ОДЗ
Участник
- С нами с
- 04/12/12
- Постов
- 621
- Оценка
- 171
- Живу в:
- СПб
- Для знакомых
- Олег Дмитриевич
- Охочусь с
- 1962
- Оружие
- Гладкоствольная классика
- Собака(ки)
- Континентальная легавая
Зайцев О.Д.
Не так давно, лет 20 назад, в каком-то журнале вычитал, что в Лондоне есть любопытный охотничий клуб, разумеется, «Королевский», - без этого у них, «великих британцев», никак нельзя, подобно тому, как подвыпившие болгары в своих кабаках в социалистические времена гордо именовали себя
«македонцами» - этакие «дети лейтенанта Македонского».
Принимаются в тот «аглицкий» клуб только те охотники c легавой, которые на осенних высыпках вальдшнепов сделали из-под стойки собаки удачный дуплет по паре этих чудных птиц, причем избытка членов в нём никогда не наблюдалось.
Тогда же с удовольствием отметил, что мне, обыкновенному русскому охотнику второй половины 20-го столетия, да ещё из северного мегаполиса, удалось за двадцать, на тот момент, лет охоты с легавой достичь высокого звания «Дважды Дуплетиста-Вальдшнеписта Советского Союза», о чём и хочется на досуге поведать собратьям по страсти.
Оба «подвига», разделённые почти целым десятилетием, свершились в Лужском районе Ленинградской области на берегах древней малоизвестной речки Ящеры, петляющей в тёмном заболоченном лесу нашего Северо-Запада с тех незапамятных времен, когда и Невы-то ещё не было. Да и по длине она Неву превосходит, хотя по ширине приближается к лесному ручью и уступает даже Яузе, не говоря уже о Москве-реке или Обводном канале в Питере.
Впрочем, речушка эта выгодно отличается от перечисленных столичных монстров редким безлюдьем, а также, несмотря на тёмную торфяную воду, такой чистотой, что в ней обитают раки. Да и сам я могу до сих пор при необходимости хлебнуть из неё сырой водицы, чего, впрочем,
не рекомендую повторять нынешнему хлипкому поколению «Компьютера и Пепси» - у меня всё-таки за плечами полувековой бродяжий опыт пития всевозможных жидкостей в безвестных деревнях, речушках и лужах нашей необъятной Родины.
Оба описываемых случая произошли в конце сентября месяца на охотах со старыми опытными континентальными легавыми.
Второй из них, наиболее простой по исполнению, случился в 91-м году. Вдоволь наломав ноги по бурелому, собрались мы с приятелем вылезти поближе к речке, как вдруг его пёс, - милейший валенок-дратхаар, - напряжённо повел из глубины леса к опушке небольшой полянки, где, не доходя несколько шагов до кромки, твёрдо стал.
Далее, как и полагается, ведущий остался при собаке, а я резво заложил полукруг, выскочил на полянку и встал навстречу своим подельникам, которых, кстати, не вижу даже в десятке метров через густой ельник с подлеском.
Устанавливается напряжённая пауза, комичная, пожалуй, только для стороннего наблюдателя-неохотника: застывшая с «горящим взором» и приоткрытой бородатой пастью собака, по телу которой изредка пробегает нервная дрожь, и мы с приятелем: два немолодых, мягко говоря - «чудака», с такими же выпученными глазами, по-идиотски отвалившимися челюстями на небритых физиономиях и нервной дрожью в конечностях; разве что стоим не на четырёх лапах, а на двух.
А уж как там тряслись в душе несчастные пичуги, зажатые между нами, можно только догадываться…
Тут сдали нервы у первого вальдшнепа: прекрасно сознавая опасность с обеих сторон, он пошёл не в лес и не на поляну, а практически колом вверх в единственный узкий просвет между елями, который он мог проскочить за одну, максимум полторы секунды.
На его беду, я этот просвет просматривал, и кроме того имел уже порядочный опыт стрельбы навскидку.
