indeez
Завсегдатай
- С нами с
- 26/08/09
- Постов
- 879
- Оценка
- 254
- Живу в:
- Санкт-Петербург
- Для знакомых
- Сергей
- Охочусь с
- 1990
- Оружие
- 20/76; 30-06; 22LR; 7,62х54
- Собака(ки)
- нет
С согласия автора http://piterhunt.ru/scripts/forum/member.php?u=12105 размещаю рассказ, напечатанный в августовском номере Русского охотничьего журнала http://huntandfish.ru/magazine/
Много разных конструкций засидок, лабазов и вышек придумано человеком для охоты на медведя и кабана. Но все они сводятся к одному – поднять тело над полем на определенную, комфортную для охотника высоту. И именно с этим связан один случай, о котором мне хотелось бы поведать. Может, кому на будущее и пригодится.
Есть у меня Кузьмич – старый знакомый, очень опытный охотник, а по совместительству еще и егерь. И есть у Кузьмича один грешок, который я заметил и под который подстроился уже очень давно. Он боится высоты и по этой причине строит низкие лабазы и вышки. На нем это никак не сказывается – зверь ходит, не обращая на него внимания, даже когда он курит. А вот у меня, да и не только у меня, этот номер не проходит. Думаю, это связано с образом жизни. Кузьмич-то живет в лесу, постоянно находится в нем. Звери просто знают его запах и считают за своего. К тому же он их просто так не стреляет, разве что по нужде. Я же, да и не я один, приезжаю налетами, пропахший городом, и конспирация требуется более тщательная. Поэтому я давно сам переделал вышку на облюбованном мною поле под себя. А чтобы не переделывать все, купил переносной самолаз и, заранее зная ситуацию, пользуюсь им.
И вот звонит мне как-то Кузьмич – мол, приезжай, медведь поле начал посещать.
Мишка как таковой мне не был интересен, но возник повод проведать своего старого наставника, у которого, к стыду своему, не был уже около года.
Понимаю, что звонит не просто так – скорей всего, нужна какая-то помощь. Поэтому после недолгих сборов на следующее утро я был на пути, не побоюсь этого слова, в «задницу мира».
В планах было помочь деду, привезти кой-какие нужности (не зря ведь зовет) и провести пару дней с пользой, так сказать, и для себя.
Последние несколько лет я пользовал только «свое» поле и в этот раз ехал именно на него. Но получился сюрприз.
Оказалось, что Кузьмич в этом году попробовал засеять новую поляну между «дальним» полем и его хибаркой, и «хозяин» начал посещать именно эту поляну. «Дальнее» поле я не люблю и один туда не пошел бы – Кузьмич это хорошо знает. Оно в нескольких километрах за болотом, и попасть туда можно только пешком либо на тракторе. Конечно, я поворчал на него, что он не предупредил и я не готов к его новым местам, но делать нечего – уже приехал. Мы пошли смотреть новое место.
Километрах в двух в сторону дальнего поля от его хижины действительно оказалось вполне приличное поле, по краям заросшее иван-чаем выше человеческого роста, а внутри – участок примерно 150х100 метров, на котором пополам с травой пробивался овес. У края поля возвышалась конструкция «а-ля Кузьмич», метров двух высотой и очень похожая на табуретку. Меня это нисколько не удивило. Я уже понял, что надо что-то делать под себя, и для этого придется приехать в другой раз со своим самолазом.
Идти не так далеко, и я решил в этот вечер посидеть, посмотреть, что к чему.
Кузьмич ушел, показав мне, откуда выходит медведь и куда идет, а заодно рассказал, как накануне его (Потапыча) спугнул с поля.
Я имею представление, как он это делает – картина такая. Обычно сядет и не шевелится. Выходит миша. Кузьмич сидит молча, дает ему потерять бдительность. Затем закуривает, и если медведь не бежит сразу, покурит да как гаркнет, не стыдно, мол, воровать-то, и тот уже сверкает пятками. Кузьмич хитро улыбается и уходит домой.
