1
ГЛУХОЙ ТЕТЕРЕВ, ГЛУХАРЬ, МОХОВИК
Глухой
тетерев по его величине, малочисленности, осторожности и трудности
добыванья беспрекословно может назваться первою лесною дичью.
Он не отлетает на зиму; напротив, водится в изобилии в самых
холодных местах Сибири. Имя глухаря дано ему не потому, что
он глух, а потому, что водится в глухих, уединенных и крепких
местах; точно так и последнее имя моховика происходит от моховых,
лесных болот, в которых живут глухари.
В молодости моей я еще встречал стариков охотников, которые
думали, что глухие тетерева глухи, основываясь на том, что они
не боятся шума и стука, особенно когда токуют. Мнение это совершенно
ошибочно. Вопервых, птица вообще мало боится шума и стука, если
не видит предмета, его производящего, во-вторых, токующий тетерев,
особенно глухой, о чем я буду говорить ниже, не только ничего
не слышит, но и не видит. Народ также думал, да и теперь думает,
что глухарь глух. Это доказывает всем известная, укорительная
поговорка, которою потчуют того, кто, будучи крепок на ухо или
по рассеянности чего-нибудь не дослышал: «Эх ты, глухая тетеря».
Глухарь, напротив, имеет необыкновенно тонкий слух, что знает
всякий опытный охотник. В Оренбургской губернии глухие тетерева
не так крупны. Я взвешивал многих глухих косачей (самцов): самый
большой весил двенадцать с половиною фунтов, между тем как косач-моховик,
например, около Петербурга (говорю слышанное), весит до семнадцати
фунтов. Глухой косач не совсем похож на косача тетерева полевого,
хотя они составляют одну породу, а курочки их пером совершенно
сходны, с тою разницею, что глухарка красноватее и темные пестрины
на «ей чернее. Глухарь самец имеет на хвосте черные косицы (менее
загнутые, чем у самца-полеви-ка), почему и называется косачом;
величиною он будет с молодого, годовалого, индейского петуха
и похож на него своей фигурою. Если вытянуть глухого косача,
то от клюва до конца хвостовых перьев будет полтора аршина.
Впрочем, тело его занимает около двух четвертей длины, а в хвосте
и шее с головой — по полуаршину. Клюв толстый, твердый, несколько
погнутый книзу, бледно-зеленоватого костяного цвета, длиною
почти в вершок. Глаза темные, брови широкие и красные, голова
небольшая, шея довольно толстая; издали глухарь-косач покажется
черным, но это несправедливо: его голова и шея покрыты очень
темными, но в то же время узорно-серы-ми перышками; зоб отливает
зеленым глянцем, хлупь испещрена белыми пятнами по черному полю,
а спина и особенно верхняя сторона крыльев — по серому основанию
имеют коричневые длинные пятна; нижние хвостовые перья — темные,
с белыми крапинками на лицевой стороне, а верхние, от спины
идущие, покороче и серые; подбой крыльев под плечными суставами
яркобелый с черными крапинами, а остальной — сизо-дымчатый;
ноги покрыты мягкими, длинными, серо-пепельного цвета перышками
и очень мохнаты до самых пальцев; пальцы же облечены какою-то
скорлупообразною, светлою чешуйчатою бронею и оторочены кожаною
твердою бахромою; ногти темные, большие и крепкие.
Глухая курочка несравненно менее самца: я ни одной из них тяжеле
шести фунтов не убивал. Я не стану говорить о токах глухих тетеревов
и о выводе тетеревят, потому что в этом они совершенно сходны
с простыми тетеревами, полевиками, или березовиками, как их
называют: последние гораздо ближе мне известны, и я буду говорить
о них с большею подробностию. Глухари предпочтительно водятся
в краснолесье; для них необходимы— сосна, ель, пихта и можжевельник;
погонцы, молодые побеги этих дерев, составляют их преимущественную
пищу, отчего мясо глухаря почти всегда имеет смолистый запах.
Впрочем, в чернолесье, где изредка растут сосны, глухари водятся
иногда и держатся вместе с тетеревами березовиками. Вместе же
с ними кроют их иногда шатрами — но всегда в малом количестве,—
для чего к обыкновенной приваде из овсяных снопов прибавляют
вершинки молоденьких сосен и елей, которыми обтыкают кругом
приваду. Глухари мало едят хлебных зерен и редко летают в хлебные
поля. Вообще они гораздо уединеннее, строже меньших своих братии,
простых тетеревов, держатся постоянно в крупном лесу, где и
вьют гнезда их курочки на голой земле, в небольших ямках. Яйца
их, почти всегда в числе семи или восьми, вдвое более куриных,
рыжеватого цвета, с темнокоричневыми крапинами. Глухарь — очень
плотная, бодрая и крепкая птица. Хотя некоторые охотники считают,
что глухие косачи слабее к ружью косачей полевиков, но я не
согласен с этим мнением. Я могу только сказать, что глухари
относительно своей величины не так крепки к ружью, как можно
бы ожидать, но я положительно убежден, что они крепче простых
тетеревов. В доказательство я укажу на то, что все охотники
употребляют самую крупную дробь для стрельбы глухарей; разумеется,
я говорю об охоте в позднюю осень или по первозимью и преимущественно
о косачах.
