Дино
Завсегдатай
- С нами с
- 01/02/12
- Постов
- 4 969
- Оценка
- 1 348
- Для знакомых
- Дмитрий
- Охочусь с
- 2002
- Оружие
- Имеется
- Собака(ки)
- Дратхаар
Медвежьи ягодки
За окном мело. Кутаясь в воротники, отворачивая лица от злых порывов ветра, брели куда-то редкие прохожие. За моей спиной, в коридоре, раздался дробный топоток маленьких ножек – внучатки наперегонки вбежали на кухню.
- Деда, деда, дай морсу из медвежьих ягодок!
Вмиг куда-то отступила, съёжилась зима, повеяло солнечным теплом и радостью. Наполнив кружечки брусничным морсом, я расставил их перед детьми, рассевшимися у стола и весело болтавшими ножками.
- Вот, мои хорошие, пейте – не разлейте!
Такая уж у нас с ними сложилась приговорка – набегавшись, наигравшись, нашумевшись, они пьют с жадностью, ухватив кружечку обеими руками. Пьют взахлёб, едва переводя дыхание, не в силах оторваться. Анютка пьёт, зажурив от удовольствия глазки, а Ванюша смотрит на меня во все глаза, словно хочет о чём-то спросить, да никак не может пока оторваться.
Но вот, наконец, ему это удаётся. Он ставит кружечку на стол – над верхней губой у него яркие розовые «усы» из брусничного морса - и просит:
- Деда, расскажи, как вы с бабушкой у медведя ягоды собирали!
Это тоже традиция – каждый раз, усаживаясь пить морс, ребята задают этот вопрос и снова с удовольствием выслушивают мой рассказ. Так, видимо, морс вкуснее.
***
Этот спелый сосновый бор-беломошник мы с женой заприметили давно, в одну из самых первых наших поездок в Карелию. Он был очень красив, этот бор – той особенной величественной красотой, которая отличает северную природу: строгую, неяркую, но потрясающе глубокую и гармоничную. Высокие, ровные стволы сосен устремлялись ввысь, словно колонны, а над ними смыкались, подобно узорчатым сводам, их густые кроны.
Земля в этом бору поросла светлым ягелем, в котором то тут, то там виднелись тёмно-зелёные пятна брусничника – прихотливые, как узоры на дорогом восточном ковре.
Посреди бора вздымался продолговатый холм – такие в Карелии именуют сельгами – тоже поросший соснами. Поднявшись на вершину этой сельги, мы оказывались словно на острове посреди кипящих зелёных волн – высота, на которую мы поднимались, возносила нас над кронами. Выше нас теперь были только сосны, росшие на гриве сельги – не такие высокие и стройные, но заметно более ветвистые, разлапистые: ветер часто трепал их, поднявшихся выше своих собратьев там, внизу.
Нам очень полюбился этот бор и всякий раз, отправляясь на дальние старые, густо заросшие вырубки, где плотно держались тетеревиные выводки, мы делали небольшой крюк, чтобы пройтись по мягкому мху под высокими соснами, подняться на вершину сельги и оттуда, сверху, полюбоваться плавно колышущейся зеленью сосновых крон.
А потом в бору сильно зашумело, загрохотало, остро запахло бензином, дымом и соляркой: пришли люди с бензопилами и топорами, приполз, лязгая и коптя дымным сизым выхлопом, старый трелёвочный трактор.
Завыли бензопилы, вгрызаясь в стройные стволы, застонали, зашумели в последний раз кронами падающие сосны. Раздались гулкие удары стволов о землю, затрещали ломающиеся сучья. Перепуганные, разлетелись прочь птицы, разбежались и попрятались лесные обитатели.
Потом всё стихло. Люди ушли, забрав с собой поверженные сосновые стволы и оставив после себя пустошь, покрытую сплошным слоем щепы, вывороченных корней, обрубленных сучьев и всякого мусора. То тут, то там валялось промасленное тряпьё, лежали какие-то ржавые железки, свивались змеиными петлями обрывки тросов.