Уселся я на эту табуретку. Осмотрелся. Низковато – иван-чай как раз вровень с полом. Приглядел на краю березку, подходящую для самолаза, – надо ее опилить завтра, подготовить. Начало темнеть. Где-то за болотом заойкал лось, далеко. Заблекотала сойка. Что-то хрустнуло. Ага, здесь где-то… Я притих. Вокруг поля нет-нет да что-то и хрустнет, обходит, значит. Пытаюсь ловить ветер. Ветер принес весточку – запах ягодного вина, – верная весть, «хозяин» поле осматривает. Я не знаю, как у кого, но у меня есть свои приметы на запах. Летом и осенью я со стопроцентной вероятностью могу определить по запаху, кто вокруг поля ходит и кого ждать. Кабан пахнет «цирком», такая вот ассоциация на поросячий навоз у меня. Когда он крадется к полю, я его слышу заведомо. Медведь же пахнет вином. Скорее всего, это связано с их питанием: кабан трется по полям, роет и жрет всякую всячину – потому и вечно вымазан, медведь же в это время на ягодах, в основном на чернике, и черничный сок на его шкуре подбраживает – отсюда и запах винный.
Кузьмич сколько ни пытался услышать эти запахи, у него не получалось. Но он много курит, я же не курю совсем, может, поэтому я запах слышу, а он – нет. А может, это только мое воображение. Но это неважно. Главное, что работает.
Потрещало недолго и затихло – не пошел, причуял меня. Да и неудивительно – я на все поле источаю человеческий дух, надо что-то придумывать. На этом, собрав волю в кулак и запев во весь голос какую-то песню, которая первой пришла в голову, я пошлепал домой.
Утром Кузьмич доложил, что сегодня приедет Митька на своем вездеходе, и эта новость несколько вселила надежду на успех. Вездеход – имевшийся у Митьки-дачника из соседней деревни «уазик», поставленный на огромные колеса низкого давления – был способен докинуть наши тушки до полей, прихватив при этом много всяких нужностей. День, как я и предполагал, провели в трудах по хозяйству. К вечеру я услышал рычание «уазки».
Я решил попробовать обмануть мишу запахом Кузьмича, а именно – взял валявшиеся в сенцах два его плаща, которые видели, наверное, Петра I, и повесил их на перекладины «табуретки» спереди и сзади, закрыв тем самым себя по грудь. Митька же поехал на «дальнее» поле.
Потапыч не заставил себя долго ждать, и уже в половине одиннадцатого, под сумерки, я услышал знакомые звуки и запахи. В этот раз они прекратились сзади, и через какое-то время я услышал степенное, уверенное шарканье в иван-чае в мою сторону. Есть, сработало, обрадовался я. Откинулся спиной на перекладину, положил ружье на колени и включил «ночник». Я был готов к завершающей точке в этом процессе. За мной у лабаза шаги остановились. Это нормально. Ждем-с. Начинается легкий мандраж – но и это абсолютно штатная ситуация. Я его обманул, даже на табуретке, это главное. Он пошел, дальше дело техники. Но вдруг, как по команде, легкое дуновение ветра оголило полную луну, и словно кто-то включил свет – все так стало ясно видно вокруг. Я медленно повернул голову – и…
Лунный свет мягко рассеивался по округе, и все было видно невооруженным глазом. На поле отчетливо выделялась тень от табуретки и моей головы, торчащей из тени плащей. Возле нее, опустив голову вниз и уставившись на тень моей головы, стоял очень не маленький «хозяин». Он стоял и спокойно оценивал ситуацию. Он был настолько близко от меня, что, протянув руку, я бы схватил его за холку. А встань он на задние лапы, мы бы встретились лицом к лицу. Меня самопроизвольно начало трясти, сердце задолбило, как бубен. Я крепко сжал зубы, иначе оно выпрыгнуло бы через рот. Табуретка начала содрогаться в унисон сердцебиению, что отчетливо стало видно по отбрасываемой тени. Потапыч спокойно, не спеша зашел под лабаз, чуть не цепляя спиной пол, развернувшись, медленно зашел в иван-чай, прошумел по нему к лесу и затрещал вдоль поля на другой конец. Я поймал себя на мысли, что, если бы он под «табуреткой» рыкнул, я бы точно впал в «конфузию», и мне бы пришлось, как в старом анекдоте, «черпать за спиной и мазать ему морду», но он оказался человечнее. Эта мысль меня улыбнула, я стал отходить. Постепенно успокоился, приступ страха сменился на гнев, и я уже готов был идти врукопашную. Но тишина не нарушалась. Михалыч, наверное, понял, что я неадекватен, и решил не рисковать. Раздался шум мотора, я посмотрел на часы – половина второго. Я как статуя просидел три часа, а мне казалось – прошло минут десять, пятнадцать. Подъехал Митька, закурил.
