ВОДЫ
Все хорошо
в природе, но вода — красота всей природы. Вода жива; она бежит
или волнуется ветром; она движется и дает жизнь и движение всему
ее окружающему. Разнообразны явления вод, и непонятны законы
этого разнообразия. Из вершины высокой, первозданной горы, сложенной
из каменного дикого плитняка, бьет светлая, холодная струя,
скачет вниз по уступам горы и, смотря по ее крутизне, образует
или множество маленьких водопадов, или одно, много два, большие
падения воды. Если она сжата каменьями, то гнется узкою лентою;
если катится с плиты, то падает широким занавесом; если же поверхность
горы не камениста и не крута, то вода выроет себе постоянное
небольшое русло — и как все живо, зелено и весело вокруг него!
Неизвестно, откуда возьмутся несвойственные горам травы, цветы,
кусты и деревья, незабудки, дикий нарцисс, кукушкины слезки,
тальник и березка. Нигде поблизости не растут они: но, видно,
ветер везде разносит всякие семена, да только не везде они всходят
и принимаются.
Иногда на таких горных родниках, падающих с значительной высоты,
ставят оренбургские поселяне нехитрые мельницы-колотовки, как
их называют, живописно прилепляя их к крутому утесу, как ласточка
прилепляет гнездо к каменной стене. Весь небольшой поток захватывается
желобом, или колодою, то есть выдолбленною половинкою толстого
дерева, которую плотно упирают в бок горы; из колоды струя падает
прямо на водяное колесо, и дело в шляпе: ни плотины, ни пруда,
ни вешняка, ни кауза,.. а колотовка постукивает да мелет себе
помаленьку и день и ночь. Нет мелева—отодвигается колода в сторону,
и поток снова летит вниз по крутизне горы, мгновенно собирая
в один густой звук раздробленный шум своего падения. Мельничная
амбарушка громоздится иногда очень высоко на длинном, неуклюжем
срубе или кривых, неровных стойках. Все дрянно, плохо, косо,
чуть липит. Нет признака искусной правильной руки человека,
ничто не разноречит с природой, а напротив — дополняет ее...
Но какие же паровые машины втягивают водяные жилы на горные
высоты, тогда как вода, по свойству своему, занимает самое низкое
место на земной поверхности?
Удовлетворительно не объясняет этого явления и современная наука.
Иногда такой ключ бьет из средины горы, а всего чаще из ее подошвы.
Но есть родники совсем другого рода, которые выбиваются из земли
в самых низких, болотистых местах и образуют около себя ямки
или бассейны с водой, большей или меньшей величины, смотря по
местоположению: из них текут ручьи. Если бассейн глубок, то
кипение видно только на дне: вода выкидывается из его отверстий,
вынося с собою песок и мелкие земляные частицы; прыгая и кружась,
но далеко не достигая поверхности, они опускаются и устилают
дно родника ровно и гладко. Но если бассейн мелок относительно
силы ключа, то вся вода, с песком, землей и даже мелкими камушками,
ворочается со дна доверху, кипит и клокочет, как котел на огне.
И горные ключи и низменные болотные родники бегут ручейками:
иные текут скрытно, потаенно, углубясь в землю, спрятавшись
в траве и кустах; слышишь, бывало, журчанье, а воды не находишь;
подойдешь вплоть, раздвинешь руками чащу кустарника или навес
густой травы — пахнет в разгоревшееся лицо свежею сыростью,
и, наконец, увидишь бегущую во мраке и прохладе струю чистой
и холодной воды. Какая находка в жаркий летний день для усталого
охотника! Иногда ручей бежит по открытому месту, по песку и
мелкой гальке, извиваясь по ровному лугу или долочку. Он уже
не так чист и прозрачен — ветер наносит пыль и всякий сор на
его поверхность; не так и холоден — солнечные лучи прогревают
сквозь его мелкую воду. Но случается, что такой ручей поникает,
то есть уходит в землю, и, пробежав полверсты или версту, иногда
гораздо более, появляется снова на поверхность, и струя его,
процеженная и охлажденная землей, катится опять, хотя и ненадолго,
чистою и холодною.
Из многих таких ручейков составляются речки. Одна бежит по глубокому
лесному оврагу, наливая попадающиеся на пути ямки и рытвины
и образуя из них небольшие омуточки. Сломленные бурею и подмытые
весеннею водою деревья местами преграждают ее течение, и, запруженная
как будто плотиною, она разливается маленьким прудом, прибывая
до тех пор, пока найдет себе боковой выход или, перевысив толщину
древесного ствола, начнет переливать чрез него излишнюю, беспрестанно
накопляющуюся воду, легким шумом нарушая тишину лесной пустыни.
