2
ГУСЬ
Серым гусем
называют его старинные русские песни, и называют верно. Дикий
гусь точно сер и отличается от гусыни только тем, что спина
его потемнее, грудь, или зоб, покрыта черноватыми пятнышками,
и сам он несколько поменьше. Дворовые русские гуси, по большей
части белые или пегие, бывают иногда совершенно похожи пером
на диких, то есть на прежних самих себя. Вся разница состоит
в том, что вообще у русских гусей нос и ноги красноваты, и сами
они потолще, пообъеми-стее; дикие же гуси подбористее, складнее,
щеголеватее, а нос и лапки их желтовато-зеленоватого цвета.
Весною, пролетом, гуси показываются очень рано; еще везде, бывало,
лежит снег, пруды не начинали таять, а стаи гусей вдоль по течению
реки летят да летят в вышине, прямо на север. Стаи всегда пролетают
очень высоко, но гуси парами или в одиночку летят гораздо ниже.
Ежедневно шатаясь около пруда и бродя вдоль реки, которая у
нас очень рано очищалась от льда, я всегда имел один ствол,
заряженный гусиною дробью, и мне не один раз удавалось спустить
на землю пролетного гостя. Когда же время сделается теплее,
оттают поля, разольются полые воды, стаи гусей летят гораздо
ниже и спускаются на привольных местах: отдохнуть, поесть и
поплавать. Пища гусей преимущественно состоит из мелкой молодой
травы, семян растений и хлебных зерен. Гуси очень жадны. Когда
корм приволен, то они до того обжираются, что не могут ходить:
зоб перетягивает все тело; даже с трудом могут летать. Весною
гуси бывают очень сторожки и редко подпускают охотника с подъезда
и еще реже с подхода. Надобно отыскивать благоприятную местность,
из-за которой можно было бы подкрасться к ним поближе. Местность
эта может быть: лес, кусты, пригорок, овраг, высокий берег реки,
нескошенный камыш на прудах и озерах. Нечего и говорить, что
стрелять надобно самою крупною дробью, безымянкой; даже не худо
иметь в запасе несколько картечных зарядов, чтоб пустить в стаю
гусей, к которой ни подойти, ни подъехать, ни подкрасться в
меру нет возможности. Очень весело на дальнем расстоянии вырвать
из станицы чистого пером, сытого телом прилетного гуся! Пошатавшись
по хлебным полям, кое-где сохранившим насоренные еще осенью
зерна, наплававшись по разливам рек, озер и прудов, гуси разбиваются
на пары и начинают заботиться о гнездах, которые вьют всегда
в самых крепких и глухих камышистых и болотистых уремах, состоящих
из таловых кустов ольхи и березы, обыкновенно окружающих берега
рек порядочной величины; я разумею реки, текущие по черноземной
почве. Я не один раз нахаживал гусиные гнезда и всегда в таких
непроходимых местах, что сам, бывало, удивишься, как попал туда.
Гнездо обыкновенно кладется на сухом месте или на высокой кочке,
просторное и круглое, свивается из сухой травы и устилается
перышками и пухом, нащипанными гусыней из собственной хлупи.
Охотники говорят, что яиц бывает до двенадцати, но я более девяти
не нахаживал. Они совершенно похожи на яйца русских гусей, разве
крошечку поменьше и не так белы, а светло-дикого, неопределенного
цвета. Во время сиденья гусыни на яйцах гусь разделяет ее заботу:
я сам спугивал гуся с гнезда и много раз нахаживал обоих стариков
(Стариками называются в гусиной выводке старый гусак и гусыня.)с
выводками молодых. История высиживания яиц у диких гусей, как
и у всякой птицы, выводящей детей один раз в год, оканчивается
в исходе мая или в начале июня: все исключения бывают следствием
какого-нибудь несчастного случая, погубившего первые яйца. В
местах привольных, то есть по хорошим рекам с большими камышистыми
озерами, можно и в это время года найти порядочные станицы гусей
холостых: они обыкновенно на одном озере днюют, а на другом
ночуют. Опытный охотник все это знает, или должен знать, и всегда
может подкрасться к ним, плавающим на воде, щиплющим зеленую
травку на лугу, усевшимся на ночлег вдоль берега, или подстеречь
их на перелете с одного озера на другое в известные часы дня.
