• Из-за закрытия китайского заведения, где мы раньше втречались, до того, как найдем, что-то подходящее для постоянных встреч, договариваемся о ближайшей встрече, на каждый первый четверг месяца, здесь: Кто в четверг к китайцам???

Из дневника охотника русской глубинки.

ну молодец! отличная история!
 
Спасибо, Вадим! Мимо такого рассказа "не пройдешь" :ab:
А мечтателя прям даж жалко))))
 
Жестокость.

Тесна…. Тесна селениями Суздальская земля. Средь небольших лесов и просторных полей, на расстоянии воробьиного скока, то деревня - то село. И все же есть где разгуляться азартному охотнику. От леска к леску, через поле да в угор, вдоль рек и озер бродят странные люди в поисках охотничьей удачи, убивая, большей частью, лишь ноги да время.



Багровое солнце еще не скрылось за лесом, а полная луна, отливающая золотом, в густой синеве закатного неба уже окрасила округу сумеречной голубизной. Николай решил заночевать в лесу. Нужно было найти подходящее укромное место, где не тревожил бы колючий ветерок, и было вдоволь сухих дров. Но как было найти такое место, когда ночь уже нагромоздила темноту под покровом деревьев. Николай неторопливо двигался вдоль кромки незнакомого ему леса в надежде отабориться*. И вдруг удача! Невдалеке, на краю поля, летний коровий выгул с пастушьим вагончиком под старой, разломившейся надвое ветлой. Подойдя ближе, Николай обратил внимание, что из заколоченного листом железа окна, орудийным стволом торчала печная труба, а под придавленным снежной шапкой навесом - притулилась аккуратно сложенная поленница дров. Огромная старая ветла заботливо прикрывала вагончик от северных ветров, принимая на себя их жестокие порывы. Высокие сугробы, освещенные мутным лунным светом придавали сказочность ночному пейзажу.

Николай разгреб лыжей снег и отворил дверь. Мутный свет качнулся на дверных петлях, раздвинул застоявшийся мрак и скользнул внутрь помещения. Николай чиркнул спичку. В вагончике царил беспорядок. На досчатых нарах валялись старые тряпки, по полу были разбросаны бутылки и банки, на стенах лохмотьями висели пряно воняющие навозом телогрейки. В углу стоял старый, с раскрытыми настежь дверками, кухонный стол. Промозглый застойный воздух, казалось, был пропитан каким-то необъяснимым запахом душераздирающей тоски. Николаю захотелось уйти, но маленькая буржуйка, обещающая более-менее комфортную ночёвку, уговорила остаться.

Николай внес охапку дров и затопил печь. Испугавшись яркого пламени, её проржавевшая стенка ахнула клубом белесого дыма, но потом обрадовано загудела и озарила мрачные стены помещения пляшущими отблесками теплых тонов. Вагончик медленно стал согреваться. Сбросив на пол обветшалое тряпьё, Николай пристроился на нарах, подложив под голову рюкзак. Он пытался уснуть, но усиливающееся непонятное чувство обреченности и беспокойства, никак не давало этого сделать.

- Странно,- думал Николай,- даже мыши не скребутся за обшивкой. Неужели и они вслед за людьми покинули это жилье? А что им тут делать, если нет пищи? А ведь всего несколько месяцев назад здесь кипела жизнь! Были люди. Да…. Наверное, нет ничего печальней покинутого человеческого жилья. Брошенное жилище тоскует без людей, болеет, чахнет и в итоге разрушается, превращаясь в ничто. Николай встал, подбросил в огонь дров, закурил, подспудно ощущая, что в окружающем его замкнутом пространстве все-таки что-то не так.....



Хрупкий сон подкрался незаметно, унося сознание в воспоминания прошедшего дня: «В пухлых февральских снегах отразилось неправдоподобной голубизны небо. Средь нешироких полей, от перелеска к перелеску, тянется четкой бороздой кровавый след. Раненый матерый лисовин уже не понимает, куда и зачем он идет. Он просто двигается вперед, влекомый инстинктом, в слепой надежде вырваться из помрачающего сознание состояния. Иногда он останавливается, жадно хватая пастью снег и ненадолго ложился отдохнуть. Он видит вокруг себя безжизненно блистающие на солнце снега, оцепеневшие от холода за долгую зиму деревья, устало склонившиеся к земле ветви кустов. И вдруг все это разом исчезает и среди белого безмолвия поднимается над дальними холмами голубое и трепетное марево летней жары и щекочет слух близкое стрекотание примостившегося на травинке пугливого кузнечика. Параллельно уходящему в никуда лисьему следу, тянется широкая лыжня. Охотник упорно идёт за подранком. Утром, в самом начале дня, Николай сделал неудачный выстрел, и теперь исправляет собственный “грех“. Добрать нечисто битого зверя, является для охотника делом чести. Трудно – нетрудно, от этого никуда не уйти. Несколько раз, задыхаясь от усталости, Николай хотел бросить преследование, но какое-то внутреннее ощущение вины за напрасно загубленную жизнь, мешало ему это сделать. И вот, почти перед самым наступлением сумерек, обессилевший лисовин в последний раз лег на снег, и оглянувшись на преследователя, легко подпустив его в меру выстрела».

Где-то застрекотала сорока. Николай выглянул из вагончика. За гребенчатой кромкой леса небо помутнело серостью, ползущие с востока облака слегка окрасились по краям кумачовым румянцем. Пока Николай пил чай и курил сигарету, рассвело. Утренний ветерок стукнул в печную трубу, оскаливая рыже-красные угли. Николай распахнул дверь. Яркий дневной свет до отказа наполнил помещение. Смутные очертания предметов приобрели ярковыраженные контуры. Охотник осмотрелся. Всюду валялись сигаретные окурки, изношенная в хлам обувь, пустые консервные банки, флакончики из-под косметического средства “ТРОЯР”. Настенные рисунки и надписи были выполнены в стиле низкокультурного пошлореализма.

Николай заглянул под нары. В большой обувной коробке выстланной тряпьем лежала........мертвая кошка. Она лежала в столь привычной для нее позе, что казалось, будто она спит. И лишь пустые впадины глазниц убеждали в ее смерти. Человеку показалось, что сквозь эти глубокие дыры душа кошки со страшным укором смотрит ему в глаза. Николай в смятении отпрянул назад, больно стукнувшись локтем о дверку стола. Оглядевшись, он заметил, что по углам вагончика было много кошачьего кала. Это явно указывало на то, что довольно длительное время, находясь в заточении, кошка была жива. Но как она сюда попала?? И вдруг ответ стал таким очевидным - ее бросили люди, забыв или намеренно заперев внутри. Этот явный ответ буквально отравил сознание Николая. Он представил, как долго и мучительно умирала кошка. Как искала она выход наружу, оглашая округу душераздирающими воплями. Как звала она бросивших ее людей, с которыми прожила все лето. Тогда она любила их, благосклонно позволяя чесать себя за ухом. Но теперь вдруг возненавидела и со звериным рыком бросалась на висевшие, на гвоздях телогрейки, в слепой ярости срывая их со стены. В безнадежной борьбе за жизнь шли день за днем. Злость постепенно переросла в безразличие и покорность. И кошка смирилась с той долей, на которую ее обрекли. Она легла на приготовленную людьми подстилку и спокойно уснула. А когда, поздним февральским вечером, человек случайно нарушил умиротворение ее могильного склепа, ей было уже все равно.

Схватив вещи, Николай в растерянности выскочил на улицу, плотно прикрыв за собой дверь. Отойдя метров на пятьсот от вагончика, он вдруг остановился, воткнул прикладом в снег ружье, сбросил рюкзак и вернулся обратно. Не осознавая зачем, он нагреб к двери сугроб, заботливо притоптал его ногой. Закурил. А когда закончилась сигарета, достал нож и на ржавой стене вагончика нацарапал маленький, почти незаметный крестик.