Над этим захламлённым пустырём возвышалась неожиданно обнажившаяся сельга, на вершине которой сиротливо торчали несколько чудом уцелевших кривоватых сосен: всё, что осталось от величественного бора. На самом верху сельги чернел громадный старый вывороченный пень - выворотень. Когда-то здесь росла величественная сосна. Потом время и ветер подточили, обрушили могучее дерево и теперь его корявые корни тянулись к небу, словно воздетые в безмолвной мольбе руки.
***
Ошеломлённые, онемевшие от внезапного горя, мы стояли на краю этого страшного пустыря, с трудом сглатывая подкатывающие слёзы. Контраст между той красотой, которую мы были готовы увидеть, собираясь заглянуть в любимый нами бор, и этой искалеченной, изуродованной землёй, был чудовищно, до острой боли велик.
Несколько лет мы не могли заставить себя наведаться в этот угол. Собираясь на дальние тетеревиные вырубки, мы старательно выбирали обходные маршруты – лишь бы снова не видеть этой тягостной, больно ранящей душу картины.
Однако, время шло. Природа – эта великая, мудрая целительница, принялась неторопливо и обстоятельно заживлять нанесённую ей человеком рану. Ветер разносил легчайшие семечки сосен, оставшихся стоять на сельге. Они падали на обезображенную, заваленную щепой и сучьями землю. Некоторые из них погибали, так и не попав в почву, но их было много и вот некоторым из них удалось пустить тоненькие корешки, зацепиться, наконец – проклюнуться и выбросить к небу маленький, хрупкий росток. Эти росточки тянулись вверх, крепли – и вот уже поднялись над останками былого бора невысокие, пока лишь по колено ростом, сосенки.
Кустики брусники не отставали. Прежде, находясь в тени сосновых крон, они были робки и скромны. Теперь, когда солнце пригрело их подставленные небу листья, брусничные кустики бросились в рост. За считанные годы они покрыли склоны сельги сплошным зелёным ковром, пробились кое-где сквозь мусор, оставшийся после вырубки. Белёсо-серая, безжизненная пустошь стала зеленеть, наполняться жизнью. В начале осени, когда на бруснике созрели густо-красные, сочные и очень крупные ягоды, на вырубку подтянулись птицы – рябчики, тетерева, глухари. Ягоды хватало всем, и птицы подолгу кормились, а после рассаживались на окаймлявших вырубку деревьях и отдыхали.
Однажды вечером, когда уже сгущались сумерки, на край вырубки вышел, спугнув кормившийся брусникой тетеревиный выводок, медведь. Это был взрослый, крупный, с лобастой головой, самец. Он неторопливо походил по вырубке, попробовал ягод то в одном, то в другом месте, а потом направился к ближайшему склону сельги. Там он долго с удовольствием кормился ягодами, всасывая и обрывая их вместе с листьями мягкими, длинными губами, топтался, чмокал и удовлетворенно фыркал. Насытившись, он подошёл к лежавшему на вершине выворотню, потоптался там немного и улёгся в ложбинку, образовавшуюся при падении дерева. Там было хорошо – уютно и безопасно. Лёгкий ветерок издалека приносил различные запахи, и ничто не мешало медведю слышать даже самые отдалённые звуки.
Так он поселился на вырубке. Корма для того, чтобы подготовиться к зиме, здесь было достаточно, люди в этот глухой угол больше не заходили – его ничто не тревожило. Иногда он ходил напиться к ближайшему ручью, никуда не торопясь, с удовольствием ел бруснику, а затем уходил спать в густой ельник, окаймлявший вырубку с одной из сторон или отдыхал, лёжа на своём излюбленном месте на вершине сельги.
***
Мягким солнечным вечером в начале сентября, слегка утомлённые, но довольные мы вновь возвращались с «дальних вырубов» после удачных поисков тетеревиных выводков. В этот вечер солнце светило так ласково, день был такой хороший и тёплый, мы были в таком благодушном настроении… Что-то неудержимо влекло нас заглянуть на вырубку, посмотреть – что там происходит. Неспешно шли мы по лесной дороге, прислушиваясь к отдалённому посвисту рябчиков. В глубине души зародилось и с каждым шагом росло волнение – что-то ждёт нас впереди, на вырубке? Уж очень остры были воспоминания о страшной картине разрушения на месте великолепного бора.
