Дино
Завсегдатай
- С нами с
- 01/02/12
- Постов
- 4 969
- Оценка
- 1 348
- Для знакомых
- Дмитрий
- Охочусь с
- 2002
- Оружие
- Имеется
- Собака(ки)
- Дратхаар
Этот рассказ основан на одной истории, уже знакомой Питерханту. Просто она легла в основу рассказа, которым я хотел бы поделиться. Друзья, далёкие от охоты, попросили посмотреть мой охотничий дневник и... почти ничего не поняли: "а где же все те восторги, о которых ты рассказываешь?"...
Междузорье
Весна… Есть у Природы такое удивительное время года, когда происходят события, которые не могут оставить равнодушным никого, обладающего живой душой и сердцем. Время возрождения жизни от зимнего сна, время брачных игр, пробуждения страсти, время долгих дней и коротких ночей, перемежающихся зорями, когда и происходит всё самое таинственное и интересное. Природа словно рождается заново, молодеет, теряет голову, на глазах утрачивая холодно-рассудительную, осторожную зимнюю мудрость и наполняясь юношеской пылкостью и безрассудностью. А если человек ещё и охотник, то есть натура внимательная, отзывчивая и страстная, то его сердце неизбежно отзывается на кипящие в весенней природе страсти особенно остро и ярко, заставляя жаркими толчками бежать кровь, покрывая щёки ярким румянцем, заставляя всей грудью, с наслаждением вдыхать пьянящий, густо наполненный весенними ароматами, воздух.
А если охотник – увлечённый, знающий и ценящий старинные традиции русской охоты, он неизбежно вспомнит добрым словом удивительную весеннюю охоту – на глухарином току. Могучие древние птицы, поющие в полумраке утренней зари свою загадочную, необычную, прямо-таки мистическую песню, с громким хлопаньем и шумом делающие «свечки», наскакивающие друг на друга в жестоких схватках… Нас с женой эта невероятная, глубокая магия весенних глухариных токов очаровала давно и сильно. Каждый год, едва поутихнут осенние охотничьи страсти и заготовительные хлопоты, войдёт в обычную бытовую колею жизнь и плотно установится зима, мы начинаем всё чаще вспоминать это удивительное таинство природы, ждать весну, строить планы, готовиться…
А потом… потом наступает она – долгожданная Весна, которая налетает, словно вихрь, подхватывая душу, как легчайший лепесток, и уносит её в короткий, но такой яркий и запоминающийся полёт весенней охоты, в лесные дебри, наполненные ароматами просыпающейся Жизни, гомоном птичьих голосов, потрескиванием и теплом костра, сладкой истомой утомлённых лесными переходами мышц и наполненной восторгом души. Весенняя охота коротка, но воспоминания о ней, об этом восторженном полёте, остаются в сердце навсегда. А в охотничьем дневнике появляются несколько строчек, набросанных наскоро, торопливым почерком, прежде, чем сморит крепким сном накопившаяся усталость…
***
В этот раз мы решили прийти на ток с вечера, чтобы сперва успеть вдоволь посидеть на подслухе, потом скоротать ночь в лесу у костерка и уже утром поохотиться. Такой подход мы с женой считаем самым правильным для охоты на глухарином току – он позволяет, никуда не торопясь, в полной мере насладиться этим весенним таинством, получить максимальное удовольствие от этой замечательной охоты. В блекнущем свете затухающей зари так дивно звучат звуки, издаваемые прилетающими к токовищу птицами – их шумная посадка, крэканье, вечерние песни наиболее ретивых певцов. Если в такой вечер попробовать аккуратно подойти к птице, можно увидеть, как она обрывает песню, делает паузы, время от времени будто бы роняет робкие, одинокие щелчки, словно сомневаясь сквозь дрёму – продолжать ли свою песню или отложить на завтра. Краски вечерней зари гаснут, меркнет небо, сгущаются тени.