В пухлых февральских снегах отразилось неправдоподобной голубизны небо. Средь нешироких полей, от перелеска к перелеску, тянулась широкая лыжня. Охотник возвращался домой....

****************** *
Отабориться – (охотн.) устроиться на ночлег в полевых условиях.
 
Марина, а как думаете, много таких мечтателей на охотничье-рыболовных форумах?
оставим это риторическим вопросом :ap:
Рассказ последний, "Жестокость", сильный. По душе корябающий... Спасибо.
 
цепляет...
 
Наш форум что тайга - бродишь, бродишь и всё равно находишь что то новое... Вадим, ты трудяга! Сколько в деревне забот, и ещё находить время ТАК писать, СПАСИБО, порадовал, душевные рассказы...
 
Наш форум что тайга - бродишь, бродишь и всё равно находишь что то новое... Вадим, ты трудяга! Сколько в деревне забот, и ещё находить время ТАК писать, СПАСИБО, порадовал, душевные рассказы...

Так я в деревню для того и переехал, чтобы чаще охотиться и больше писать!:ag: Спасибо за позитивную оценку!
 
Читаю и примеряю ощущения героев к себе, продолжай!
Как говорится, по просьбам трудящихся.... продолжаю.

Сейчас стал просматривать кучу скопившихся у меня дискет на предмет выкинуть их, т.к. ими уже никто не пользуется. Благо мой старый компьютер ещё имеет возможность пользовать эти дискеты. И вот среди этого, в общем-то, хлама я нашёл свои старенькие рассказы. Боже, какие они наивные! Просто так выкинуть жалко. Решил, что пусть они тут хранятся. Фотографий нужных у меня сейчас нет, поэтому разобью текст отвлечёнными иллюстрациями.