Но вот она – вырубка. Мы остановились на самом краю и осмотрелись. Вроде бы, всё было так же, как и раньше, когда мы в последний раз видели её. Но нет – многое изменилось! Щепа, покрывавшая землю, потемнела от времени, стала меньше бросаться в глаза. Кое-где её уже покрыли густо зелёные пятна брусничника с вкраплением красных пятен – плотных, крепко сбитых гроздей брусничных ягод. Крошечные сосенки тянули к небу свои макушки и веточки, покрытые длинными, нежными сочно-зелёными иголками. А впереди густо зеленела своими склонами, сплошь поросшими брусничником, сельга.
Жизнь возвращалась на вырубку! Мы снова и снова обводили её взглядом, с жадностью примечая все приметы возрождения. Каждая травинка, каждое деревце, каждый листик или ягодка брусники наполняли сердца радостью.
Жена наклонилась, сорвала гроздь ягод, положила в рот.
- Какие вкусные! Спелые, сладкие. Пробуй…
Ягоды и впрямь были очень хороши! Целая горсть спелых брусничин наполнила рот потрясающе вкусным, слегка терпким вкусом.
- Давай соберём ягод, внучаткам отвезём? – оживилась жена.
- Давай, но у нас с собой только солдатский котелок, сколько их туда поместится?
- А мы завтра с ведром придём!
Когда у моей жены появляется такое хозяйственное настроение и так ярко горят глаза – остаётся только с ней согласиться. Впрочем, ягоды были настолько хороши, что у меня самого буквально зачесались руки. Нам захотелось подняться на сельгу – осмотреться, да и брусничник там казался погуще.
Мы уже подходили к подножию сельги – оставалось пройти не больше полусотни шагов – когда внезапно раздался громкий рык и из-за выворотня на вершине сельги показался прежде не замеченный нами медведь. Мы оба оторопели.
- Эй, косолапый, дай нам ягод для деток набрать, не ругайся!
Сам не знаю, как мне пришло в голову выкрикнуть эту фразу вместо того, чтобы сорвать с плеча ружьё. Однако, она произвела удивительный эффект: медведь несколько секунд смотрел на нас сверху вниз, потом ещё раз рявкнул густым басом, повернулся и скрылся за противоположной стороной сельги. Ещё пару раз оттуда донеслись удаляющиеся взрыкивания и всё, наконец, стихло.
- А ты умеешь уговаривать! – с облегчённой улыбкой произнесла жена и повесила на плечо ружьё.
- Просто это очень сговорчивый и сытый медведь, как мне кажется.
Весь склон сельги был покрыт россыпями карминно-красных ягод. Здесь, на солнцепёке, они были особенно крупными. Кое-где ягоды были помяты: медведь, собирая ягоды, много топтался, но их было так много, что хватило бы не на один десяток сборщиков .
Ягодник был просто превосходный – с очень крупными гроздями, похожими на грозди красной смородины. Ягодки были отборные, что называется - одна к одной, собирать их было легко и приятно. Котелок наполнился почти мгновенно.
На следующий день мы пришли на вырубку с ведром. Уже на подходе к её краю мы начали громко здороваться с медведем, постукивать палкой по дереву, всячески давая знать, что мы приближаемся. Медведь тихо и спокойно убрался со своей лёжки, а мы легко и быстро набрали целое ведро отборных ягод.
Приехав домой, мы заморозили бруснику и наступившей зимой часто готовили из неё вкусный и очень полезный морс для внучат.
***
С тех пор так и повелось - каждую осень мы приходим на «брусничную вырубку», хлопаем в ладоши, громко здороваемся с медведем, просим у него ягодок для наших внуков. Он, немного поворчав, уходит и даёт нам спокойно набрать ягод. Сосенки на вырубке окрепли и поднялись уже по плечо, да и внучата наши немного подросли, но им, как и прежде, нравится слушать истории о медвежьих ягодках.
