Sergei Sibirski
Пользователь
- С нами с
- 14/02/15
- Постов
- 73
- Оценка
- 21
- Живу в:
- Барнаул
- Для знакомых
- Сергей
- Оружие
- Cyber-shot DSC-H5
- Собака(ки)
- Нет
Обычно я приезжаю в свою деревню в конце лета, подгадываю аккурат к открытию осенней охоты. Лучшее время для встречи друзей. Они все местные, деревенские, и поэтому всё знают и друг о друге, и обо всей деревне. Но стоит подвернуться приезжему и всё что произошло за время отсутствия враз выплёскивается на его голову.
На природе в узком кругу знакомых лиц, да под горячительное, каждый пытается рассказать самое интересное и смешное на его взгляд. И понеслось… Пошла плясать губерния. Периферия одним словом.
Сколько помню – главным героем всегда был "капитан", хотя в жизни он был Никодим головня, и никогда не был даже рядовым. Просто он был "вечный" дружинник и понятой. Хобби у человека такое, а по совместительству – главный хохмач. Однажды во время очередного "дежурства" остался он один в отделении милиции, все разъехались по вызовам, все двое милиционеров, а тут звонок. Никодим снимает трубку и отвечает: "Майор Витярок слушаить!"
После его рассказа в отделении решили, что "майор" слишком круто, а на "капитана" потянет. Так и прилипло после той хохмы. Вся деревня по сей день кличет головню не иначе как "Капитан" или "Кэп", даже маленькие соседские ребятишки, не выговаривая, звали его "дядя Пикитан", считая, что у дяди имя такое. До этого его называли всяко-разно, и "Никодим –старый пим", и "у Никодима - голова налима", и даже "Никодим-давай поддадим", кто во что горазд. На эти обзывалки он никак не реагировал, лишь бросал своё любимое присловье: "А хрен с ём, с ружьём – пока новое стрелят" А вот "капитанским" званием явно гордился, по вкусу оно ему пришлось.
Когда "Кэп" начинает очередной рассказ, с помощью "богатого русского языка" – это уже хохма. Молодым холостяком любил "Кэп" ходить в кино в местный клуб. А у него была одна дурацкая привычка, когда смешное показывали все смеялись как нормальные люди, кто ха-ха-ха, кто ги-ги, кто хрюкал, а "Капитан" во всю мощь громогласно выдыхал своё знаменитое "Ха-а!". При чём звучало это "Ха", когда другим было уже не смешно, как правило, в полной тишине. Наведывавшийся во время сеанса в поисках хулиганов, старый участковый Заплаткин первым и единственным выводил из зала "Капитана", оглушавшим своим "Ха-а" два ряда зрителей впереди и один сзади.
Ростом Никодима бог не обидел, и в плечах косая сажень. А характером таких людей Боженька, как правило, награждает мягким и покладистым. Как человек неунывающий "капитан" легко переносил невзгоды и разочарования, случавшиеся с ним регулярно. При всей весёлости и лёгкости нрава, Никодим обладал большим запасом жизненных сил и терпения. Видимо сочетание этих качеств и позволяло ему легко идти по жизни.
А жизнь его помотала по матушке России. Во Владике даже был женат, сыновей родил – но как-то быстро надоел мягкий приморский климат, заскучала сибирская душа по ветру степному, по морозам с буранами. Человек без родины – что без крыльев птица.
То ли дело у нас – и колки, и зайцы, снегу по пояс. А там, ну ничего этого нет – Приморье одним словом.
У всех местных одна рыбалка на уме, в основном морская. Даже рыба и та у них не нормальная. У всех белая, а у них красная. Вот щуку на жерлицу подсечь – это да…
Никакая работа не приносила ему ни радости, ни разнообразия в жизненный уклад. Всё шло своим чередом, так себе – ни шатко, ни валко. "Кэп" как бы отбывал трудовую повинность, все должны трудиться – рано вставать, поздно ложиться, добывая хлеб насущный, ну и он тоже.
Всё для Никодима было как бы второстепенно, не самое главное и интересное. Самым главным было чувство внутренней свободы. Это чувство находило свой выход в скитаниях по жизни за лучшей долей, а главным образом в единении с Природой!
Богата земля алтайская чудаками. Много у нас мужичков с присущей только им одним чудинкой, благодаря которой у них на всё своё понятие и рассуждение.
Нашему "Кэпу" угораздило родиться охотником до мозга костей. В любую погоду, слякотной осенью или морозной зимой, в поле или в лесу – не имело значения где и когда, главное быть на охоте, дышать волюшкой вольной.
