walerka
Завсегдатай
- С нами с
- 19/11/11
- Постов
- 7 612
- Оценка
- 1 353
- Живу в:
- Алтайский край
- Для знакомых
- Валерий, можно Михалыч, но на ты
- Охочусь с
- 1986
- Оружие
- мц 20-01ш, тоз-34р
- Собака(ки)
- была лайка. теперь есть Туся)))
ВАСЁК
Я маленький. Такой маленький, что для того, чтоб посмотреть на воробья, оглушительно чирикающего на крашеном суриком штакетнике, приходится задирать голову. Я, наверное, в первый раз в жизни вышел один за калитку. Я смотрю вдоль улицы: там, где-то далеко-далеко, так что, кажется, за всю жизнь не дойти, виднелись зелёные макушки леса, подёрнутые нежной голубой дымкой. Наверное, там край земли, по тому, что там кончается небо. Мир за калиткой оказался таким огромным, что мне становится немножко страшно. Я ещё раз взглянул туда, где лес смыкался с небом, и вдруг всем своим существом почувствовал, что хочу туда. Горизонт потянул меня к себе, как магнит иголку, и я, забыв про свои недавние страхи, пошёл вперёд.
Я сделал всего несколько шагов, и тут же был удачно отловлен старшей сестрой, и водворён на место, под тёмно-зелёный куст вишни у нас во дворе, к жестяному грузовику, у которого я постоянно отрывал колёса, и красной пластмассовой лошадке. Меня даже не поругали за эту «экспедицию», но я долго и горько плакал, сам не понимая от чего.
С того дня прошло много времени, но могучий и властный зов горизонта остался в моей душе до сих пор, и почему-то особенно зимой звучит так, что противиться ему нет ни каких сил. Всё валится из рук, и нет никакого спасения от этой напасти, кроме как взять ружьё, собрать «сидорок», встать на лыжи и мерить шагами притихшие под снегом поля и перелески.
Солнце уже скоро спрячется, а до дома ещё километров шесть. Шесть километров – это примерно семь тысяч скользяще-размашистых шагов лыжника. Не особо спеша – час, или что-то около того. Конечно, если всё нормально, а не так, как сегодня. Сегодня же… ну, обо всём по порядку.
Ещё летом работа свела меня с Васьком. Был он годков на пять постарше, так же любил бродить на лыжах, а главное – баловался ружьишком: переехав из города в нашу деревню, он не видел здесь других достойных развлечений. Вася производил впечатление нормального мужика, и я уж было начал думать, что нашёл себе друга и надёжного напарника, но этот день всё расставил по своим местам.
Ушли мы тогда далеко, на самую грань с соседним Благовещенским районом, и поохотились неплохо: добыли по два русака каждый, как раз тогдашнюю дневную норму. «По зайцу на ствол» - хохотнул Васёк, когда мы устроились на растущей, как лавочка, наклонно над землёй, берёзе, чтоб перекусить перед обратной дорогой. Время было заполдень, а топать километров двенадцать, не меньше, а уж прошли сегодня сколько – кто мерил? Вышли- то ещё до света! Пожевали мёрзлого сала с хлебом, попили чайку из Васиного термоса. Пора и к дому…
Я чуть дольше провозился с лыжами, и пошёл вторым. Вдруг раздался негромкий треск, и Васёк споткнулся. Правая его лыжа зарылась наискось от носка до крепления в снег, а загнутая часть её осталась в развилке торчащего из сугроба сухого, почерневшего от солнца и дождей осинового сучка.
- Ух ты! – сказал Васёк, и слегка растеряно посмотрел на меня. – Весело! Чё делать бум?
- Сала меньше надо было лопать, может, лыжа бы и выдержала –попытался я пошутить. Однако, весёлого было мало: конец декабря, снег глубокий, без лыж далеко не уйдёшь. – Снимай лыжу, обломок подстрогаем, чтоб меньше в снег втыкался. Я впереди пойду, тебе по лыжне легче будет.
Так и поступили. Второму-то, конечно, легче идти, но сломанная лыжа всё равно поминутно зарывалась в снег, и хоть шли мы, что называется, в час по чайной ложке, Ваську приходилось нелегко. Кое-как одолели около километра, пришлось сделать привал. Надо заметить, что у нас охотники на лыжах ходят без палочек, и на пересечённой местности, чтоб то и дело не нюхать снег, нужен определённый навык. А уж с отломанным носком лыжи, да с ружьём и с рюкзаком за плечами всё становится и вовсе не так уж просто. Поэтому, прежде чем двинуться дальше, я переложил Васькиных зайцев в свой мешок, туда же отправил его бинокль и трёхлитровый стальной термос, предварительно вылив из него чай, и повесил себе на шею его «ижевку».