Всякая птица держится около воды, а рябчики, как говорят охотники,
любят, сидя на деревьях, дремать под тихое журчанье лесной речки,
в которой завелись уже и кутема и пеструшка, и выпрыгивают по
вечерним зарям на поверхность воды, ловя толкущихся на ней мошек
и сумеречных бабочек. Мне случалось заходить в такие лесистые,
глухие овраги, и не скоро уходил я: там наверху еще жарко; летнее
солнце клонится к западу, ярко освещены им до половины нагорные
деревья, ветерок звучно перебирает листьями, а здесь, внизу,—
густая тень, сумерки, прохлада, тишина.
Другая речка бежит по ровной долине или по широкому лугу. Извилистые
берега ее обрастают местами лоз-ником, вербою и ольхою, а местами
одною осокою и другими береговыми травами; дно ее ровно и гладко,
и глубина почти везде одинакова. Около такой небольшой речки,
смотря по местности и почве, нередко бывают довольно большие
болота, поддерживаемые родниками и поросшие камышом, таловыми
кустами и мелкими деревьями. На таких речках строят, если случаются
берега повыше, незатейливые мельницы на один постав, редко на
два. Небольшие пруды их, распространяя кругом мокроту и влажность,
не только поддерживают прежние, но даже производят новые болота
и мочежины, новые приюты и приволья для всякой дичи. Собственно
о прудах я стану говорить после.
Есть особенный вид рек, которые по объему текущей воды должно
причислить к речкам, хотя при первом взгляде они могут показаться
гораздо большей величины: это реки степные. Они состоят из цепи
омутов (по-московски, бочагов) или небольших озер, очень глубоких
и необыкновенно прозрачных, соединяющихся между собой перекатами,
то есть мелкою речкою, иногда даже ручейком. Всегда поросшие
особенною породой мягкого камыша и водяными лопухами, растущими
и цветущими на всякой глубине, они бегут на перекатах довольно
быстро, но в омутах почти не приметно никакого течения. Очень
редко по берегам их растет мелкий кустарник. Если взглянуть
на такую реку, извивающуюся по степи, с высокого места, что
случается довольно редко, то представится необыкновенное зрелище:
точно на длинном бесконечном снурке, прихотливо перепутанном,
нанизаны синие яхонты в зеленой оправе, перенизанные серебряным
стекляру-сом: текущая вода блестит, как серебро, а неподвижные
омуты синеют в зеленых берегах, как яхонты.
Несколько речек, большей или меньшей величины, постепенно впадают
одна в другую. Обильнейшая водою по праву, а счастливейшая иногда
без всякого права, поглощая в себе имена других, удерживает
свое собственное и продолжает течение уже многоводною и сильною
рекою. Густая, разнообразная и обширная урема почти обыкновенно
разрастается на ее берегах.
Смотря по возвышенной или низменной местности, окрестности такой
реки бывают сухи или болотисты. В последнем случае необозримые,
бесконечные камыши, проросшие кустами и лесом, с озерами более
или менее глубокими, представляют самые благонадежные, просторные
и крепкие места для вывода и укрывательства с молодыми всякой
птице и преимущественно водяной дичи.
Иногда река на большое пространство протекает дремучими ненаселенными
лесами и получает особенный, уединенный, дикий и вместе важный
и торжественный образ. Берега ее не измяты ничьим прикосновением;
изредка забредет на них охотник, но не оставит следов своих
надолго: сильная растительность, происходящая от избытка влаги,
сейчас поднимет смятые травы и цветы. Свободно и могуче обрастают
берега ее широколистною и узкою осокою, аиром, палочником и
крупными незабудками; а по всем затишьям — необыкновенной величины
темно-зеленые круглые лопухи плавают уединенно на длинных стеблях
своих, однообразно двигаясь течением реки. Водяная птица как
будто боится уединения, и утки перестают жить и водиться на
реках, когда они слишком далеко углубляются в лесную глушь.
Рыба и земноводный зверь остаются их хозяевами. В пустынном
безмолвии и мраке катятся вольные многоводные струи, и только
ветви наклонившихся или упавших в воду столетних дерев, противясь
течению, производят неумолкаемый, но тихий и глухой ропот. Плеснется
большая щука, переплывет реку порешина (поречина), нырнет выхухоль—и
только: но и этот слабый шум скоро поглощается общим безмолвием.
Смотрится только в воду разнообразное чернолесье: липа, осина,
береза и дуб, кладя то справа, то слева, согласно стоянию солнца,
прямые или косые тени свои на поверхность реки...