Вот когда душа отдыхала в умиротворении под чистую музыку первозданных звуков. Мысли становились чёткими и ясными, как божий день. Страсти и эмоции рвались наружу – хотелось петь и кричать.
Чем бы в жизни он не занимался, голова его была забита одними мыслями: об охоте, и обо всём, что было связано с ней или как-то её касалось. Был он в этом похож на большую породистую охотничью собаку, которой приходилось сторожить хозяйский двор. Стоило этой собаке почуять едва уловимый запах пороха, или волнующий аромат дичи, как она вытянувшись в струнку по ветру и жадно ловя трепещущими ноздрями такие знакомые запахи, замирала в стойке. Так и "Капитан" услышав одно только слово "охота" или к примеру "кряковая пошла, и не находил себе места. Все дела на потом, срочно нужно было бежать к Иванычу, чтобы подбить того на поездку по озёрам и болотам в округе. Лучше заранее определиться где больше дичи кучкуется. Иваныч и сам был рад пробежаться по угодьям, но одному не интересно, а "Кэпа" звать чин не позволял, всё-таки сам капитан милиции. "Кэп" как мальчишка уговаривал Иваныча, который был моложе его лет на пятнадцать. А куда деваться – у Иваныча "УАЗ", а унас? А у нас сломанный "лисапед" одна тысяча девятьсот лохматого года выпуска.
Последнее более менее постоянное место его работы было шофёром на "пимокатне". Районный КБО открыл в селе цех валяной обуви. У шофёра в деревне работы достаточно. И топливо в кочегарку вози, и шерсть по деревням собирай, и готовую продукцию по точкам развези, и так далее. Никодим был счастлив, постоянно в дороге, в пути. Особенно приятны были поездки по летним полевым дорогам, плавно огибавшим опушки густых колков.
Ближе к вечеру жара спадала и остывающая дорожная пыль не поднималась так высоко, а встречный упругий ветерок через форточку приятно бил в лицо.
Возвращаясь вечером из рейса, ему особенно нравилось любоваться красками закатного солнца.
В стороне от пыльной степной дороги, на страже покоя и тишины, раскинулась небольшая группа могучих древних ракит, на верхушках которых отсвечивают последние блики заходящего солнца.
Закат летнего солнца в степи представляет собой неописуемое зрелище.
Огромный золотистый шар медленно опускается к линии горизонта. Его косые лучи скользят по поверхности и уже не обжигают, как в полдень. Воздух заметно остывает, остывает и дорожная пыль, приятно лаская босые ноги, утопающие в ней по щиколотку, как в огромном куске плотного атласа, нежно прикасающегося к коже.
Плавно меняя свой цвет на оранжевый, солнце уже касается линии горизонта. Волнующую картину представляет собой сам заход светила за горизонт. Традиционно и неуклонно происходящее в урочный час действо, завораживает своим величием и красотой.
Любят провожать солнышко и зверь, и птица. Замерев будто каменная статуэтка, суслик-абориген степи, не шелохнувшись медитирует на заходящее светило.
Птицы – кто пониже, кто повыше как во́роны, рассевшись на ветвях и вершинах, безмолвно любуются этим ежевечерним чудом.
Они, братья наши меньшие, тоже имеют душу. В прошлой жизни они могли быть человеками – кому как бог на душу положил. И всей своей маленькой душой, трепетно внимают они Вселенскому чуду, боготворя всё сущее на Земле.
Меняя на глазах яркие цвета, как бы переливающиеся из одного в другой, светило медленно, но верно опускается за горизонт. Оранжевая краска переливается в багровую, малиновая заря заливает небосвод. Мгла легкой поволокой затягивает горизонт. Вот уже половина багряного диска прощается с остающимися на покой окрестностями, ещё чуть-чуть, и только светлый купол неба на западе, и последние блики лучей указывают направление дальнейшего пути милого солнышка, совершающего свой безостановочный бег во Вселенной.
В вечернем воздухе разлита звенящая тишина, наполненная сонной негой. Плотная мгла сгущается еще более с заходом солнца, резко переходя в ночную тьму. Всё – день закончился, первые звезды зажигаются в ночи.
Под шум мотора хорошо думалось. Никодим, мурлыкая под нос любимую песню о Кольке Снегирёве, отчаянном шофёре с Чуйского тракта, вспоминал былое. Бороздя степными дорогами по просторам района, Никодим узнавал знакомые с детства места – выпаса, колки и поля, на которых прошло голодное послевоенное детство. Подростком пришёл он в МТС прицепщиком на комбайн. Во время целинной уборки сутками глотал пыль на соломокопнителе, и куда только судьба не забрасывала его, ничего милее родных мест он так и не нашёл. Где родился – там и пригодился. И вновь как наяву предстал в памяти один случай, который самому казался каким-то сном.
