butch
Участник
- С нами с
- 14/10/08
- Постов
- 111
- Оценка
- 89
- Живу в:
- Могилев
- Для знакомых
- Хачатур
- Охочусь с
- 1999
- Оружие
- Разное
- Собака(ки)
- ж/ш такса, пойнтер.
«… Что есть жизнь, как не миг прожитого беззаботного детства, бесшабашной юности, серьезной зрелости да мудрой старости, все …»
Когда наконец съезжаешь с прямого шарфа асфальто-бетона, забыв вовремя нажать на тугой тормоз и резко крутнув руля, заставляешь кокетливо вильнуть задом «старушку-копейку», слегка буксанув о придорожный гравий наконец понимаешь – приехал. И хоть надо еще чутка порулить по кривым рельсам заросшей полевой дороги, коей никогда не иметь своего имени ни на одной из карт, понимаешь – приехал.
А дорога тебе рада, не прячет камней в траве меж колЕями, не пылит, не пугает лужами да гатями – бежит себе перед глазами, рисуя смешные носатые рожицы, когда катишь по ней сверху вниз, глядя в даль. Приехал...
Закат то каков! Будто чьи-то сильные руки вылили на горизонт огромную чашу Мартена, отчего облака враз зажглись небесным пожаром.
Вот и старый почерневший хутор, один из не многих уцелевших на моей малой родине, навсегда оставленный прежним хозяином, давшим мне когда-то добро на редкий ночлег. Зарос совсем. Кругом такая тишина, что кажется, если заглушить сейчас урчащий на холостых оборотах мотор, сразу станешь глухим - заложит уши, будто под водой, хоть продувай. От того и ищу под старым камнем, завернутый в лоскут целлофана старый ключ и при свете фар иду отпирать калитку, затем только, вкатившись во двор, глушу наконец свой «пепелац».
Решив не топить, зажигаю свечу и иду крутить пробки. Затем по плану на ночь чайку и баиньки. Бросив под голову рюкзак, улегся на старом матраце.
Ах как спится-то тут, без назойливых тревожных «новостей», очередных кровавых триллеров, без ненавистной РЕКЛАМЫ.
Собакин, за пять своих лет, выучив наизусть, что тут можно и на диван, под ноги к хозяину – уже там.
Завтра на охоту. И кто его знает, что ей снится теперь, долгожданная охота, или убегающая на длинных ногах миска с кашей, только вот пыхтит, поскуливая божья тварь, наполняя сердце мое безграничной любовью, рисуя на моем лице смешную ухмылку…
Нет, пожалуй еще закурю…
Помню как еще ребенком, соскочив с рейсового автобуса на конечной остановке, закинув за плечи рюкзак, шел я вместе с мамой почти двадцать верст пешком, в свою родную деревеньку, чтобы поправить могилку бабули да деда к Радунице. И хотя я их и не знал почти, и деревушки давно уж нет - память была.
И как мать говорила:
«Смотри, чем ближе к родному дому, тем твоя ноша легче».
И действительно, я стал подмечать, что рюкзак то легчал. Это потом уже я узнал, что на каждом привале мать потихоньку вытаскивала из него, то банку с краской, то молоток, то клещи, перекладывая их в свою сумку.
Ноги несли к окутанной тайными былинами малой речке, что брала свое начало из святого ручья, где я вытащил своего первого огромного полукилограммового окуня на простого червя, насаженного на не хитрую детскую снасть...
И как в другой раз, будучи гораздо старше, гордо рулил старый, дряхлый "запорожец", собранный своими руками долгими зимними вечерами в холодном старом гараже, везя уже изрядно поседевшую мать туда же спустя много лет, на ходу улыбаясь деревенским красоткам.
Зарулив по ходу к развалинам древнего монастыря, построенного еще в «лохматые» века князем Мстиславльским, в честь своего сына, потерявшегося на охоте в лесных трущобах, выслушал очередную легенду от встреченных там же археологов энтузиастов, о чудесном прозрении горе-охотника, умывшего глаза из святого ручья и вышедшего по нему тогда к людям. Вот и я искупался там же в купели и двинул восвояси…
Так и недавно совсем, выкроив время у бизнеса, привез я свою старушку туда, где в овраге текла все та же река детства, только теперь ее можно было легко перепрыгнуть в самом широком месте. И думалось мне уже о том, что здорово было бы как-нибудь тут поставить охотничий дом, на месте старой панской усадьбы, где когда-то батрачила бабка, от которой не осталось уже ничего, кроме парка вековых исполинов. Да поправить наконец, старую, покосившуюся, давно заброшенную церквушку с провалившимися черными купалами. Обосноваться и жить, глядя в окна на границу теперь уже другого, чужого государства……………………………..
