tvi55
Команда форума
- С нами с
- 27/05/08
- Постов
- 4 226
- Оценка
- 1 993
- Живу в:
- Санкт-Петербург
- Для знакомых
- Владимир Иванович
- Охочусь с
- 1994
- Оружие
- ИЖ-27М, ОП СКС 7.62х39
- Собака(ки)
- Английский кокер спаниель
В июле 1942 года на подступах к Сталинграду развернулись ожесточённые сражения оборонительного характера. Немецкие войска, стремясь во что бы то ни стало захватить город, проявляли высокую активность.
На этом направлении 6-я полевая армия вермахта обладала серьёзным преимуществом как в живой силе, так и в оснащении вооружением. Её командование строило планы на скорый прорыв советской обороны, рассчитывая отбросить наши части и, выйдя в район Калача, стремительной атакой овладеть Сталинградом.
Уверенность немецкого руководства в успехе была столь велика, что было принято решение сократить число дивизий, нацеленных на Сталинград. В результате часть соединений перебросили на иные участки фронта, и общее количество дивизий уменьшили с двадцати до тринадцати.
В тот период лейтенант Михаил Неделин, занимавший должность командира взвода, получил со своими бойцами назначение в батарею, которой командовал младший лейтенант Михаил Серый. Это подразделение входило в состав 84-го гвардейского стрелкового полка 33-й гвардейской стрелковой дивизии 62-й армии.
На рассвете 23 июля немецкие силы обрушились на правый фланг 62-й армии. Именно здесь держали оборону 33-я гвардейская, 192-я и 184-я стрелковые дивизии. Удар был нанесён по направлению к Верхне-Бузиновке, Манойлину и Каменскому.
Противник, стремясь пробить брешь в нашей обороне, задействовал танковые части при поддержке авиации и пехоты. К исходу дня им удалось достичь тактического успеха и прорвать линию фронта.
Однако воины 33-й гвардейской стрелковой дивизии, где проходил службу Михаил Неделин, не отступили. Они продолжали вести упорный бой, оказав врагу ожесточённое сопротивление и нанеся ему значительный урон в технике и живой силе.
Собственные воспоминания лейтенанта Неделина о том суровом дне дошли до наших дней и сохранили атмосферу тех часов:
«...Тот день начался для нас, в общем-то, как обычно, разве что несколько раньше положенного. Подошёл старшина и спросил: "Нужно ли привозить завтрак?"
Но позавтракать нам так и не довелось. С НП (наблюдательного пункта) донёсся встревоженный голос разведчика: "Танки!" Все невольно обернулись к Серому. Он окинул нас взглядом, словно прощаясь, и скомандовал: "По местам!"
Я бросился в переднюю часть наблюдательного пункта и поднёс к глазам бинокль. От нашего НП местность плавно понижалась к балке, а за ней, вновь поднимаясь, простиралось до самого горизонта поле пшеницы, тронутой желтизной.
Всю его ширину покрывали многочисленные чёрные точки, которые медленно, но верно приближались — это были вражеские танки. Серый тоже взглянул в оптику. "Какие будут распоряжения?" — поинтересовался я. "Пристреливаться", — отозвался он.
В иной обстановке, вероятно, следовало бы выждать — дистанция до целей была ещё очень велика. Однако, понимая, что нашей главной задачей являлось выиграть любое время, я признал это решение верным.
Требовалось как можно скорее втянуть противника в перестрелку, нарушить его размеренное и угрожающее продвижение, лишить этот стройный марш его подавляющего психологического эффекта.
Я передал на батарею уже рассчитанные координаты. Выстрел первой пушки прозвучал, будто внезапно пробудив степь от сна. Пехотинцы, казалось, только и ждали этого сигнала. Впереди танковой колонны взметнулось облако от разрыва. Недолёт!
Бронированные машины всё ниже спускались к балке. Доносился нарастающий глухой гул. Они не отвечали на наш огонь. Но почти сразу в небе появились немецкие самолёты — они заходили волна за волной, нагло и самоуверенно.
Летя на бреющем полёте, они сбрасывали бомбы и поливали наши позиции из пулемётов. Один из стервятников заметил нас и устремился в пике прямиком на наблюдательный пункт. Мы открыли по нему стрельбу из винтовок, но без видимого результата.
