Вобла
Пользователь
- С нами с
- 17/12/04
- Постов
- 164
- Оценка
- 195
- Живу в:
- Санкт-Петербург
- Для знакомых
- Владимир
- Оружие
- Сайга-12с
- Собака(ки)
- кот - Фандорин
Sacha Guitry ( LES CHAMPIGNONS/ Mémoires d’un tricheur)
Всегда уходят лучшие.
Я родился 28 апреля 1882 года в Тортисамбере, очень милой небольшой деревеньке Кальвадоса, шпиль башни которой вы можете увидеть по левую руку, когда вы следуете в Троарн, оставив позади Ливарот.
У моих родителей там была маленькая лавка, которая приносила им около пяти тысяч франков ежегодного дохода. У нас было многочисленное семейство.
От первого замужества у матери было двое детей, а с моим отцом были сын и четыре дочки. У отца жила его мать, а у матери отец, осмелюсь поэтому сказать, что они были квиты. А вдобавок у нас жил еще глухонемой дядюшка. За стол нас садилось ровно двенадцать.
И вот однажды из-за миски грибов я остался один на свете. Один, потому что украл из кассы восемь су, а отец, поймав меня, с гневом воскликнул:
- Раз украл, то не получишь сегодня грибов.
Эти смертоносные грибки собрал наш глухонемой дядюшка и от этого к вечеру в доме было одиннадцать трупов.
Кто не видел одиннадцать трупов сразу, не может себе представить, что это такое. Всюду были одни трупы.
Говорить ли мне об отчаянии?
Скажу лучше всю правду. Мне было тогда едва двенадцать лет, а каждый согласится, что это чрезмерное несчастье для такого возраста. Катастрофа действительно переросла меня; мне определенно не хватало опыта, чтобы оценить ее чудовищность, я не чувствовал себя достойным ее.
Можно оплакивать мать, отца или брата, но как оплакивать одиннадцатерых! Я не знал, с чего начать.
Доктор Лавиньяк, вызванный в полдень, в течение многих часов давал свои ясные, но увы, бесполезные советы. Семья неумолимо угасала.
Священник, который в этот день обедал с маркизом де Девуар, приехал на велосипеде около четырех. Он был здесь как нельзя кстати.
Начиная с пяти у нас собралась вся деревня. Отец Руссо, уже двенадцать лет парализованный, приказал принести себя, а деревенский слепец, расталкивая других, повторял:
- Позвольте мне увидеть! Позвольте мне увидеть!
Соседки, которые тотчас набежали, отсылали меня из комнаты в комнату, не зная уже, куда деваться, я спрятался в страхе под магазинный прилавок. Оттуда я слышал все, о чем говорили, все, о чем шептались.
Первые смерти, согласно правилам, были встречены с определенным сокрушением. Но, начиная с четвертой, объявления становились все короче, а вскоре начало раздаваться лаконичное: «Еще один!»
И каждый раз во всех обитателях деревни как бы пробуждалась новая жизнь. Им казалось, наверное, что теперь для каждого из них будет больше воздуха. И до меня доносились такие небывалые диалоги:
- А бабка?
- Еще нет. Но это вопрос двадцати минут.
- Сколько их еще осталось?
- Уже только четверо.
Глухонемой дядюшка, отравитель, умер последним в страшных мучениях.
- Кто это там страшно кричит?
- Это глухонемой, - был ответ.
Когда в семь вечера все кончилось, я вышел из своего убежища и оказался с глазу на глаз с измученным доктором, который утирал пот со лба.
- О! А ты? - В его голосе было огромное удивление и даже как будто упрек. Впрочем, он тут же добавил. - А ты что тут делаешь?
Это «А ты что тут делаешь?» не означало «что ты делаешь под прилавком?». Оно означало: «Что ты делаешь тут, на земле?»
Действительно, почему я не умер, как все?
Он продолжал спрашивать.
- У тебя ничего не болит?
- Нет, ничего.
- Но как же это получилось?
Теперь он смотрел на меня так, словно я был каким-то феноменом, если не дьяволом. Его и в самом деле страшно заинтересовал двенадцатилетний мальчишка, который съедает ядовитые грибы и переживает всех. Какой материал для исследований! А поскольку я представил его наклонившимся над моими внутренностями, то признался: - Я их не ел.
- Почему?
И это «почему?» тоже было необычным.
Это скорее профессиональное, согласен, но клянусь, что он произнес это слово с упреком.
Поскольку он все время повторял свое «Почему? Почему?» я предпочел уже во всем сознаться, рассказал ему о своем преступлении и открыл, какое меня за это постигло наказание.
Он лишь бледно усмехнулся и заморгал, как бы говоря: «Ну - не дурак».
Моя история обошла всю деревню, и предоставляю вашей фантазии вообразить комментарии, которые она вызвала.
В день похорон, идя с опущенной головой и сухими глазами за одиннадцатью гробами, я думал, а не выглядит ли мое чудесное исцеление так, как будто я их всех погубил. Тем временем за моей спиной шептали: «Вы знаете, отчего этот малый не умер? Он украл!...»
Да, я был жив, потому что украл. Вывод ясен, - те все умерли потому, что были честными.