Молодые гусята вылупляются из яиц, покрытые серо-желтоватым
пухом; они скоро получают способность плавать, нырять, и потому
старики немедленно переселяют свою выводку на какую-нибудь тихую
воду, то есть на озеро, заводь или плесо реки, непременно обросшей
высокой травою, кустами, камышом, чтобы было где спрятаться
в случае надоб-ности. Мне рассказывали многие, что гусыня перетаскивает
на воду поочередно за шею каждого гусенка, если вода далеко
от гнезда или местность так неудобопро-ходима, что гусенку и
пролезть трудно. Я этого не ocna-риваю, но должен сказать, что
и самые маленькие гусята очень бойки и вороваты и часто уходили
у меня из глаз в таких местах, что поистине надобно иметь много
силы, чтоб втискаться и даже бегать в густой чаще высокой травы
и молодых кустов. Впрочем, надобно вспомнить, что это переселение
бывает немедленно после вылупления гусят и они должны быть еще
в то время очень слабы. Когда молодые подрастут в полгуся и
больше и даже почти оперятся, только не могут еще летать (Водяная
птица в этом отношении совершенно противоположна некоторым породам
степной дичи; перья в крыльях молодых тетеревов, куропаток и
перепелок вырастают прежде всего, и они еще в пушку могут перелетывать,
а у всей водяной дичи, напротив, перья в крыльях вырастают последние,
так что даже безобразно видеть на выросшем и оперившемся теле
молодого гуся или утки голые папоротки с синими пеньками.),
что бывает в исходе июня или начале июля,— охотники начинают
охотиться за молодыми и старыми, линяющими в то время, гусями
и называющимися подлинь. Но до этой охоты я никогда не был охотник,
ибо ее можно производить и без ружья с приученными к такой ловле
собаками. Охотнику приходится стрелять только тех молодых и
старых гусей, которых собаки выгонят на реку или озеро, что
бывает не часто: гусь подлинь и молодые гусята крепко и упорно
держатся в траве, кустах и камышах, куда прячутся они при всяком
шуме, при малейшем признаке опасности. Только совершенная крайность,
то есть близко разинутый рот собаки, может заставить старого
линючего гуся или совсем почти оперившегося гусенка, но у которого
еще не подросли правильные перья в крыльях, выскочить на открытую
поверхность воды. Боже мой, какой крик и шлепотню поднимают
они своими отяжелевшими папоротками от налитых кровью толстых
пеньков! Как неловки бывают в это время все их движения! Даже
ныряют они так нелепо, что всегда виден не погрузившийся в воду
зад! Разумеется, тут весьма удобно бить их из ружья и ненадобно
употреблять крупной дроби: они тогда очень слабы, и всего пригоднее
будет дробь 5-го нумера. Впрочем, привычные собаки, даже дворняжки,
без помощи ружья наловят их довольно. Старые гуси во время этого
болезненного состояния бывают худы, и мясо их становится сухо
и невкусно, а мясо молодых, напротив, очень мягко, и хотя они
еще не жирны, но многие находят их очень вкусными.