Вот-вот наступит время суток, которое мы между собой иногда называем «междузорьем» - это то особенное время между вечерней и утренней зарёй, которое бывает на Севере в мае, когда ещё не наступили белые ночи, когда вслед за угасшими красками вечерней зари, хоть и на короткое время, но всё-таки наступает настоящая, густая ночь. И вот уже певец складывает свой хвост-веер, немного горбится, словно нахохливается – петух засыпает.
Самое время и нам с Иришкой уйти потихонечку с тока, пока ещё не окончательно стемнело и можно идти без фонаря. Надо ещё успеть отойти хотя бы метров на четыреста по направлению ветра от тока, найти укромный уголок с удобной валежинкой, сидя на которой можно будет коротать ночь и, наконец, разложить маленький костерок. Самая большая сложность – дрова: с треском ломать что-либо или, тем более, стучать топором возле тока нельзя ни в коем случае – резкие звуки очень далеко разносятся в тишине ночного леса. Этот лишний шум может настолько сильно потревожить птиц перед утренним токованием, что вся охота будет безнадежно испорчена.
Если бы в лесу было сухо, то можно было бы обойтись валежником, однако вчера чуть ли не целый день сыпал дождик, да и тающий буквально на глазах снег добавляет сырости. В таких случаях нас обычно выручает какой-нибудь старый, трухлявый сосновый пень – с него можно ножом сострогать замечательных смолистых, дивно пахнущих канифолью, стружек на растопку. А если повезёт – то и аккуратно, тихонько, без лишнего шума отделить коряжинку, которая замечательно горит. Впрочем, большой костёр нам и не нужен – ночь короткая, да и разводить большое пламя незачем – нам достаточно вскипятить воду для чая и немного отогреть зябнущие на предутреннем морозце руки.
Вот заплясали на кудрявых смолистых стружках весёлые язычки пламени, мы подкладываем в костерок щепочки покрупнее, потом - коряжинку, ждём, пока она займётся. Пора бы уже набить снегом котелок и приспособить его над огнём. Пока плавится в котелке снег, под уютное потрескивание дров так хорошо неспешно поговорить – о прошедшем дне, о том, как хорошо быть вместе, обо всём том малом и большом, о чём не нужно слышать больше никому на свете. Сейчас во всём мире есть только мы и эта бархатная ночь, окружающая нас, только пламя костра и звёзды над головой.
Но вот зашипел, забулькал, закачался котелок, начал брызгаться кипятком из-под помятой, неплотно закрывающейся крышки. Надо его быстренько снять, засыпать пару горстей заварки и оставить возле костра на несколько минут – немного «притомиться», настояться. Заболтались мы, не заметили, как он закипал, да и немудрено – так легко и хорошо вьётся разговор у ночного костра!
И до чего же приятно пить чай, сидя у такого маленького, уютного костерка, вспоминая подробности вечернего подслуха и мечтая о приближающейся охоте. Поочерёдно передавая друг другу котелок, не спеша чаёвничаем. Времени у нас ещё достаточно, можно не торопиться. Похрустывая припасённой сушкой, прихлёбывая ароматный сладкий чай, так хорошо размышлять, каков будет завтрашний ток, загадывать, какой из петухов, запримеченных накануне, запоёт первым и давать самому себе зарок – подходить не к первому и даже не ко второму, а лишь к третьему, чтобы не лишить ток его самого активного токовика. В лесу полная тишина, лишь тихонько потрескивает костёр, да время от времени прокричит неясыть.
Но коротенькая северная майская ночь уже на излёте – едва мы успели попить чаю и немного понаслаждаться тишиной и покоем, глядя на огонь, как уже стало пора тушить костёр и двигаться на ток: туда лучше всего подойти заранее, ещё затемно, чтобы успеть услышать самую первую песню наступающего утра.
