Petr...sh
Участник
- С нами с
- 29/05/12
- Постов
- 127
- Оценка
- 56
- Живу в:
- Красногорский
- Для знакомых
- Сергей Петрович
- Охочусь с
- 1978
- Оружие
- Медведь-4, Меркель В3 12-76, 9.3-74R, Бенелли(30-06),МЦ21-12, ИЖ27 (12-76, 20-76Lanc)
- Собака(ки)
- ЛЗС
О вороне, охотнике и Маше Распутиной.
И вот, когда забыв про суету,
Гляжу на лес – он рядом ли, далек ли,
Как будто бы разглядываю облик,
В котором скоро вечность обрету.
Стоит пасмурное, гнетущее, чем-то тяжелым и потным наполненное, октябрьское марево. Все вокруг пепельно-серое: река, скалы, деревья, моя собака и я сам, тоже серый. В такую погоду невозможно определить время и направление сторон света. Не слышно журчание ручья и пение птиц. Это оцепенение, как затишье перед бурей. Тайга долеживает до зимы. До мороза, до снегов, до треска. Добирает подшерсток. Мужает.
Эту тугую тишину нарушает только ворон. Настоящий таежный ворон. Я ухожу в верхнюю избушку на три – четыре дня, и он сегодня опять… летит надо мной. Он часто летает надо мной. Мы привыкли друг к другу. Он умеет хохотать, лаять как моя собака , и что-то говорить на своем, гибриде вороньего с человеческим, языке. Умеет подражать выстрелу, у него особенно хорошо получается выстрел мелкашки. Он меня путает, издавая эти звуки. Когда я слушаю, где залает моя собака, ворон водит меня за нос. А потом начинает смеяться надо мной. Может в этом вороне живет «дух тайги»?
Мы идем с лаечкой, и он летит за нами. Когда мы вытаскиваем мясо, и он рядом – ждет, пока я покину побойку, ему достанется то, что останется от моей добычи.. Сидит на ветвях в стороне и внимательно наблюдает. Иногда нервно подпрыгивает. Иногда перелетает с места на место. Но всегда дожидается своего часа. Я стараюсь сильно его не задерживать и покидаю это место…
Интересно, а если действительно вырастить своего ворона и научить его отдавать голос, как охотничья собака, он видит все сверху. Славный был бы помощник. Да, мне бы такого ворона, да еще в паре с лаечкой.
Я шел в полхребта знакомой тропой, постепенно забирая выше и выше . Потом пойду вершиной хребта, потом сверну в лог и поймой ручья спущусь к намеченной цели. Старой, вросшей в землю избе в шесть венцов. Маленькой, но очень теплой, уютной и главное «фартовой», значит очень удачной. Меня ничего не отвлекало, тишина была абсолютной, я не слышал даже собственных шагов. В ушах звенело. И я думал о вороне. Интересно, что думает он обо мне? Он хочет, чтобы я добыл зверя, и он был сыт? А может он ждет, не стану ли я его добычей? «Ты добычи не дождешься, черный ворон, я не твой…», - я мурлыкал знакомый мотив. Но он не знает сколько мне отмерено, он не всевышний? Значит, он летает не по мою душу, а просто вместе со мной. Надо ему дать имя. Какое? Чиль? Нет, это сокол. Карл? Совсем не подходит. Вот! Летящий над охотником в горах! По-моему хорошо. Ай, молодца! Я охотник? Интересно, где у меня кончается «я» и начинается «охотник»? Где находится та точка пересечения двух линий, одна из которых «охотник», а другая «я»? Эта точка, наверное, полное слияние с Природой, когда ты ее полноправная тварь. Когда ты не управляешь процессом, не «творишь», не «созидаешь», не «чудишь»…, а когда ты участник этого процесса. Когда ты начинаешь жить на уровне инстинктов и рефлексов. Погрузившись в собственные умозаключения, я продолжал шагать.
Ворон что-то пробулькал и, часто замахав крыльями, свалил в сторону. В тот же момент залаяла моя собака.
Это человек, или медведь? Так лает только на человека, или медведя. Я снял карабин с плеча и поторопился на лай собаки. Тропа была разворочена, кедровые корни торчали наружу, на клочках снега были разбросаны кедровые орехи. Медведь стоял, широко расставив лапы, вверху, на скальном выступе и с любопытством рассматривал меня и бегущую к нему вверх по склону, мою собаку. Бурундука он выкорчевал, а вот полакомиться вкусными орешками мы ему не дали. До зверя было не многим более ста метров. Я положил мушку между лап медведя и выстрелил. Тхуук…, глухой звук выстрела остановился рядом со мной. Не покатилось в горах знакомое эхо. Не услышал привычный шлепок. Зайцев сорок, не больше, оценили мы его вес с вороном, когда он после выстрела скатился с уступа почти к моим ногам. Молодой, глупый и совсем еще, ничего не боящийся зверь, попал под выстрел охотника. Чаще так и бывает. А старый зверь, оттого и старый, что мудрый… Летящий над охотником в горах сидел с видом полноправного участника охоты, и я, снимая шубку с медведя, иногда смотрел на него в бинокль. Большой, даже в этом сером мареве он был черным, с огромным клювом, напоминающим стамеску.
