился ещё во время соей поездки на Ерёмакан. Первая наша встреча произошла с посёлке Подволошино, что стоит на Нижней Тунгуске. По предварительной договорённости, Андрей должен был перевезти меня на катере вниз по реке до с. Преображенка. Сделал он это в лучшем виде. С той поры я доверяю этому человеку и испытываю к нему личную симпатию. Человек он надёжный, хотя и немного ворчливый, как и я.

По изначальному плану Андрея, мы с ним должны были выехать на Буране (он за рулём, я в нарте) до зимовья Икурим и встретиться там с соседом по участку Дмитрием Габаевым. Лично с Димой я знаком не был, но по рации с ним несколько раз общался. Был он спокоен, общителен и вежлив. На Икуриме я должен был пересесть в нарту к Дмитрию, а в нарту к Андрею должен был подсесть Саша Даурцев. Однако, по только ему одному ведомым причинам, Андрей изменил план. Он вызвал Дмитрия на Буране на центральную базу в устье Баргузинки, куда днём позже пришёл и Саша Даурцев. Так мы все вчетвером оказались в одном зимовье, и началась предвыездная суета. Кто укладывал вещи, кто готовил еду, кто проводил досмотр Буранов. У каждого было своё дело. Вечером все уселись за прощальный ужин. Мы с Сашей дёрнули по рюмашке. Настроение было боевое. Всем уже хотелось домой. Таёжная жизнь заела настолько, что желание вырваться на волю пересиливало даже охотничий азарт.


В путь тронулись сразу после рассвета. Мы с Дмитрием шли впереди каравана. За нами бежали собаки. На Якуриме мы должны были разделиться. Андрей с Сашей оставались там на ночёвку, а мы с Димой должны были добраться до другой избушки, и остановиться на ночёвку там.

К месту своего ночлега мы добрались в полной темноте. Поужинав, завалились спать.

Встали очень рано и, не дожидаясь рассвета, отправились вперёд до зимовья Щетинка. Там мы должны были дожидаться Андрея с Сашей. Наша встреча на Щетинке произошла раньше, чем я предполагал. Андрей так ловко гоняет на Буране по лесу, что наша фора в расстоянии оказалась минимальной.

Немного перекусив выпив чайку, вновь двинулись в путь. Теперь в голове каравана мчал Андрей, а мы были в роли догоняющих. Дмитрий так боялся отстать от старшего товарища и наставника, что со всего маху налетел нартами на торчащую из-под снега валежину. Удар был настолько сильным, что оборвало один из двух металлических прутков, соединяющих нарту с фаркопом Бурана. В столь безвыходной ситуации пришлось подвязывать нарту на фал. В результате, нарту стало мотать из стороны в сторону и, на одном из виражей, я просто-напросто из неё вылетел. Надо сказать, что вылетел я из неё умышленно. Задержись я ещё на пару секунд, воткнулся бы я башкой в берёзу. Не заметив «потери бойца», Дмитрий уехал дальше, а я поднявшись и отряхнувшись, неспешно пошёл по «буранке» вперёд.

За низиной я увидел поджидающего меня возничего. Он стоял с широко открытыми глазами, в которых был нескрываемый страх. Успокоив своего извозчика, я взгромоздился в своё «гнездо» и сказал «поехали», и махнул рукой.

Андрея мы догнали лишь на Лене. Посмотрев на нашу поломку, он что-то прикинул и сказал: «Ерунда! Дотянем!»

Перескочив Лену между островами и торосами, мы выехали к противоположному берегу, на котором стояла деревня с очень русским названием – Мироново. По льду ходили два мужичка и проверяли сети. Мы подъехали и разговорились. Рыбаки были разными по возрасту. Младший был похож на спившуюся женщину. Половая принадлежность старшего не вызывала сомнений. Его большое лицо украшал немаленький пупыристый нос с недвусмысленной окраской, которая свойственна носам людей, крепко злоупотребляющих спиртным. Старшего Андрей, видимо, знал, т.к. поинтересовался работает он нынче где-нибудь. Мужик немного замялся, но потом ответил: «Да, устроился». «Кем?» – не отступал Андрей. Мужик потупился ещё сильнее и неожиданно для всех ответил: «Мэром».

Не скрою, я чуть не упал от удивления и смеха! Мне почему-то сразу вспомнилась предвыборная кампания на кресло градоначальника у нас во Владимире. Я хорошо знал, как травили некоторых претендентов, как гадили друг другу в борьбе за первенство. А тут, бац, и устроился, ни много нимало, мэром. Конечно, ни каким мэром этот рыбак не был. Был он, скорее всего, просто старостой сельского поселения. Но, согласитесь, это как-то не звучит? А вот МЭР – звучит!

Дальнейшая наша дорога оказалась труднее той, которую мы преодолели по тайге. По Лене дул такой ветрище, что меня чуть ли не сдувало с нарты. Ехал я задом наперёд, держа в охапке Диминых собак. Уже к исходу дня добрались до посёлка «Питер». На самом деле, посёлок именуется Петропавловск. Но, как часто это бывает, местное население сократило название для удобства произношения до «Питер».