Тем временем боестолкновение расширялось, охватывая весь фронт. Вслед за танками на горизонте показались грузовики, и солнечные лучи заиграли в лобовых стёклах их кабин. Для подобной цели наши орудия подходили идеально.
Перенеся огонь, мы наблюдали, как транспортные машины в растерянности закружили по полю, а над ними один за другим поднимались густые столбы дыма.
Однако это ликование оказалось недолгим, и больше в тот день нам не довелось испытывать подобного подъёма. Танки, скрывшись в балке, перестроились там в боевые порядки и, вырвавшись на противоположной стороне, открыли по нам шквальный огонь из всех видов оружия...
...Приказ о переходе на стрельбу прямой наводкой был отдан уже давно. Но даже эти слова теперь звучали слишком громко и самонадеянно. Стоило нам задержаться для более точного прицеливания — и нашу огневую позицию тут же смели бы с лица земли.
Видимо, именно здесь и заключалась главная загвоздка для немцев — они ведут ураганный огонь, тратят снаряды, а ощутимого результата нет. А наши орудия продолжают методично работать, нанося удары. Уже потом, спустя время, я много размышлял о той схватке.
Похоже, наша моральная стойкость оказалась крепче фашистской. Им не хватило духу довести начатое до конца. Продвинься они вперёд без остановки — и сражение было бы проиграно, едва успев начаться. Соотношение сил было катастрофически не в нашу пользу.
Однако, встретив столь яростный отпор, враг заколебался. В их головах не укладывалось: как можно продолжать обороняться, имея столь ограниченные ресурсы, когда на твои позиции обрушена вся мощь современной армии?
Кто разберёт в этом кромешном аду, среди огня и дыма, что грохот наших орудий — словно комариные укусы? А вдруг русские не отступают, потому что за ними скрываются значительные резервы? Возможно, это ловушка?
Эти сомнения заставили их приостановиться, и они продолжили методично уничтожать нашу оборону всей своей ударной мощью, затянув это почти до самого вечера.
...Бой, меж тем, не утихал. Мы уже давно остались с немцами один на один. Всё реже и реже оглушительную канонаду врага прерывали выстрелы наших орудий — боеприпасы подходили к концу. В этот момент в окоп к нам вполз лейтенант Большунов, отвечавший за снабжение.
Серый приказал ему доставить к орудиям все имеющиеся в резерве снаряды. Большунов уже собирался уходить, но вдруг пуля, звеняще ударившись о сухой край бруствера, срикошетила и ранила его в голову. Мы кое-как наложили повязку раненому, и он всё же уполз выполнять приказ.
Мы предприняли ещё одну отчаянную попытку связаться со штабом, но тщетно. Мы остались в полном одиночестве.
В один из моментов я придвинулся к Серому и тихо сказал: "Что же нам делать? Мы не сможем продержаться долго. Немцы действуют всё настойчивее, а кольцо из танков неумолимо сжимается".
Он, не колеблясь, ответил: "Ни шагу назад. Будем стоять насмерть. Что будет, то и будет".
Я вернулся на свою позицию. И вдруг, на какое-то мгновение, непрерывная трескотня и грохот стихли. Воцарившаяся мертвенная тишина была даже пугающей.
Немцы, видимо, сильно изумились, когда увидели несущихся во весь опор лошадей, запряжённых в повозку. Седок, восседавший на одной из них, с гиком размахивал над головой вожжами. Телегу неистово мотало, и она отчаянно подпрыгивала на изрытой воронками степи.
Мы этого ждали. Таким образом выполнялся приказ Серого о доставке к орудиям последних снарядов. Но и нам было чему удивиться — кучером оказался наш полковой повар.
Некоторое время обе стороны, заворожённые, следили за этой безумной скачкой. Мы — с замирающим сердцем, немцы — в полном недоумении. Наконец, они опомнились.
Стволы танковых орудий разом повернулись в одну точку. Ещё бы — столько времени бьют и не могут уничтожить две пушки, а тут такая отличная мишень. И они открыли огонь. Что и говорить — стреляли они метко. От повозки и лошадей в разные стороны разлетелись одни клочья.
Но самое невероятное случилось потом. Повар поднялся на ноги. Мы кричали ему из окопа: "Беги!".