Я оттаскиваю мясо с тропы в сторону, где прячу под камнями, а сбой уношу на открытое место, на камни. Там же кладу череп. Заворачивая в клеенку заднюю часть, сердце и печень, упаковываю это в понягу. Подвешиваю желчь к пуговице на куртке. Мою руки, вытираю нож. А теперь можно попить и чаю. Обломанные сухие веточки с елки, загораются быстро, и вода в котелке начинает шипеть сначала на стенках, а потом быстро закипает. Полулежа на корче, вытянув на нем одну ногу, я пью ароматный чай с кедровой лапкой, а моя собака лежит рядом. Она наелась свежего мяса и спать сегодня будет на улице. Вижу в стороне обожженный полусгнивший корч, в нем я когда-то выкуривал соболя. Знакомая тропа. Зверь в тайге не бегает как попало. Как и человек, который идет знакомой дорогой в магазин, на работу…, так и зверь, ходит своими тропами. Я совсем не устал и знаю, что легко донесу свой груз и ночевать буду в тепле. А завтра надо стрелевать остатки мяса, оно не испортится за ночь и не достанется воронам.
Я немного прошел и оглянулся, посмотрел в бинокль. Ворон уже выклевал медведю глаз. Правильно, так медведь не увидит меня, не запомнит и не узнает, кто убил его. Резкий свист заставил ворона подпрыгнуть и посмотреть в мою сторону. «Пошли со мной!», - прокричал я, - «Я накормлю тебя настоящим мясом». Ворон склонился над черепом и снова принялся долбить его своей стамеской.
Нет, все- таки надо было спрятать череп или завалить его камнями», - подумал я тогда. Мы с верной спутницей пошли дальше. На плече висел карабин, а за пазухой лежал новый комплект батареек, на той избе было радио. Тогда была популярной песня Маши Распутиной, «Я родилась в Сибири».
500x500(64.90 kB)
хостинг изображений
P.S. Стихи в эпиграфе принадлежат поэту Михаилу Кузькину-Воронецкому.
И вот, когда забыв про суету,
Гляжу на лес – он рядом ли, далек ли,
Как будто бы разглядываю облик,
В котором скоро вечность обрету.
Стоит пасмурное, гнетущее, чем-то тяжелым и потным наполненное, октябрьское марево. Все вокруг пепельно-серое: река, скалы, деревья, моя собака и я сам, тоже серый. В такую погоду невозможно определить время и направление сторон света. Не слышно журчание ручья и пение птиц. Это оцепенение, как затишье перед бурей. Тайга долеживает до зимы. До мороза, до снегов, до треска. Добирает подшерсток. Мужает.
Эту тугую тишину нарушает только ворон. Настоящий таежный ворон. Я ухожу в верхнюю избушку на три – четыре дня, и он сегодня опять… летит надо мной. Он часто летает надо мной. Мы привыкли друг к другу. Он умеет хохотать, лаять как моя собака , и что-то говорить на своем, гибриде вороньего с человеческим, языке. Умеет подражать выстрелу, у него особенно хорошо получается выстрел мелкашки. Он меня путает, издавая эти звуки. Когда я слушаю, где залает моя собака, ворон водит меня за нос. А потом начинает смеяться надо мной. Может в этом вороне живет «дух тайги»?
Мы идем с лаечкой, и он летит за нами. Когда мы вытаскиваем мясо, и он рядом – ждет, пока я покину побойку, ему достанется то, что останется от моей добычи.. Сидит на ветвях в стороне и внимательно наблюдает. Иногда нервно подпрыгивает. Иногда перелетает с места на место. Но всегда дожидается своего часа. Я стараюсь сильно его не задерживать и покидаю это место…
Интересно, а если действительно вырастить своего ворона и научить его отдавать голос, как охотничья собака, он видит все сверху. Славный был бы помощник. Да, мне бы такого ворона, да еще в паре с лаечкой.
