Утиная охота

Рахманин Г.Е.

Изживание застарелых предрассудков—задача почти столь же трудная, как и борьба с так называемыми «ходячими истинами», кomopыe, как известно, в большинстве случаев оказываются при ближайшем рассмотрении просто ходячими заблуждениями.

И с этой точки зрения я особенно приветствую книжку многоуважаемого Григория Евгеньевича именно потому, что как раз таким предрассудком в области oxoты, такой стертой, как старый медный пятак, «ходячей истиной» является довольно распространенное отношение «свысока» к утиной охоте, как простой, легкой и неинтересной, а заодно уж и ко всем тем, кто справедливо ставит ее не ниже, — если даже не выше! — всякой другой.

— Утятник!

Это звучит в ушах многих и многих совсем не гордо! Наоборот. В этом словечке слишком ясно чувствуется привкус не то обидного снисхождения, не то какого-то полупрезрительного об'яснения не вполне похвальных и даже как будто бы не совсем пристойных для «настоящего» охотника увлечений:

— Он, ведь, утятник!..

Иными словами, охотник второго, а, может быть, даже и последнего сорта, если можно вообще говорить о делении людей или охотников по «сортам»...

Б конце концов, «утятник»-это звучит положительно обидно!...

Таков факт.

Б чем же его об'яснения и причины?

Разумеется, таятся они во мраке прошлого... Но с Октябрьским факелом в руках, — при свете которого, кстати сказать, многие «ходячие истины» неожиданно обнаружили гнилость своего внутреннего содержания, — и этот темный уголок охотничьей психологии доступен menepь разглядыванию и анализу.

И вот, если как следует его разглядеть, то анализ показывает прежде всего, что утиная охота была всегда по преимуществу охотой «мужицкой», охотой крестьянина и городского бедняка.

5 самом деле! Бедь, для крестьянина - охотника (не профессионала промышленника!) утка—не только наиболее доступная, но и наиболее интересная во всех отношениях дичь.

Кого, как не утку, он чаще всего встречает при полевых работах: весной — на первых лужах своей пашни, летом — при сенокосе на болотах и по берегам речек, осенью — перед уборкой нивы, когда сплошь и рядом приходится эту ниву так или иначе охранять от ночных налетов утиных полчищ?

Кто, как не утка, допускает охоту и без специально натасканной и дрессированной породистой собаки, недоступной в массе ни деревенскому, ни городскому бедняку?

Кто, как не утка, дает возможность стрельбы по сидячей, без риска промаха и пропажи впустую дорого стоющего «припаса»?

Кто, наконец, как не та Же самая утка, так щедро компенсирует потраченные время, труд и купленный нередко на последние гроши «припас» и количеством, и качеством своего мяса, столь редкого и потому ценного в домашнем обиходе крестьянина или Жителя городской окраины?

Итак, — утку можно везде найти; утка допускает стрельбу по сидячей; уток можно при удаче взять на выстрел несколько штук; по утке не обязательно наличие специально натасканной собаки; убитой уткой окупается

и время, и затраченные средства, охотника, вынужденного строго сообразовывать свою cтрасть с величиной необходимых затрат на нее.

Что Же удивительного, что утиная охота всегда была по преимуществу охотой деревенской и городской бедноты?

Но поэтому Же неудивительно и выработавшееся отношение к ней со стороны тех, кто раньше "задавал тон" в охотничьих делах и уж, конечно, с этой беднотой ничего общего не имел:

— Утки? Мужицкая охота!..

Б представлении этих "Задававших тон" утиная охота была "мужицкой" по трем основаниям.

Во первых, — как выяснено, охотящаяся беднота вполне основательно предпочитала именно эту охоту.

Во вторых, — утиная охота по самой природе этой дичи и ее подчас изобилью дает слишком много мяса. А, ведь «мясо» — это же было несовместимо с «благородной» охотничьей страстью: не продавать же, в самом деле его не обращаться Же в «презренного промышленника»!...

В третьих, — утиная охота являлась «мужицкой» просто по своей трудности и обстановке: она почти всегда сопряжена с грязью, с водой, с риском иногда промокнуть, с необходимостью обратиться подчас к передвижению на собственном брюхе во имя того, чтобы удачно подобраться к об'екту охоты... Это, ведь,не тяга, на которой можно стоять в лакированных ботфортах, и не прогулка по скошенному полю за перепелом или куропаткой!...

Любопытно, кстати уж, отметить, что ползти на брюхе к дрофе, например, не говоря уже о подкрадывании к какому нибудь зверю, — это ничего: это — охота, это — уменье, это, словом, полагается.... Но ползти на том Же самом брюхе по открытому берегу к табунку сторожких осенних крякв — это почему-то «позор», это— «промышленничество»:

— Известное дело: утятник!