Из слияния многих таких полноводных рек составляются большие
реки средней величины, как, например, всем известная Ока, Белая
в Оренбургской губернии и множество других; из них-то, наконец,
образуются реки первой величины, как Волга и Кама, из которых
последняя немногим меньше первой, своей победительницы. Несмотря
на огромное различие в обилии и силе вод, и те и другие реки
имеют один уже характер: русло их всегда пес-чано, всегда углублено;
сбывая летом, вода обнажает луговую сторону, и река катит свои
волны в широко разметанных желтых песках, перебиваемых косами
разноцветной гальки: следовательно, настоящие берега их голы,
бесплодны и, по-моему, не представляют ничего приятного, отрадного
взору человеческому. Конечно, нагорная, почти всегда правая
по течению, сторона нередко богата живописными, величественными
видами, но на них хорошо смотреть издали, на полотне или на
бумаге. У всякого есть своя особенность: моя состоит в том,
что я не люблю больших рек: и громадных, утесистых их берегов,
и песчаных, печальных отмелей луговой стороны. Мне даже страшно
смотреть на необъятную массу воды, так самовластно отделяющую
меня от противоположного берега, через которую без опасности
нельзя иногда и попасть на другую сторону. Волга же или Кама
во время бури — ужасное зрелище! Я не раз видал их в грозе и
гневе. Желтые, бурые водяные бугры с белыми гребнями и потопляемые,
как щепки, суда — живы в моей памяти. Впрочем, я не стану спорить
с любителями величественных и грозных образов и охотно соглашусь,
что не способен к принятию грандиозных впечатлений.
В отношении к охоте огромные реки решительно невыгодны: полая
вода так долго стоит на низких местах, затопив десятки верст
луговой стороны, что уже вся птица давно сидит на гнездах, когда
вода пойдет на убыль. Весной, по краям разливов только, держатся
утки и кулики, да осенью пролетные стаи, собираясь в дальний
поход, появляются по голым берегам больших рек, и то на самое
короткое время. Все это для стрельбы не представляет никаких
удобств. В пролет же весенний Волга или Кама еще покрыты льдом,
посиневшим, истрескавшимся, избитым в полыньи, но все еще неподвижно
стоящим.
Теперь остается поговорить об озерах; они не имеют течения,
но тем не менее хороши. Озера бывают четырех родов: 1) Озера
заливные, или просто небольшие ямы и впадины, наливающиеся в
весеннее время по займищам рек полою водою, которая затопляет
их совершенно; убывая в продолжение летних жаров, они нередко
совсем высыхают. 2) Озера большей величины, также заливные или
принимающие в себя каким-нибудь протоком полую воду, но имеющие,
сверх того, свою собственную поддержку в родниках, открывающихся
на дне и в берегах; из таких озер нередко излишек воды бежит
ручейком или сочится длинною мокрединою. Такие озера постоянно
имеют чистую, свежую, хотя и не холодную воду. Конечно, летние
жары и засухи и в них производят убыль, но он.и от того не загнивают,
кроме обыкновенного летнего цветения воды, которому подвержены
все реки без исключения и которого начало приметно даже в самых
быстротекущих студеных ключах. Распространяя вокруг себя влажность
и растительность, зеленые берега таких озер иногда опушаются
чивою ветлою и ольхою, иногда обрастают и камышами. 3) Озера
лесные, имеющие вид мрачный и цвет темный, если берега их не
болотисты, а сухи, если крупный лес со всех сторон плотною стеною
обступает воду; окруженные же иногда на далекое пространство
топкими, даже зыбкими болотами, на которых растет только редкий
и мелкий лес, они имеют воду почти обыкновенного цвета. Темный
цвет лесных озер, кроме того, что кажется таким от отражения
темных стен высокого леса, происходит существенно от того, что
дно озер образуется из перегнивающих ежегодно листьев, с незапамятных
времен устилающих всю их поверхность во время осеннего листопада
и превращающихся в черный, как уголь, чернозем, оседающий на
дно; многие думают, что листья, размокая и разлагаясь в воде,
окрашивают ее темноватым цветом. Наконец 4) озера степные, всегда
значительной величины, самые чистые, светлые, красивые, лучшие
из всех озер. Без сомнения, они имеют скрытые на дне родники,
и весьма сильные, которые вознаграждают убыль, производимую
испарением воды во время летних жаров и засух, убыль, которая
в них бывает мало заметна. Присутствие родников в озерах доказывается
и тем, что в некоторых местах и на известной глубине вода в
них бывает гораздо холоднее. В Оренбургской губернии много таких
озер; мне короче знакомы два чудесные озера, находящиеся в недальнем
расстоянии одно от другого, в Белебеевском уезде: Кандры и Каратабынь;
каждое из них имеет по нескольку десятков верст в окружности.