В посёлок Юбилейный въехали уже в темноте. Дмитрий заторопился домой, а мы с Сашей Даурцовым остановились у Андрея. Его мама Вера Михайловна накормила нас ужином, через 20 минут после которого к дому подъехала Нива. Это Анатолич заранее договорился с одним из местных охотников, чтобы он нас довёз до Киренска.

От Юбилейного до Киренска что-то около восьмидесяти километров. Преодолев их в тепле и комфорте, мы оказались в гостях у Анатолича. Отужинав повторно, поочерёдно двинулись в баню. Пока Саша производил очищение души и тела, я сбрил бороду и тоже юркнул в жарко истопленную баньку.

Утро следующего дня потратили на сдачу пушнины. Принимал её у нас сам Анатолич.


К назначенному часу у ворот Промхоза остановились две маршрутки и мы с Сашей разъехались: он в Иркутск, я в Усть-Кут.

От Киренска до Усть-Кута пять-шесть часов езды сначала по зимнику, а потом по федеральной трассе «Витим».

В Усть-Куте меня встретил Евгений Кулаков со своим сыном Алексеем. Не могу не отметить гостеприимство этой семьи. Честное слово, мог бы прожить у них половину своей жизни! Однако пришлось ограничится всего одними сутками. В полночь следующего дня я был посажен в поезд и отправлен до станции Владимир.

Через три с половиной дня я прибыл на Владимирский вокзал. Родной город спал. Часы показывали половину третьего ночи. Утро следующего дня я встретил уже дома.

 

[гепал]

Ждемс!!!

 

[Шер]

Селянин, Вадим, очень слежу за Вашими замечательными охотами и естественно отчетами. Очень и очень много интересного в них. Уже неделю ожидаю отчета давайте, не томите!

 

[Grulya]

Начало очень интересное!!!
Ждём продолжения!

 

[alexni]

Можно на ошибки указывать?

Стало понятно, что если мы в ближайшие 30-40 минут не найдём зимовье, то будем обречены на зимовку под ёлками.

Тут зимовку надо на ночевку поменять.

 

[Селянин]

Можно на ошибки указывать?

Нужно!!!! Пишу-то сразу, без редактуры!

 

[Ivanich]

Вадим приветствую!!! С выходом!!! Начало интригующее, ждем продолжение.

 

[Слонопотам]

Интересная тема. Жду продолжения

 

[АВМ]

Вадим , не томи , читать тебя всегда интересно , ну когда ты повестуешь , а не споришь

 

[walerka]

Жду продолжения

все ждём)))

 

[MisterBN]

Да да, не томите Ждем продолжения!

 

[Селянин]

да, не томите

Так ещё пока нечего добавлять! Сижу, обрабатываю дневник. Подбираю фотографии. Продолжение, не раньше чем завтра. Уж извините!

 

[Шер]

Селянин, Вот блин, а я сижу слюни распустил в ожидании.............. ЭХ!!!!!!
А видео будет?

 

[Селянин]

А видео будет?

Да. Только не скоро. Там ещё больше дел.

Я почему начал поэтапно? Чтобы побыстрее сделать. А так только текст появился бы не ранее, чем через полгода. А тут вроде уже должок за мной: сказал "А"......

 

[Шер]

А так только текст появился бы не ранее, чем через полгода

Так через полгода уже следующий текст будет готовиться У Вас отличная традиция каждый год новые путешествия. Даже интересно, куда в 2016 рванете?

 

[Одинокий]

Так как дорога планировалась всего на несколько часов и в конце своём довольно быстро должна была привести нас не только к жилью, но и к бане, то я взял с собой только термос и несколько сухарей.

если чесно, я не немного удивлен - Вадим, вы ведь не первый день в тайге....

О том, какая у нас была ночёвка, я рассказывать не буду, ибо у нормальных людей, которые знают, что такое неподготовленная ночёвка в тайге, этот рассказ вполне может вызвать либо смех, либо нарушение психики. Вы просто представьте себе двух легко одетых пионеров в шортах и пилотках у небольшого костерка под сентябрьским небом, из которого уже опускаются в бликах пламени крупные яркие снежинки. От напряжённого движения дня даже у собаки свело лапы. А что уж говорить про людей?!

Интересно, я один вспомнил Джарета?

 

[Шер]

Интересно, я один вспомнил Джарета?

Не, я тоже сразу вспомнил

 

[Селянин]

если чесно, я не немного удивлен - Вадим, вы ведь не первый день в тайге....

Да я и сам удивлён! )) Возможно, недооценил ситуацию?

--- Добор поста---

вспомнил Джарета?

А кто это?

 

[Шер]

А кто это?

А это мужичек, который любит с голым задом, в зимнем лесу выживать

 

[Одинокий]

А кто это?

это легенда ПХ - пока вы там у печек в зимовьях грелись, у нас тут был пользователь который прославил Чайку на весь бывший союз и который неоднократно и не в оджной теме утверждал что нормальный взрослый здоровый человек примерно как он спокойно и с комфортом переночует в -10...-15 у костра в одних домашних трениках а кто не может - диванные охотники