После выстрела из правого ствола девяткой-дисперсантом птица безжизненно зависает в воздухе и начинает падать, и тут с того же места с треском поднимается второй вальдшнеп, который не придумал ничего лучшего, как попытаться повторить тот же маневр. Бью и его из левого ствола восьмёркой, причём почти в той же точке: обе птицы ложатся прямо перед носом собаки в паре метров одна от другой.
Повторяю, этот дуплет был столь элементарным, что мне даже неловко его вспоминать.
А вот другой, случившийся, дай Бог памяти, в 82-м году, был наоборот настолько сложен, что, пожалуй, мог бы стать предметом гордости любого охотника «всех времён и народов».
Обхожу я, значит, всё ту же речку со своей первой легавой-курцхааром, которой было к тому времени уже без малого десять лет; «срезаю» очередную «петлю» через полянку шириной метров 25, как вдруг собака, огибавшая поляну по опушке, внезапно с разворота замирает перед узким, метра в полтора, прогалом в «карандашнике», отделяющим эту полянку от следующей.
Теперь уже я сам столбенею в нерешительности - торчу, «как «перст» на блюде»: птица близко; не то, что о каком-либо обходе, - даже о малейшем движении не может быть и речи: вальдшнеп, если и не отбежит в кусты, - собака рядом, - то при взлёте запросто может вильнуть за угол в считанные доли секунды.
И тут первый сюрприз: птица срывается и резво идет не от меня в прогал, а на мою поляну под острым углом градусов в 45…50 «вразрез» слева от меня. В момент вскидки ружья краем глаза замечаю, что с того же места поднимается второй вальдшнеп, который бросается уже прямо в прогал, и для спасения ему нужны всё те же полторы секунды…
Как уж я тогда раскрутился – до сих пор удивляюсь: с разворотом влево градусов на 100…120 хлещу по первому и, не видя результата выстрела, с обратным разворотом наотмашь бросаю выстрел по второму. Поскольку этот второй упал, иду в направлении первого выстрела, и нахожу шагах в пятнадцати чисто битого вальдшнепа.
Повторил бы я сейчас подобный финт – не знаю, такому ни в одном цирковом училище не учат.
Ну а в диапазоне между этими случаями, как впрочем, и до, и после них, были сотни относительных удач и неудач; вторых, пожалуй, не меньше первых будет, да к тому же отнюдь не всегда «относительных»…
Надо сказать, некоторые неудачи-«обломы» столь восхитительны, что
запоминаются не менее ярко, чем удачи.
Помню, например, такой курьёзный случай.
Действующие лица всё те же: вальдшнеп, собака и я. И стоим мы всё в той же напряжённой позе перед «моментом истины»: передо мной перемычка между двумя полянами буквально в одно дерево шириной, метрах в шести за ней навстречу мне стоит собака; между нами где-то в траве под деревом сидит вальдшнеп.
Птица близко, запах сильный; собака чуть запоздала с выходом из состояния торможения, и вальдшнеп предпринял единственно верный, гениальный ход: чётко оценив меня как главную опасность, не побоялся метнуться низом под ветвями навстречу собаке.
Я стрелять не могу – собака в створе; та, в свою очередь, в прыжке клацнула зубами, но безуспешно: вальдшнеп заложил потрясающий противозенитный вираж вокруг её пасти и «на форсаже» колом ушёл за деревьями вверх со стороны собаки, так что я его больше и не видел. И ещё говорят, что птица бестолкова!
Впрочем, и собаки порой удивляют сообразительностью: бывает, в сложной ситуации предпринимают столь необычные действия, что сначала готов ругаться на весь лес, но потом, после развязки, понимаешь, что ими интуитивно было принято оптимальное решение, которое ты со всем своим опытом и логикой за столь короткое время просчитать не мог.
А вальдшнеп… Грациозная, молчаливая, мистическая птица с бездонным взглядом больших тёмно-карих глаз…
И если ему после встречи со мной всё-таки удается уйти невредимым, что в последние годы случается всё чаще, то, наряду с естественной досадой на себя, теперь обычно испытываю ещё какое-то умиротворяющее чувство: «…пускай себе летит…».