Наконец, подросли, выровнялись, поднялись гусята и стали молодыми
гусями; перелиняли, окрепли старые, выводки соединились с выводками,
составились станицы, и начались ночные, или, правильнее сказать,
утренние и вечерние экспедиции для опустошения хлебных полей,
на которых поспели не только ржаные, но и яровые хлеба. За час
до заката солнца стаи молодых гусей поднимаются с воды и под
предводительством старых летят в поля. Сначала облетят большое
пространство, высматривая, где им будет удобнее расположиться
подальше от проезжих дорог или работающих в поле людей, какой
хлеб будет посытнее, и, наконец, опускаются на какую-нибудь
десятину или загон. Гуси предпочтительно любят хлеб безосый,
как-то: гречу, овес и горох, но если не из чего выбирать, то
едят и всякий. Почти до темной ночи изволят они продолжать свой
долгий ужин; но вот раздается громкое призывное гоготанье стариков;
молодые, которые, жадно глотая сытный корм, разбрелись во все
стороны по хлебам, торопливо собираются в кучу, переваливаясь
передами от тяжести набитых не в меру зобов, перекликаются между
собой, и вся стая с зычным криком тяжело поднимается, летит
тихо и низко, всегда по одному направлению, к тому озеру, или
берегу реки, или верховью уединенного пруда, на котором она
обыкновенно ночует. Прилетев на место, гуси шумно опускаются
на воду, распахнув ее грудью на обе стороны, жадно напиваются
и сейчас садятся на ночлег, для чего выбирается берег плоский,
ровный, не заросший ни кустами, ни камышом, чтоб ниоткуда не
могла подкрасться к ним опасность. От нескольких ночевок большой
стаи примнется, вытолочется трава на берегу, а от горячего их
помета покраснеет и высохнет. Гуси завертывают голову под крыло,
ложатся, или, лучше сказать, опускаются на хлупь и брюхо, и
засыпают. Но старики составляют ночную стражу и не спят поочередно
или так чутко дремлют, что ничто не ускользает от их внимательного
слуха. При всяком шорохе сторожевой гусь тревожно загогочет,
и все откликаются, встают, выправляются, вытягивают шеи и готовы
лететь; но шум замолк, сторожевой гусь гогочет совсем другим
голосом, тихо, успокоительно, и вся стая, отвечая ему такими
же звуками, снова усаживается и засыпает. Так бывает не один
раз в ночь, особенно уже в довольно длинные сентябрьские ночи.
Если же тревога была не пустая, если точно человек или зверь
приблизится к стае — быстро поднимаются старики, и стремглав
бросаются за ними молодые, оглашая зыбучий берег и спящие в
тумане воды и всю окрестность таким пронзительным, зычным криком,
что можно услышать его за версту и более... И вся эта тревога
бывает иногда от хорька и даже горностая, которые имеют наглость
нападать на спящих гусей. Когда же ночь проходит благополучно,
то сторожевой гусь, едва забелеет заря на востоке, разбудит
звонким криком всю стаю, и она снова, вслед за стариками, полетит
уже в знакомое поле и точно тем же порядком примется за ранний
завтрак, какой наблюдала недавно за поздним ужином. Снова набиваются
едва просиженные (Просиженный зоб уже пуст. Это значит, что
пища свари-лась и опустилась в кишки.) зобы, и снова по
призывному крику стариков, при ярких лучах давно взошедшего
солнца, собирается стая и летит уже на другое озеро, плесо реки
или залив пруда, на котором проводит день.
Плохо хозяину, который поздно узнает о том, что гуси повадились
летать на его хлеб; они съедят зерна, лоском положат высокую
солому и сделают такую толоку, как будто тут паслось мелкое
стадо. Если же хозяин узнает во-время, то разными средствами
может отпугать незваных гостей.
Я стреливал гусей во всякое время: дожидаясь их прилета в поле,
притаясь в самом еще не вымятом хлебе, подстерегая их на перелете
в поля или с полей, дожидаясь на ночлеге, где за наступившею
уже темнотою гуси не увидят охотника, если он просто лежит на
земле, и, наконец, подъезжая на лодке к спящим на берегу гусям,
ибо по воде можно подплыть так тихо, что и сторожевой гусь не
услышит приближающейся в ночном тумане лодки. Разумеется, во
всех этих случаях нельзя убить гусей много, стрелять приходится
почти всегда в лет, но при удачных выстрелах из обоих стволов
штуки три-четыре вышибить из стаи можно. Можно также подъезжать
к гусиным станицам или, смотря по местности, подкрадываться
из-за чего-нибудь, когда Они бродят по сжатым полям и скошенным
лугам, когда и горох и гречу уже обмолотили и гусям приходит-'
ся подбирать кое-где насоренные зерна и даже пощипывать озимь
и молодую отаву. Можно также довольно удачно напасть на них
в полдень, узнав предварительно место, где они его проводят.