В канун празднования очередной Октябрьской годовщины, в местном клубе был организован концерт силами рабочей молодёжи. Читали стихи, пели песни под баян. "Капитану" шёл в ту пору уже 45 год. Вечером в гараже раздавили портвешка на троих, кровь взыграла, захотелось старому холостяку не только пищи, но и зрелищ, он и пошёл на концерт. Видимо общее приподнятое настроение и вино сделали своё дело. До этого никогда никто не слышал, чтобы он где-то пел или плясал. В разгар праздника Никодим резко встал со своего места и быстро пройдя вдоль стены, взбежал на сцену. Подойдя к молоденькой конферансье что-то шепнул на ухо и повернувшись лицом к ярко освещенному залу, на миг оцепенел будто в холодный омут нырнул. Но это длилось один миг. Он сосредоточенно и напряжённо взглянул в зал и вдруг увидел в середине этого зала такое знакомое и близкое лицо Таньки учётчицы, которая очень нравилась ему, но в обыденной обстановке он стеснялся даже взглянуть в её строну. Ведущая объявила номер- любимую песню Никодима "Есть по Чуйскому тракту дорога". Сейчас он твёрдо знал для кого и для чего он споёт эту песню. При первых же звуках его голоса Татьяна инстинктивно подалась ему навстречу всем существом. Они оба не видели и не слышали ничего вокруг, только глаза друг друга, говорящие о многом. "Капитан" запел, может быть это было первый раз в жизни, но он запел всей душой, всем сердцем.
Он хотел выплеснуть из себя всё тепло и любовь к жизни, ко всему окружающему, к этой женщине, с которой его соединял в этот момент тонкий лучик света и добра. Боже, как он пел! Баянист как завороженный глядел на него, а пальцы рук сами по себе бегали по клавишам.
Когда песня закончилась, в зале повисла гробовая тишина, которая через минуту взорвалась громом аплодисментов. Народ был ошеломлён, такого в Лентяевке ещё не бывало. Так под этот гром Никодим и пробирался к выходу. Проникновенное пение каждого задело за душу, да и песня была славная - наша, алтайская. Люди с просветленными взволнованными лицами, восторженными взглядами провожали его, переговариваясь между собой, и покачивали головами с чувством восхищения и одобрения. Знай мол наших!
Есть у русского человека потайная струна в душе. Ты её только затронь – она и зазвучит!
На природе в узком кругу знакомых лиц, да под горячительное, каждый пытается рассказать самое интересное и смешное на его взгляд. И понеслось… Пошла плясать губерния. Периферия одним словом.
Сколько помню – главным героем всегда был "капитан", хотя в жизни он был Никодим головня, и никогда не был даже рядовым. Просто он был "вечный" дружинник и понятой. Хобби у человека такое, а по совместительству – главный хохмач. Однажды во время очередного "дежурства" остался он один в отделении милиции, все разъехались по вызовам, все двое милиционеров, а тут звонок. Никодим снимает трубку и отвечает: "Майор Витярок слушаить!"
После его рассказа в отделении решили, что "майор" слишком круто, а на "капитана" потянет. Так и прилипло после той хохмы. Вся деревня по сей день кличет головню не иначе как "Капитан" или "Кэп", даже маленькие соседские ребятишки, не выговаривая, звали его "дядя Пикитан", считая, что у дяди имя такое. До этого его называли всяко-разно, и "Никодим –старый пим", и "у Никодима - голова налима", и даже "Никодим-давай поддадим", кто во что горазд. На эти обзывалки он никак не реагировал, лишь бросал своё любимое присловье: "А хрен с ём, с ружьём – пока новое стрелят" А вот "капитанским" званием явно гордился, по вкусу оно ему пришлось.
Когда "Кэп" начинает очередной рассказ, с помощью "богатого русского языка" – это уже хохма. Молодым холостяком любил "Кэп" ходить в кино в местный клуб. А у него была одна дурацкая привычка, когда смешное показывали все смеялись как нормальные люди, кто ха-ха-ха, кто ги-ги, кто хрюкал, а "Капитан" во всю мощь громогласно выдыхал своё знаменитое "Ха-а!". При чём звучало это "Ха", когда другим было уже не смешно, как правило, в полной тишине. Наведывавшийся во время сеанса в поисках хулиганов, старый участковый Заплаткин первым и единственным выводил из зала "Капитана", оглушавшим своим "Ха-а" два ряда зрителей впереди и один сзади.