Наглая предательская мысль, не дает поднять голову с подушки, давя глаза теплыми ладонями утра. А может еще часок подремать? Еще немного пожалев себя, и так и не поняв почему, встаю. Собакин, судя по довольной заспанной роже, похоже догнал таки свою миску во сне. И вставать ему тоже не в масть, а надо. Но толи знакомый шелест, разворачиваемого бутерброда, толи его запах заставляют, насторожив уши и открыв глаза, быстро сигануть к столу с кровати:
«Что на охоту хозяин, так я ж в первых рядах, бутерброд весь не ешь, а?»
Снова смеюсь, кряхтя как старый дед, - «На!»
Хватив в карман жменю патронов, вспоминаю, что манок то забыл. Как всегда, хоть что-то, да обязательно забуду. Ладно, нахожу взглядом старую жестяную банку-пепельницу, решаю соорудить сам на скорую руку. Благо, чертеж в голове - авось отзовутся. Быстро откромсав полосу, загибаю как надо и пробую дуть – не свистит. Слегка обжимаю. Вот, совсем другое дело. Беру ружье и в лес.
А тем временем солнце уже высунув свою огромную блестящую лысину над лесом, вмиг зажгло миллионы царских червонцев, висящих на кронах берез, заставляя прищурится двух китайцев - меня и собаку. Лепота!
Медленно бредем по лесной тропинке, изредка останавливаясь и прислушиваясь не свистит ли кто: «Тииуу…, тииу фьють».
Тихо…
Теперь уже сам: «Тииуу…, тииу фьють», и чутка приждав, идем дальше.
Птицы давно проснулись, и радостные трели во славу новому дню летят со всех сторон.
«Тииуу…, тииу фьють», - вторю я им.
«Тииуу…, тииу фьють», - вдруг не решительно отозвался тот, за кем мы пришли. Стою, прислонившись спиной к дереву, стараясь не шевелиться. Собака тоже замерла в глубоком пардоне.
Чу, за спиной знакомое лопотание крыльев. Медленно выглядываю из-за ствола дерева, одновременно поднимая ружье. Рябчик смотрит в противоположную от меня сторону. Медлить нельзя, ибо собака вот-вот не выдержит и погонит нашу «добычу». Так и есть, не успел я прицелиться, как сукА перехватила охоту в свои руки. В три прыжка к нему и «Яу-Яу-Яу»!
«Фыррр», те же крылья за елку и тишина. Иду на экзикуцию – в глаза смотрит:
«Прости мол, не буду я больше», - и хоть не верю, прощаю. Зная, как она любит наши редкие с ней охоты, как наказать?
Вновь топчем иглицу, да старую пожухлую листву лесной тропинки. Пора покурить.
Вот на пути поваленный ствол, заросший мхом, да старыми опятами. Грузно сажусь…
Посвистев еще пару раз, решаю вернуться. Может встречу еще каких пару уток, если пойду к дому не лесом, а лугом вдоль канавы. А вдруг!
Теперь день короток, но красив! И коли нет дождя, вся округа сияет багряными красками осени. Небо чистО и прозрачно. Облака, как кудрявые барашки, поджав ноги и втянув шеи, тихо плывут по ветру. Пушистые седые травы еле-еле колышут земную колыбель старого луга…
И вот, ты уже снова в машине. Рядом на сиденье, скрутившись калачиком, мирно дремлет уставшая пЕса. А впереди серая стрела асфальта, и ты нехотя давишь правой ногой педаль, оставляя за собой теперь уже не известно на сколько, кривые рельсы безымянных дорог.
P.S. К фото:
1. Деревенская церквушка.
2. Внизу течет "та самая речка", а лес на другом склоне холма уже Россия.
3. Отреставрирована колокольня Пустынского монастыря.
4. Фрагмент стены.
5. Та самая соба
К слову в начале второго тысячелетия он был деревянный. Его дважды палили, пока в тысяча восемьсот каком-то году его не построили в камне.
Археологи искали подземный ход, который соединял все воинствующие монастыри в округе. По приданию в нем можно было скакать на лошадях.