Идём без фонарей, потихоньку, стараясь нисколько не шуметь – напугать птиц сейчас было бы особенно обидно. Пробираемся к давно облюбованному, заветному «подслуховому» местечку, с которого слышно наибольшее число токовиков, и замираем. Сейчас мы целиком превратились в слух – невольно стараемся даже дышать потише, чтобы не мешать себе расслышать негромкие первые щелчки глухариной песни. Сколько раз мы уже встречали зарю на глухарином току и я снова и снова удивляюсь тому, какое радостное волнение вызывает в душе первый расслышанный звук глухариной песни. В этом есть что-то поистине магическое – когда взрослый человек вдруг ощущает себя пылким, восторженным юношей, почти ребёнком.
Первый петух распелся как-то сразу, быстро – щёлкнул, чуть подождал, щёлкнул ещё раз, и потом – сразу: сдвойка, ещё одна и – вот оно – скиркающее «глухое» колено. Второй петух отозвался почти сразу, с той же стороны, что и первый. Теперь интересно – где запоёт загаданный третий? Два петуха вели свой дуэт – песню за песней, почти совпадая по ритму, но с небольшой задержкой, не синхронно. От этого по лесу рассыпалась своеобразная дробь звуков, напоминавшая треск каких-то далёких залихватских кастаньет.
Но вот послышались первые щелчки третьего петуха, того самого, к которому мы задумали подойти. На нашу удачу, он пел совершенно с другой стороны, нежели первые два и, значит, чем ближе мы будем к нему подходить, тем меньше будут сбивать нас с толку первые две песни. Переглянувшись, мы улыбнулись друг другу на удачу и довольно бодро, делая под глухое колено по три уверенных шага, двинулись вперёд.
Не могу сказать, что подходить к глухарю вдвоём – правильно. Скорее, напротив, это неверно и неосторожно, ведь так гораздо больше шансов подшуметь птицу или спугнуть её, оказавшись неожиданно на виду, но для нас с Иришкой очень важна возможность после охоты обменяться впечатлениями. Поэтому мы и позволяем себе такое нарушение классических правил.
Мы продвигаемся вперёд довольно бодро: глухарь поёт азартно, почти без пауз, песню за песней. Но вот впереди раздаётся хлопанье крыльев и сразу после этого звук песни меняется – он стновится глуше и заметно тише, словно петух переместился. Ну конечно же! Глухарь слетел на землю и теперь продолжает петь «на полу». Вот опять – громкий шум крыльев: птица вспархивает вверх, оглушительно молотя крыльями – делает «свечку», дразня соперников и показываясь во всей красе окружающим копалушкам.
Обычно на таком току, каков наш Нежданный - захламлённом по низу валежником, кустами можжевельника и мелким подростом - перевидеть поющего на земле глухаря непросто. Самое верное в таком случае – стараться не выскакивать на открытые места, укрываясь за ёлочками или кустами можжевельника и пытаться перевидеть птицу во время вспархиваний.
Замечаю в очередной раз сделавшего «свечку» петуха уже совсем близко – метрах в двадцати пяти. Надо же – как я мог его не заметить раньше? У меня в груди словно что-то взрывается, шею окатывает жаром, совершенно мальчишеский восторг охватывает меня – такой же, как и в самый первый раз, когда я добыл своего первого глухаря. Теперь, когда он выдал себя движением, я понимаю, где он находится, но между нами – очень много веток. Глухарь гордо шествует своим маршрутом, время от времени выдавая песню, мне видна лишь часть его силуэта и я напряжённо жду, когда он появится в просвете между веток, виднеющемся чуть впереди. Иришка замерла сзади, отстав от меня на несколько шагов, то есть нарочно пропустив несколько песен. Понимаю, что она сейчас просто любуется и птицей, и разворачивающейся перед нею сценой охоты…
***
Держу в руках свой старый охотничий дневник. «С вечера ходили на Нежданный, подслух был хорош. Остались ночевать поблизости. Замечательная ночь у костра. Утром петухи пели хорошо, подходили к третьему. Он слетел на пол и долго красовался перед нами. Любовались. Стрелять в этот раз не стал.»
