лиман
Участник
- С нами с
- 25/02/13
- Постов
- 183
- Оценка
- 94
- Живу в:
- Санкт-Петербург
- Для знакомых
- Сергей
- Охочусь с
- 2010
- Оружие
- есть
- Собака(ки)
- дратхаар
Пришла долгожданная весна, а с ней и весенняя охота, которая уже завершилась. Много было планов, но взять отпуск не получилось, потому двое выходных и четыре охоты практически без сна.
Ходил на селезня и взял на дабл нести и чучалку утки пару селезней и гоголя. С ночи сел на гуся на полянке, рядом с болотцем. Видел, что садились там, но небольшие стайки, отбившиеся. Испытал манки на гуся от вова-т. Работают манки исключительно: с рассвета развернул штук двенадцатью гуменников и затем еще четверку. Всех их яростно обстреляли коллеги по увлечению с другой стороны болотца, которые пытались взять селезней. Гуси не достались никому из нас, я принял решение возвращаться, т.к. понял бесперспективность дальнейшей охоты на гуся, а в обед нужно было уезжать. Но как ни странно настроение было отличное – манки сказка!
На следующие выходные приехал на вечернюю зорьку на вальдшнепа, затем с утра на глухариный ток. В обед домой ехать. Думал, что вторая охота на глухаря не даст такого эмоционального накала, как первая прошлогодняя: уже добыл, знаю, что будет. Как я приятно и глубоко ошибался…
Думал вздремнуть час после вальдшнепов, но не смог и в три часа уже был на краю тока, сидя, на поваленной сосне, прислушивался. Через минут десять, неотчетливо, вдалеке услышал глухое первое колено. Стал двигаться по моховому болоту, темно и под ногами периодически предательски раздавался хруст сучка. Очень осторожно пел глухарь: давал первое колено, а второго не давал, или только начиная, второе колено, тут же замолкал и долго прислушивался. Направление я уже четко понимал и старался очень мягко ставить ногу. Но идти было очень трудно, потому что петух очень осторожно пел и на долго, минут на восемь – двенадцать замолкал. Двигался в темноте в час по чайной ложке, но подошел только на пятьдесят метров и он замолчал. И через пятнадцать минут не запел, пошел к другому. Токовало еще четыре петуха точно, но очень вдалеке и разбросано по сторонам от того места, где я был. Пошел на ближайшего, метрах в девяносто от меня. Молчун остался у меня за спиной. Новый пел лучше: давал оба колена. Занялись предрассветные сумерки. Шел, стараясь наступать на кочки, но частенько соскальзывал между ними в лужицы, набирая в сапоги не очень теплой воды, очень пожалел, что не в болотниках пошел. Подошел на шестьдесят метров и предательски опять громко заколотило сердце и чем ближе подходил, тем сильнее оно билось - уже составляя одну песню с глухариной. Подходил по шагу, по два, боясь подшуметь. Вот тридцать пять, но где же он в соснах не видать, а в его направлении их несколько. И тут у меня над головой, с сосны что-то громко хлопнуло в темноте, осыпая меня сосновыми иголками – это полетела глухарка, а за ней полетел и мой глухарь, практически с верхушки сосны. Уже начинало стремительно светать. Трудно подобрать слова, чтобы описать все чувства бушевавшие во мне. Практически до отчаяния! Вот он накал эмоций! Токовали еще пара петухов, но далеко. К тому же они начали слетать на землю и громко бить крыльями, что в прошлом году я принял за лесоповал. Идти к центру тока смысла не было, там глухарки не подпустят к своим кавалерам. Так я застыл, в буре эмоций и раздумий. Ладно добыл же в прошлую весну глухаря, правда с пола – чего тебе еще. Решил идти обратно, светало. Тихо, стараясь не шуметь, пошел по лужице, которая больше была похожа на ручеек. Через метров сорок я услышал первое колено, которое дал первый глухарь, которого скрадывал. Далековато. Но это последний шанс. Хлопанья крыльями стали сильней в центре тока и это, наверное, подзадорило глухаря: он стал чаще давать второе колено. Шел я по шагу-полтора, так как хотя глухарь чаще стал давать второе колено, но все одно - так же часто он его обрывал, замолкая на долго, прислушиваясь. Опять стук сердца в горле, осторожные вдохи полным ртом. Шаг, стою, медленно погружаясь в жижу, слыша только - тук-тук-тук-тук, чик-чик и стук своего сердца…Прикрываясь стволами деревьев, подошел на тридцать пять метров – не вижу; несколько крупных сосен практически касались кронами друг друга, а где он не видно! Мучительно долго иду к густой, молодой елке, которая полностью прикрыла меня в практически светлом лесу. Сердце бьется, петух молчит. Вот он, в пятнадцати- двадцати метрах от меня, на одной из трех сосен растущих рядом. Но я его не вижу: нижние ветки сосен густо перекрывают друг друга, образуя плотные облака их сосновых веточек и иголок; и там-то, над этими облаками, запел глухарь. Всматриваюсь песню, вторую и вот он, пошевелил шеей во время второго колена, запрокидывая голову, чем и выдал себя. Можно стрелять, соседняя сосна, метров семнадцать, он практически на верхушке. Но почему-то не хочу сейчас стрелять, пусть пока поет – скрал я его! Но петух, как будто все понял и стал давать четкие колена, одно за другим…Выстрел гулким эхом прокатился по весеннему моховому болоту в рассветной тишине.