Жизнь – такая прекрасная, яркая, такая мудрая - продолжается.
За окном мело. Кутаясь в воротники, отворачивая лица от злых порывов ветра, брели куда-то редкие прохожие. За моей спиной, в коридоре, раздался дробный топоток маленьких ножек – внучатки наперегонки вбежали на кухню.
- Деда, деда, дай морсу из медвежьих ягодок!
Вмиг куда-то отступила, съёжилась зима, повеяло солнечным теплом и радостью. Наполнив кружечки брусничным морсом, я расставил их перед детьми, рассевшимися у стола и весело болтавшими ножками.
- Вот, мои хорошие, пейте – не разлейте!
Такая уж у нас с ними сложилась приговорка – набегавшись, наигравшись, нашумевшись, они пьют с жадностью, ухватив кружечку обеими руками. Пьют взахлёб, едва переводя дыхание, не в силах оторваться. Анютка пьёт, зажурив от удовольствия глазки, а Ванюша смотрит на меня во все глаза, словно хочет о чём-то спросить, да никак не может пока оторваться.
Но вот, наконец, ему это удаётся. Он ставит кружечку на стол – над верхней губой у него яркие розовые «усы» из брусничного морса - и просит:
- Деда, расскажи, как вы с бабушкой у медведя ягоды собирали!
Это тоже традиция – каждый раз, усаживаясь пить морс, ребята задают этот вопрос и снова с удовольствием выслушивают мой рассказ. Так, видимо, морс вкуснее.
***
Этот спелый сосновый бор-беломошник мы с женой заприметили давно, в одну из самых первых наших поездок в Карелию. Он был очень красив, этот бор – той особенной величественной красотой, которая отличает северную природу: строгую, неяркую, но потрясающе глубокую и гармоничную. Высокие, ровные стволы сосен устремлялись ввысь, словно колонны, а над ними смыкались, подобно узорчатым сводам, их густые кроны.
Земля в этом бору поросла светлым ягелем, в котором то тут, то там виднелись тёмно-зелёные пятна брусничника – прихотливые, как узоры на дорогом восточном ковре.
Посреди бора вздымался продолговатый холм – такие в Карелии именуют сельгами – тоже поросший соснами. Поднявшись на вершину этой сельги, мы оказывались словно на острове посреди кипящих зелёных волн – высота, на которую мы поднимались, возносила нас над кронами. Выше нас теперь были только сосны, росшие на гриве сельги – не такие высокие и стройные, но заметно более ветвистые, разлапистые: ветер часто трепал их, поднявшихся выше своих собратьев там, внизу.
Нам очень полюбился этот бор и всякий раз, отправляясь на дальние старые, густо заросшие вырубки, где плотно держались тетеревиные выводки, мы делали небольшой крюк, чтобы пройтись по мягкому мху под высокими соснами, подняться на вершину сельги и оттуда, сверху, полюбоваться плавно колышущейся зеленью сосновых крон.
А потом в бору сильно зашумело, загрохотало, остро запахло бензином, дымом и соляркой: пришли люди с бензопилами и топорами, приполз, лязгая и коптя дымным сизым выхлопом, старый трелёвочный трактор.
Завыли бензопилы, вгрызаясь в стройные стволы, застонали, зашумели в последний раз кронами падающие сосны. Раздались гулкие удары стволов о землю, затрещали ломающиеся сучья. Перепуганные, разлетелись прочь птицы, разбежались и попрятались лесные обитатели.
Потом всё стихло. Люди ушли, забрав с собой поверженные сосновые стволы и оставив после себя пустошь, покрытую сплошным слоем щепы, вывороченных корней, обрубленных сучьев и всякого мусора. То тут, то там валялось промасленное тряпьё, лежали какие-то ржавые железки, свивались змеиными петлями обрывки тросов.
Над этим захламлённым пустырём возвышалась неожиданно обнажившаяся сельга, на вершине которой сиротливо торчали несколько чудом уцелевших кривоватых сосен: всё, что осталось от величественного бора. На самом верху сельги чернел громадный старый вывороченный пень - выворотень. Когда-то здесь росла величественная сосна. Потом время и ветер подточили, обрушили могучее дерево и теперь его корявые корни тянулись к небу, словно воздетые в безмолвной мольбе руки.