– Ну, что у тебя?
Я не стал посвящать его во все подробности выхода, лишь обрисовал вкратце – вышел, подошел, ушел, стрелять было неудобно.
– У меня полдвенадцатого вышел, – затянувшись, произнес он на выдохе, – далеко было, не стал стрелять, садись завтра на то поле – стрельнешь ведмедя.
– А ты-то что? – поинтересовался я.
– Я завтра в город уезжаю, – ответил он с некоторой задержкой.
– Ладно, посмотрим, Кузьмича тогда с собой потащу, пусть за руку держит, – сказал я, а сам подумал: «Пешком-то туда путь не близкий».
– Ну что, ты едешь?
– Да, конечно. – Перспектива идти ночью одному, да еще и после знакомства с соседом, меня не грела. И я, быстро собрав вещи, прыгнул в «уазик».
Работающая печка нагнетала уют и расслабляла. Колеса низкого давления, уверенно давя болотистый грунт, перемещали наше авто к дому.
– Хорошо, когда на машине, – через какое-то время ляпнул я в эфир, чтобы разбить молчание.
– Да, – немного подождав, утвердил Митька
Дальше до дома ехали молча, каждый думал о своем. О чем думал Митька, мне неведомо. У нас обоих выходил зверь, и мы оба ехали без трофея. А ведь я хорошо знаю, что на «дальнем» поле лабаз не отличается от моей «табуретки»…
Текст: Роман Антонов
Много разных конструкций засидок, лабазов и вышек придумано человеком для охоты на медведя и кабана. Но все они сводятся к одному – поднять тело над полем на определенную, комфортную для охотника высоту. И именно с этим связан один случай, о котором мне хотелось бы поведать. Может, кому на будущее и пригодится.
Есть у меня Кузьмич – старый знакомый, очень опытный охотник, а по совместительству еще и егерь. И есть у Кузьмича один грешок, который я заметил и под который подстроился уже очень давно. Он боится высоты и по этой причине строит низкие лабазы и вышки. На нем это никак не сказывается – зверь ходит, не обращая на него внимания, даже когда он курит. А вот у меня, да и не только у меня, этот номер не проходит. Думаю, это связано с образом жизни. Кузьмич-то живет в лесу, постоянно находится в нем. Звери просто знают его запах и считают за своего. К тому же он их просто так не стреляет, разве что по нужде. Я же, да и не я один, приезжаю налетами, пропахший городом, и конспирация требуется более тщательная. Поэтому я давно сам переделал вышку на облюбованном мною поле под себя. А чтобы не переделывать все, купил переносной самолаз и, заранее зная ситуацию, пользуюсь им.
И вот звонит мне как-то Кузьмич – мол, приезжай, медведь поле начал посещать.
Мишка как таковой мне не был интересен, но возник повод проведать своего старого наставника, у которого, к стыду своему, не был уже около года.
Понимаю, что звонит не просто так – скорей всего, нужна какая-то помощь. Поэтому после недолгих сборов на следующее утро я был на пути, не побоюсь этого слова, в «задницу мира».
В планах было помочь деду, привезти кой-какие нужности (не зря ведь зовет) и провести пару дней с пользой, так сказать, и для себя.