Ростом Никодима бог не обидел, и в плечах косая сажень. А характером таких людей Боженька, как правило, награждает мягким и покладистым. Как человек неунывающий "капитан" легко переносил невзгоды и разочарования, случавшиеся с ним регулярно. При всей весёлости и лёгкости нрава, Никодим обладал большим запасом жизненных сил и терпения. Видимо сочетание этих качеств и позволяло ему легко идти по жизни.
А жизнь его помотала по матушке России. Во Владике даже был женат, сыновей родил – но как-то быстро надоел мягкий приморский климат, заскучала сибирская душа по ветру степному, по морозам с буранами. Человек без родины – что без крыльев птица.
То ли дело у нас – и колки, и зайцы, снегу по пояс. А там, ну ничего этого нет – Приморье одним словом.
У всех местных одна рыбалка на уме, в основном морская. Даже рыба и та у них не нормальная. У всех белая, а у них красная. Вот щуку на жерлицу подсечь – это да…
Никакая работа не приносила ему ни радости, ни разнообразия в жизненный уклад. Всё шло своим чередом, так себе – ни шатко, ни валко. "Кэп" как бы отбывал трудовую повинность, все должны трудиться – рано вставать, поздно ложиться, добывая хлеб насущный, ну и он тоже.
Всё для Никодима было как бы второстепенно, не самое главное и интересное. Самым главным было чувство внутренней свободы. Это чувство находило свой выход в скитаниях по жизни за лучшей долей, а главным образом в единении с Природой!
Богата земля алтайская чудаками. Много у нас мужичков с присущей только им одним чудинкой, благодаря которой у них на всё своё понятие и рассуждение.
Нашему "Кэпу" угораздило родиться охотником до мозга костей. В любую погоду, слякотной осенью или морозной зимой, в поле или в лесу – не имело значения где и когда, главное быть на охоте, дышать волюшкой вольной.
Вот когда душа отдыхала в умиротворении под чистую музыку первозданных звуков. Мысли становились чёткими и ясными, как божий день. Страсти и эмоции рвались наружу – хотелось петь и кричать.
Чем бы в жизни он не занимался, голова его была забита одними мыслями: об охоте, и обо всём, что было связано с ней или как-то её касалось. Был он в этом похож на большую породистую охотничью собаку, которой приходилось сторожить хозяйский двор. Стоило этой собаке почуять едва уловимый запах пороха, или волнующий аромат дичи, как она вытянувшись в струнку по ветру и жадно ловя трепещущими ноздрями такие знакомые запахи, замирала в стойке. Так и "Капитан" услышав одно только слово "охота" или к примеру "кряковая пошла, и не находил себе места. Все дела на потом, срочно нужно было бежать к Иванычу, чтобы подбить того на поездку по озёрам и болотам в округе. Лучше заранее определиться где больше дичи кучкуется. Иваныч и сам был рад пробежаться по угодьям, но одному не интересно, а "Кэпа" звать чин не позволял, всё-таки сам капитан милиции. "Кэп" как мальчишка уговаривал Иваныча, который был моложе его лет на пятнадцать. А куда деваться – у Иваныча "УАЗ", а унас? А у нас сломанный "лисапед" одна тысяча девятьсот лохматого года выпуска.
Последнее более менее постоянное место его работы было шофёром на "пимокатне". Районный КБО открыл в селе цех валяной обуви. У шофёра в деревне работы достаточно. И топливо в кочегарку вози, и шерсть по деревням собирай, и готовую продукцию по точкам развези, и так далее. Никодим был счастлив, постоянно в дороге, в пути. Особенно приятны были поездки по летним полевым дорогам, плавно огибавшим опушки густых колков.
Ближе к вечеру жара спадала и остывающая дорожная пыль не поднималась так высоко, а встречный упругий ветерок через форточку приятно бил в лицо.
Возвращаясь вечером из рейса, ему особенно нравилось любоваться красками закатного солнца.
В стороне от пыльной степной дороги, на страже покоя и тишины, раскинулась небольшая группа могучих древних ракит, на верхушках которых отсвечивают последние блики заходящего солнца.
Закат летнего солнца в степи представляет собой неописуемое зрелище.
Огромный золотистый шар медленно опускается к линии горизонта. Его косые лучи скользят по поверхности и уже не обжигают, как в полдень. Воздух заметно остывает, остывает и дорожная пыль, приятно лаская босые ноги, утопающие в ней по щиколотку, как в огромном куске плотного атласа, нежно прикасающегося к коже.