- Патронташ не возьмёшь? – хитро улыбаясь, спросил он.
- Совесть имей! Четыре русака это минимум килограммов двадцать, да два ружья, да барахло ещё разное.. я тоже не двужильный. Пошли!
С пустым «сидором» и без ружья Васёк заметно повеселел, и почти перестал спотыкаться. Он даже по своему обыкновению начал на ходу рассказывать байки из своей развесёлой городской жизни. Меня же, однако, всё больше заботило то, что то одна, то другая лыжа то и дело проваливались, а мешок за плечами и второе ружьё довольно серьёзно и непредсказуемо тянули то влево, то вправо. Да и ножкам стало вдвое обиднее. Так что прокладка лыжни превратилась в серьёзную работу. Утешало одно: товарища бросать не годится, ведь сегодня он так, а завтра, вполне возможно, я. Байки из-за спины поэтому я слушал вполуха, в основном, чтоб лишний раз не оглядываться, проверяя, не отстал ли напарник. Но вот последний рассказ меня заинтересовал.
- Был у меня в Барнауле дружбан, - пыхтел за спиной Васёк, -поехали мы с ним на Обь, стерлядку ловить. А нельзя же! Браконьерство. Вот. Я ему говорю: «Не боись, Вован, у меня дядька родный в Рыбнадзоре шишка, отмажет, если чё.» Он сперва ехать не хотел, Вован-то. Вот. Там штраф двести рублей за каждый хвост был. Советскими! На заводе месяц пахать. Всё же я его уболтал. Брат Митька, говорю, помирает, ухи просит. Ну, приехали. Вован свою «копейку» драную пологом закрыл, палатку поставили, костерок, то-сё… Наконец, разошлись рыбалить. Вот. Вован, значит, вверх по речке пошёл, я вниз. Клевало дуром! Я тогда на закидуху такого леща вытянул, веришь-нет, кило на четыре с половиной. И так всякой разной другой рыбы немеряно. Три стерляди небольших, граммов по восемьсот, одну килограмма на полтора. Да больше! Кого полтора, больше двух, наверно.
Вован, как потом выяснилось, от меня не отстал: двух стерлядей и пару кастрюков выдернул. Да. Хорошо ловили!
«Ну, ещё километра три. Темно уже совсем. Вон в деревне огни – рукой подать» - думал я. Мне было жарко, дыхания не хватало. А впереди, как я знал, был «затишный», непродуваемый участок с полкилометра. Снег там как пух, и на лыжах вязнешь чуть ли не по пояс. Надо передохнуть.
- Перекур! – я воткнул, стащив через голову, Васино ружьё прикладом в снег.
- Ты её так не тычь, у неё курки срываются и предохранитель не держит, а она, по-моему, заряжена. Пальнёшь себе в башку нечаянно.
« хоть сейчас сказал, спасибо» - подумал я и переломил двустволку напарника. Из стволов бойко высунулись две гильзы, я вынул их - тяжёлые. Материться не было дыхания. С тех пор, как я тащу его пищаль на шее, я десяток раз мог упасть и не известно, как бы повернулись стволы. Добро ещё куда-нибудь в мясо… Я покачал головой.
- Чё ты гривой машешь? – поинтересовался Вася. Я молча сел на свои лыжи.
- Чё, спёкся? Фигня, вон уже деревню видно. Малёхо осталось! – посмеиваясь, подбодрил он меня.
- Ну..и…как…порыбачили… - спросил я.
-Вот я и рассказываю! Тут, откуда ни возьмись – рыбнадзор на двух катерах. Один, значит, по течению шурует, другой против течения, снизу подъезжает. Вот. Одни на меня протокол пишут, другие на Вована. Встрял Вова по полной!
- А ты?
-А я дома на телефон: «дядя, выручай». Он мой протокол и «потерял». Случайно.
-А Вованов протокол?
-Да я и забыл про него! Восемь сотен на шею – не шутка. Да и потом, чё я, мать Тереза? Его проблемы. Вот так. Ну, мы дальше идём?
Я снял рюкзак и вытряхнул на снег Васьковых зайцев, сверху пристроил остальные его пожитки.
- Деревню видно уже. Фигня осталась, по лыжне дойдёшь – сказал я и пошёл, не оглядываясь.