Теперь там поселились монахи. На стене одной из келий проступил святой лик и туда едет очень много туристов со всего мира. На месте крыницы из которой вытекает река поставили купель.
Когда наконец съезжаешь с прямого шарфа асфальто-бетона, забыв вовремя нажать на тугой тормоз и резко крутнув руля, заставляешь кокетливо вильнуть задом «старушку-копейку», слегка буксанув о придорожный гравий наконец понимаешь – приехал. И хоть надо еще чутка порулить по кривым рельсам заросшей полевой дороги, коей никогда не иметь своего имени ни на одной из карт, понимаешь – приехал.
А дорога тебе рада, не прячет камней в траве меж колЕями, не пылит, не пугает лужами да гатями – бежит себе перед глазами, рисуя смешные носатые рожицы, когда катишь по ней сверху вниз, глядя в даль. Приехал...
Закат то каков! Будто чьи-то сильные руки вылили на горизонт огромную чашу Мартена, отчего облака враз зажглись небесным пожаром.
Вот и старый почерневший хутор, один из не многих уцелевших на моей малой родине, навсегда оставленный прежним хозяином, давшим мне когда-то добро на редкий ночлег. Зарос совсем. Кругом такая тишина, что кажется, если заглушить сейчас урчащий на холостых оборотах мотор, сразу станешь глухим - заложит уши, будто под водой, хоть продувай. От того и ищу под старым камнем, завернутый в лоскут целлофана старый ключ и при свете фар иду отпирать калитку, затем только, вкатившись во двор, глушу наконец свой «пепелац».
Решив не топить, зажигаю свечу и иду крутить пробки. Затем по плану на ночь чайку и баиньки. Бросив под голову рюкзак, улегся на старом матраце.
Ах как спится-то тут, без назойливых тревожных «новостей», очередных кровавых триллеров, без ненавистной РЕКЛАМЫ.
Собакин, за пять своих лет, выучив наизусть, что тут можно и на диван, под ноги к хозяину – уже там.
Завтра на охоту. И кто его знает, что ей снится теперь, долгожданная охота, или убегающая на длинных ногах миска с кашей, только вот пыхтит, поскуливая божья тварь, наполняя сердце мое безграничной любовью, рисуя на моем лице смешную ухмылку…
Нет, пожалуй еще закурю…
Помню как еще ребенком, соскочив с рейсового автобуса на конечной остановке, закинув за плечи рюкзак, шел я вместе с мамой почти двадцать верст пешком, в свою родную деревеньку, чтобы поправить могилку бабули да деда к Радунице. И хотя я их и не знал почти, и деревушки давно уж нет - память была.
И как мать говорила:
«Смотри, чем ближе к родному дому, тем твоя ноша легче».
И действительно, я стал подмечать, что рюкзак то легчал. Это потом уже я узнал, что на каждом привале мать потихоньку вытаскивала из него, то банку с краской, то молоток, то клещи, перекладывая их в свою сумку.
Ноги несли к окутанной тайными былинами малой речке, что брала свое начало из святого ручья, где я вытащил своего первого огромного полукилограммового окуня на простого червя, насаженного на не хитрую детскую снасть...
И как в другой раз, будучи гораздо старше, гордо рулил старый, дряхлый "запорожец", собранный своими руками долгими зимними вечерами в холодном старом гараже, везя уже изрядно поседевшую мать туда же спустя много лет, на ходу улыбаясь деревенским красоткам.
Зарулив по ходу к развалинам древнего монастыря, построенного еще в «лохматые» века князем Мстиславльским, в честь своего сына, потерявшегося на охоте в лесных трущобах, выслушал очередную легенду от встреченных там же археологов энтузиастов, о чудесном прозрении горе-охотника, умывшего глаза из святого ручья и вышедшего по нему тогда к людям. Вот и я искупался там же в купели и двинул восвояси…
Так и недавно совсем, выкроив время у бизнеса, привез я свою старушку туда, где в овраге текла все та же река детства, только теперь ее можно было легко перепрыгнуть в самом широком месте. И думалось мне уже о том, что здорово было бы как-нибудь тут поставить охотничий дом, на месте старой панской усадьбы, где когда-то батрачила бабка, от которой не осталось уже ничего, кроме парка вековых исполинов. Да поправить наконец, старую, покосившуюся, давно заброшенную церквушку с провалившимися черными купалами. Обосноваться и жить, глядя в окна на границу теперь уже другого, чужого государства……………………………..