ВНУК ДОН КИХОТА



Как не противилась зима, как не совала палки в колеса накатывающей весне, а в положенный срок, в ночь на 14 апреля разлилась паводком Нерль, затопила луга аж до самого леса, сбросила с груди ледовые оковы и вздохнула привольным южным ветерком. Весна пришла теплой и дружной. День за днем неприкрытое облаками бесстыжее солнце прогревало окрестные поля и вглядевшись можно было увидеть, как над еще влажными полями стояло рифленое марево. Вокруг пахло новизной. Весна - всегда начало новой жизни. На высоких Бураковских речных склонах, обильно поросших соснами, деловито хлопотали над гнездами грачи: — Брат! — А ? — Ты строишь ? — Да. А ты ? — А - га ? Ранним утром, возвращаясь из леса, Антон случайно спугнул с гнезда кряковую утку. В небольшом углублении, выстланном прошлогодними сухими травинками и пухом, лежали четыре яйца. — Ах, глупая!-- всплеснул руками Антон, — ведь у самой дороги угнездилась. Не будет тебе тут покоя, тут то люди, то собаки....Вот ведь оказия. Первым желанием Антона - было забрать яйца и подложить их в гнезда к своим подсадным, которые тоже еще только начинали делать кладки. Но нужно ли человеку вмешиваться в жизнь и законы дикой природы? В голову лезли мысли о естественном отборе, но и смириться с почти стопроцентной гибелью кладки не хотелось. Антон в нерешительности стоял над покинутым наспех, испуганной уткой, гнездом. Как поступить? Забрать яйца - значит собственноручно разорить гнездо. Антон представил, как вернется к заветному месту крякуха и, найдя его пустым, будет растерянно копошиться в подстилке, не веря собственному несчастью. — Нет, не трону,-- твердо решил Антон, — ведь выводят же они утят и в городских парках, и даже на крышах московских многоэтажек. Вдруг именно этой мамаше повезет и через 28 дней вылупятся из заботливо насиженных яиц темненькие утятки. Уведет их мать к реке, спрячет в непролазных камышах, убережет от бед и напастей. А к середине лета окрепнут они, поднимутся на крыло и в одну из коротких июльских ночей совершат свой первый полет над лесом, который был для них колыбелью. Антон нагнулся, заботливо прикрыл мягкой подстилкой обнаженную кладку и отправился домой. Переплывая на лодке через широко раскинувшую свои полые воды Нерль, он увидел, как сделала проверочный круг над лесом утка и исчезла среди пушистых сосновых лап. Птица вернулась на гнездо. Антон мысленно пожелал ей удачи и материнского счастья. * Много ли надо чтобы погубить кладку птицы? Иногда для этого достаточно спугнуть ее с гнезда. Отдыхающие весной на природе люди зачастую и не задумываются о том, что громкая музыка, беззаботная беготня детей или рысканье прихваченных на отдых собак, заставляют испуганную птицу покинуть свое гнездо. Но то, чему не придают значения люди, хорошо замечают вороны, сороки ,луни и другие хищники. Уж они-то после ухода человека обязательно проверят покинутое гнездо и поживятся яйцами. Так люди иногда сами того не подозревая, бесцеремонно вмешиваются в жизнь диких зверей и птиц, нанося при этом немалый урон природе. Антон всегда мечтал о том, чтобы хоть как-то, пусть небольшими, но конкретными действиями восполнять этот урон. Соседи посмеивались над простоватым Антоном за глаза, а иногда и прямо в лицо называя его чудаком. Он же вторя ехидным насмешкам, заразительно смеясь, называл себя правнуком Дон Кихота. Насмешники и не подозревали, что этот, по их мнению, недотепа в недавнем прошлом боевой офицер, удостоенный за боевые заслуги перед Отечеством Орденом. Еще прошлой осенью Антон приобрел двух кряковых уток и одного селезня, лишь с одной целью - развести птиц как можно больше, чтобы в дальнейшем выпустить их в природу. Конечно, все было не так просто. Привыкшие к человеку утки, могли стать легкой добычей охотников, но даже если бы хоть небольшой части их удалось уцелеть, вернулись ли бы они после зимовки в родные края? Все это было крайне интересно. К этому эксперименту Антон готовился серьезно. Он перечитал массу специальной литературы и даже привлек в это дело двоюродного брата, у которого в соседней деревне на дачном участке был небольшой огороженный пруд, а за огородами распласталась изрезанная, заполненными водой, канавами болотистая, почти непроходимая луговина. Неплохое место для выпуска утиного молодняка. Но все это было пока мечтой. И, тем не менее, Антон с братом медленно, но верно двигались к ее осуществлению. Перво-наперво, был построен теплый просторный утятник с хорошим светлым выгулом. Внутри утятника поставили искусственные гнездовые домики, которые потом планировалось выставить вдоль тростников и осоки по берегам прудка. Так хрупкая мечта потихоньку приобретала реальные очертания. Между рекой и огородами раскорячился глубокий овраг. Когда-то по краю оврага стояли скотные дворы, теперь от них ни осталось и следа, и лишь хорошо удобренные коровьим навозом склоны оврага густо поросли бурьяном. Сухие бадылья репейника и крапивы превращали его в непролазные джунгли. Под их прикрытием серая куропатка устроила свое гнездо. Сидя на яйцах, она часто видела, как по крутой тропе спускались к реке люди и подолгу стояли на берегу, любуясь весенним разливом. Они не пугали ее, ведь они были слишком далеко, чтоб причинить вред ее гнезду. Несколько раз на овраг прибегала деревенская собака, но и она зацепив хвостом ершистого репейника, не решалась далеко углубляться в бурьян. Опытная куропатка была рада, что устроила свое гнездо в столь безопасном и защищенном месте. Все шло как нельзя лучше, но вдруг в один из дней птица увидела приближающегося к ней человека. “ И какая нелегкая занесла его сюда?”-- подумала куропатка и плотнее прижалась к земле. Антон увидел птицу. Она сидела не шевелясь и была почти не заметна, лишь моргающая бусинка глаза выдавала ее присутствие. Антон замер. Куропатка вжалась в землю и с тревогой наблюдала за человеком. Казалось - еще мгновение и она с шумом сорвется с насиженного места. Не делая резких движений, человек попятился назад. И лишь когда отдалился на безопасное расстояние, облегченно вздохнув, произнес: — Чуть не раздавил бедолагу, хорошо еще, что вовремя заметил. Войдя в дом, Антон зачерпнул ковш холодной воды, выпил залпом. — Слышь, мать!-- обратился он к жене,-- куропаткино гнездо нашел случайно в нашем овраге. Эх и крепко сидит. Близко меня подпустила. Ты если к реке через овраг пойдешь, то по правой тропе ходи, чтоб подальше от гнезда, влево не суйся, а то спугнешь! — Яиц-то сколько?- поинтересовалась жена. — А я почем знаю, их не видать, но если по прошлогодним выводкам судить, то десятка два быть должно, а может и больше. Ты сама в начале зимы видала, выводок под нашими окнами ходил. Восемнадцать штук было, а к весне лишь три осталось. Такой вот он естественный отбор! Я у Сабанеева читал, что в старые времена куропаток отлавливали и в трудные зимние месяцы в сараях передерживали. Теперь этим уж ни кто заниматься не будет. А как поголовье сохранить? Пошли самым примитивным путем - запретили на куропаток охоту. Вот только запрета то этого мало кто придерживается. Мне один хвастался, что за прошлую зиму более восьмидесяти штук набил. Хотел я ему тоже набить, да думаю все равно он ни шиша не понял бы. Вообще от подобных запретов на охоту толку мало. Одна проформа. А конкретные дела много денег требуют. Со мной один охотовед спорил. Говорил, что благодаря запрету охоты на бобра, численность его в области значительно возросла. Только чушь все это собачья. На мой взгляд, причина совсем другая - мех бобровый из моды вышел, вот и не стали на него охотиться! Нет спроса - нет и предложения. Или вот взять, к примеру, дикого гуся. Он весной через всю Рассею в тундру летит и в каждой области Государство с охотника за право выстрелить по нему плату берет. А какие. Скажи на милость, оно это самое Государство, меры предпринимает по сохранению и увеличению численности этой птицы? Собираем дань с матушки природы, вот и все. Работать надо, много работать! Рачительным хозяином на своей земле надо быть, сыном любящим, а не пасынком. Истинную любовь к родной природе никакими деньгами не измеришь. Любовь эту каждому человеку с первых дней жизни прививать необходимо. Раньше чтоб в охотники вступить год в кандидатах ходили, а теперь плати, милок, деньги и охоться, хоть до посинения. Я прошлой осенью вечернюю зорьку на уток стоял. Рядом со мной какой-то приезжий охотник пристроился. Еще светло было. Гляжу, с Фоминской церкви голубь снимается и прямо на моего соседа летит. Ну, тот недолго думая прикладывается и бах по сизарю. Попал. Да так ловко, что голубь прямо ему в ноги кувырнулся. Сосед мой его ногой потыркал и громко с досадой сказал: ”Да это и не утка”. Потом брезгливо поднял птицу и со злостью зашвырнул ее подальше в воду. Разозлился я, решил невежду наказать. Достал из кармана свое егерское удостоверение и пошел проверять у соседа документы. Все необходимые бумаги оказались в полном порядке. Пришлось попробовать надавить на совесть. На что получил конкретный и исчерпывающий ответ:” Голуби к отстрелу не запрещены. И с добытой в процессе охоты птицей могу поступать по своему усмотрению”. Вот так. Мораль к делу не пришьешь. — Я, кстати, тоже гнездо нашла,- похвалилась жена, прерывая излишне разгорячившегося супруга. — Ну ?! — Возле бани в можжевельнике. Сначала в нем два яичка лежали, потом вдруг заглянула — уже три. А сейчас там пташка какая-то махонькая сидит. Когда в баню идешь, она тебя тихонько взглядом провожает. Я долго на приступке стояла, все наблюдала. Ведь не боится... — Что ей бояться, коль ты туда не лезешь, — засмеялся Антон. — Вот и ты не лезь. Пусть сидит. — Великое таинство природы...Такое не каждому видеть приходится. Прошла пора, и нет гнезда. В масштабах жизни это миг. А я вот думаю, неплохо бы сфотографировать, и куропаткино гнездо, и у бани которое, и то что я на прошлой неделе нашел, ну где утка сидит. Запечатлеть этот “миг”, так сказать, в веках. На следующее утро Антон, вооружившись фотокамерой, отправился за реку в лес, чтоб увековечить сидящую на гнезде утку. Золотисто-голубое шитво неба отражалось в воде беспредельно расширяя окружающее пространство. На душе было легко и празднично. Подходя к заветному месту, Антон напряженно всматривался в лесную подстилку. Где-то там, под кустом красной бузины, прикрытое упавшей полусгнившей жердиной, упершейся в жилистое подножие старой сосны, должно быть гнездо. Для того , чтобы сделать хороший снимок, нужно было подойти к сидящей утке метров на пять. Антон приближался к гнезду держа фотоаппарат наизготовку. Движения человека были плавными и медлительными. От напряженного всматривания слезились глаза. Шаг. Пауза. Еще шаг и вновь пауза. Уже было очень близко, но разглядеть птицу никак не удавалось. Ближе подходить нельзя! “ Так, вот жердина. Именно здесь должно быть гнездо, — думал Антон — может я немного ошибаюсь? Так. Куст бузины, сосна, жердина...Все верно. Сделаю еще шаг...” — Так я и думал! — уже не остерегаясь, громко сказал Антон, — вот вам и естественный отбор! Несколько осколков скорлупы и пушинок-- вот все, что осталось от гнезда.Теперь Антон пожалел, что не забрал те четыре яйца. Плотным, холодным туманом грусть заволокла душу. И опять мысли о том, нужно ли человеку вмешиваться в жизнь и законы дикой природы, не давали Антону покоя.Ведь вмешайся он в этот закон, жизнь четырех утят была бы возможно спасена. — Ну, хорошо! — рассуждал Антон, — забрал бы я их, подложил под подсадных. Ну вылупились бы они, обрели жизнь. Но какую жизнь? Жизнь в неволе, жизнь с подрезанными крыльями. Смогла ли бы полная зерна кормушка заменить сладость вольного полета. Пусть опасного и возможно кратковременного. Полета в состоянии естественной свободы. Именно естественной, ведь любое ограничение свободы, так противоестественно каждому живому существу. Это мы - люди, загнали себя в рамки условностей, ограничивающих нашу свободу, и стараемся всех и все, кто нас окружает втиснуть в эти же самые рамки. А птицам нужен полет. Антон мотнул головой, словно пытаясь вытряхнуть из нее назойливые мысли. — Да что за чушь!? Мало ли гибнет в природе птиц и зверей? А людей сколько по Миру убивают? Ведь кругом война, кругом смерть! Так стоит ли плакать над разоренным гнездом? Возможно не стоит...Но ведь мог спасти. Пусть маленькую крупицу того живого, что мы называем природой. А раз мог, значит, надо было спасти! Так ведь нет--отстранился. Понадеялся на чудо. Вернулся домой Антон разбитым и утомленным.Теплый весенний день казался изнуряюще жарким. Жена ковырялась в огороде, сооружая немногочисленные грядки и ровными рядками высевала в них семена. Она сразу заметила, что Антон был не в себе. Войдя на крыльцо, он нервно скинул болотные сапоги, бросил у двери куртку и пройдя в переднюю завалился на диван, уткнувшись лицом в подушку. Проснулся Антон далеко за полдень. — Обедать будешь?-- спросила жена. — Позже. Пойду, схожу к реке, проветрюсь немного, а то заспался, -- ответил Антон. Он прошел через огород и вышел на овраг. То, что он увидел, помутило рассудок. Низина была дотла выжжена огнем и напоминала поле боя после ожесточенной схватки. Для полной достоверности не хватало лишь взрывных воронок. Антону захотелось закричать, но язык присох к небу. Подошла жена. — Сосед порядок наводил, — пояснила она, — стал жечь бурьян, ветром пламя подхватило и на овраг. Крапива старая полыхнула. Тушить не стал. Спросила его:”Зачем зажег?”, а он и сам не знает. Рукой махнул и ушел. Когда огонь двигался, я тут стояла, видела, как куропатка с гнезда слетела. Потом я спустилась, поглядела, а там 25 обугленных яиц лежат. Теперь уж все, пропали. Видать не судьба! Да и в можжевельнике гнездо кто-то разорил. Утром еще птичка сидела, а в обед ни птички, ни яиц. Наверняка сороки слиховали. Я когда в огороде занималась, они все на бане стрекотали. — Не судьба...,-- задумчиво повторил Антон. — Я так понимаю, обедать не станешь? — Нет. Ты в утятник сегодня заглядывала? Утки сидят? — Сидят. Селезень один ходит. Бог даст высидят. Спустя три недели Антон сделал в дневнике следующую запись:” 29 мая. Утка вывела 11 утят. Мамашу с выводком поселили в специально приготовленный выгул, но ухудшение погоды заставило на следующее утро перевести всех в предбанник....”
 