Степные озера отличаются невероятною прозрачностью, превосходящею
даже прозрачность омутов степных речек; и в последних вода бывает
так чиста, что глубина в четыре и пять аршин кажется не глубже
двух аршин; но в озерах Кандры и Каратабынь глубина до трех
сажен кажется трех- или четырехаршинною; далее глубь начнет
синеть, дна уже не видно, и на глубине шести или семи сажен
все становится страшно темно! Преломление света в водах этих
озер до того обманчиво, что во время купанья, идя от берега
и постепенно погружаясь в глубину, кажется идешь на гору, и
при каждом шаге поднимаешь ногу выше. Прелестные степные луга,
оживляемые близостью огромной массы воды, окружают Кандры; глубина
в десять сажен находится ближе к одной, несколько гористой стороне;
посредине озера точно всплыл из воды небольшой, возвышенный,
лесистый, зеленый островок: приют и место вывода детей для бесчисленных
и разнообразных пород чаек. Две противоположные стороны — ровная
степь, а четвертая сторона камы-шиста, и есть признак (длинная
паточина по небольшому долочку), что тут был когда-то проток.
Башкирцы сказывали мне, что старики их помнят, когда этим протоком
Кандры соединялось с Каратабынью. Нынче и весной нет этого соединенья.
У башкирцев даже есть какая-то легенда насчет будущего соединения
этих озер, но я не мог достать ее. Впрочем, прибыль полой воды
в степных озерах незначительна. Болотною и водяною дичью они
не богаты; только позднею осенью отлетная птица в больших стаях
гостит на них короткое время, как будто на прощанье; зато всякая
рыба бель, кроме красной, то есть осетра, севрюги, стерляди
и проч., водится в степных озерах в изобилии и отличается необыкновенным
вкусом.
Нельзя не упомянуть об озерах искусственных—прудах, о которых
я сказал только мимоходом, но которые будут часто упоминаться
в описании водяной дичи. Пруды бывают двух родов: проточные
и копаные. Первые запружаются на реках, речках и ручьях, а вторые
выкапываются предпочтительно на местах мокрых и низменных. Впрочем,
около Москвы, где грунт по преимуществу глиняный, можно выкопать
яму где угодно, даже на горе,— снеговая и дождевая вода будет
стоять в ней круглый год, как в фаянсовой чашке. Есть средство
устраивать пруды особенным способом, захватив полую воду, текущую
обыкновенно весной по какому-нибудь оврагу или долочку, в которых
летом не бывает капли воды; в это летнее время перегораживают
поперек овраг или долочек — выкопав его, если надобно, поглубже
— крепкою плотиною с прочно устроенным спуском, а иногда и без
спуска, для стока полой воды; весною она наполнит овраг или
выкопанный дол, а излишняя вода пойдет стороною, или через верх,
или в поднятые затворы спуска, который запирается наглухо, когда
станет сходить водополье. Такие пруды бывают иногда очень глубоки;
их нельзя назвать совершенно стоячими, глухими: хотя один раз
в году, а все же вода в них переменяется, но относительно к
птице о них не стоит говорить. Пруды проточные на порядочных
реках, поднимающих мельницы от четырех до восьми поставов, с
широкими, всегда камышистыми разливами, сквозь проросшие, по
мелководью, разными водяными травами и цветами, имеющие в протяжении
несколько верст,— вот истинное раздолье для всякой водяной птицы,
которая сваливается на такие пруды со всех сторон. Сытно и безопасно
в камышах утиным выводкам всех пород, а также цыплятам речных
водяных кур, или лысух. В камышах не проглотит утенка жадная
щука, не унесет цыпленка коршун или скопа, которую на-зывают
водяным орлом и которая преимущественно питается рыбою. Хищной
птице нужен свет и простор, а в камыше тесно и темно. Напрасно
скопа, балабан (род сокола) вместе с коршунами и канюками по
целым часам то плавают в небесах широкими кругами, то неподвижно
висят над прудом. Они слышат пискотню молодых и покря-киванье
маток, слышат шелест камыша, даже видят, как колеблются его
верхушки от множества пробирающихся в тростнике утят, а нельзя
поживиться добычей: «глаз видит, да зуб неймет!» Хищные птицы
не бросаются за добычей в высокую траву или кусты: вероятно,
по инстинкту, боясь наткнуться на что-нибудь жесткое и острое
или опасаясь помять правильные перья. Но если какой-нибудь глупенький,
отбившийся от выводки и матери утенок или цыпленок, услыша издалека
зов ее, вздумает переплыть материк или не заросшую травой заводь,
то гибель ждет его и сверху и снизу: в воде широкое горло щуки
или сома, на поверхности — длинные когти хищных птиц.
Вот как разнообразны еще не во всех видах и не в подробности
описанные мною воды. На них-то плавает, ныряет, живет водяная
дичь. Итак, обращаюсь к ней.
|
|