Ходил на селезня и взял на дабл нести и чучалку утки пару селезней и гоголя. С ночи сел на гуся на полянке, рядом с болотцем. Видел, что садились там, но небольшие стайки, отбившиеся. Испытал манки на гуся от вова-т. Работают манки исключительно: с рассвета развернул штук двенадцатью гуменников и затем еще четверку. Всех их яростно обстреляли коллеги по увлечению с другой стороны болотца, которые пытались взять селезней. Гуси не достались никому из нас, я принял решение возвращаться, т.к. понял бесперспективность дальнейшей охоты на гуся, а в обед нужно было уезжать. Но как ни странно настроение было отличное – манки сказка!
На следующие выходные приехал на вечернюю зорьку на вальдшнепа, затем с утра на глухариный ток. В обед домой ехать. Думал, что вторая охота на глухаря не даст такого эмоционального накала, как первая прошлогодняя: уже добыл, знаю, что будет. Как я приятно и глубоко ошибался…
Думал вздремнуть час после вальдшнепов, но не смог и в три часа уже был на краю тока, сидя, на поваленной сосне, прислушивался. Через минут десять, неотчетливо, вдалеке услышал глухое первое колено. Стал двигаться по моховому болоту, темно и под ногами периодически предательски раздавался хруст сучка. Очень осторожно пел глухарь: давал первое колено, а второго не давал, или только начиная, второе колено, тут же замолкал и долго прислушивался. Направление я уже четко понимал и старался очень мягко ставить ногу. Но идти было очень трудно, потому что петух очень осторожно пел и на долго, минут на восемь – двенадцать замолкал. Двигался в темноте в час по чайной ложке, но подошел только на пятьдесят метров и он замолчал. И через пятнадцать минут не запел, пошел к другому. Токовало еще четыре петуха точно, но очень вдалеке и разбросано по сторонам от того места, где я был. Пошел на ближайшего, метрах в девяносто от меня. Молчун остался у меня за спиной. Новый пел лучше: давал оба колена. Занялись предрассветные сумерки. Шел, стараясь наступать на кочки, но частенько соскальзывал между ними в лужицы, набирая в сапоги не очень теплой воды, очень пожалел, что не в болотниках пошел. Подошел на шестьдесят метров и предательски опять громко заколотило сердце и чем ближе подходил, тем сильнее оно билось - уже составляя одну песню с глухариной. Подходил по шагу, по два, боясь подшуметь. Вот тридцать пять, но где же он в соснах не видать, а в его направлении их несколько. И тут у меня над головой, с сосны что-то громко хлопнуло в темноте, осыпая меня сосновыми иголками – это полетела глухарка, а за ней полетел и мой глухарь, практически с верхушки сосны. Уже начинало стремительно светать. Трудно подобрать слова, чтобы описать все чувства бушевавшие во мне. Практически до отчаяния! Вот он накал эмоций! Токовали еще пара петухов, но далеко. К тому же они начали слетать на землю и громко бить крыльями, что в прошлом году я принял за лесоповал. Идти к центру тока смысла не было, там глухарки не подпустят к своим кавалерам. Так я застыл, в буре эмоций и раздумий. Ладно добыл же в прошлую весну глухаря, правда с пола – чего тебе еще. Решил идти обратно, светало. Тихо, стараясь не шуметь, пошел по лужице, которая больше была похожа на ручеек. Через метров сорок я услышал первое колено, которое дал первый глухарь, которого скрадывал. Далековато. Но это последний шанс. Хлопанья крыльями стали сильней в центре тока и это, наверное, подзадорило глухаря: он стал чаще давать второе колено. Шел я по шагу-полтора, так как хотя глухарь чаще стал давать второе колено, но все одно - так же часто он его обрывал, замолкая на долго, прислушиваясь. Опять стук сердца в горле, осторожные вдохи полным ртом. Шаг, стою, медленно погружаясь в жижу, слыша только - тук-тук-тук-тук, чик-чик и стук своего сердца…Прикрываясь стволами деревьев, подошел на тридцать пять метров – не вижу; несколько крупных сосен практически касались кронами друг друга, а где он не видно! Мучительно долго иду к густой, молодой елке, которая полностью прикрыла меня в практически светлом лесу. Сердце бьется, петух молчит. Вот он, в пятнадцати- двадцати метрах от меня, на одной из трех сосен растущих рядом. Но я его не вижу: нижние ветки сосен густо перекрывают друг друга, образуя плотные облака их сосновых веточек и иголок; и там-то, над этими облаками, запел глухарь. Всматриваюсь песню, вторую и вот он, пошевелил шеей во время второго колена, запрокидывая голову, чем и выдал себя. Можно стрелять, соседняя сосна, метров семнадцать, он практически на верхушке. Но почему-то не хочу сейчас стрелять, пусть пока поет – скрал я его! Но петух, как будто все понял и стал давать четкие колена, одно за другим…Выстрел гулким эхом прокатился по весеннему моховому болоту в рассветной тишине.