СЛУЧАЙНАЯ ВСТРЕЧА


Утро было росным. С восходом солнца луга закурились, и туман слоисто потёк над землёю.

Я заглушил мотор и вышел из машины в том месте, где вчера дорогу мне перебегала лосиха с двумя лосятами. Я увидел её метров за сорок, когда она, вымахнув на обочину, остановилась, вытянув ко мне длинную шею, и в тот же момент через дорогу совсем рядом перепорхнули как две стрекозки, её дети – тонконогие и рыжие. Лосиха кинулась вслед, и я долго ещё видел их среди дубняка, благодаря случай и радуясь.

Туман перетекал меж стволов, сволакивался к реке, и мне казалось, что я слышу его движение. Я стоял, слушая тишину утра, угадывая пугливую настороженность мира, замордованного нашей ничем не объяснимой спешкой и стремлением всё переиначить, разрушить и возвести заново, но куда несовершеннее, чем прежде.

Третий день стояла духота, и тёплый запах сена стал привычен. Но он как бы обновлялся и густел, когда машина, набирая скорость, катила среди лугов.

Ливень разразился к вечеру. Я снова был близок к тому самому месту встречи с лосиным семейством, когда стена воды преградила дорогу. Я убрал газ, включил «дворники», почувствовав несовершенство такого «совершенного» механизма, каким была моя машина. Машину несло и водило помимо моей воли даже на предельно малом газу.

Занятый сложностями езды, я вдруг заметил, что впереди на дороге снова возникли две ломкие фигурки, и даже бессознательно поискал глазами их мать, но вдруг понял, что это дети. Мальчик и девочка, застигнутые ливнем, тянули руки, прося остановиться.

Ударила молния, накатил гром, и ливень на мгновение зашторил фигурки детей.

Неуклюже залезали они в распахнутую заднюю дверцу машины. Вода бежала по лицу девочки с намокших волос; она, отдувая капли уголками губ, тащила под мышки мальчишку.

Мы поехали дальше. Я видел в смотровое зеркальце личико девочки с крупными веснушками на носу и щеках, вытянутую напряжённую шейку, а чуть ниже круглое и очень довольное, даже полное наслаждения лицо мальчугана. Девочка по-матерински прижимала его рукою, обняв за плечи.

- Как звать-то вас? - спросил я.

- Меня Юлька…

- А я Колька! – сказал мальчишка, перебивая сестру. - Мы в Байкове живём.

- Откуда же это вы идёте? За ягодой, что ли, бегали?

- Мы с кладбища… - сказала девочка.

- С кладбища?.. – я растерялся, ответ был неожиданным. - Почему с кладбища?

- А могилку тоже надо полоть! - отвечал уже Колька.

- Мы у папки могилку пололи, - объяснила Юлька.

Дождь не унимался, и гроза полыхала вовсю.

- Папка умер? - всё также растерянно спросил я.

- Погиб, - ответила Юлька и добавила убийственно казённую, слышанную от взрослых фразу: - При исполнении служебных обязанностей.

Я отвёз детей в Байково, высадил у дома.

- А как твоя фамилия-то? - спросил я девочку.

- Ивановы! - опередил Колька сестру.

Они ушли в дом. Гроза унялась. Развернувшись, я поехал домой.

Он был совсем молодой, их отец. Егерь местного лесохотхозяйства. У него была коротенькая чёлочка надо лбом и ямочки на щёках. Мне запомнились эти ямочки, когда он, улыбаясь, таскал брёвна. Легко брал на плечо здоровенное бревно и нёс, чуть шире обычного расставляя ноги. И ещё, на ногах у него были мягкие домашние тапки. Я строил тогда дом и возил на участок лес. Шофёр, здоровенный губастый парень, содрал с меня за одну ездку круглую сумму и оставил брёвна на дороге, ни в какую не соглашаясь проехать двести метров по бездорожью. И нам пришлось тогда грузить брёвна в тракторную тележку.

От денег он отказался.

- Что ты! Если будешь за такой пустяк деньгами разбрасываться, в жизнь не построишься, - сказал он мне.

Он ушёл на обход своего егерского участка и не вернулся. Случайная встреча с браконьером стала роковой. Убийцей оказался молодой парень, односельчанин. Его скоро нашли: он спал недалеко от места происшествия – пьяный.

Потом он плакал, клялся больше никогда никого не убивать, говорил, что всё произошло случайно. Плакала его мать, ссылаясь на молодость сына.

И его пожалели. Писали ходатайства, поручительства, заверяли, клялись… и, кажется, помогло.



Машина шла на изволок легко и послушно, луга курились уже вечерним туманом, и запах сена перебивала грибная сырь тихих после ливня лесов.

 
Селянин, Вадим, у вас отличные рассказы!
Но, может я вам их все-ж разобью, каждый рассказ в отд. тему? Так и обсуждать удобнее и отзывы по каждому рассказу, и оглавление делать, и в библиотеку рекомендовать.
Как думаете?
 
может я вам их все-ж разобью, каждый рассказ в отд. тему? Так и обсуждать удобнее и отзывы по каждому рассказу, и оглавление делать, и в библиотеку рекомендовать.
Как думаете?

Сергей, да я думаю, что я не знаю.:cc: Я не знаю, как это будет выглядеть, если каждый рассказ займёт отдельную тему. Мне почему-то кажется, что это будет не очень удобно. А тут, вроде, всё в одном корыте - открыл тему и читай, как книжку, главу за главой. А потом, я заметил, что литературу-то не очень и обсуждают, если только, отзыв черкнут. Но это только мои рассуждения. Возможно, что ваш вариант и лучше. Где бы посмотреть, а уж потом и решить?
 