Но он не побежал, а просто зашагал и спрыгнул к нам. Оказалось, что на нём не было ни единой царапины, в то время как его одежда была вся изрешечена. Видимо, и впрямь пуля смелого боится.
Эта отчаянная, последняя попытка продолжить сопротивление окончательно провалилась. Слава тебе, отважный повар! Мне до боли стыдно, но я не сохранил в памяти ни твоего имени, ни фамилии. А как хотелось бы, чтобы твои родные узнали о твоём геройском поступке.
Боеприпасы подошли к концу с неумолимой неизбежностью: десять, пять, два, один… И наступила тишина. Пока кипел жаркий бой и каждый был поглощён своим делом, чувства обречённости не возникало. Но теперь всем разом стало понятно — больше мы ничего не можем предпринять.
Серый окликнул меня и, указывая на планшет, полушёпотом попросил выбраться из радиоотсека. Вылезая, я на мгновение встретился с ним взглядом. Что это было в его глазах? Боль? Прощание?
В тот же миг в спину мне донеслось горячее дыхание взрывной волны, а следом послышались странные, захлёбывающиеся и хрипящие звуки. "Серой… В живот…" — промелькнуло у меня в голове.
Поворачиваясь, я увидел устремлённые на меня глаза разведчиков с переднего края. Что я мог им сказать? Они сделали всё, что было в человеческих силах.
"Прощайте, на всякий случай", — прохрипел я и тут же услышал над головой оглушительный хлопок, почувствовав, как кто-то с силой навалился мне на спину, придавливая к земле. И я полетел вниз, в чёрную, мерцающую искрами бездну…
Сознание вернулось ко мне от острой боли. Кто-то грубо тащил меня за ремни из окопа. Я ненадолго пришёл в себя. Вокруг суетились солдаты в чужих мундирах. Меня держали Клюзко и Поляков. Оба были залиты кровью.
"А первое орудие танк раздавил вместе с расчётом", — прошептал мне на ухо Клюзко, словно угадав, кого я ищу глазами. Я опустил взгляд.
Наш наблюдательный пункт был теперь просто развороченной ямой. К передней стенке привалился убитый Влощенко, красавец-кабардинец со страшно обезображенным лицом, лежал ещё кто-то…
А на том месте, где был радиоотсек, зияла бесформенная груда, присыпанная землёй.
Это было всё, что осталось от отважного командира батареи, младшего лейтенанта Михаила Серого…»
Статья подготовлена на основе материала Татьяны Приказчиковой, опубликованного в „Сталинградской Правде“
На этом направлении 6-я полевая армия вермахта обладала серьёзным преимуществом как в живой силе, так и в оснащении вооружением. Её командование строило планы на скорый прорыв советской обороны, рассчитывая отбросить наши части и, выйдя в район Калача, стремительной атакой овладеть Сталинградом.
Уверенность немецкого руководства в успехе была столь велика, что было принято решение сократить число дивизий, нацеленных на Сталинград. В результате часть соединений перебросили на иные участки фронта, и общее количество дивизий уменьшили с двадцати до тринадцати.
В тот период лейтенант Михаил Неделин, занимавший должность командира взвода, получил со своими бойцами назначение в батарею, которой командовал младший лейтенант Михаил Серый. Это подразделение входило в состав 84-го гвардейского стрелкового полка 33-й гвардейской стрелковой дивизии 62-й армии.
На рассвете 23 июля немецкие силы обрушились на правый фланг 62-й армии. Именно здесь держали оборону 33-я гвардейская, 192-я и 184-я стрелковые дивизии. Удар был нанесён по направлению к Верхне-Бузиновке, Манойлину и Каменскому.
Противник, стремясь пробить брешь в нашей обороне, задействовал танковые части при поддержке авиации и пехоты. К исходу дня им удалось достичь тактического успеха и прорвать линию фронта.
Однако воины 33-й гвардейской стрелковой дивизии, где проходил службу Михаил Неделин, не отступили. Они продолжали вести упорный бой, оказав врагу ожесточённое сопротивление и нанеся ему значительный урон в технике и живой силе.
Собственные воспоминания лейтенанта Неделина о том суровом дне дошли до наших дней и сохранили атмосферу тех часов:
«...Тот день начался для нас, в общем-то, как обычно, разве что несколько раньше положенного. Подошёл старшина и спросил: "Нужно ли привозить завтрак?"