Не так давно, лет 20 назад, в каком-то журнале вычитал, что в Лондоне есть любопытный охотничий клуб, разумеется, «Королевский», - без этого у них, «великих британцев», никак нельзя, подобно тому, как подвыпившие болгары в своих кабаках в социалистические времена гордо именовали себя
«македонцами» - этакие «дети лейтенанта Македонского».
Принимаются в тот «аглицкий» клуб только те охотники c легавой, которые на осенних высыпках вальдшнепов сделали из-под стойки собаки удачный дуплет по паре этих чудных птиц, причем избытка членов в нём никогда не наблюдалось.
Тогда же с удовольствием отметил, что мне, обыкновенному русскому охотнику второй половины 20-го столетия, да ещё из северного мегаполиса, удалось за двадцать, на тот момент, лет охоты с легавой достичь высокого звания «Дважды Дуплетиста-Вальдшнеписта Советского Союза», о чём и хочется на досуге поведать собратьям по страсти.
Оба «подвига», разделённые почти целым десятилетием, свершились в Лужском районе Ленинградской области на берегах древней малоизвестной речки Ящеры, петляющей в тёмном заболоченном лесу нашего Северо-Запада с тех незапамятных времен, когда и Невы-то ещё не было. Да и по длине она Неву превосходит, хотя по ширине приближается к лесному ручью и уступает даже Яузе, не говоря уже о Москве-реке или Обводном канале в Питере.
Впрочем, речушка эта выгодно отличается от перечисленных столичных монстров редким безлюдьем, а также, несмотря на тёмную торфяную воду, такой чистотой, что в ней обитают раки. Да и сам я могу до сих пор при необходимости хлебнуть из неё сырой водицы, чего, впрочем,
не рекомендую повторять нынешнему хлипкому поколению «Компьютера и Пепси» - у меня всё-таки за плечами полувековой бродяжий опыт пития всевозможных жидкостей в безвестных деревнях, речушках и лужах нашей необъятной Родины.
Оба описываемых случая произошли в конце сентября месяца на охотах со старыми опытными континентальными легавыми.
Второй из них, наиболее простой по исполнению, случился в 91-м году. Вдоволь наломав ноги по бурелому, собрались мы с приятелем вылезти поближе к речке, как вдруг его пёс, - милейший валенок-дратхаар, - напряжённо повел из глубины леса к опушке небольшой полянки, где, не доходя несколько шагов до кромки, твёрдо стал.
Далее, как и полагается, ведущий остался при собаке, а я резво заложил полукруг, выскочил на полянку и встал навстречу своим подельникам, которых, кстати, не вижу даже в десятке метров через густой ельник с подлеском.
Устанавливается напряжённая пауза, комичная, пожалуй, только для стороннего наблюдателя-неохотника: застывшая с «горящим взором» и приоткрытой бородатой пастью собака, по телу которой изредка пробегает нервная дрожь, и мы с приятелем: два немолодых, мягко говоря - «чудака», с такими же выпученными глазами, по-идиотски отвалившимися челюстями на небритых физиономиях и нервной дрожью в конечностях; разве что стоим не на четырёх лапах, а на двух.
А уж как там тряслись в душе несчастные пичуги, зажатые между нами, можно только догадываться…
Тут сдали нервы у первого вальдшнепа: прекрасно сознавая опасность с обеих сторон, он пошёл не в лес и не на поляну, а практически колом вверх в единственный узкий просвет между елями, который он мог проскочить за одну, максимум полторы секунды.
На его беду, я этот просвет просматривал, и кроме того имел уже порядочный опыт стрельбы навскидку.