Где бы посмотреть, а уж потом и решить?
Да здесь-же в разделе. Есть авторы, которые пишут отдельно, каждый рассказ - своя тема. Например KKK205. Нестер Петрович и т.д. А есть и как у вас - Kedr, Дино.
Можете сравнить.
литературу-то не очень и обсуждают, если только, отзыв черкнут.
ну... по разному. В основном события описанные обсуждают.
Вот в случае совместного сбора рассказов в одной теме обсуждать сложнее, надо указывать каждый раз о каком рассказе речь.

p/S/ Я не настаиваю, просто предложил.
 
А есть и как у вас - Kedr, Дино.
На самом деле, я об этом думал довольно много. И сейчас склоняюсь к тому, что лучше всё-таки рассказы разносить по разным темам (если их не объединяет сюжет. Но тогда они, скорее, не рассказы, а главы).
Ну а если надо их собрать, допустим, в своего рода "сборник", то можно перед рассказом или после него дать ссылки на остальные рассказы из этого сборника. Где-то так, мне кажется, будет лучше.
 
Селянин, к рассказу о простуде.

Есть такой "цыганский" способ топки печей. Лень кочевникам пилить и колоть дрова, да и нечем, вот они бревно в избу затащат, пропихнут в дверцу печки конец, и, по мере сгорания, пихают ещё. Быстро! Удобно! :ag:
А рассказы хороши - про кошку зацепил.
 
Что-то совсем забыл я про свои "дневники охотника русской глубинки"!? А между тем, просматривая старые рассказики, вот наткнулся на пару охотничьих историй, имевших реальное происхождение.

Охотничьи байки, или был как-то раз случай…
Не ошибусь в утверждении, что каждый охотник, выезжающий в «поле», знает, сколько удивительных, а порой невероятных историй случается на охоте. Передаваясь изустно, случаи эти обрастают всё новыми и новыми подробностями, иногда сильно отличаются от первоначального варианта и, подчас, возвращаются к первоисточнику спустя много времени в виде совершенно другой истории. Поэтому и называют такие россказни – байками. А байка, как известно, вещь не серьёзная, поэтому документом служить не может. Особенно благодатной средой для таких рассказов служит костёр, вокруг которого обычно усаживаются участники охоты, и подогреваемые впечатлениями прошедшего дня, ну и, конечно, немного спиртным, взахлёб и наперебой начинают вспоминать, то, что с ними когда-то случилось или от кого-то было услышано.


* * *​
Вот был такой случай. Живёт на озере Светец егерь Шимков Станислав Владимирович. Кордон его охотничий прям на берегу стоит. Озеро большое, но не очень глубокое, берега илистые, топкие, все камышом поросли. Вдоль уреза хатки ондатровые. Ондатры много, как грязи. Весной и осенью гусь, утка на озёрной глади часто отдыхают. В сезонный перелет на охоту туда попадёшь, всё одно, что в казино джек-пот сорвёшь. В общем, лепота. Одна только беда. Берега топкие – стоять нельзя, да и тростник с камышом широкой полосой вдоль берега тянутся, а лодка у егеря только одна, да и та – полугнилая. В общем, куда не кинь – всюду клин. Но пытливый ум Шимкова нашёл выход, как когда-то, ещё в армейскую бытность, догадался он приписать к своей фамилии букву «в», так и стал украинец Шимко русским Шимковым. Наморщив ум, Станислав Владимирович придумал простейшее по конструкции, но гениальнейшее, по сути, изобретение. А состояло оно в следующем: прямо в тростниках у края воды в дно озера вбивалось четыре кола, а между ними крепилась обычная, двухсотлитровая бочка. В неё-то и высаживал егерь охотника. Стрелок стоял в сухой бочке, высовываясь из неё чуть выше пояса. Для стрельбы он мог поворачиваться на 360є, а стоявший над ним камыш, отлично маскировал его от налетающих птиц.

Испытав своё изобретение с вечера, утром Шимков, как всегда радушно, встретил приехавших охотников. Потчевал гостей егерь затушенным в скороварке гусём, которого ему удалось подстрелить во время испытания бочки-засидки.
День пролетел быстро, близилась вечерняя заря. Егерь на лодке стал развозить охотников по бочкам. Подъехав к первой, Шимков бодро скомандывал: - По-о-о номерам! Один из охотников, видимо самый резвый, перемахнув через борт лодки, проворно юркнул в бочку, деловито потоптался и удовлетворённо сказал: - А ничего окопчик, славный! - Ну, ни пуха, ни пера – ответил Шимков, и осенил охотника крестным знамением, обеспокоено шепнув при этом в сторону: - только б не потонул, солдатик… Не успела лодка отъехать и на десяток метров, как из «славного окопчика», надрывая нежную ткань лесной тишины, понеслись дикие ругательства, перемешанные с гортанными воплями, полными ужаса и паники. А ещё через несколько мгновений охотник, в бешеном порыве, выскочил из бочки и, опровергая законы физики, ринулся по поверхности воды в направлении спасительной лодки. Но как не было велико его желание поскорее попасть в лодку, физика оказалась сильнее. Как не крути, а наука фундаментальная. Не добежав всего несколько шагов, охотник погрузился в воду. Когда его втащили в лодку, он мычал и тыкал пальцем в направлении бочки, а потом и вовсе сник и замолчал, пригорюнившись на корме. Подъехать к бочке сразу не решились. Испуг передался всем сидящим в лодке. Но любопытство оказалось сильнее страха. Осторожно подплыв к бочке, Шимков посветил в неё фонариком. На дне, тесно прижавшись друг к другу, сидели две крупных ондатры. Они-то и атаковали бесцеремонно прыгнувшего к ним охотника, успев несколько раз укусить его за ноги и ещё за одно очень нежное место. Потом долго искали в воде отброшенное охотником в сторону ружьё, но так и не нашли. Сидя за столом, много обсуждали конструкцию подобных бочек-засидок. Говорили, что бочки надо крепить выше, чтоб ондатры туда не попадали. Но Шимков уже думал о другом. Он думал о том, как бы повыгоднее сдать ондатру, которую он теперь без особого труда будет ловить во множестве.


--- Добор поста---

ЖАДАЙ.

У Васи Чучина был кобель. Звали его – Жадай. Собака, как собака, но не фокстерьер, а вроде, как норная, кстати, не такса. По норам брала хорошо, но не всегда лазила. А уж коли лазила, то работала живо и с упором. Подолгу из норы не выходила.


На одной норе было пять отнорков. В один Жадай залез и с кем-то там, слыхать, сильно повздорил. Вася хотел Жадаю помочь. Начал отнорки затыкать. Три заткнул, а из четвёртого енот вышмыгнул и убёг. А Вася растерялся, стал в нору кричать: - Жадай! Жадай! Жадай! Кобель морду из норы высунул и нечеловеческим голосом спросил: - Чего!? - Чего! Чего! Мысль через плечо, - раздосадовано ответил Вася и, срываясь на крик, добавил: - убёг енот-то, вот чего!


--- Добор поста---


Неудавшаяся охота.

Приехала бригада охотников к егерю на лесной кордон, помочь с товарным отстрелом лосей. Кордон дальний. Стоит на берегу большого лесного озера. От берега до берега полтора километра.
Приехали с вечера. Как водится, приезд отметили. Пили много. Лишь один из гостей не пил. Настроен был на охоту серьёзно. Естественно утром он встал первым. Собрался, даже белый маскировочный костюм надел. Стал всех будить. Сначала ему вежливо объяснили, что спешить на охоту не нужно. Дескать, пусть зверь ляжет на днёвку, облежится. Но охотник не унимался. Тогда в ход пошли предметы, те, что под руку попадались. Охотник обиделся и вышел на улицу. Минут через пятнадцать он влетел в избу с криками: - У кого карабин есть? Дайте карабин. Эти слова мгновенно были восприняты всеми, как команда «Подъём», поданная лично министром обороны для военнослужащих первого года службы. В мгновение ока все, даже сильно страдающие похмельным синдромом, оказались возле двери. - Лоси по льду озера идут! - на выдохе произнёс охотник.

