БЛОКАДА ЛЕНИНГРАДА
29 ноября 1941 года. Из дневника ленинградского профессора Первого медицинского института Бориса Петровича Абрамсона:
«Коротко о минувшем.
Начало войны — 22 июня — застало нашу небольшую семью на даче, в Курорте, это был второй день нашей дачной жизни. С большими трудностями перебрались в город.
В клинике начался разъезд врачей на фронт. Первыми ушли Козачинский, Френкина, Берингер.
С 28 июня я назначен главным врачом больницы. Сразу новый круг работы в крайне трудных условиях нервозной обстановки. Начинается эвакуация детей.
4 июля отправляю дочку с Домом ученых в Углич. С ней моя сестра и няня, племянница — Люленька.
13 июля внезапный приезд сестры, срочные сборы и отъезд жены к ребенку на станцию Волга, под Рыбинском — 15 июля.
С этого времени я остаюсь один с родителями. Живу больше в больнице или на Марата. Частые ночные вызовы в больницу, очень тревожное состояние: середина июля — стремительное движение немцев к Ленинграду, захват Пскова, Луги. Очень волнующий ночной приказ — сжечь все документы в ночь на 16 июля.
В клинике не работаю из-за административной нагрузки. Там работают, кроме А. М. [Заблудовского], Логвинский, Арлиевский и Шухтина. Все остальные на фронте и в госпиталях.
В конце июля уходят еще двое — остаются Сосняков и Шухтина. Приходит новый врач Березовский, оказавшийся хирургом низкой квалификации с крайне низким моральным уровнем. К счастью, через полтора месяца он исчез. 8 августа клиника получает четырех молодых врачей выпуска 1941 года. Работать становится несколько легче.
Работа в клинике носит покуда мирный характер — «доделываем» плановые операции, идут острые аппендициты, немного травмы. С середины июля начинают поступать эвакуированные раненые, обработанные кое-как.
Августовские дни особенно тяжелы — нажим на Ленинград усиливается, в городе чувствуется растерянность, эвакуация, объявленная обязательной, фактически невозможна — все дороги от Ленинграда, в том числе и Северная, отрезаны врагом. Начинается блокада города.
Продовольственное положение в городе еще сносное. По карточкам, введенным с 18 июля, выдается по 600 гр. хлеба, работают коммерческие магазины, рестораны. Уже с 1 сентября нормы уменьшаются, коммерческие магазины закрыты.
С 26 августа после настойчивых просьб я сдаю должность главного врача и возвращаюсь в клинику, где к этому времени работают уже только А. М., Сосняков и четыре молодых врача. Шухтина мобилизована.
На фоне крайне напряженной обстановки 1 августа начинаются учебные занятия с третьим курсом. Лекции и практические занятия посещаются полностью, аудитория переполнена, читать лекции хорошо и приятно. Но уже 15 августа весь третий курс мобилизован на оборонные работы, и учебные занятия прерываются на целый месяц.
От родных получаю тревожные телеграммы — запрашивают разрешение на возврат в Ленинград. Даю согласие. По счастью, Муся удерживает сестру от этого шага, который был бы источником тяжелых страданий для всех нас.
Сентябрьские дни в Ленинграде особенно тяжелы — кольцо вокруг города сжимается, враг занимает близлежащие пригороды. 6 сентября падает первая фугасная бомба — ночью разрушен дом № 119 по проспекту 25 Октября.1 С 8 сентября налеты становятся ежедневными, точнее еженощными. Эти страшные темные ночи запомнятся надолго!
19 сентября тремя огромной силы бомбами разрушен Дмитровский переулок. По счастливой случайности уцелела Маня. Мало пострадала и квартира сестры.
В клинике начинаются массовые поступления пострадавших от бомб. Ужасающая картина! Тяжелейшие комбинированные травмы, дающие огромную смертность.
23 сентября смерть коснулась и нашей семьи — погибла на фронте Танечка Панич, моя любимая кузина, молодой врач, только что окончившая институт.
Бомбардировки продолжаются ежедневно весь сентябрь, октябрь и ноябрь. Небольшое затишье с 20 по 26 октября объясняется нелетной погодой. С начала октября город начинает подвергаться систематическому обстрелу из дальнобойных орудий. К этому времени мы уже легко различаем: звук разрыва фугасной бомбы, выстрелы зенитки, удар дальнобойного, свист бомбы, свист снаряда, падение кассеты с зажигательными бомбами. Непосредственное знакомство с ними получено в ночь с 17 на 18 октября, когда на больницу было сброшено 29 бомб. Все они были погашены своими силами. Рядом с больницей пылал деревянный дом, близко по ориентиру огня падали фугасные бомбы. Я в это время оперировал прободную язву желудка...
12 октября бомба разрушает дом № 13 по улице Марата. Я с волнением спешу домой и нахожу квартиру невредимой. Рядом — ужасающая картина разрушения с большим числом жертв.
А между тем в клинике идут нормальные учебные занятия, регулярно читаю лекции, однако без обычного подъема — аудитория полупуста, особенно в вечерние часы, перед «обычной» тревогой. Кстати, звук сирены, уже такой знакомый, до сего дня кажется невыносимым; в такой же степени приятна музыка отбоя… И жизнь идет своим чередом — возобновились концерты в Филармонии, театры и в особенности кино переполнены.
В клинике проходит исключительно богатый и поучительный материал: необычайная эпидемия прободных язв. За последние два месяца их прошло не менее пятидесяти. Очень много илеусов,1 ущемленных грыж, исчезают аппендициты.
Сказывается голод! В октябре, а в особенности в ноябре я его остро чувствую. В особенности болезненно переживаю недостаток хлеба. Мысли о еде не оставляют меня днем и особенно ночью. Стараешься побольше оперировать, время идет быстрее, голод не так ощущается… К дежурствам через день уже в течение двух месяцев привык, всю тяжесть хирургической работы выносим мы с Николаем Сосняковым. Обеды через день в больнице дают намек на насыщение.
Голод всюду… Ежедневно в больницу поступает 10—15 истощенных людей, погибших от голода. Запавшие застывшие глаза, осунувшееся землистое лицо, отеки на ногах.
Тягостное впечатление производят отлеты из Ленинграда. Эвакуировалась Военно-медицинская академия. Вчера должен был улететь А. М. Прощание было печальным.
Итак, со вчерашнего дня я заведую клиникой общей хирургии Первого Ленинградского медицинского института. Завтра улетают Джан и Ланг. Настроение становится мрачным.
По вечерам часто выключается свет. В эти минуты ясно представляю себе и я отъезд из осажденного города. Рисую себе картину приезда к родным, к Мусе и Ирочке, в Уфу, их радость от нашей встречи… Как далеки эти мечты от тяжелой действительности…
Говорят, что мы герои. Может быть и так, но я не чувствую себя героем, хотя и привык оперировать под звуки рвущихся на расстоянии 50 метров фугасных бомб и снарядов и читать лекции под звуки зениток.
На сегодня хватит. Завтра очередное дежурство.»