Я уже сказал, что глухарь необыкновенно пуглив и осторожен.
Он любит садиться на вершинах огромных сосен, особенно растущих
по неприступным оврагам и горам. Разумеется, сидя на таком месте,
он совершенно безопасен от ружья охотника: если вы подъедете
или подойдете близко к сосне, то нижние ветви закроют его и
вам ничего не будет видно, если же отойдете подальше и глухарь
сделается виден, то расстояние будет так велико, что нет никакой
возможности убить дробью такую большую и крепкую птицу, хотя
бы ружье было заряжено безымянкой или нулем. Из этого следует,
что стрельба глухарей самая трудная и тяжелая, особенно косачей,
ибо курочки гораздо смирнее, слабее и чаще садятся на невысокие
деревья. Всего удобнее бить глухих косачей маленькой пулей из
винтовки, что и делают не только сибирские стрелки-звероловы,
но и вотяки и черемисы в Вятской и Пермской губерниях. Но многие
ли из обыкновенных наших ружейных охотников умеют стрелять мастерски
из винтовки? Тут не помогут проворство, ловкость и даже меткость
глаза; ко всему этому тут необходима в высшей степени верная
рука. Я знаю это по себе: я был хороший стрелок дробью из ружья,
а пулей из винтовки или штуцера не мог попасть и близко цели;
то же можно сказать о большей части хороших охотников. Впрочем,
страстная охота, несмотря на трудности, все преодолевает; она
имеет железное терпение, и я нередко из обыкновенного ружья,
обыкновенной гусиной дробью убивал штук до шести глухарей в
одно утро. Подъехать в меру на санях или дрожках редко удавалось
по неудобству местности, и я подкрадывался к глухарям из-за
деревьев; если тетерева совершенно не видно и стрелять нельзя,
то я подбегал под самое дерево и спугивал глухаря, для чего
иногда жертвовал одним выстрелом своего двуствольного ружья,
а другим убивал дорогую добычу в лет, целя по крыльям; но для
этого нужно, чтоб дерево было не слишком высоко. Употреблял
я также с успехом и другой маневр: заметив, по первому улетевшему
глухарю, то направление, куда должны улететь и другие,— ибо
у всех тетеревов неизменный обычай: куда улетел один, туда лететь
и всем,— я становился на самом пролете, а товарища-охотника
или кучера с лошадьми посылал пугать остальных глухарей. Долго
приходилось иногда ждать и зябнуть, стоя смирно на одном месте;
горы и овраги надобно было далеко обходить или объезжать, чтобы
спугнуть глухих тетеревов, но зато мне удавалось из небольшой
стаи убивать по две штуки. Это особенно удобно потому, что глухарь,
слетев с высокой сосны, всегда возьмет книзу и летит в вышину
обыкновенных дерев: следовательно, мера не далека, если он полетит
прямо над вами или недалеко от вас. Нечего и говорить, что довольно
случалось промахов и еще больше подбитых глухарей, которых,
ходя и ездя по одним и тем же местам по нескольку дней сряду,
я нахаживал иногда на другой день мертвыми. Надобно признаться,
что при осенней стрельбе глухарей по большей части только те
достаются в руки, у которых переломлены крылья: этому причиной
не одна их крепость, а неудобства стрельбы от высоких, густыми
иглами покрытых сосен. Очевидно, как внимательно надобно смотреть—
не подбит ли глухарь, не отстал ли от других? нет ли крови на
снегу по направлению его полета? не сел ли он в полдерева? не
пошел ли книзу? При каждом из сказанных мною признаков подбоя
сейчас должно преследовать раненого и добить его: подстреленный
будет смирнее и подпустит ближе.
К токующему глухому косачу ранней весною можно подходить не
только из-за дерева, но даже по чистому месту, наблюдая ту осторожность,
чтоб идти только в то время, когда он токует, и вдруг останавливаться,
когда он замолчит; весь промежуток времени, пока косач не токует,
охотник должен стоять неподвижно, как статуя; забормочет косач
— идти смело вперед, пока подойдет в меру. Больше о глухаре
я ничего особенного сказать не могу, а повторяю сказанное уже
мною, что он во всем остальном совершенно сходен с обыкновенным
тетеревом, следовательно и стрельба молодых глухих тетеревят
совершенно та же, кроме того, что они никогда не садятся на
землю, а всегда на дерево и что всегда находишь их в лесу, а
не на чистых местах.
Мясо молодых глухарей очень вкусно, в чем согласны все; мясо
же старых, жесткое и сухое, имеет особенный, не для всех приятный
вкус крупной дичи и отзывается сосной, елью или можжевеловыми
ягодами; есть большие любители этого вкуса.
Трудная и малодобычливая стрельба старых глухарей в глубокую
осень no-голу или по первому снегу меня чрезвычайно занимала:
я страстно и неутомимо преда-вался ей. Надобно признаться, что
значительная величина птицы, особенно при ее крепости, осторожности
и немногочисленности, удивительно как возбуждает жадность не
только в простых, добычливых стрелках, но и во всех родах охотников;
по крайней мере я всегда испытывал это на себе.