***
Ошеломлённые, онемевшие от внезапного горя, мы стояли на краю этого страшного пустыря, с трудом сглатывая подкатывающие слёзы. Контраст между той красотой, которую мы были готовы увидеть, собираясь заглянуть в любимый нами бор, и этой искалеченной, изуродованной землёй, был чудовищно, до острой боли велик.
Несколько лет мы не могли заставить себя наведаться в этот угол. Собираясь на дальние тетеревиные вырубки, мы старательно выбирали обходные маршруты – лишь бы снова не видеть этой тягостной, больно ранящей душу картины.
Однако, время шло. Природа – эта великая, мудрая целительница, принялась неторопливо и обстоятельно заживлять нанесённую ей человеком рану. Ветер разносил легчайшие семечки сосен, оставшихся стоять на сельге. Они падали на обезображенную, заваленную щепой и сучьями землю. Некоторые из них погибали, так и не попав в почву, но их было много и вот некоторым из них удалось пустить тоненькие корешки, зацепиться, наконец – проклюнуться и выбросить к небу маленький, хрупкий росток. Эти росточки тянулись вверх, крепли – и вот уже поднялись над останками былого бора невысокие, пока лишь по колено ростом, сосенки.
Кустики брусники не отставали. Прежде, находясь в тени сосновых крон, они были робки и скромны. Теперь, когда солнце пригрело их подставленные небу листья, брусничные кустики бросились в рост. За считанные годы они покрыли склоны сельги сплошным зелёным ковром, пробились кое-где сквозь мусор, оставшийся после вырубки. Белёсо-серая, безжизненная пустошь стала зеленеть, наполняться жизнью. В начале осени, когда на бруснике созрели густо-красные, сочные и очень крупные ягоды, на вырубку подтянулись птицы – рябчики, тетерева, глухари. Ягоды хватало всем, и птицы подолгу кормились, а после рассаживались на окаймлявших вырубку деревьях и отдыхали.
Однажды вечером, когда уже сгущались сумерки, на край вырубки вышел, спугнув кормившийся брусникой тетеревиный выводок, медведь. Это был взрослый, крупный, с лобастой головой, самец. Он неторопливо походил по вырубке, попробовал ягод то в одном, то в другом месте, а потом направился к ближайшему склону сельги. Там он долго с удовольствием кормился ягодами, всасывая и обрывая их вместе с листьями мягкими, длинными губами, топтался, чмокал и удовлетворенно фыркал. Насытившись, он подошёл к лежавшему на вершине выворотню, потоптался там немного и улёгся в ложбинку, образовавшуюся при падении дерева. Там было хорошо – уютно и безопасно. Лёгкий ветерок издалека приносил различные запахи, и ничто не мешало медведю слышать даже самые отдалённые звуки.
Так он поселился на вырубке. Корма для того, чтобы подготовиться к зиме, здесь было достаточно, люди в этот глухой угол больше не заходили – его ничто не тревожило. Иногда он ходил напиться к ближайшему ручью, никуда не торопясь, с удовольствием ел бруснику, а затем уходил спать в густой ельник, окаймлявший вырубку с одной из сторон или отдыхал, лёжа на своём излюбленном месте на вершине сельги.
***
Мягким солнечным вечером в начале сентября, слегка утомлённые, но довольные мы вновь возвращались с «дальних вырубов» после удачных поисков тетеревиных выводков. В этот вечер солнце светило так ласково, день был такой хороший и тёплый, мы были в таком благодушном настроении… Что-то неудержимо влекло нас заглянуть на вырубку, посмотреть – что там происходит. Неспешно шли мы по лесной дороге, прислушиваясь к отдалённому посвисту рябчиков. В глубине души зародилось и с каждым шагом росло волнение – что-то ждёт нас впереди, на вырубке? Уж очень остры были воспоминания о страшной картине разрушения на месте великолепного бора.
