Как работала скорая помощь блокадного Ленинграда

[tvi55]

В 2004 году во время ремонта в здании Городской станции скорой помощи на Малой Садовой, 1, в стене были найдены три огромных баула. В них оказался архив «скорой» центральной, 2 и 4-й подстанций за 1941-1945 годы, о котором никто ранее не знал.

Удивительно, но почти полвека о работе ленинградской скорой помощи в дни блокады Ленинграда документальной информации было ничтожно мало. Блокадный архив скорой помощи оказался поистине бесценным. Нина Васильевна Попова – 86-летняя легенда ленинградской «скорой», бывшая долгие годы фельдшером и старшей медсестрой Центральной подстанции, а ныне – хранительница музея Городской станции скорой медицинской помощи (ГССМП) – уверена, что архив бережно собирал и спрятал Меер Абрамович Мессель – главный врач скорой помощи, руководивший ею 30 лет – с 1920-го по 1950 годы.

«Наша Центральная станция находится на Малой Садовой (ранее – улица Пролеткульта) с 1923 года, - рассказывает Нина Попова. – Еще в 1937 году Мессель, предчувствуя угрозу войны, организовал в подвале Центральной подстанции укрепленный резервный командный пункт ПВО, способный работать даже под бомбами. Этот подвал не только спас жизни многим сотрудникам скорой помощи, но и позволил службе полноценно работать все годы блокады…

Когда в 2004 году во время ремонта начали ломать стены, почувствовали внутри пустоту. Сняли доски – а там баулы с бесценными архивами, заполненные рукой Месселя. Начаты с того самого момента, как Молотов сообщил о войне: «22 июня 1941 г., 4 ч. 35 мин. Получено телефонное сообщение из Штаба МПВО города о введении учебного угрожаемого положения. Тотчас же было сообщено Главному врачу Мессель М.А. и начальнику штаба ПВО скорой помощи Орловскому Г.М…. 5 ч.12 мин. От замначальника МСС МПВО города получено распоряжение о вызове ответственных работников Горздравотдела и скорой помощи… Приведены в боевую готовность все средства скорой помощи, командный пункт скорой помощи и Горздравотдела… 12 ч. 15 мин. Речь тов.Молотова». Война. Часть этих документов отдали в Музей обороны и блокады Ленинграда, часть оставили в музее скорой помощи».

Главврач Мессель скрупулезно фиксирует: первая воздушная тревога, первый артобстрел, первые бомбы, количество раненых, куда доставлены, какие поражения встречаются чаще… «15 октября 1941 г. День начался с интенсивного обстрела трех районов: Кировского, Ленинского, Октябрьского… От взрыва пострадала станция № 9 (Демидов пер.). В это время бригада 9-й станции была направлена в очаг артобстрела на наб. реки Пряжки, д.6. При повороте с ул. Декабристов на Пряжку рядом с машиной скорой помощи взорвался снаряд, осколок попал в кабину и убил врача Эддар Ю.М. – это была первая потеря среди врачей скорой помощи. Оставшийся в живых персонал положил труп врача в машину, проследовал в очаг поражения, оказал медицинскую помощь пострадавшим, трех из них госпитализировал в больницу 25 Октября. В это же время взрывной волной выбило стекла станции № 4 на Дровяной, персонал не пострадал». «14 ноября. 19 ч. 30 мин. От прямого попадания бомбы полностью уничтожена станция скорой помощи № 8 на Невском, 92. Под обломками и развалинами погибла половина дежурного наряда – 2 врача и 15 человек среднего медперсонала, тяжело ранены 2 врача, 15 медицинских братьев и шофер».

Такие детальные записи лучше всего описывают суть работы скорой помощи. Оставшиеся сотрудники (около четверти персонала Ленинградской скорой помощи – врачи и медбратья – ушли на фронт) несли по 20-25 дежурств в месяц. Основной пункт приема вызовов в подвале Центральной станции ежечасно и ежеминутно направлял бригады. Огромный опыт дежурных диспетчеров, отлично знающих не только медицинскую специфику, но и топографию города, позволял грамотно сортировать бригады и экономить дефицитное топливо и силы медиков.