Сминая друг друга, наступая друг другу на ноги, охотники ринулись на улицу. От топота ног стоял глухой гул, и тряслась земля. В суматохе, когда уже почти все протиснулись через узкую дверь, на крыльцо, один из охотников чего-то не разглядел под ногами, запнулся и, матюгаясь, полетел через ступеньки в сугроб.
- Карабин… - успел кто-то крикнуть. Но его слова потонули в глухом гуле. Охотники, взбудораженные известием, бежали к дощатому пирсу и понеслись по нему, грохоча, как стадо. Некоторые бежали в валенках, трусах и шапке, неуспевшие обуться бежали кто босиком, кто в тапках. В общем, форма одежды номер раз – трусы, каска, противогаз. Прибежав на край пирса, все разом остановились, и гул стих, и настала тишина. Три лося степенно, не спеша, переходили через озеро. Вперёд выкатился егерь с карабином, и из положения «с колена» стал выцеливать. Все присутствующие, как-то напряглись, в едином порыве и с замиранием сердца ждали выстрела. До лосей было не более двухсот метров. Для карабина – почти верняк. И тогда не нужно будет целый день мотаться по лесу, морозить стрелков и бить ноги загонщикам. Удача была так рядом. «Лишь бы не промазал, лишь бы не промазал» угадывалось на лицах. Казалось, прошла целая вечность, а егерь всё не стрелял. Кто-то робко пискнул, не то от холода, не то от нетерпения: «Ну-у!» А егерь всё не стрелял. Время шло. Лоси уходили всё дальше и дальше. И лишь когда они скрылись в лесу, егерь поднялся и, хлопнув себя ладонью по колену, с неподдельной досадой сказал: - Не успел. Никто так и не понял, в чём дело. И лишь егерь знал, что его старенький служебный карабин образца 1942 года, давно уже даже на полста метрах клал все пули плашмя. А прослыть плохим стрелком ох, как не хотелось.
 
В преддверии весенней охоты предлагаю один из своих рассказов на эту тему.


ДУША – ПОДСНЕЖНИК


Александру Сергеевичу Баркову* посвящается.



В ту благодатную пору, когда начнет сиять напролет день-деньской солнце, когда начнет освобождаться от снега и потемнеет лес, когда пойменные луга заиграют талыми водами, а по озерам проступит синяя наводь, когда в воздухе настоится арбузный холодок талого снега, в эту самую пору появляются в наших краях первые вальдшнепы…

DSC00436.jpg

Он мой ровесник, даже чуточку моложе, но, знакомясь, вполне серьезно представился:
- Дядя Паша.
С тех пор и зову его так. Он высок, широк в лице, нос мясистый, пористый, в черных оспинках бывших угрей, глаза маленькие, но острые, Смешливые и умные. Плечищи здоровенные, ладонь сухая, сильная – ухватистая. В деревне дядю Пашу кличут попросту: Пашка-Вяхирь. В деревнях вообще любят давать прозвища и, как правило, очень точные.
Псевдоним свой Павел получил за неимоверное пристрастие к стрельбе голубей. Придет на зерноток, разгонит зажиревших, обленившихся от «сладкой» жизни сизарей и давай лупить по ним из своей старенькой тулки.
- Почто они тебе? – как-то раз спросил я, - ешь ты их что ли?
- Да разве дело в еде? – удивился Пашка, - голубь – летун высшей квалификации, полёт может сломать в мгоновение чуть ли не на стовосемьдесят градусов - попробуй попади! Одним словом – Вяхирь.

Свои стрелковые тренировки Пашка устраивал всю зиму каждую неделю, а к весне приходил на зерноток чуть ли не каждый день. Брал с собой пять патронов. Пять выстрелов – пять голубей. И очень огорчался, если уравнение не сходилось. Как-то раз застал я дядю Пашу за деревенской околицей. Он стоял пристально вглядываясь в белое поле. Я подошел и молча встал рядом, пытаясь определить, что привлекло Пашкино внимание. Солнце, отражаясь от снежной поверхности, больно било в глаза. Павел смотрел вдаль из-под руки и, вдруг, вздохнув, радостно сказал:
- Вот и настоящая весна пришла. Вон, гляди, проталинка проглянула.
- Где?
- Да на холме, неужели не видишь?
- Эх, проталинка! – засмеялся я – носовым платком закроешь!
- Да разве размер – главное? – опять вздохнул Пашка, - весне бы только зацепиться, а там пойдет…
- Далась тебе эта проталинка. Тоже мне Гидрометцентр доморощенный.
- Дурень! – вдруг громко засмеялся Павел, - ведь тяга вальдшнепиная скоро начнется. Он захлопал в ладоши и запрыгал, как ребенок.
- Понял теперь, для чего я на голубях тренируюсь? – сказал он и, с иронией посмотрев на меня, добавил, - эх ты, охотник! Ну, ничего, я из тебя человека сделаю, дай срок.
- Срок тебе не я, а прокурор даст, за стрельбу по голубям в населенном пункте, - в свою очередь засмеялся я и, решив подшутить, толкнул Пашку в сугроб. Но дядя Паша даже не пошатнулся, а вот я, словно теннисный мячик, отскочил в противоположную сторону. Мы оба рассмеялись. Пашкино приподнятое, весеннее настроение передалось мне, и мы всю дорогу к дому балагурили, рассыпая шуточки и громко смеясь..

С каждым днем росла Пашкина проталинка. Она ширилась, захватывала новые участки у поля. Проталинку обжили прилетевшие грачи. У нее уже и сестренки появились, и зима на них махнула рукой, забывая по ночам латать снегопадами.

Как-то после обеда повстречался мне дядя Паша.
- Ну, что, охотник, пойдешь со мной на тягу? - спросил он, - я намедни в лес бегал. Тянут уж разлюбезные.
- А когда идти? – нисколько не раздумывая, согласился я.
- Да сегодня вечером и пойдем, если не занят, конечно, - обнажая в улыбке зубы и, хлопнув меня по плечу, сказал Пашка.

После ужина, снарядившись по всем правилам, мы вышли за деревню. Прошли вдоль реки и через молодой ельник вышли на поляну, покрытую мшистыми кочками. Одна из елей, наверное, самая любопытная, выскочила вперед и стояла на поляне, как маленький бунтарь, ощетинив свои колючие ветки. Около нее и остановился Пашка – это было его любимое место.
- Ты вон туда иди, за березняк, там тоже место – люкс, - предложил Павел.
Я прошел подальше вперед и примостился близ березы у невысокого тёмного куста черемухи. Пройдет совсем немного времени, и этот маленький неброский кустик станет нарядным, как невеста на свадьбе, и уж не оторвешь от него взгляда. Так бывает с деревенскими девчонками: бегает по улице веснушчатая, длиннорукая, и вдруг на глазах превращается в настоящую красавицу…

DSC01418.jpg

Апрельский вечер подходит к лесу незаметно и тихо, как подходит к стогам мышкующая лисица. Вот тишина опустилась на верхушки берез, вот скользнула по знобким стволам и, вдруг, отступила перед любовной песней вальдшнепа:
- Хорк, хворк-с-с-т!
Я вскинул ружье, но было уже поздно. Вальдшнеп удалялся, исчезая в фиолетовой дали. Словно хлопок петарды, с Пашкиной стороны раздался выстрел. И вновь тишина. Я подошел к березе и прислонился спиной к ее гладкому и холодному стволу. Мне казалось, что под ее корой пульсируют соки от корней к ветвям, где маленькие, величиной с ноготь, листья переговариваются на своем языке. Им суждено все лето пить солнце и дожди, сопротивляться ветру, и растить у своего черешка новую почку, чтобы вот в такой же апрельский день она разжала свой кулачок и выпустила из него клейкий листок.