В этот вечер, засыпая один в пустом доме, я выработал себе о справедливости и воровстве, может, и парадоксальное мнение, но такое, что оно не изменилось и за сорок лет жизненного опыта.
Всегда уходят лучшие.
Я родился 28 апреля 1882 года в Тортисамбере, очень милой небольшой деревеньке Кальвадоса, шпиль башни которой вы можете увидеть по левую руку, когда вы следуете в Троарн, оставив позади Ливарот.
У моих родителей там была маленькая лавка, которая приносила им около пяти тысяч франков ежегодного дохода. У нас было многочисленное семейство.
От первого замужества у матери было двое детей, а с моим отцом были сын и четыре дочки. У отца жила его мать, а у матери отец, осмелюсь поэтому сказать, что они были квиты. А вдобавок у нас жил еще глухонемой дядюшка. За стол нас садилось ровно двенадцать.
И вот однажды из-за миски грибов я остался один на свете. Один, потому что украл из кассы восемь су, а отец, поймав меня, с гневом воскликнул:
- Раз украл, то не получишь сегодня грибов.
Эти смертоносные грибки собрал наш глухонемой дядюшка и от этого к вечеру в доме было одиннадцать трупов.
Кто не видел одиннадцать трупов сразу, не может себе представить, что это такое. Всюду были одни трупы.
Говорить ли мне об отчаянии?
Скажу лучше всю правду. Мне было тогда едва двенадцать лет, а каждый согласится, что это чрезмерное несчастье для такого возраста. Катастрофа действительно переросла меня; мне определенно не хватало опыта, чтобы оценить ее чудовищность, я не чувствовал себя достойным ее.
Можно оплакивать мать, отца или брата, но как оплакивать одиннадцатерых! Я не знал, с чего начать.
Доктор Лавиньяк, вызванный в полдень, в течение многих часов давал свои ясные, но увы, бесполезные советы. Семья неумолимо угасала.
Священник, который в этот день обедал с маркизом де Девуар, приехал на велосипеде около четырех. Он был здесь как нельзя кстати.
Начиная с пяти у нас собралась вся деревня. Отец Руссо, уже двенадцать лет парализованный, приказал принести себя, а деревенский слепец, расталкивая других, повторял:
- Позвольте мне увидеть! Позвольте мне увидеть!
Соседки, которые тотчас набежали, отсылали меня из комнаты в комнату, не зная уже, куда деваться, я спрятался в страхе под магазинный прилавок. Оттуда я слышал все, о чем говорили, все, о чем шептались.
Первые смерти, согласно правилам, были встречены с определенным сокрушением. Но, начиная с четвертой, объявления становились все короче, а вскоре начало раздаваться лаконичное: «Еще один!»
И каждый раз во всех обитателях деревни как бы пробуждалась новая жизнь. Им казалось, наверное, что теперь для каждого из них будет больше воздуха. И до меня доносились такие небывалые диалоги:
- А бабка?
- Еще нет. Но это вопрос двадцати минут.
- Сколько их еще осталось?
- Уже только четверо.
Глухонемой дядюшка, отравитель, умер последним в страшных мучениях.
- Кто это там страшно кричит?
- Это глухонемой, - был ответ.
Когда в семь вечера все кончилось, я вышел из своего убежища и оказался с глазу на глаз с измученным доктором, который утирал пот со лба.
- О! А ты? - В его голосе было огромное удивление и даже как будто упрек. Впрочем, он тут же добавил. - А ты что тут делаешь?
Это «А ты что тут делаешь?» не означало «что ты делаешь под прилавком?». Оно означало: «Что ты делаешь тут, на земле?»
Действительно, почему я не умер, как все?
Он продолжал спрашивать.
- У тебя ничего не болит?
- Нет, ничего.
- Но как же это получилось?
Теперь он смотрел на меня так, словно я был каким-то феноменом, если не дьяволом. Его и в самом деле страшно заинтересовал двенадцатилетний мальчишка, который съедает ядовитые грибы и переживает всех. Какой материал для исследований! А поскольку я представил его наклонившимся над моими внутренностями, то признался: - Я их не ел.
- Почему?
И это «почему?» тоже было необычным.
Это скорее профессиональное, согласен, но клянусь, что он произнес это слово с упреком.
Поскольку он все время повторял свое «Почему? Почему?» я предпочел уже во всем сознаться, рассказал ему о своем преступлении и открыл, какое меня за это постигло наказание.
Он лишь бледно усмехнулся и заморгал, как бы говоря: «Ну - не дурак».
Моя история обошла всю деревню, и предоставляю вашей фантазии вообразить комментарии, которые она вызвала.
В день похорон, идя с опущенной головой и сухими глазами за одиннадцатью гробами, я думал, а не выглядит ли мое чудесное исцеление так, как будто я их всех погубил. Тем временем за моей спиной шептали: «Вы знаете, отчего этот малый не умер? Он украл!...»
Да, я был жив, потому что украл. Вывод ясен, - те все умерли потому, что были честными.
В этот вечер, засыпая один в пустом доме, я выработал себе о справедливости и воровстве, может, и парадоксальное мнение, но такое, что оно не изменилось и за сорок лет жизненного опыта.