Плавно меняя свой цвет на оранжевый, солнце уже касается линии горизонта. Волнующую картину представляет собой сам заход светила за горизонт. Традиционно и неуклонно происходящее в урочный час действо, завораживает своим величием и красотой.
Любят провожать солнышко и зверь, и птица. Замерев будто каменная статуэтка, суслик-абориген степи, не шелохнувшись медитирует на заходящее светило.
Птицы – кто пониже, кто повыше как во́роны, рассевшись на ветвях и вершинах, безмолвно любуются этим ежевечерним чудом.
Они, братья наши меньшие, тоже имеют душу. В прошлой жизни они могли быть человеками – кому как бог на душу положил. И всей своей маленькой душой, трепетно внимают они Вселенскому чуду, боготворя всё сущее на Земле.
Меняя на глазах яркие цвета, как бы переливающиеся из одного в другой, светило медленно, но верно опускается за горизонт. Оранжевая краска переливается в багровую, малиновая заря заливает небосвод. Мгла легкой поволокой затягивает горизонт. Вот уже половина багряного диска прощается с остающимися на покой окрестностями, ещё чуть-чуть, и только светлый купол неба на западе, и последние блики лучей указывают направление дальнейшего пути милого солнышка, совершающего свой безостановочный бег во Вселенной.
В вечернем воздухе разлита звенящая тишина, наполненная сонной негой. Плотная мгла сгущается еще более с заходом солнца, резко переходя в ночную тьму. Всё – день закончился, первые звезды зажигаются в ночи.
Под шум мотора хорошо думалось. Никодим, мурлыкая под нос любимую песню о Кольке Снегирёве, отчаянном шофёре с Чуйского тракта, вспоминал былое. Бороздя степными дорогами по просторам района, Никодим узнавал знакомые с детства места – выпаса, колки и поля, на которых прошло голодное послевоенное детство. Подростком пришёл он в МТС прицепщиком на комбайн. Во время целинной уборки сутками глотал пыль на соломокопнителе, и куда только судьба не забрасывала его, ничего милее родных мест он так и не нашёл. Где родился – там и пригодился. И вновь как наяву предстал в памяти один случай, который самому казался каким-то сном.
В канун празднования очередной Октябрьской годовщины, в местном клубе был организован концерт силами рабочей молодёжи. Читали стихи, пели песни под баян. "Капитану" шёл в ту пору уже 45 год. Вечером в гараже раздавили портвешка на троих, кровь взыграла, захотелось старому холостяку не только пищи, но и зрелищ, он и пошёл на концерт. Видимо общее приподнятое настроение и вино сделали своё дело. До этого никогда никто не слышал, чтобы он где-то пел или плясал. В разгар праздника Никодим резко встал со своего места и быстро пройдя вдоль стены, взбежал на сцену. Подойдя к молоденькой конферансье что-то шепнул на ухо и повернувшись лицом к ярко освещенному залу, на миг оцепенел будто в холодный омут нырнул. Но это длилось один миг. Он сосредоточенно и напряжённо взглянул в зал и вдруг увидел в середине этого зала такое знакомое и близкое лицо Таньки учётчицы, которая очень нравилась ему, но в обыденной обстановке он стеснялся даже взглянуть в её строну. Ведущая объявила номер- любимую песню Никодима "Есть по Чуйскому тракту дорога". Сейчас он твёрдо знал для кого и для чего он споёт эту песню. При первых же звуках его голоса Татьяна инстинктивно подалась ему навстречу всем существом. Они оба не видели и не слышали ничего вокруг, только глаза друг друга, говорящие о многом. "Капитан" запел, может быть это было первый раз в жизни, но он запел всей душой, всем сердцем.
Он хотел выплеснуть из себя всё тепло и любовь к жизни, ко всему окружающему, к этой женщине, с которой его соединял в этот момент тонкий лучик света и добра. Боже, как он пел! Баянист как завороженный глядел на него, а пальцы рук сами по себе бегали по клавишам.
Когда песня закончилась, в зале повисла гробовая тишина, которая через минуту взорвалась громом аплодисментов. Народ был ошеломлён, такого в Лентяевке ещё не бывало. Так под этот гром Никодим и пробирался к выходу. Проникновенное пение каждого задело за душу, да и песня была славная - наша, алтайская. Люди с просветленными взволнованными лицами, восторженными взглядами провожали его, переговариваясь между собой, и покачивали головами с чувством восхищения и одобрения. Знай мол наших!
Есть у русского человека потайная струна в душе. Ты её только затронь – она и зазвучит!
Последнее редактирование:
Спасибо!