Мне было отчего-то обидно. Как тогда, когда маленькому не дали заглянуть за горизонт. Теперь я понял, почему плакал тогда: жалко терять не только то, что имеешь, но и то, на что надеялся.
Я маленький. Такой маленький, что для того, чтоб посмотреть на воробья, оглушительно чирикающего на крашеном суриком штакетнике, приходится задирать голову. Я, наверное, в первый раз в жизни вышел один за калитку. Я смотрю вдоль улицы: там, где-то далеко-далеко, так что, кажется, за всю жизнь не дойти, виднелись зелёные макушки леса, подёрнутые нежной голубой дымкой. Наверное, там край земли, по тому, что там кончается небо. Мир за калиткой оказался таким огромным, что мне становится немножко страшно. Я ещё раз взглянул туда, где лес смыкался с небом, и вдруг всем своим существом почувствовал, что хочу туда. Горизонт потянул меня к себе, как магнит иголку, и я, забыв про свои недавние страхи, пошёл вперёд.
Я сделал всего несколько шагов, и тут же был удачно отловлен старшей сестрой, и водворён на место, под тёмно-зелёный куст вишни у нас во дворе, к жестяному грузовику, у которого я постоянно отрывал колёса, и красной пластмассовой лошадке. Меня даже не поругали за эту «экспедицию», но я долго и горько плакал, сам не понимая от чего.
С того дня прошло много времени, но могучий и властный зов горизонта остался в моей душе до сих пор, и почему-то особенно зимой звучит так, что противиться ему нет ни каких сил. Всё валится из рук, и нет никакого спасения от этой напасти, кроме как взять ружьё, собрать «сидорок», встать на лыжи и мерить шагами притихшие под снегом поля и перелески.
Солнце уже скоро спрячется, а до дома ещё километров шесть. Шесть километров – это примерно семь тысяч скользяще-размашистых шагов лыжника. Не особо спеша – час, или что-то около того. Конечно, если всё нормально, а не так, как сегодня. Сегодня же… ну, обо всём по порядку.
Ещё летом работа свела меня с Васьком. Был он годков на пять постарше, так же любил бродить на лыжах, а главное – баловался ружьишком: переехав из города в нашу деревню, он не видел здесь других достойных развлечений. Вася производил впечатление нормального мужика, и я уж было начал думать, что нашёл себе друга и надёжного напарника, но этот день всё расставил по своим местам.
Ушли мы тогда далеко, на самую грань с соседним Благовещенским районом, и поохотились неплохо: добыли по два русака каждый, как раз тогдашнюю дневную норму. «По зайцу на ствол» - хохотнул Васёк, когда мы устроились на растущей, как лавочка, наклонно над землёй, берёзе, чтоб перекусить перед обратной дорогой. Время было заполдень, а топать километров двенадцать, не меньше, а уж прошли сегодня сколько – кто мерил? Вышли- то ещё до света! Пожевали мёрзлого сала с хлебом, попили чайку из Васиного термоса. Пора и к дому…
Я чуть дольше провозился с лыжами, и пошёл вторым. Вдруг раздался негромкий треск, и Васёк споткнулся. Правая его лыжа зарылась наискось от носка до крепления в снег, а загнутая часть её осталась в развилке торчащего из сугроба сухого, почерневшего от солнца и дождей осинового сучка.
- Ух ты! – сказал Васёк, и слегка растеряно посмотрел на меня. – Весело! Чё делать бум?
- Сала меньше надо было лопать, может, лыжа бы и выдержала –попытался я пошутить. Однако, весёлого было мало: конец декабря, снег глубокий, без лыж далеко не уйдёшь. – Снимай лыжу, обломок подстрогаем, чтоб меньше в снег втыкался. Я впереди пойду, тебе по лыжне легче будет.
Так и поступили. Второму-то, конечно, легче идти, но сломанная лыжа всё равно поминутно зарывалась в снег, и хоть шли мы, что называется, в час по чайной ложке, Ваську приходилось нелегко. Кое-как одолели около километра, пришлось сделать привал. Надо заметить, что у нас охотники на лыжах ходят без палочек, и на пересечённой местности, чтоб то и дело не нюхать снег, нужен определённый навык. А уж с отломанным носком лыжи, да с ружьём и с рюкзаком за плечами всё становится и вовсе не так уж просто. Поэтому, прежде чем двинуться дальше, я переложил Васькиных зайцев в свой мешок, туда же отправил его бинокль и трёхлитровый стальной термос, предварительно вылив из него чай, и повесил себе на шею его «ижевку».