Всего несколько строчек, а в них – целая страница жизни: яркая и очень красивая, как сама Весна!
А сколько их ещё, этих строчек, было и сколько ещё будет? Кто знает…
Междузорье
Весна… Есть у Природы такое удивительное время года, когда происходят события, которые не могут оставить равнодушным никого, обладающего живой душой и сердцем. Время возрождения жизни от зимнего сна, время брачных игр, пробуждения страсти, время долгих дней и коротких ночей, перемежающихся зорями, когда и происходит всё самое таинственное и интересное. Природа словно рождается заново, молодеет, теряет голову, на глазах утрачивая холодно-рассудительную, осторожную зимнюю мудрость и наполняясь юношеской пылкостью и безрассудностью. А если человек ещё и охотник, то есть натура внимательная, отзывчивая и страстная, то его сердце неизбежно отзывается на кипящие в весенней природе страсти особенно остро и ярко, заставляя жаркими толчками бежать кровь, покрывая щёки ярким румянцем, заставляя всей грудью, с наслаждением вдыхать пьянящий, густо наполненный весенними ароматами, воздух.
А если охотник – увлечённый, знающий и ценящий старинные традиции русской охоты, он неизбежно вспомнит добрым словом удивительную весеннюю охоту – на глухарином току. Могучие древние птицы, поющие в полумраке утренней зари свою загадочную, необычную, прямо-таки мистическую песню, с громким хлопаньем и шумом делающие «свечки», наскакивающие друг на друга в жестоких схватках… Нас с женой эта невероятная, глубокая магия весенних глухариных токов очаровала давно и сильно. Каждый год, едва поутихнут осенние охотничьи страсти и заготовительные хлопоты, войдёт в обычную бытовую колею жизнь и плотно установится зима, мы начинаем всё чаще вспоминать это удивительное таинство природы, ждать весну, строить планы, готовиться…
А потом… потом наступает она – долгожданная Весна, которая налетает, словно вихрь, подхватывая душу, как легчайший лепесток, и уносит её в короткий, но такой яркий и запоминающийся полёт весенней охоты, в лесные дебри, наполненные ароматами просыпающейся Жизни, гомоном птичьих голосов, потрескиванием и теплом костра, сладкой истомой утомлённых лесными переходами мышц и наполненной восторгом души. Весенняя охота коротка, но воспоминания о ней, об этом восторженном полёте, остаются в сердце навсегда. А в охотничьем дневнике появляются несколько строчек, набросанных наскоро, торопливым почерком, прежде, чем сморит крепким сном накопившаяся усталость…
***
В этот раз мы решили прийти на ток с вечера, чтобы сперва успеть вдоволь посидеть на подслухе, потом скоротать ночь в лесу у костерка и уже утром поохотиться. Такой подход мы с женой считаем самым правильным для охоты на глухарином току – он позволяет, никуда не торопясь, в полной мере насладиться этим весенним таинством, получить максимальное удовольствие от этой замечательной охоты. В блекнущем свете затухающей зари так дивно звучат звуки, издаваемые прилетающими к токовищу птицами – их шумная посадка, крэканье, вечерние песни наиболее ретивых певцов. Если в такой вечер попробовать аккуратно подойти к птице, можно увидеть, как она обрывает песню, делает паузы, время от времени будто бы роняет робкие, одинокие щелчки, словно сомневаясь сквозь дрёму – продолжать ли свою песню или отложить на завтра. Краски вечерней зари гаснут, меркнет небо, сгущаются тени.
Вот-вот наступит время суток, которое мы между собой иногда называем «междузорьем» - это то особенное время между вечерней и утренней зарёй, которое бывает на Севере в мае, когда ещё не наступили белые ночи, когда вслед за угасшими красками вечерней зари, хоть и на короткое время, но всё-таки наступает настоящая, густая ночь. И вот уже певец складывает свой хвост-веер, немного горбится, словно нахохливается – петух засыпает.