Точно также стрелять бекасинником из двенадцатого калибра в двадцати тагах по отяжелевшему августовскому дупелю, приготовившись и заранее зная, когда он будет поднят собакой по приказанию охотника, — это стрельба, это — искусство...

А вот стрелять из качающегося неустойчивого челна в неудобном положении по неожиданно вырвавшемуся из травы без всякой стойки и вообще предварительных о себе оповещений юркому чирку — это...

— Ну, помилуйте! Какая Же тут стрельба! Добыть из шалаша подгоняемых загонщиками и лепящихся к чучелам тетеревей — это удача, это — охота...

Но искусно подманить самому красавца селезня или осенью взять из пролетной стаи блестящим дуплетом проносящихся молниеносно нырков — это...

— Ну, что тут удивительного. Ведь, птица-то—во!.. Словом, все, что связано с утиной охотой, неизменно

подвергалось,—а часто, по старой памяти, и сейчас еще подвергаете?, — не то осуждению, не то пренебрежительному отношению со стороны так называемых «настоящих охотников...

Но кого, однако же, назвать настоящим охотником?

— «Того ли, — как спрашивает С. Т. Аксаков, — кто, преимущественно охотясь за болотной дичью и « вальдшнепами, едва удостаивает своими выстрелами стрепетов, куропаток и молодых тетеревей и смотрит уже с презрением на всю остальную дичь, особенно крупную; или того, кто сообразно с временем года гоняется за всеми породами дичи: за болотной, водяной, степной и лесною, пренебрегая всеми трудностями и даже находя наслаждение в преодолении этих трудностей?»

Со свойственной тому времени деликатностью письма, бессмертный поэт-охотник, равного которому, конечно, никогда больше не будет, уклоняется от прямого ответа:

— «Я не беру на себя решения этого вопроса, — пишет он, — но скажу, что всегда принадлежал ко второму разряду охотииков».

Конечно, в подчеркнутых курсивом словах заключается и Аксаковский ответ на вопрос, и Аксаковское определение настоящего охотника.

Для этого-то разряда охотников и написана книжка уважаемсго Григория Евгеньевича.

Прочитав ее, не трудно убедиться, что утиная охота — это своеобразное искусство требующее больших знаний и большого опыта для того, чтобы результаты ее были успешны не случайно, а именно в силу наличия у охотника таких знаний.

Прелесть утиной охоты в значительной мере определяется уже самым местом, где эта охота производится:

— «Все хорошо в природе, но вода — красота всей природы!» — говорит тот же С. Т. Аксаков.

По одной этой причине утиная охота, всегда происходящая на воде или у воды, способна дать наибольшую сумму художественных впечатлений душе охотника...

Разнообразие утиной охоты вытекает из разнообразия с одной стороны, самых пород уток, с другой, — времен года, в течение которых она производится, и. с третьей. — способов и приемов, по богатству которых с ней не может состязаться никакая другая.

Трудность же этой охоты, — а, стало быть. и величина чисто—спортивного наслаждения от преодоления их,—заключается прежде всего в том. что именно в этой охоте, как нигде на другой, наиболее активную роль играет сам охотник, его знания и опыт и его уменье стрелять.

Итак, — прелестной, разнообразной и трудной охоте, т. е. охоте утиной, посвящена этакнижка...

Те, кто уже любят эту охоту, найдут здесь концентрированный сгусток большого охотничьего опыта и сумеют, конечно, указания этого опыта так или иначе использовать практически.

Те, кто этой охоты не знают познакомятся с ней из этой книжки и, надо думать, тоже полюбят.

Те же «настоящие» охотники, которые частью по привычке, частью просто по недомыслию продолжают и

сейчас еще при случае пережевывать тухлую жвачку прошлого о каком-то особом «благородство всех остальных видов oxoты по сравнению с утиной, — те увидят из содержания этой книжки, что по количеству требований, какие пред'являет утиная охота к охотнику, к его знаниям и опыту, к его выносливости, к бою его оружия, наконец, и к уменью им пользоваться, она по праву должна быть поставлена едва ли не на одно из самых первых мест среди остальньх видов oxoты.

В заключение необходимо отметить, что по полноте охвата темы, по обилию советов из Живой охотничьей практики, по легкости и доступности изложения книжка Григория Евгеньевича, — этого подлинного утятника в лучшем смысле слова —несомненно является популярным руководством по утиной охоте,— и в этом ее ценность для охотников вообще, а для начинающих—в особенности.

Потому что популярного руководства по этой охоте и раньше у нас небыло не говоря уже о том, что вообще до-революционная охотничья литература в огромном большинстве авторов и названий является сейчас, к сожалению, библиографической редкостью.

Сергей Качиони.

Оглавние