- Патронташ не возьмёшь? – хитро улыбаясь, спросил он.
- Совесть имей! Четыре русака это минимум килограммов двадцать, да два ружья, да барахло ещё разное.. я тоже не двужильный. Пошли!
С пустым «сидором» и без ружья Васёк заметно повеселел, и почти перестал спотыкаться. Он даже по своему обыкновению начал на ходу рассказывать байки из своей развесёлой городской жизни. Меня же, однако, всё больше заботило то, что то одна, то другая лыжа то и дело проваливались, а мешок за плечами и второе ружьё довольно серьёзно и непредсказуемо тянули то влево, то вправо. Да и ножкам стало вдвое обиднее. Так что прокладка лыжни превратилась в серьёзную работу. Утешало одно: товарища бросать не годится, ведь сегодня он так, а завтра, вполне возможно, я. Байки из-за спины поэтому я слушал вполуха, в основном, чтоб лишний раз не оглядываться, проверяя, не отстал ли напарник. Но вот последний рассказ меня заинтересовал.
- Был у меня в Барнауле дружбан, - пыхтел за спиной Васёк, -поехали мы с ним на Обь, стерлядку ловить. А нельзя же! Браконьерство. Вот. Я ему говорю: «Не боись, Вован, у меня дядька родный в Рыбнадзоре шишка, отмажет, если чё.» Он сперва ехать не хотел, Вован-то. Вот. Там штраф двести рублей за каждый хвост был. Советскими! На заводе месяц пахать. Всё же я его уболтал. Брат Митька, говорю, помирает, ухи просит. Ну, приехали. Вован свою «копейку» драную пологом закрыл, палатку поставили, костерок, то-сё… Наконец, разошлись рыбалить. Вот. Вован, значит, вверх по речке пошёл, я вниз. Клевало дуром! Я тогда на закидуху такого леща вытянул, веришь-нет, кило на четыре с половиной. И так всякой разной другой рыбы немеряно. Три стерляди небольших, граммов по восемьсот, одну килограмма на полтора. Да больше! Кого полтора, больше двух, наверно.
Вован, как потом выяснилось, от меня не отстал: двух стерлядей и пару кастрюков выдернул. Да. Хорошо ловили!
«Ну, ещё километра три. Темно уже совсем. Вон в деревне огни – рукой подать» - думал я. Мне было жарко, дыхания не хватало. А впереди, как я знал, был «затишный», непродуваемый участок с полкилометра. Снег там как пух, и на лыжах вязнешь чуть ли не по пояс. Надо передохнуть.
- Перекур! – я воткнул, стащив через голову, Васино ружьё прикладом в снег.
- Ты её так не тычь, у неё курки срываются и предохранитель не держит, а она, по-моему, заряжена. Пальнёшь себе в башку нечаянно.
« хоть сейчас сказал, спасибо» - подумал я и переломил двустволку напарника. Из стволов бойко высунулись две гильзы, я вынул их - тяжёлые. Материться не было дыхания. С тех пор, как я тащу его пищаль на шее, я десяток раз мог упасть и не известно, как бы повернулись стволы. Добро ещё куда-нибудь в мясо… Я покачал головой.
- Чё ты гривой машешь? – поинтересовался Вася. Я молча сел на свои лыжи.
- Чё, спёкся? Фигня, вон уже деревню видно. Малёхо осталось! – посмеиваясь, подбодрил он меня.
- Ну..и…как…порыбачили… - спросил я.
-Вот я и рассказываю! Тут, откуда ни возьмись – рыбнадзор на двух катерах. Один, значит, по течению шурует, другой против течения, снизу подъезжает. Вот. Одни на меня протокол пишут, другие на Вована. Встрял Вова по полной!
- А ты?
-А я дома на телефон: «дядя, выручай». Он мой протокол и «потерял». Случайно.
-А Вованов протокол?
-Да я и забыл про него! Восемь сотен на шею – не шутка. Да и потом, чё я, мать Тереза? Его проблемы. Вот так. Ну, мы дальше идём?
Я снял рюкзак и вытряхнул на снег Васьковых зайцев, сверху пристроил остальные его пожитки.
- Деревню видно уже. Фигня осталась, по лыжне дойдёшь – сказал я и пошёл, не оглядываясь.
Мне было отчего-то обидно. Как тогда, когда маленькому не дали заглянуть за горизонт. Теперь я понял, почему плакал тогда: жалко терять не только то, что имеешь, но и то, на что надеялся.
Мне одному пока везет, чтоль?
Тьфу-тьфу-тьфу