Последние несколько лет я пользовал только «свое» поле и в этот раз ехал именно на него. Но получился сюрприз.
Оказалось, что Кузьмич в этом году попробовал засеять новую поляну между «дальним» полем и его хибаркой, и «хозяин» начал посещать именно эту поляну. «Дальнее» поле я не люблю и один туда не пошел бы – Кузьмич это хорошо знает. Оно в нескольких километрах за болотом, и попасть туда можно только пешком либо на тракторе. Конечно, я поворчал на него, что он не предупредил и я не готов к его новым местам, но делать нечего – уже приехал. Мы пошли смотреть новое место.
Километрах в двух в сторону дальнего поля от его хижины действительно оказалось вполне приличное поле, по краям заросшее иван-чаем выше человеческого роста, а внутри – участок примерно 150х100 метров, на котором пополам с травой пробивался овес. У края поля возвышалась конструкция «а-ля Кузьмич», метров двух высотой и очень похожая на табуретку. Меня это нисколько не удивило. Я уже понял, что надо что-то делать под себя, и для этого придется приехать в другой раз со своим самолазом.
Идти не так далеко, и я решил в этот вечер посидеть, посмотреть, что к чему.
Кузьмич ушел, показав мне, откуда выходит медведь и куда идет, а заодно рассказал, как накануне его (Потапыча) спугнул с поля.
Я имею представление, как он это делает – картина такая. Обычно сядет и не шевелится. Выходит миша. Кузьмич сидит молча, дает ему потерять бдительность. Затем закуривает, и если медведь не бежит сразу, покурит да как гаркнет, не стыдно, мол, воровать-то, и тот уже сверкает пятками. Кузьмич хитро улыбается и уходит домой.
Уселся я на эту табуретку. Осмотрелся. Низковато – иван-чай как раз вровень с полом. Приглядел на краю березку, подходящую для самолаза, – надо ее опилить завтра, подготовить. Начало темнеть. Где-то за болотом заойкал лось, далеко. Заблекотала сойка. Что-то хрустнуло. Ага, здесь где-то… Я притих. Вокруг поля нет-нет да что-то и хрустнет, обходит, значит. Пытаюсь ловить ветер. Ветер принес весточку – запах ягодного вина, – верная весть, «хозяин» поле осматривает. Я не знаю, как у кого, но у меня есть свои приметы на запах. Летом и осенью я со стопроцентной вероятностью могу определить по запаху, кто вокруг поля ходит и кого ждать. Кабан пахнет «цирком», такая вот ассоциация на поросячий навоз у меня. Когда он крадется к полю, я его слышу заведомо. Медведь же пахнет вином. Скорее всего, это связано с их питанием: кабан трется по полям, роет и жрет всякую всячину – потому и вечно вымазан, медведь же в это время на ягодах, в основном на чернике, и черничный сок на его шкуре подбраживает – отсюда и запах винный.
Кузьмич сколько ни пытался услышать эти запахи, у него не получалось. Но он много курит, я же не курю совсем, может, поэтому я запах слышу, а он – нет. А может, это только мое воображение. Но это неважно. Главное, что работает.
Потрещало недолго и затихло – не пошел, причуял меня. Да и неудивительно – я на все поле источаю человеческий дух, надо что-то придумывать. На этом, собрав волю в кулак и запев во весь голос какую-то песню, которая первой пришла в голову, я пошлепал домой.
Утром Кузьмич доложил, что сегодня приедет Митька на своем вездеходе, и эта новость несколько вселила надежду на успех. Вездеход – имевшийся у Митьки-дачника из соседней деревни «уазик», поставленный на огромные колеса низкого давления – был способен докинуть наши тушки до полей, прихватив при этом много всяких нужностей. День, как я и предполагал, провели в трудах по хозяйству. К вечеру я услышал рычание «уазки».
Я решил попробовать обмануть мишу запахом Кузьмича, а именно – взял валявшиеся в сенцах два его плаща, которые видели, наверное, Петра I, и повесил их на перекладины «табуретки» спереди и сзади, закрыв тем самым себя по грудь. Митька же поехал на «дальнее» поле.