Была реорганизована госпитальная сеть – ее фактически превратили в стационары скорой помощи, увеличив коечный баланс почти наполовину. Организованы 2 группы медпомощи в зависимости от состояния раненых: экстренная хирургия и малая хирургия с долечиванием. Если стационары не справлялись с потоком раненых – а во время крупных обстрелов одномоментно ранения получали сотни человек - за операционные столы вставали бригады хирургов, доставленные скорой помощью. За сутки таких очагов поражения могло быть до 170, были дни, когда приходилось одномоментно направлять туда по 70 санитарных бригад. И все это в условиях недостатка абсолютно всей жизненно необходимой инфраструктуры: электричества, водоснабжения, питания, канализации, медикаментов. Меер Мессель вспоминал, что часто бригады приходилось буквально вносить в помещения подстанций – у них не было сил.

При этом никто не отменял обычную мирную работу скорой помощи, Ленинград привык жить с таким спасительным номером телефона 03 – телефона Центральной подстанции, Центра на Малой Садовой, 1. Люди ломали руки-ноги, рожали, падали с лестниц, получали обморожения. Потом началась алиментарная дистрофия, которая привела в том числе к уникальному местному синдрому – ленинградской гипертонии на фоне постоянного стресса, голода и постоянного переоохлаждения.
Первые больные истощением появились уже в начале ноябре 1941 года, к концу месяца от голода погибло более 11 тысяч человек, к концу декабря – 53 тысячи. Меер Мессель фиксирует: «На скорую помощь начали поступать трафаретные обращения: «На улице упал человек, лежит без сознания». Но затем обслуживание таких пациентов скорая помощь вынуждена была прекратить – дежурившие 6 санитарных машин пришлось использовать на очаги поражения и для перевозки инфекционных больных, а больных дистрофией стали перевозить ручным транспортом. Все 8 районных подстанций были снабжены специально сконструированными железными санками с носилками (летом – тележками). И всегда, обязательно, вне зависимости от ситуации сотрудники скорой были в своих белых халатах, надетых на ватники и телогрейки.

Люди не могли жить без информации – она была, наверное, последней связью с миром. И родной номер 03 работал. Хранительница музея Нина Попова рассказывает, что благодаря введенной Месселем четкой организации работы с документами больные не терялись даже в военном аду. Оформлялись так называемые сигнальные карточки вызовов с указанием времени приема и передачи к исполнению, номера станции и бригады, диагноз, стационар. В таком виде они прослужили до конца ХХ века. Параллельно в книге нарядов фиксировалась вся выполненная работа. В Центре все дни круглосуточно работало справочное бюро. Если у пострадавшего не было документов, описывался его рост, цвет волос, одежда. «Нельзя было допустить, чтобы родственники … обходили стационары в поисках, непроизводительно затрачивая на это время и силы», - указывал Мессель.

Четкая организация работы помогла медикам эвакуировать ленинградцев из осажденного города. Они дежурили на эвакопунктах в Кобоне, Лаврово, Жихарево и сопровождали эшелоны, проводили дезинфекцию и оказывали первую помощь. Документы свидетельствуют: «С 25 февраля по 10 апреля 1942 г. в медицинский пункт в Лаврово обратилось за помощью 6165 человек, из которых 306 скончались». Персоналу скорой помощи было поручено все медицинское обслуживание «Дороги жизни» на Ладоге, а чуть позже на них возложили медобслуживание граждан, мобилизованных на оборонное строительство на ближайших подступах к Ленинграду.

«В успешно проведенной эвакуации населения из Ленинграда эвакопунктами Кобона-Лаврово значительную роль сыграло хорошо организованное медико-санитарное обслуживание эвакуированных… медики добились отсутствия инфекционных заболеваний среди эвакуированных с помощью своевременно принятых эффективных профилактических мер… прививками против брюшного тифа охвачено почти все местное население и обслуживающий персонал…в стационарах эвакопунктах сотни эвакуированных больных, после надлежащего лечения, заботливого ухода за ними… значительно окрепла и получили возможность дальнейшей эвакуации».

