Стыло утро. Зябко на номере. Причудлив лес в лучах восходящего солнца! Мохнатый иней преобразил всё вокруг: кусты, ветви деревьев, редкие клочки сухостойной травы стали пышными и ажурными. Кажется, вот-вот оживут персонажи давно забытых сказок.

Ветерок, время от времени, шевелящий верхушки деревьев сдувает снежные украшения и превращает иней в мириады снежинок. Они долго кружатся, играя всеми цветами радуги и, как бы, наслаждаясь возможностью легко и свободно парить в пространстве, прежде чем опустятся на снег, превратившись в пушистый белый ковёр.

Протяни руку и…вот он, на стволе причудливо изогнувшейся сосны. Я замер, почти не дышу. Кажется, поползень не замечает меня, а, может, за дерево принимает – так спокойно и деловито снуёт рядом. Столь близко я наблюдаю его впервые, хотя в лесах вижу каждую осень. В нем нет вызывающей броскости оперения, и не ласкает он слух трелями своих песен.

Лес почернел, примолк, затаился. Слушает дыхание наступающих холодов. Не шуршит пожухлый лист под ногой сторожкого зверя; сбитый и прихваченный первым морозом, и стылым туманом, он набряк и стал мягким покровом земли…

Исчезли привычные звуки. Разве что изредка уловит чуткое ухо цвирканье юрких синиц, перепархивающих с ветки на ветку, да клёкот проплывающего стороной ворона. Тишь!.. Стоит ноябрь – глухое предзимье. Кажется, ничто не разбудит затаённую грусть леса.

- Ух-х, - выдохнул полной грудью Николай. Он торопился. Не было и минуты перевести дыхание. До начала гона он должен был занять самый дальний номер стрелковой линии. Время вот-вот истечёт, а Николаю ещё надо добрый кусок болота обогнуть.

Ноги мягко утопали в побуревшей, поникшей траве, засыпанной мокрым листом. Зима замолаживала. Оттепели следовали одна за другой. Декабрь половину календаря отлистал, а настоящего снега и морозов не видели.

Казалось, что-то свихнулось в атмосфере, съехало с оси и совершалось вопреки законам природы.

Тропа, плотно утоптанная кабанами и козами, серпантином вилась между деревьями, сбегала по склону и пропадала в ольшанике, густо заросшем высоченной, чуть не в человеческий рост, крапивой.

Ну, кто не слышал историй о заячьих уловках и хитростях: то, дескать, на стожок или склонённое дерево заскочил, то на скотном дворе спрятался, а то и вовсе в дупле от охотника схоронился. Немало и самому пришлось распутать заячьих маликов, исходить не одну сотню километров, истоптать не одну пару сапог за этим, казалось бы столь привычным, но от этого не менее желанным для истинного ценителя ходовой охоты трофеем.

И не так просто бывает добыть его, как об этом порой залихватски рассказывают иные охотники.

Кабаны, гонимые опасностью, уходили всё дальше от одного леса к другому, от яра к яру, быстро пересекая открытые участки, нигде не задерживаясь. Мы никак не успевали догнать стадо. Лишь к трём часам пополудни удача просияла и расплылась в улыбке: был взят подсвинок и ранен другой. Кабан, ещё не истощённый зимовкой, находил в себе силы не отставать от собратьев. Надо было во что бы то ни стало его добрать.

Всё повторилось сначала, с той лишь разницей, что теперь нашим вниманием завладел след. Кровь была не столь обильной, чтобы ожидать скорой лёжки кабана.

Чёрный был не местный. Ещё в молодости со стадом он пришёл на Сумщину из глухих болот Белоруссии, да так и остался здесь. Трудно сказать, что заставило стадо Чёрного пуститься в такое длительное путешествие. Скорее всего в поисках пищи оказались кабаны в этой местности.

В здешнем стаде он долгое время держался в сторонке, робел, привыкал. Секачи, что постарше и покрупнее, не раз задавали ему трёпку, когда он, забыв об осторожности, приближался к ним во время кормёжки. Но Чёрный рос и набирался сил.

- Вы говорите, не спят? – подбоченясь произнёс не по годам жизнерадостный и подвижный дед Порфирьич. – Ещё как!

Жарко пылала печь, потрескивали сухие дрова. В охотничьем домике было тепло и уютно. Намаявшиеся за день охотники, сытно поужинав и напившись горячего чаю, разомлели. За окнами сумерки уже давно уступили место непроглядной тьме.

Порфирьич продолжал:

- В ту пору я в этих местах лесником работал. Ни одна охота без меня не проходила, каждый кустик и деревце знаю. Всякого люда повидал.

Охотились, значит, мы на кабана.

...Дивная стоит нынче зима: хорошая пороша, солнечные деньки, морозец не крутой, не мешает ходить завируха. Раздолье охотнику. И то сказать, опостылели нашему брату оттепели, туманы и дожди средь зимы – радуется каждому погожему дню. Вот только зверь будким стал, на слуху лежит, настёганный – трудно такого взять без доброй собаки.

Но, случается, если собака не подвела, то охотник сплоховал. А и без добычи, когда славный денёк, возвращаться не горестно. Дышится легко, думается ясно. Сам ты какой-то не такой. Добрее, что, становишься?