Потапыч не заставил себя долго ждать, и уже в половине одиннадцатого, под сумерки, я услышал знакомые звуки и запахи. В этот раз они прекратились сзади, и через какое-то время я услышал степенное, уверенное шарканье в иван-чае в мою сторону. Есть, сработало, обрадовался я. Откинулся спиной на перекладину, положил ружье на колени и включил «ночник». Я был готов к завершающей точке в этом процессе. За мной у лабаза шаги остановились. Это нормально. Ждем-с. Начинается легкий мандраж – но и это абсолютно штатная ситуация. Я его обманул, даже на табуретке, это главное. Он пошел, дальше дело техники. Но вдруг, как по команде, легкое дуновение ветра оголило полную луну, и словно кто-то включил свет – все так стало ясно видно вокруг. Я медленно повернул голову – и…
Лунный свет мягко рассеивался по округе, и все было видно невооруженным глазом. На поле отчетливо выделялась тень от табуретки и моей головы, торчащей из тени плащей. Возле нее, опустив голову вниз и уставившись на тень моей головы, стоял очень не маленький «хозяин». Он стоял и спокойно оценивал ситуацию. Он был настолько близко от меня, что, протянув руку, я бы схватил его за холку. А встань он на задние лапы, мы бы встретились лицом к лицу. Меня самопроизвольно начало трясти, сердце задолбило, как бубен. Я крепко сжал зубы, иначе оно выпрыгнуло бы через рот. Табуретка начала содрогаться в унисон сердцебиению, что отчетливо стало видно по отбрасываемой тени. Потапыч спокойно, не спеша зашел под лабаз, чуть не цепляя спиной пол, развернувшись, медленно зашел в иван-чай, прошумел по нему к лесу и затрещал вдоль поля на другой конец. Я поймал себя на мысли, что, если бы он под «табуреткой» рыкнул, я бы точно впал в «конфузию», и мне бы пришлось, как в старом анекдоте, «черпать за спиной и мазать ему морду», но он оказался человечнее. Эта мысль меня улыбнула, я стал отходить. Постепенно успокоился, приступ страха сменился на гнев, и я уже готов был идти врукопашную. Но тишина не нарушалась. Михалыч, наверное, понял, что я неадекватен, и решил не рисковать. Раздался шум мотора, я посмотрел на часы – половина второго. Я как статуя просидел три часа, а мне казалось – прошло минут десять, пятнадцать. Подъехал Митька, закурил.
– Ну, что у тебя?
Я не стал посвящать его во все подробности выхода, лишь обрисовал вкратце – вышел, подошел, ушел, стрелять было неудобно.
– У меня полдвенадцатого вышел, – затянувшись, произнес он на выдохе, – далеко было, не стал стрелять, садись завтра на то поле – стрельнешь ведмедя.
– А ты-то что? – поинтересовался я.
– Я завтра в город уезжаю, – ответил он с некоторой задержкой.
– Ладно, посмотрим, Кузьмича тогда с собой потащу, пусть за руку держит, – сказал я, а сам подумал: «Пешком-то туда путь не близкий».
– Ну что, ты едешь?
– Да, конечно. – Перспектива идти ночью одному, да еще и после знакомства с соседом, меня не грела. И я, быстро собрав вещи, прыгнул в «уазик».
Работающая печка нагнетала уют и расслабляла. Колеса низкого давления, уверенно давя болотистый грунт, перемещали наше авто к дому.
– Хорошо, когда на машине, – через какое-то время ляпнул я в эфир, чтобы разбить молчание.
– Да, – немного подождав, утвердил Митька
Дальше до дома ехали молча, каждый думал о своем. О чем думал Митька, мне неведомо. У нас обоих выходил зверь, и мы оба ехали без трофея. А ведь я хорошо знаю, что на «дальнем» поле лабаз не отличается от моей «табуретки»…
Текст: Роман Антонов
Последнее редактирование модератором:
