Влияние на поведение зверя его сытости, бывалости характера местности

Состояние сытости или голода, особенно хищного зверя, имеет большое влияние на его поведение. Все животные вообще в сытом состоянии стремятся к отдыху; хищные же, питающиеся преимущественно мясом, часто голодающие (так как мясо достается большей частью с трудом и далеко не регулярно) имеют еще больше склонности к отдыху после сытого обеда; к тому же они проявляют в еде большую жадность, а свойственная им кровожадность толкает их на пожирание, особенно парного мяса, в об'еме, значительно отягчающем их и сильно клонящем ко сну.

Хищные звери, стремясь на отдых, с ослабленным интересом относятся к своим охотничьим возможностям по пути и лениво уходят прямым ходом на покой, оставляя признак лени в отпечатках своих следов. Напротив, зверь голодный нередко не прекращает и днем своих передвижений в надежде поживиться добычею. И только после сильного утомления успокаивается на короткое время, чтобы снова возобновить поиски. Не столько передвижение является природного потребностью хищных животных, сколько цель этих передвижений— поиски мяса, потребность в еде.

Голод создает беспокойство в звере и это беспокойство будит в нем и без того достаточную бдительность и настороженность дикого животного. Сытость, напротив, усыпляет, умаляет настороженность, создает лень, и зверь от лени делается словно более доверчивым. Таким образом, голод заставляет хищного зверя

1) значительно больше передвигаться и покидать нередко на продолжительное время свой район,

2) вести даже днем образ жизни, свойственный ночи и

3) быть настороженнее.

Другими словами, в подавляющем большинстве случаев голодный зверь дает значительно больше затруднений работе окладчика и препятствует успеху общественных охот. Иногда след подвернувшегося голодного зверя, случайного гостя данного района, выручает—зверя удается обложить, благодаря встрече этого следа поблизости того места, где зверь решил остановиться на отдыхе; не будь встречи с этим следом, не было бы в тог день и охоты. Но такие случаи не умаляют затруднений вообще, какие представляет голодный зверь работе окладчика, а свидетельствуют лишь о том, что голод заставил зверя шире передвигаться и толкнул его в район, где зверя выслеживают, создав таким образом счастливую случайность. Правда, иногда голод зверя способствует успеху некоторых охот (не общественного характера), производимых в одиночку или вдвоем; к числу таких охот следует отнести

1) охоту с подхода к мышкующей лисице;

2) охоту на лисиц с манком и

3) охоту на волков с поросенком.

Перечисленные выше преимущества сытого зверя заставляют окладчика позаботиться о приваде, которая при охоте на волков и лис имеет чрезвычайно большое значение, являясь положительно необходимою мерою подготовки общественных охот. Если принять во внимание, что привада способна сделать голодного зверя сытым, дать ему все преимущества сытого зверя и что благодаря ей происходит сосредоточение и стягивание в определенный район значительного количества зверей и прикрепление других (местных) к своему коренному району, —все преимущества привады станут понятными. Создавая привадою интенсивные условия для своей работы, окладчик удешевляет общественные расходы и поддерживает возможность систематически подготовлять охоты. В силу этих соображений окладчику надлежит своевременно позаботиться о приваде, на которой подробнее придется еще остановиться в соответствующей главе о подготовке.

Не только сытое или голодное состояние зверя влияет на степень его сторожкости. На поведении зверя отзывается бывалость, возраст, обстановка и среда, в которой он находится, и степень испытанного от опасности испуга. Вытекающая из сторожности робость зверя служит иногда на пользу охотнику. Так, например, боязнь флагов молодого стреляного у линии флагов волка доходит до такой степени, что такой волк, не решаясь еще по неопытности прорваться на голос загонщиков, никоим образом не отваживается вновь приблизиться к флагам, вид и запах коих вызывают в нем представление о новой засаде; такие экземпляры либо затаиваются; в окладе после неудавшейся попытки выйти из окружения, либо даже вторично выходят на стрелявший номер, если волк не обнаружил самого стрелка. На рис. 5 приведен один из подобных случаев, свидетельствующий о том однородном упорстве, проявленном волком под влиянием гона и воспоминания о флагах.

Окружность изображенного на этом: рисунке оклада равна, примерно, 1 км; оклад представляет собою закраек елового острова, остальная же и основная его часть низина чернолесья с тростником, с трёх сторон обрезная—слева поле, справа широкая поляна, стрелковая линия под мелким и редким кустарником. Обложен волк в концу дня, гон начался в сумерки и, благодаря очень крепкому месту, позволявшему волку таиться, продолжался еще, когда уже стемнело. Волк вышел в темноте, еле было видно, что это не человек, а четвероногое животное; вышел он на поляну близ мыса оклада, впереди, несколько вправо от стрелка, и остановился шагах в 35. После безрезультатного выстрела, осветившего поляну, волк бросился назад к окладу и по опушке вновь вышел слева, шагах в 25 от номера.

Рис. 5

Нагоненный, да вдобавок немолодой, зверь представляет обычно значительно больше хлопот и трудов по выслеживанию, складыванию и гону его. Такой зверь часто прибегает к неожиданным и порою трудно предупреждаемым уловкам. Он быстро замечает, что его выслеживают (особенно если он пересек свежий след окладчика) и, настораживаясь, остается на ходу; он нередко избегает лесных площадей, предпочитая шататься днем по более или менее открытым местам, охраняя себя не только слухом и чутьем, но и зрением; в окладе такой зверь часто прорывается через линию флагов, уносясь карьером из предательского окружения; другие идут прямо на крик загонщиков, предпочитая (и совершенно основательно) опасность явную, которую можно обойти, опасности тайной, молчаливой, в виде засады в той стороне, куда его хотят заставить пойти. Ходом такого зверя еще труднее управлять при попутном для него ветре. (О значении ветра подробно указано в главе «Оклад»).

Зверя, имеющего обыкновение итти на крик (а это узнается, конечно, после уже состоявшейся неудачной охоты), следует перехитрить—гнать его без малейшего крика, ровно и медленно подвигаясь на стрелковую линию. Правда, иногда и такого маневра оказывается недостаточно, и, затянув флагами ту стрелковую линию, которая была бы таковой при нормальном гоне, приходится ставить стрелков на линии загонщиков, пренебрегая в таких случаях соображениями хода;, лаза и даже ветра, так как при описываемой индивидуальности зверя ходом и лазом будет полоса между кричащими загонщиками, а ветер не играет в этом единственном примере значения по той причине, что чутье, слух, а часто и зрение волка уже осведомлены о том, что тут люди; миновав же загонщиков, зверь уже не вернется обратно в оклад. Таким образом, гон начинается от стрелков и удаляется от них в противоположную сторону, как это показано на рис. 6.

Рис. 6

При всяком окладе надо сообразоваться с местонахождением загонщиков по ясному звуку их голоса; при бесшумном же (без крика) гоне надо быть особенно осторожным! и лучше бить зверя, перепустив за линию или напустив зверя на самую близкую дистанцию; о необходимом соблюдении стрелками особой осторожности в таких случаях окладчик должен предупредить стрелков.

Зверь нагоненный требует, следовательно, от окладчика особой вдумчивости, начиная от выслеживания, оклада, проведения линии флагов, правильного выбора как стрелковой линии, гак иногда и особенного индивидуального лаза; относительно гона необходимо соблюдать тоже особую предосторожность, указанную в соответствующей главе.

Часто бывалость зверя вызывает необходимость увеличения нормального размера оклада и потребность в большем количестве загонщиков, чем обычные 3 человека при охоте с флагами, причем бывают условия, требующие помощи молчан или занавесей, несмотря на окружение флагами. Применительно к повадкам зверя выгоднее бывает иногда занимать номера с большими интервалами на более вероятных лазах, соответствующих индивидуальности зверя.

У бывалого зверя имеются свои повадки, свои особенности, к которым он прибегает из чувства самосохранения, так, напр., некоторые стараются выбиться напрямик на чисть и боятся переходов с заслонами; другие напротив ищут чащи и передвигаются по плотным зарослям, словно рябчик, избегая открытого места. Эти особенности окладчику надо примечать, отличая такого зверя по следу, чтобы знать в будущем, как с ним поступать.

Испуганный преследованием (охотою) в лесу и вышедший на поля зверь (волк, лиса) иногда долгое время боится возвращаться в лес и при неуверенности в безопасности избегает даже на полях незначительных зарослей. Такие явления встречаются, когда зверь напоролся в лесу на невидимого стрелка, промахнувшегося или легко ранившего зверя. Встречаются и обратные случаи: стреляный на поле зверь ищет спасения в лесу, избегая даже незначительных полян.

Переупрямить бывалого зверя никогда не удастся, его можно только перехитрить, всячески п о д н о р а в л и в а я с ь под его повадку. Поле служит и волку и лисе одним из охотничьих их угодий; оно служит в описанных только что случаях местом пребывания напуганного или раненого в лесу зверя; в конце же зимы, когда солнце начинает заметно пригревать, поле часто маниг волка и лисицу прилечь где-нибудь у сугроба, пня, камня, кустика или изгороди и, смотря далеко кругом, дремать, греясь на солнце, пока назойливые птицы не заставят их удалиться в защитное место. Мне случалось иметь дело с бывалыми зверями, в том числе с. волками и лисицами. Приведу несколько случаев. Одна лиса, очевидно, осознательно напуганная в лесу, жила исключительно в полях, выбирая для переходов самые чистые места. Эта лисица была настолько строга, что ее трудно было об'ехать по дорогам даже большим кругом.