Но вот она – вырубка. Мы остановились на самом краю и осмотрелись. Вроде бы, всё было так же, как и раньше, когда мы в последний раз видели её. Но нет – многое изменилось! Щепа, покрывавшая землю, потемнела от времени, стала меньше бросаться в глаза. Кое-где её уже покрыли густо зелёные пятна брусничника с вкраплением красных пятен – плотных, крепко сбитых гроздей брусничных ягод. Крошечные сосенки тянули к небу свои макушки и веточки, покрытые длинными, нежными сочно-зелёными иголками. А впереди густо зеленела своими склонами, сплошь поросшими брусничником, сельга.
Жизнь возвращалась на вырубку! Мы снова и снова обводили её взглядом, с жадностью примечая все приметы возрождения. Каждая травинка, каждое деревце, каждый листик или ягодка брусники наполняли сердца радостью.
Жена наклонилась, сорвала гроздь ягод, положила в рот.
- Какие вкусные! Спелые, сладкие. Пробуй…
Ягоды и впрямь были очень хороши! Целая горсть спелых брусничин наполнила рот потрясающе вкусным, слегка терпким вкусом.
- Давай соберём ягод, внучаткам отвезём? – оживилась жена.
- Давай, но у нас с собой только солдатский котелок, сколько их туда поместится?
- А мы завтра с ведром придём!
Когда у моей жены появляется такое хозяйственное настроение и так ярко горят глаза – остаётся только с ней согласиться. Впрочем, ягоды были настолько хороши, что у меня самого буквально зачесались руки. Нам захотелось подняться на сельгу – осмотреться, да и брусничник там казался погуще.
Мы уже подходили к подножию сельги – оставалось пройти не больше полусотни шагов – когда внезапно раздался громкий рык и из-за выворотня на вершине сельги показался прежде не замеченный нами медведь. Мы оба оторопели.
- Эй, косолапый, дай нам ягод для деток набрать, не ругайся!
Сам не знаю, как мне пришло в голову выкрикнуть эту фразу вместо того, чтобы сорвать с плеча ружьё. Однако, она произвела удивительный эффект: медведь несколько секунд смотрел на нас сверху вниз, потом ещё раз рявкнул густым басом, повернулся и скрылся за противоположной стороной сельги. Ещё пару раз оттуда донеслись удаляющиеся взрыкивания и всё, наконец, стихло.
- А ты умеешь уговаривать! – с облегчённой улыбкой произнесла жена и повесила на плечо ружьё.
- Просто это очень сговорчивый и сытый медведь, как мне кажется.
Весь склон сельги был покрыт россыпями карминно-красных ягод. Здесь, на солнцепёке, они были особенно крупными. Кое-где ягоды были помяты: медведь, собирая ягоды, много топтался, но их было так много, что хватило бы не на один десяток сборщиков .
Ягодник был просто превосходный – с очень крупными гроздями, похожими на грозди красной смородины. Ягодки были отборные, что называется - одна к одной, собирать их было легко и приятно. Котелок наполнился почти мгновенно.
На следующий день мы пришли на вырубку с ведром. Уже на подходе к её краю мы начали громко здороваться с медведем, постукивать палкой по дереву, всячески давая знать, что мы приближаемся. Медведь тихо и спокойно убрался со своей лёжки, а мы легко и быстро набрали целое ведро отборных ягод.
Приехав домой, мы заморозили бруснику и наступившей зимой часто готовили из неё вкусный и очень полезный морс для внучат.
***
С тех пор так и повелось - каждую осень мы приходим на «брусничную вырубку», хлопаем в ладоши, громко здороваемся с медведем, просим у него ягодок для наших внуков. Он, немного поворчав, уходит и даёт нам спокойно набрать ягод. Сосенки на вырубке окрепли и поднялись уже по плечо, да и внучата наши немного подросли, но им, как и прежде, нравится слушать истории о медвежьих ягодках.
Жизнь – такая прекрасная, яркая, такая мудрая - продолжается.
Последнее редактирование:
А книжка - очень, очень это серьёзно.