Но позавтракать нам так и не довелось. С НП (наблюдательного пункта) донёсся встревоженный голос разведчика: "Танки!" Все невольно обернулись к Серому. Он окинул нас взглядом, словно прощаясь, и скомандовал: "По местам!"
Я бросился в переднюю часть наблюдательного пункта и поднёс к глазам бинокль. От нашего НП местность плавно понижалась к балке, а за ней, вновь поднимаясь, простиралось до самого горизонта поле пшеницы, тронутой желтизной.
Всю его ширину покрывали многочисленные чёрные точки, которые медленно, но верно приближались — это были вражеские танки. Серый тоже взглянул в оптику. "Какие будут распоряжения?" — поинтересовался я. "Пристреливаться", — отозвался он.
В иной обстановке, вероятно, следовало бы выждать — дистанция до целей была ещё очень велика. Однако, понимая, что нашей главной задачей являлось выиграть любое время, я признал это решение верным.
Требовалось как можно скорее втянуть противника в перестрелку, нарушить его размеренное и угрожающее продвижение, лишить этот стройный марш его подавляющего психологического эффекта.
Я передал на батарею уже рассчитанные координаты. Выстрел первой пушки прозвучал, будто внезапно пробудив степь от сна. Пехотинцы, казалось, только и ждали этого сигнала. Впереди танковой колонны взметнулось облако от разрыва. Недолёт!
Бронированные машины всё ниже спускались к балке. Доносился нарастающий глухой гул. Они не отвечали на наш огонь. Но почти сразу в небе появились немецкие самолёты — они заходили волна за волной, нагло и самоуверенно.
Летя на бреющем полёте, они сбрасывали бомбы и поливали наши позиции из пулемётов. Один из стервятников заметил нас и устремился в пике прямиком на наблюдательный пункт. Мы открыли по нему стрельбу из винтовок, но без видимого результата.
Тем временем боестолкновение расширялось, охватывая весь фронт. Вслед за танками на горизонте показались грузовики, и солнечные лучи заиграли в лобовых стёклах их кабин. Для подобной цели наши орудия подходили идеально.
Перенеся огонь, мы наблюдали, как транспортные машины в растерянности закружили по полю, а над ними один за другим поднимались густые столбы дыма.
Однако это ликование оказалось недолгим, и больше в тот день нам не довелось испытывать подобного подъёма. Танки, скрывшись в балке, перестроились там в боевые порядки и, вырвавшись на противоположной стороне, открыли по нам шквальный огонь из всех видов оружия...
...Приказ о переходе на стрельбу прямой наводкой был отдан уже давно. Но даже эти слова теперь звучали слишком громко и самонадеянно. Стоило нам задержаться для более точного прицеливания — и нашу огневую позицию тут же смели бы с лица земли.
Видимо, именно здесь и заключалась главная загвоздка для немцев — они ведут ураганный огонь, тратят снаряды, а ощутимого результата нет. А наши орудия продолжают методично работать, нанося удары. Уже потом, спустя время, я много размышлял о той схватке.
Похоже, наша моральная стойкость оказалась крепче фашистской. Им не хватило духу довести начатое до конца. Продвинься они вперёд без остановки — и сражение было бы проиграно, едва успев начаться. Соотношение сил было катастрофически не в нашу пользу.
Однако, встретив столь яростный отпор, враг заколебался. В их головах не укладывалось: как можно продолжать обороняться, имея столь ограниченные ресурсы, когда на твои позиции обрушена вся мощь современной армии?
Кто разберёт в этом кромешном аду, среди огня и дыма, что грохот наших орудий — словно комариные укусы? А вдруг русские не отступают, потому что за ними скрываются значительные резервы? Возможно, это ловушка?
Эти сомнения заставили их приостановиться, и они продолжили методично уничтожать нашу оборону всей своей ударной мощью, затянув это почти до самого вечера.
...Бой, меж тем, не утихал. Мы уже давно остались с немцами один на один. Всё реже и реже оглушительную канонаду врага прерывали выстрелы наших орудий — боеприпасы подходили к концу. В этот момент в окоп к нам вполз лейтенант Большунов, отвечавший за снабжение.
Серый приказал ему доставить к орудиям все имеющиеся в резерве снаряды. Большунов уже собирался уходить, но вдруг пуля, звеняще ударившись о сухой край бруствера, срикошетила и ранила его в голову. Мы кое-как наложили повязку раненому, и он всё же уполз выполнять приказ.