В полдень гуси также спят, сидя на берегу, и менее наблюдают
осторожности; притом дневной шум, происходящий от всей живущей
твари, мешает сторожевому гусю услышать шорох приближающегося
охотника: всего лучше подъезжать на лодке, если это удобно.
В продолжение всей осенней охоты за гусями надобно употреблять
дробь самую крупную и даже безы-мянку; осенний гусь не то, что
подлинь: он делается очень силен и крепок к ружью. Он жестоко
дерется крыльями, ц мне случалось видеть, что гусь с переломленным
крылом давал такой удар собаке крылом здоровым, что она долго
визжала и потом нескоро решалась брать живого гуся. К концу
сентября, то есть ко времени своего отлета, гуси делаются очень
жирны, особенно старые, но, по замечанию и выражению охотников,
тогда только получают отличный вкус, когда хватят ледку, что,
впрочем, в исходе сентября у нас не редкость, ибо от утренних
морозов замерзают лужи и делаются закраины по мелководью около
берегов на прудах и за-ливах. От ледку или от чего другого,
только чем позднее осень, тем вкуснее становится гусь. Это истина
несомненная, а надобно заметить, что сытного корма в это время
становится уже мало.
Должно сказать правду, что стрельба диких гусей более дело добычливое,
чем охотничье, и стрелок благородной болотной дичи не может
ее уважать. К гусям надобно по большей части подкрадываться,
иногда даже, подползать или караулить их на перелете,— все это
не нравится настоящему охотнику; тут не требуется искусства
стрелять, а надо много терпенья и неутомимости. Я сам занимался
этой охотой только смолоду, когда управляли моей стрельбой старики-охотники,
для которых бекас был недоступен и, по малости своей, презрителен,
которые на вес ценили дичь. Настоящие охотники собственно за
гусями не ходят, а, разумеется, бьют их и даже с удовольствием,
когда они попадутся нечаянно.
Я сказал, что гуси летают в хлеба и назад возвращаются всегда
по одной и той же воздушной дороге, то есть через один и тот
же перелесок, одним и тем же до-лочком и проч. На этом основании
изобретены перевесы, посредством которых ловят их в большом
количестве. Это не что иное, как огромная квадратная сеть из
толстых крепких ниток, ячеи или петли которой так широки, что
гуси вязнут в них, а пролезть не могут. Эта сеть развешивается
между двумя длинными шестами на том самом месте, по которому
обыкновенно гусиная стая поздно вечером, почти ночью, возвращается
с полей на ночевку. К верхним концам шестов привинчены железные
кольца; сквозь них продеты веревочки. Посредством этих веревочек,
прикрепленных к двум верхним углам сети, поднимается она во
всю вышину шестов, концы же веревочек проведены в шалаш или
куст, в котором сидит охотник. Сеть не натягивается, а висит,
и нижние концы ее на слаби привязаны к шестам. Когда попадут
гуси и натянут сеть, охотник бросает веревочки, и вся стая запутавшихся
гусей вместе с сетью падает на землю. Таким же способом ловят
и уток. Замечательно, что гуси, не запутавшиеся в перевесе,
а только в него ударившиеся, падают на землю и до того перепугаются,
что кричат, хлопают крыльями, а с места не летят: без сомнения,
темнота ночи способствует такому испугу. Иногда ставят два и
три перевеса рядом, неподалеку друг от друга, чтобы случайное
уклонение от обычного пути не помешало стае гусей ввалиться
в сеть.
Есть особой породы гусь, называемый казарка; он гораздо меньше
обыкновенного дикого гуся, носик у него маленький, по сторонам
которого находятся два копьеобразные пятнышка, а перья почти
черные. В некоторых южных уездах Оренбургской губернии охотники
встречают их часто во время пролета и даже бьют; мне же не удалось
и видеть. В большое недоумение приводило меня всегда их имя,
совпадающее с именем козар
|
|