Самое время и нам с Иришкой уйти потихонечку с тока, пока ещё не окончательно стемнело и можно идти без фонаря. Надо ещё успеть отойти хотя бы метров на четыреста по направлению ветра от тока, найти укромный уголок с удобной валежинкой, сидя на которой можно будет коротать ночь и, наконец, разложить маленький костерок. Самая большая сложность – дрова: с треском ломать что-либо или, тем более, стучать топором возле тока нельзя ни в коем случае – резкие звуки очень далеко разносятся в тишине ночного леса. Этот лишний шум может настолько сильно потревожить птиц перед утренним токованием, что вся охота будет безнадежно испорчена.
Если бы в лесу было сухо, то можно было бы обойтись валежником, однако вчера чуть ли не целый день сыпал дождик, да и тающий буквально на глазах снег добавляет сырости. В таких случаях нас обычно выручает какой-нибудь старый, трухлявый сосновый пень – с него можно ножом сострогать замечательных смолистых, дивно пахнущих канифолью, стружек на растопку. А если повезёт – то и аккуратно, тихонько, без лишнего шума отделить коряжинку, которая замечательно горит. Впрочем, большой костёр нам и не нужен – ночь короткая, да и разводить большое пламя незачем – нам достаточно вскипятить воду для чая и немного отогреть зябнущие на предутреннем морозце руки.
Вот заплясали на кудрявых смолистых стружках весёлые язычки пламени, мы подкладываем в костерок щепочки покрупнее, потом - коряжинку, ждём, пока она займётся. Пора бы уже набить снегом котелок и приспособить его над огнём. Пока плавится в котелке снег, под уютное потрескивание дров так хорошо неспешно поговорить – о прошедшем дне, о том, как хорошо быть вместе, обо всём том малом и большом, о чём не нужно слышать больше никому на свете. Сейчас во всём мире есть только мы и эта бархатная ночь, окружающая нас, только пламя костра и звёзды над головой.
Но вот зашипел, забулькал, закачался котелок, начал брызгаться кипятком из-под помятой, неплотно закрывающейся крышки. Надо его быстренько снять, засыпать пару горстей заварки и оставить возле костра на несколько минут – немного «притомиться», настояться. Заболтались мы, не заметили, как он закипал, да и немудрено – так легко и хорошо вьётся разговор у ночного костра!
И до чего же приятно пить чай, сидя у такого маленького, уютного костерка, вспоминая подробности вечернего подслуха и мечтая о приближающейся охоте. Поочерёдно передавая друг другу котелок, не спеша чаёвничаем. Времени у нас ещё достаточно, можно не торопиться. Похрустывая припасённой сушкой, прихлёбывая ароматный сладкий чай, так хорошо размышлять, каков будет завтрашний ток, загадывать, какой из петухов, запримеченных накануне, запоёт первым и давать самому себе зарок – подходить не к первому и даже не ко второму, а лишь к третьему, чтобы не лишить ток его самого активного токовика. В лесу полная тишина, лишь тихонько потрескивает костёр, да время от времени прокричит неясыть.
Но коротенькая северная майская ночь уже на излёте – едва мы успели попить чаю и немного понаслаждаться тишиной и покоем, глядя на огонь, как уже стало пора тушить костёр и двигаться на ток: туда лучше всего подойти заранее, ещё затемно, чтобы успеть услышать самую первую песню наступающего утра.
Идём без фонарей, потихоньку, стараясь нисколько не шуметь – напугать птиц сейчас было бы особенно обидно. Пробираемся к давно облюбованному, заветному «подслуховому» местечку, с которого слышно наибольшее число токовиков, и замираем. Сейчас мы целиком превратились в слух – невольно стараемся даже дышать потише, чтобы не мешать себе расслышать негромкие первые щелчки глухариной песни. Сколько раз мы уже встречали зарю на глухарином току и я снова и снова удивляюсь тому, какое радостное волнение вызывает в душе первый расслышанный звук глухариной песни. В этом есть что-то поистине магическое – когда взрослый человек вдруг ощущает себя пылким, восторженным юношей, почти ребёнком.