Наглая предательская мысль, не дает поднять голову с подушки, давя глаза теплыми ладонями утра. А может еще часок подремать? Еще немного пожалев себя, и так и не поняв почему, встаю. Собакин, судя по довольной заспанной роже, похоже догнал таки свою миску во сне. И вставать ему тоже не в масть, а надо. Но толи знакомый шелест, разворачиваемого бутерброда, толи его запах заставляют, насторожив уши и открыв глаза, быстро сигануть к столу с кровати:
«Что на охоту хозяин, так я ж в первых рядах, бутерброд весь не ешь, а?»
Снова смеюсь, кряхтя как старый дед, - «На!»
Хватив в карман жменю патронов, вспоминаю, что манок то забыл. Как всегда, хоть что-то, да обязательно забуду. Ладно, нахожу взглядом старую жестяную банку-пепельницу, решаю соорудить сам на скорую руку. Благо, чертеж в голове - авось отзовутся. Быстро откромсав полосу, загибаю как надо и пробую дуть – не свистит. Слегка обжимаю. Вот, совсем другое дело. Беру ружье и в лес.
А тем временем солнце уже высунув свою огромную блестящую лысину над лесом, вмиг зажгло миллионы царских червонцев, висящих на кронах берез, заставляя прищурится двух китайцев - меня и собаку. Лепота!
Медленно бредем по лесной тропинке, изредка останавливаясь и прислушиваясь не свистит ли кто: «Тииуу…, тииу фьють».
Тихо…
Теперь уже сам: «Тииуу…, тииу фьють», и чутка приждав, идем дальше.
Птицы давно проснулись, и радостные трели во славу новому дню летят со всех сторон.
«Тииуу…, тииу фьють», - вторю я им.
«Тииуу…, тииу фьють», - вдруг не решительно отозвался тот, за кем мы пришли. Стою, прислонившись спиной к дереву, стараясь не шевелиться. Собака тоже замерла в глубоком пардоне.
Чу, за спиной знакомое лопотание крыльев. Медленно выглядываю из-за ствола дерева, одновременно поднимая ружье. Рябчик смотрит в противоположную от меня сторону. Медлить нельзя, ибо собака вот-вот не выдержит и погонит нашу «добычу». Так и есть, не успел я прицелиться, как сукА перехватила охоту в свои руки. В три прыжка к нему и «Яу-Яу-Яу»!
«Фыррр», те же крылья за елку и тишина. Иду на экзикуцию – в глаза смотрит:
«Прости мол, не буду я больше», - и хоть не верю, прощаю. Зная, как она любит наши редкие с ней охоты, как наказать?
Вновь топчем иглицу, да старую пожухлую листву лесной тропинки. Пора покурить.
Вот на пути поваленный ствол, заросший мхом, да старыми опятами. Грузно сажусь…
Посвистев еще пару раз, решаю вернуться. Может встречу еще каких пару уток, если пойду к дому не лесом, а лугом вдоль канавы. А вдруг!
Теперь день короток, но красив! И коли нет дождя, вся округа сияет багряными красками осени. Небо чистО и прозрачно. Облака, как кудрявые барашки, поджав ноги и втянув шеи, тихо плывут по ветру. Пушистые седые травы еле-еле колышут земную колыбель старого луга…
И вот, ты уже снова в машине. Рядом на сиденье, скрутившись калачиком, мирно дремлет уставшая пЕса. А впереди серая стрела асфальта, и ты нехотя давишь правой ногой педаль, оставляя за собой теперь уже не известно на сколько, кривые рельсы безымянных дорог.
P.S. К фото:
1. Деревенская церквушка.
2. Внизу течет "та самая речка", а лес на другом склоне холма уже Россия.
3. Отреставрирована колокольня Пустынского монастыря.
4. Фрагмент стены.
5. Та самая соба
К слову в начале второго тысячелетия он был деревянный. Его дважды палили, пока в тысяча восемьсот каком-то году его не построили в камне.
Археологи искали подземный ход, который соединял все воинствующие монастыри в округе. По приданию в нем можно было скакать на лошадях.
Теперь там поселились монахи. На стене одной из келий проступил святой лик и туда едет очень много туристов со всего мира. На месте крыницы из которой вытекает река поставили купель.