После выстрела из правого ствола девяткой-дисперсантом птица безжизненно зависает в воздухе и начинает падать, и тут с того же места с треском поднимается второй вальдшнеп, который не придумал ничего лучшего, как попытаться повторить тот же маневр. Бью и его из левого ствола восьмёркой, причём почти в той же точке: обе птицы ложатся прямо перед носом собаки в паре метров одна от другой.
Повторяю, этот дуплет был столь элементарным, что мне даже неловко его вспоминать.
А вот другой, случившийся, дай Бог памяти, в 82-м году, был наоборот настолько сложен, что, пожалуй, мог бы стать предметом гордости любого охотника «всех времён и народов».
Обхожу я, значит, всё ту же речку со своей первой легавой-курцхааром, которой было к тому времени уже без малого десять лет; «срезаю» очередную «петлю» через полянку шириной метров 25, как вдруг собака, огибавшая поляну по опушке, внезапно с разворота замирает перед узким, метра в полтора, прогалом в «карандашнике», отделяющим эту полянку от следующей.
Теперь уже я сам столбенею в нерешительности - торчу, «как «перст» на блюде»: птица близко; не то, что о каком-либо обходе, - даже о малейшем движении не может быть и речи: вальдшнеп, если и не отбежит в кусты, - собака рядом, - то при взлёте запросто может вильнуть за угол в считанные доли секунды.
И тут первый сюрприз: птица срывается и резво идет не от меня в прогал, а на мою поляну под острым углом градусов в 45…50 «вразрез» слева от меня. В момент вскидки ружья краем глаза замечаю, что с того же места поднимается второй вальдшнеп, который бросается уже прямо в прогал, и для спасения ему нужны всё те же полторы секунды…
Как уж я тогда раскрутился – до сих пор удивляюсь: с разворотом влево градусов на 100…120 хлещу по первому и, не видя результата выстрела, с обратным разворотом наотмашь бросаю выстрел по второму. Поскольку этот второй упал, иду в направлении первого выстрела, и нахожу шагах в пятнадцати чисто битого вальдшнепа.
Повторил бы я сейчас подобный финт – не знаю, такому ни в одном цирковом училище не учат.
Ну а в диапазоне между этими случаями, как впрочем, и до, и после них, были сотни относительных удач и неудач; вторых, пожалуй, не меньше первых будет, да к тому же отнюдь не всегда «относительных»…
Надо сказать, некоторые неудачи-«обломы» столь восхитительны, что
запоминаются не менее ярко, чем удачи.
Помню, например, такой курьёзный случай.
Действующие лица всё те же: вальдшнеп, собака и я. И стоим мы всё в той же напряжённой позе перед «моментом истины»: передо мной перемычка между двумя полянами буквально в одно дерево шириной, метрах в шести за ней навстречу мне стоит собака; между нами где-то в траве под деревом сидит вальдшнеп.
Птица близко, запах сильный; собака чуть запоздала с выходом из состояния торможения, и вальдшнеп предпринял единственно верный, гениальный ход: чётко оценив меня как главную опасность, не побоялся метнуться низом под ветвями навстречу собаке.
Я стрелять не могу – собака в створе; та, в свою очередь, в прыжке клацнула зубами, но безуспешно: вальдшнеп заложил потрясающий противозенитный вираж вокруг её пасти и «на форсаже» колом ушёл за деревьями вверх со стороны собаки, так что я его больше и не видел. И ещё говорят, что птица бестолкова!
Впрочем, и собаки порой удивляют сообразительностью: бывает, в сложной ситуации предпринимают столь необычные действия, что сначала готов ругаться на весь лес, но потом, после развязки, понимаешь, что ими интуитивно было принято оптимальное решение, которое ты со всем своим опытом и логикой за столь короткое время просчитать не мог.
А вальдшнеп… Грациозная, молчаливая, мистическая птица с бездонным взглядом больших тёмно-карих глаз…
И если ему после встречи со мной всё-таки удается уйти невредимым, что в последние годы случается всё чаще, то, наряду с естественной досадой на себя, теперь обычно испытываю ещё какое-то умиротворяющее чувство: «…пускай себе летит…».