Мы предприняли ещё одну отчаянную попытку связаться со штабом, но тщетно. Мы остались в полном одиночестве.
В один из моментов я придвинулся к Серому и тихо сказал: "Что же нам делать? Мы не сможем продержаться долго. Немцы действуют всё настойчивее, а кольцо из танков неумолимо сжимается".
Он, не колеблясь, ответил: "Ни шагу назад. Будем стоять насмерть. Что будет, то и будет".
Я вернулся на свою позицию. И вдруг, на какое-то мгновение, непрерывная трескотня и грохот стихли. Воцарившаяся мертвенная тишина была даже пугающей.
Немцы, видимо, сильно изумились, когда увидели несущихся во весь опор лошадей, запряжённых в повозку. Седок, восседавший на одной из них, с гиком размахивал над головой вожжами. Телегу неистово мотало, и она отчаянно подпрыгивала на изрытой воронками степи.
Мы этого ждали. Таким образом выполнялся приказ Серого о доставке к орудиям последних снарядов. Но и нам было чему удивиться — кучером оказался наш полковой повар.
Некоторое время обе стороны, заворожённые, следили за этой безумной скачкой. Мы — с замирающим сердцем, немцы — в полном недоумении. Наконец, они опомнились.
Стволы танковых орудий разом повернулись в одну точку. Ещё бы — столько времени бьют и не могут уничтожить две пушки, а тут такая отличная мишень. И они открыли огонь. Что и говорить — стреляли они метко. От повозки и лошадей в разные стороны разлетелись одни клочья.
Но самое невероятное случилось потом. Повар поднялся на ноги. Мы кричали ему из окопа: "Беги!".
Но он не побежал, а просто зашагал и спрыгнул к нам. Оказалось, что на нём не было ни единой царапины, в то время как его одежда была вся изрешечена. Видимо, и впрямь пуля смелого боится.
Эта отчаянная, последняя попытка продолжить сопротивление окончательно провалилась. Слава тебе, отважный повар! Мне до боли стыдно, но я не сохранил в памяти ни твоего имени, ни фамилии. А как хотелось бы, чтобы твои родные узнали о твоём геройском поступке.
Боеприпасы подошли к концу с неумолимой неизбежностью: десять, пять, два, один… И наступила тишина. Пока кипел жаркий бой и каждый был поглощён своим делом, чувства обречённости не возникало. Но теперь всем разом стало понятно — больше мы ничего не можем предпринять.
Серый окликнул меня и, указывая на планшет, полушёпотом попросил выбраться из радиоотсека. Вылезая, я на мгновение встретился с ним взглядом. Что это было в его глазах? Боль? Прощание?
В тот же миг в спину мне донеслось горячее дыхание взрывной волны, а следом послышались странные, захлёбывающиеся и хрипящие звуки. "Серой… В живот…" — промелькнуло у меня в голове.
Поворачиваясь, я увидел устремлённые на меня глаза разведчиков с переднего края. Что я мог им сказать? Они сделали всё, что было в человеческих силах.
"Прощайте, на всякий случай", — прохрипел я и тут же услышал над головой оглушительный хлопок, почувствовав, как кто-то с силой навалился мне на спину, придавливая к земле. И я полетел вниз, в чёрную, мерцающую искрами бездну…
Сознание вернулось ко мне от острой боли. Кто-то грубо тащил меня за ремни из окопа. Я ненадолго пришёл в себя. Вокруг суетились солдаты в чужих мундирах. Меня держали Клюзко и Поляков. Оба были залиты кровью.
"А первое орудие танк раздавил вместе с расчётом", — прошептал мне на ухо Клюзко, словно угадав, кого я ищу глазами. Я опустил взгляд.
Наш наблюдательный пункт был теперь просто развороченной ямой. К передней стенке привалился убитый Влощенко, красавец-кабардинец со страшно обезображенным лицом, лежал ещё кто-то…
А на том месте, где был радиоотсек, зияла бесформенная груда, присыпанная землёй.
Это было всё, что осталось от отважного командира батареи, младшего лейтенанта Михаила Серого…»
Статья подготовлена на основе материала Татьяны Приказчиковой, опубликованного в „Сталинградской Правде“