- Хворк, ст! Хворк!
Не медля ни секунды, я прицелился и выстрелил. Птица покачнулась и упала вниз в темноту. Я сорвался с места и бросился искать свою добычу. Я пробирался между кустами, как в лабиринте, несколько раз возвращался на одно и то же место, ощупывал руками землю. Тщетно. Где-то сзади, там, где стоял Павел, раздались с небольшими промежутками еще четыре выстрела. Я сидел на сырой земле и ругал себя за плохую стрельбу. Вальдшнеп был явным подранком. Ведь, если бы он был бит чисто, я бы точно нашел его. Сзади, почти неслышно, подошел Павел. На его ремень были приторочены пять вальдшнепов. Пять выстрелов – пять птиц.

- Ну, что, любезнейший?! Как дела? Где дичь? Мне было стыдно, но я все без утайки рассказал Павлу.
- Не расстраивайся, - успокаивал он, - утром с собачкой придем, может и найдем твоего беглого кулика. Подранка бросить – последнее дело.
- Тебе хорошо говорить! У тебя вон пять штук висит.
- Чудак ты человек. Да разве ж дело в количестве, - засмеялся Павел, - ну хочешь, на возьми, пусть будут твоими. Я на охоту души ради хожу, а не корысти для. На весенней охоте, брат, душа оттаивает. Ну, вставай, вставай. Пойдем к дому.

Я шел сзади, глядел на огромную Пашкину фигуру и думал о его жизни и сознавал, что она богаче моей в том смысле, что он живет одной жизнью с природой, глубже меня понимает ее, глаз его видит скрытое от меня. Я завидовал Паше-Вяхирю, его детской беззаветной любви к природе, любви, которой сильнее и чище, наверное, нет на земле. Вмещая в себя все красоты русского леса, он, вероятно, даже не смеет предполагать в себе талант. Про таких в старину говорили: «С виду гроза, а душа – подснежник».

чирий у бобра 011.jpg


Приехав в очередной раз в деревню, я поспешил зайти к Павлу. Его дом стоял на краю села. Окна были украшены резными наличниками, сделанными самим Пашкой; в них были видны выдумка и композиционная продуманность, изба в их наряде стояла точно сказочный терем. Мать Паши встретила меня у крыльца:
- Господь милостивый! Проходи, проходи в дом.

Мы вошли в избу. Тетя Настя собрала на стол.
- Как поживаете? А где Павел? – поинтересовался я.
- Панька, Панька…, - с дрожью в голосе ответила тетя Настя, - одно расстройство матери. Посадили, ведь, его.

Женщина всхлипнула и ладонью вытерла накатившую слезу.
- Как посадили?! – опешил я.
- Вся уж я извелась, стыд-то какой. Ведь убивец он у меня. Ее плечи задрожали, и уже не в силах сдержать себя, она разразилась громкими рыданьями.

Я не стал донимать ее расспросами, дал ей вволю выплакаться, после чего, она сама мне все рассказала:
- Рыбалил он на Глушице, да и увидал, как пастухи колхозные утят неокрепших кнутами бьют. Потешаются, стало быть. Ну, мой-то взъерепенился, да и шарахнул одного пастуха по морде. Кусалку свернул, нос на бок сшиб и мозги, видать, сильно стряхнул. Чуть не помер мужик-то, слава Богу, откачали. Вот и засудили Паньку-то моего. Пять лет дали. На суд нам ваката назначили, но он сказал, что ежели шестьдесят тыщь дадите, помогу. А у нас припрятано только две было. Ну, я ружье евонное продала, коровку на мясо, да и так, по мелочи. Все распродала, набралось только пятнадцать. Стало быть, не хватило, чтоб свободу-то купить.

Плечи ее вновь задрожали…

… Женщина проводила меня до калитки, и только когда я отошел, вновь окликнула меня:
- Приходи еще. А, может, вместе к Паньке съездим? Он тут недалеко отбывает, за день управимся.

Я брел по пыльной дороге, шаркая ботинками. У меня не укладывалось в голове все услышанное мной. Серые тучи плотно затянули небо. Первые крупные капли дождя гулко забарабанили по грунтовке.


Встретиться с Павлом мне пришлось лишь через три года. Получив условно-досрочное освобождение, он вернулся в родную деревню. Узнав об этом, я поспешил к нему. Вбежав на крыльцо, я постучал в дверь. В сенях что-то скрипнуло, и на пороге показался Павел.

- Здорово, чертяка! – расплываясь в улыбке, почти прокричал я.
- Ну, здравствуй, охотник, - с упругой мужской сдержанностью ответил Павел, протягивая мне ладонь, на тыльной стороне которой синела яркая наколка. Павел перехватил мой короткий взгляд, почти незаметно улыбнулся и, отстраняясь, позволил пройти в дом.
- Мать! Собери на стол, гость у нас, - крикнул Павел, и я услышал в его голосе стальную нотку властного человека. И где-то в глубине моей души зародилось необъяснимое желание уйти. Я глядел на Павла и никак не мог уловить тех странных метаморфоз, которые с ним произошли. Одно было неоспоримо, напротив меня сидел не Пашка-Вяхирь, а какой-то совсем другой человек, внешностью напоминавший мне былого друга. Речь его была грубой, с тяжелой примесью непонятных мне жаргонных слов и отвратительного мата.

- Понимаешь, фраерок, жизнь-то, она мимо плывет, - розовея от выпитого, нравоучал меня Павел, - деревня – что? - так – фуфло занюханное. Рвать надо отсюда в город. Вот там – фарта. И коньяк, и девки, и бабла навалом. Только раскрутиться, зацепиться, а там пойдет. Со мной банкир один чалился. Вот подожду, когда он откинется, и к нему рвану. Он меня приглашал. Я, вообще, брат, на зоне в авторитете был. Там силу уважают. Время сейчас такое, что упускать нельзя! Барыг всяких развелось, экономистов-публицистов… Во, как их держать надо! Сейчас такие порядки, что только деньги всё и решают: есть деньги – ты хозяин, а нет денег – чмо зализанное.

Пытаясь перевести в другое русло разговор, я задал Павлу вопрос:
- А как же любовь, дружба, природа, охота, в конце концов? Ты же так любил её, охоту-то?!
- Да что любовь?! – с брезгливой улыбкой ответил Павел, наливая себе очередную рюмку водки, - Любил, любил, да и разлюбил. Страх – вот сила! Пусть меня лучше бояться, чем любят.

Из кухни в комнату вошла Пашина мать:
- Павлуш, шел бы ты поспать. Стосковался, поди, по белью-то чистому. Да и хватит тебе уж горькую-то пить. Ее, треклятую, все равно всю не выпьешь.

Тетя Настя с умилением и ласкою глядела на сына, которого ждала долгих три года. Но где-то в глубине ее поблекших старческих глаз угадывалась тоска и стыд за неудавшегося, непутевого сына. Она не верила, да и не хотела она верить в то, что сын ее, изуродованный тюрьмой, больше никогда не скажет ей ласковых слов и не обнимет, как прежде, нежно и добро, как и подобает сыну обнимать свою мать.


Через неделю Павел уехал из села. Несколько лет от него не было ни слуху, ни духу. Говорили, что он прибился к какой-то бандитской группировке, и на одной из разборок был сильно покалечен или даже убит.