Заметив однажды направление ее свежего следа в одно поле, я с одним помощником быстро поехал на подводе по дороге и в заранее намеченном, совершенно чистом месте свалился в белом балахоне за камень, а другой помощник заезжал круг с другой стороны; величина круга образовалась около 3, 5 км. Не успела моя подвода доехать до фланговой дороги, как я увидел мчащуюся на всех парах крупную красную лисицу с особым выражением тревоги и нервности, какие замечаются у бывалых зверей при понятой опасности'; хотя лисица и озиралась по сторонам, сбавляя ход, но я не решался поднять ружье, пока она не поровняется со мною (шла она почти на штык) и, опасаясь, что она заметит блеск стволов в этот солнечный день, держал ружье в напряженкой позе за камнем, все Бремя поглядывая на стволы из боязни поддеть в них снегу. Лисица ничего не заподозрила в том сугробе, который я изображал собою у большого камня и, когда поровнялась со мною, она поплатилась мгновенно жизнью Однажды был обложен отбившийся от выводка весьма бывалый переярок, известный мне уже по прежним охотам своею привычкою итти с лежки прямиком на крик. Я вменил в обязанность всем трем загонщикам подвигаться не только без крика, но, стараясь даже не шуршать лыжами и соблюдая по возможности полную бесшумность, итти на стрелковую линию мерными шагами, чтобы этим единственным средством поддерживать равнение. Стоять на номере при таком гоне чрезвычайно тяжело: совершенно не зная ни о начале гона, ни о стадии передвижения загонщиков, положительно теряешь представление о времени, при необычайном напряжении внимания. Ведь как никак, а опытный охотник, стоя на номере,, начинает чувствовать по приближению крика загонщика, по месторасположению их о назревшем моменте выхода зверя, а тут—ничего.

Волк выкатил в безмолвной тишине, выкатил красавцем, высоко держа голову, с высунутым языком, не стелящимися бросками, а подпрыгивая кверху, как собака в высокой траве; очевидно, он этими бросками достигал возможности видеть дальше впереди себя над мелким подсадом; вид у него был весьма нервный и до крайности настороженный; стрелять его, когда он шел еще впереди, несколько правее номера по окладу, я не решился, —кто знает, может быть где-нибудь недалеко стоял притаившийся загонщик, и поэтому, выпустив зверя на линию, я ударил его по спине в тог момент, когда он повернул по маленькому просеку, удаляясь вдоль линии флагов.

Мне пришлось еще иметь дело с весьма интересным крупным матерым волком, который значительную часть ночи употреблял на отдых, а днем скитался по полям. Много дней и, к большому моему огорчению, безрезультатно, я употребил на его преследование. Сначала я недоумевал, что это за странный экземпляр, который, посещая приваду, оставался неподалеку в лесу на лежке, но только до рассвета, а затем выходил на поля, избегая леса. Много раз я видел его на поле и однажды, совершенно не ожидая и будучи неподготовленным к встрече, столкнулся с ним из-за прикрытия на расстоянии близкого выстрела, несмотря на скрип полозьев. Его испуг от неожиданности встречи и прочие наблюдения навели меня на мысль заподозрить в нем потерю слуха. Предположение это нашло значительное подкрепление в том, что волк, при попытках нагнать его на поле на один из переходов, чрезвычайно зорко замечал малейшее движение загонщика; издали видимого, даже в виде точки, и несколько раз он шел на крик, ясно слышный человеку в том случае, когда этот кричавший загонщик с самого начала гона находился за прикрытием, а этого волк на открытых местах никогда себе не позволяет.

Но и этого волка удалось бы перехитрить, пользуясь загонщиками, размещенными за прикрытием; беда в том, что волк этот пользовался постоянно новыми переходами и совсем некстати избегал своего прежнего' следа, а единственного стрелкового номера в моем лице было недостаточно; будь у меня при себе нарезное оружие, я убил бы этого интересного волка, не раз проходившего от меня в расстоянии, немного превышающем 150 шагов.

Нет сомнения, что характер местности оказывает влияние на поведение животных, предоставляя им большую или меньшую безопасность и возможность уверенно передвигаться, охотиться, таиться и спокойно отдыхать.

Место крепкое, редколесье и поле представляют собою различные условия, и тот или другой выбор зверем места делается в соответствии с определенной целью. Зверь нормально предпочитает для отдыха прежде всего обстановку, подобную той, в которой он вывелся. Спокойствие его меньше нарушается, когда налицо средства, дающие ему возможность остаться незамеченным, т. е. когда имеются заслоны или предметы, подходящие по окрасу к цвету шерсти зверя; равнинные открытые места, лишенные растительности и выдающихся предметов, предоставляют зверю меньше удобств, чем местность, пересеченная или с кустарником, россыпью камней, выдающимися из-под снега гребнями пластов пашни, кочек, пучков травы и т. п. Удобные (хотя и безлесные) места, представляющие, нужную обстановку для зверя, должны при выслеживании заставлять окладчика предполагать возможность остановки зверя; в подобном месте.

Большинство зверей очень умело пользуются проталинами, или теми местами, с которых до земли сдуло снег ветром; даже заяц прекрасно умеет использовать подобные места, делающие незаметными переходы зверя. Волки охотно пользуются дорогами и вблизи от них часто ложатся, не боясь передвижения людей, по дорогам. Зверь с меньшею боязнью относится к человеку при передвижении его на лошади.

У зверя имеются излюбленные места, которые избираются им соответственно потребностям и повадкам. Хвойный лес, особенно еловый, дает хорошее убежище от непогоды и лучше других пород заслоняет (скрывает) зверя от врагов и птиц (ворона, сороки и вороны), которые назойливо беспокоят волка и лису, и других хищников.