Я шел в полхребта знакомой тропой, постепенно забирая выше и выше . Потом пойду вершиной хребта, потом сверну в лог и поймой ручья спущусь к намеченной цели. Старой, вросшей в землю избе в шесть венцов. Маленькой, но очень теплой, уютной и главное «фартовой», значит очень удачной. Меня ничего не отвлекало, тишина была абсолютной, я не слышал даже собственных шагов. В ушах звенело. И я думал о вороне. Интересно, что думает он обо мне? Он хочет, чтобы я добыл зверя, и он был сыт? А может он ждет, не стану ли я его добычей? «Ты добычи не дождешься, черный ворон, я не твой…», - я мурлыкал знакомый мотив. Но он не знает сколько мне отмерено, он не всевышний? Значит, он летает не по мою душу, а просто вместе со мной. Надо ему дать имя. Какое? Чиль? Нет, это сокол. Карл? Совсем не подходит. Вот! Летящий над охотником в горах! По-моему хорошо. Ай, молодца! Я охотник? Интересно, где у меня кончается «я» и начинается «охотник»? Где находится та точка пересечения двух линий, одна из которых «охотник», а другая «я»? Эта точка, наверное, полное слияние с Природой, когда ты ее полноправная тварь. Когда ты не управляешь процессом, не «творишь», не «созидаешь», не «чудишь»…, а когда ты участник этого процесса. Когда ты начинаешь жить на уровне инстинктов и рефлексов. Погрузившись в собственные умозаключения, я продолжал шагать.
Ворон что-то пробулькал и, часто замахав крыльями, свалил в сторону. В тот же момент залаяла моя собака.
Это человек, или медведь? Так лает только на человека, или медведя. Я снял карабин с плеча и поторопился на лай собаки. Тропа была разворочена, кедровые корни торчали наружу, на клочках снега были разбросаны кедровые орехи. Медведь стоял, широко расставив лапы, вверху, на скальном выступе и с любопытством рассматривал меня и бегущую к нему вверх по склону, мою собаку. Бурундука он выкорчевал, а вот полакомиться вкусными орешками мы ему не дали. До зверя было не многим более ста метров. Я положил мушку между лап медведя и выстрелил. Тхуук…, глухой звук выстрела остановился рядом со мной. Не покатилось в горах знакомое эхо. Не услышал привычный шлепок. Зайцев сорок, не больше, оценили мы его вес с вороном, когда он после выстрела скатился с уступа почти к моим ногам. Молодой, глупый и совсем еще, ничего не боящийся зверь, попал под выстрел охотника. Чаще так и бывает. А старый зверь, оттого и старый, что мудрый… Летящий над охотником в горах сидел с видом полноправного участника охоты, и я, снимая шубку с медведя, иногда смотрел на него в бинокль. Большой, даже в этом сером мареве он был черным, с огромным клювом, напоминающим стамеску.
Я оттаскиваю мясо с тропы в сторону, где прячу под камнями, а сбой уношу на открытое место, на камни. Там же кладу череп. Заворачивая в клеенку заднюю часть, сердце и печень, упаковываю это в понягу. Подвешиваю желчь к пуговице на куртке. Мою руки, вытираю нож. А теперь можно попить и чаю. Обломанные сухие веточки с елки, загораются быстро, и вода в котелке начинает шипеть сначала на стенках, а потом быстро закипает. Полулежа на корче, вытянув на нем одну ногу, я пью ароматный чай с кедровой лапкой, а моя собака лежит рядом. Она наелась свежего мяса и спать сегодня будет на улице. Вижу в стороне обожженный полусгнивший корч, в нем я когда-то выкуривал соболя. Знакомая тропа. Зверь в тайге не бегает как попало. Как и человек, который идет знакомой дорогой в магазин, на работу…, так и зверь, ходит своими тропами. Я совсем не устал и знаю, что легко донесу свой груз и ночевать буду в тепле. А завтра надо стрелевать остатки мяса, оно не испортится за ночь и не достанется воронам.
Я немного прошел и оглянулся, посмотрел в бинокль. Ворон уже выклевал медведю глаз. Правильно, так медведь не увидит меня, не запомнит и не узнает, кто убил его. Резкий свист заставил ворона подпрыгнуть и посмотреть в мою сторону. «Пошли со мной!», - прокричал я, - «Я накормлю тебя настоящим мясом». Ворон склонился над черепом и снова принялся долбить его своей стамеской.
Нет, все- таки надо было спрятать череп или завалить его камнями», - подумал я тогда. Мы с верной спутницей пошли дальше. На плече висел карабин, а за пазухой лежал новый комплект батареек, на той избе было радио. Тогда была популярной песня Маши Распутиной, «Я родилась в Сибири».
500x500(64.90 kB)
хостинг изображений
P.S. Стихи в эпиграфе принадлежат поэту Михаилу Кузькину-Воронецкому.