Первый петух распелся как-то сразу, быстро – щёлкнул, чуть подождал, щёлкнул ещё раз, и потом – сразу: сдвойка, ещё одна и – вот оно – скиркающее «глухое» колено. Второй петух отозвался почти сразу, с той же стороны, что и первый. Теперь интересно – где запоёт загаданный третий? Два петуха вели свой дуэт – песню за песней, почти совпадая по ритму, но с небольшой задержкой, не синхронно. От этого по лесу рассыпалась своеобразная дробь звуков, напоминавшая треск каких-то далёких залихватских кастаньет.
Но вот послышались первые щелчки третьего петуха, того самого, к которому мы задумали подойти. На нашу удачу, он пел совершенно с другой стороны, нежели первые два и, значит, чем ближе мы будем к нему подходить, тем меньше будут сбивать нас с толку первые две песни. Переглянувшись, мы улыбнулись друг другу на удачу и довольно бодро, делая под глухое колено по три уверенных шага, двинулись вперёд.
Не могу сказать, что подходить к глухарю вдвоём – правильно. Скорее, напротив, это неверно и неосторожно, ведь так гораздо больше шансов подшуметь птицу или спугнуть её, оказавшись неожиданно на виду, но для нас с Иришкой очень важна возможность после охоты обменяться впечатлениями. Поэтому мы и позволяем себе такое нарушение классических правил.
Мы продвигаемся вперёд довольно бодро: глухарь поёт азартно, почти без пауз, песню за песней. Но вот впереди раздаётся хлопанье крыльев и сразу после этого звук песни меняется – он стновится глуше и заметно тише, словно петух переместился. Ну конечно же! Глухарь слетел на землю и теперь продолжает петь «на полу». Вот опять – громкий шум крыльев: птица вспархивает вверх, оглушительно молотя крыльями – делает «свечку», дразня соперников и показываясь во всей красе окружающим копалушкам.
Обычно на таком току, каков наш Нежданный - захламлённом по низу валежником, кустами можжевельника и мелким подростом - перевидеть поющего на земле глухаря непросто. Самое верное в таком случае – стараться не выскакивать на открытые места, укрываясь за ёлочками или кустами можжевельника и пытаться перевидеть птицу во время вспархиваний.
Замечаю в очередной раз сделавшего «свечку» петуха уже совсем близко – метрах в двадцати пяти. Надо же – как я мог его не заметить раньше? У меня в груди словно что-то взрывается, шею окатывает жаром, совершенно мальчишеский восторг охватывает меня – такой же, как и в самый первый раз, когда я добыл своего первого глухаря. Теперь, когда он выдал себя движением, я понимаю, где он находится, но между нами – очень много веток. Глухарь гордо шествует своим маршрутом, время от времени выдавая песню, мне видна лишь часть его силуэта и я напряжённо жду, когда он появится в просвете между веток, виднеющемся чуть впереди. Иришка замерла сзади, отстав от меня на несколько шагов, то есть нарочно пропустив несколько песен. Понимаю, что она сейчас просто любуется и птицей, и разворачивающейся перед нею сценой охоты…
***
Держу в руках свой старый охотничий дневник. «С вечера ходили на Нежданный, подслух был хорош. Остались ночевать поблизости. Замечательная ночь у костра. Утром петухи пели хорошо, подходили к третьему. Он слетел на пол и долго красовался перед нами. Любовались. Стрелять в этот раз не стал.»
Всего несколько строчек, а в них – целая страница жизни: яркая и очень красивая, как сама Весна!
А сколько их ещё, этих строчек, было и сколько ещё будет? Кто знает…