Вернулся домой Павел, действительно, сильно изуродованным. У него были перебиты ноги, ходил он трудно, весь дергался и трясся головой. Это обстоятельство отдалило его от людей, сделало молчаливо-замкнутым, задумчивым до отрешенности. Целыми днями он сидел у своей избы, вырезал из причудливых сучков и кореньев разные фигурки или выпиливал наличники. Паша-Вяхирь мог часами сидеть и молчать с непостижимой сосредоточенностью в неподвижном взгляде, при этом казалось, будто он прислушивается напряженно к чему-то. И непонятно, что было в этом настороженном выражении лица, в этом взгляде -- удрость чудака, постигающего недоступный для других смысл вещей или безумная созерцательность человека не от мира сего?

В деревне не утруждали себя подобными вопросами, просто придумали Паше новое, безобидное на первый взгляд, но оглупляющее прозвище – Гуля.

чирий у бобра 022.jpg
Я шел по берегу реки к давно прикормленному рыбному месту. Каждый шаг по этой тропе, копирующей прихотливые извивы реки, связан с воспоминаниями, вроде бы, и далекого, и близкого детства. Вот в этой заводинке, среди кувшинок, еще совсем мальчишкой, я раз натаскал с десяток окуней и мчался потом домой, ошалевший от радости. Тропа поднялась на крутую песчаную осыпь, а река осталась внизу, и вода в ней словно застыла, только переливчатый стрежень протоки выдавал ее движение. И лег под ноги лес, уходящий этажами к скрытому туманным куревом горизонту.

Я остановился у заветного места, разобрал с мотовильцев леску и забросил удочки. Почти мгновенно начался клев. В самый разгар ловли, несмотря на увлеченность, я почувствовал, что за спиной моей кто-то стоит, обернулся – Паша-Вяхирь блаженно и виновато улыбается, опершись на длинное ореховое удилище.
- Давно приехал? – спросил он.
- С неделю. Как живешь-то, Паша? – поинтересовался я, - говорят, ты на работу устроился.
- Да. Сторожем на частную пасеку. Ночь дежурю – день на воле. Мне нравится. – Паша застенчиво шмыгает носом и продолжает:
- Нынешней весной пара соловьев у нас жила, другой раз от зари до зари сыплют – заслушаешься. А уж на рассвете каждая веточка поет, некоторые птахи не уступают соловью. Подогнув под себя неестественно ноги, он внимательно наблюдает за поплавками и, похоже, переживает за удачный исход моей подсечки.
- Я не помешаю тебе? – на всякий случай справляется он.
- Нисколько. Я знаю, что он никуда не уйдет от меня до конца дня, потому что не с кем ему поговорить, никто давно не воспринимает его всерьез. Чтобы не отвлекать меня, Паша занялся своим делом: достал из кармана сросток сучков и стал обрабатывать его перочинным ножом.
Исподволь я наблюдал за его работой и видел как не слушаются его, когда-то сильные и ухватистые, руки. Между тем, солнце опустилось, и погожая заря разлилась над темной канвой ельника. При полном безветрии вода в реке стала совсем тихой и гладкой, и будто бы углубилась до безмерности упавшего в нее неба. У Паши к этому времени из сучков-уродов получилась танцующая пара. Это была фантазия природы, Паша только вырезал некоторые подобия голов и лиц. Но потребовался его глаз, чтобы ожил этот сросток сучков, мимо которого проходили, быть может, сотни «слепых» людей.
- Ты мне подари несколько таких фигур, у тебя ведь их много, - попросил я.
- Пойдем. Возьмешь, какие понравятся. Осторожно передвигая неустойчивые ступни, Паша спустился за мной к лавам.
Мы перешли через реку и стали подниматься к деревне. Тетя Настя встретила нас причитаниями:
- Господи, помилуй! Уж время на ночь, а ты запропастился. На дежурство пора. Мать бы пожалел, Панька, Панька!
Мы вошли в дом. Вяхирь собрал на стол все свои поделки:
- Вот, выбирай. Сейчас еще принесу из терраски.
Узнав меня, Пашкина мать тихонько, чтоб не услыхал сын, стала жаловаться:
- Одно расстройство мне с ним. Он уйдет в лес али на реку, так я вся перенервничаюсь. Топился он ноне, да парни увидали, вытащили. И боюсь теперь. Беда ходит не по лесу, а по людям. Издеваются ведь все над ним! Вот видно на него и накатило? Задумчив он шибко, живет сам собой.

Паша принес еще несколько фигурок и расставил их на столе.
- Нравятся? – с некоторой радостью за сына спросила Пашина мать, - Чудные есть безделушки. Ну, вы тут посидите, а я пойду Пеструху попою.

Тётя Настя вышла во двор, из которого донеслось звяканье пустой бадьи, перелив воды и тягучее мычание Пеструхи. Я выбрал несколько поделок, среди которых была одна в виде охотника, целившегося вверх в воздух. Паша заметил, что я особенно отметил эту работу и, провожая меня, только когда подал руку, сказал, будто попросил:
- А помнишь тот вечер, на вальдшнепиной тяге? Вот бы опять сходить!

DSC02085.jpg
Зима была долгой. За морозами приходили оттепели. Потом, вдруг, наметало мягкого, рыхлого снега и вновь таяло. Весна сильно запаздывала и, казалось, что зиме не будет конца. Как, вдруг, неожиданно потекло с крыш, ожили овраги, и в них загудело, вспухли рыжие ручьи, и река вспухла. В один из таких погожих дней убрало с полей снег, и черные пашни лежали нагие, и земля запахла особым запахом близкого зачатья.

Собравшись на тягу, я решил непременно зайти к Павлу. Он сидел у пасечной сторожки и ремонтировал побитые временем ульи. Увидев меня в охотничьем снаряжении и с ружьем, Пашка даже растерялся.
- Привет, Паша. А что, не пора ли нам на охоту сходить?
- На охоту?! А когда?
- Да прямо сейчас, если не занят, конечно? Как думаешь, тянут уже разлюбезные?
- Тянут, тянут! Я каждый вечер хожу, слушаю.
- Ну, вот и ладушки. Собирайся.

Как и много лет назад мы прошли вдоль реки и оказались на заветном месте. Я снял с плеча ружье и протянул его Павлу. Он не сразу взял его. Потом погладил дрожащей рукой стволы, словно проверяя все ли в порядке. Затем приложил приклад к плечу и замер. Лишь дрожащая голова никак не давала прицелиться в воображаемую мишень. И в этот самый момент, прямо где-то над нами, раздалось:
- Хорк, хорк-с-ст!

Неимоверным усилием Павел подобрал всё своё тело, напрягая каждую её мышцу, повел стволами вдоль направления полета птицы и нажал спуск. Вальдшнеп, словно наткнулся на невидимую преграду, и камнем упал вниз, почти к нашим ногам. Я нагнулся, поднял кулика и передал его Павлу. Поставив ружье к дереву, охотник посмотрел на птицу, прижал ее к груди и тихо, тихо заплакал.
чирий у бобра 016.jpg

____________________________________________________________________________________
* Александр Сергеевич Барков родился 2 октября 1935 года в Москве. Окончил педагогический институт, работал учителем биологии и литературы в сельской школе. Автор книг «Снег идёт», «Бельчонок на плече», «А на дворе весна», «У Чистых прудов», «Берёзовый свет», «На ранней зорьке», «Плачут чибисы на заре» и др. В 1970-73 годах был редактором альманаха «Охотничьи просторы». Член союза писателей России. .
 
Последнее редактирование:
Хороший рассказ, по настоящему "весенний". Эдакое повествование судьбы души человека - от весны через тёмную зиму до весны.
Спасибо.
 
Сверху Снизу