СПРАВКА
К началу войны 1941 года на Ленинградской скорой помощи на 9 подстанциях работали 62 санитарных машины и 3 легковых, ходовой парк – около 200 машин. На суточную смену выходили 23 человека. В штате значились 126 врачей и 512 человек среднего медперсонала.
За 900 дней блокады скорая помощь Ленинграда потеряла около 20 процентов личного состава. В дни блокады при исполнении служебных обязанностей погибли 27 работников скорой помощи, 77 умерли от голода.

https://spbdnevnik.ru/news/2018-12-17/leningrad-skoraya-pomosch-03

 

[vitalin]

Вот так изо дня в день, на усталость и обстрелы.
Спасали людей.
Вечная им память.

 

[tim_rubop]

в мирное время-то в современных условиях работа мягко говоря "не очень"... а уж тогда
Вечная память...

 

[Kortar]

Когда началась блокада, моей маме было 15 лет. Всю блокаду провела в Ленинграде, работая на скорой санитаркой. 17 лет назад она нас покинула....

 

[tvi55]

«Болезни мирного времени просто исчезли»: как медики блокадного Ленинграда спасали горожан

Во время блокады медики Ленинграда спасли десятки тысяч жителей. Они также умирали от истощения, но до последнего вздоха была верны своему долгу. Работала скорая помощь, в роддомах рождались дети, проводились научные исследования.
- Несмотря на вражеские налеты, бомбежки, голод и холод, Ленинград жил в блокированном кольце, — рассказывает Дмитрий Журавлев, — Его жители, защитники города на Неве, болели и выздоравливали, радовались появлению на свет детей, сдавали кровь для нужд фронта… И в этом была большая заслуга медицинских работников. Они вместе с жителями переносили все тяготы блокады, «оставаясь милосердными в немилосердной той войне». Мы хотим вспомнить отдельные судьбы медиков блокадного Ленинграда, а вспомнив, отдать дань их мужеству, профессионализму и милосердию. Это лишь несколько историй жизни медиков блокадного Ленинграда. Их были сотни и тысячи, кто выжил или скончался в этот тяжелейший для города период. Сегодня их память хранит Военно-медицинский музей — Музей медицины России и военно-медицинской службы, фонда которого составили материалы по истории медицины с древнейших времен до настоящего.

Фаина Прусова: «Не психовать, и будь что будет»

Фаина Прусова работала медицинской сестрой в Городской больнице имени Софьи Перовской, в которой были развернуты «оперативные койки». В самое тяжелое время блокады Фаина Александровна потеряла мужа, который умер от голода. Старший сын Борис посвятил себя медицине: окончив медицинский институт, он в 1942 году ушел служить военным врачом. Младшая дочь Надя в годы войны работала сначала санитаркой, а затем стала санитарным инструктором в войсках Ленинградского фронта.
Даже в самые тяжелые годы блокады Фаина Александровна старалась сохранить человеческую суть и всячески прививала внутреннюю культуру своим детям. Работая с ранеными, Фаина Александровна оставалась чуткой и стремилась обеспечивать им хороший уход, хотя порой больница едва успевала принимать раненых после особо продолжительных бомбежек. Дома она поддерживала чистоту и уют, вместе с детьми помогала близким, даже делилась едой. Прусовы заставляли себя заниматься рукоделием, рисовать, поддерживать личную гигиену, работать и учиться, чтобы не одичать и хотя бы ненадолго отвлечься от ужасов блокады: «Ты должен кончить медицинский институт. Ходи! Если ты не будешь ходить, ты умрешь!» — так говорила Фаина Александровна своему сыну Борису. Именно активная деятельность помогает Прусовым выжить в самые тяжелые времена блокады.
Дети Фаины Александровны участвовали в прорыве блокады Ленинграда в 1943 году, а затем в полном ее снятии в 1944 году. С войны вернулся только Борис. Наденька, не захотевшая отсиживаться в тылу, служила на передовой, и погибла, находясь в действующей армии в Латвии в возрасте 20 лет.
Блокадная история семьи Прусовых запечатлена в дневнике, хранящемся в Военно-медицинском музее. Дневник Прусовой использовал Даниил Гранин при написании своей «Блокадной книги». Фаина много пишет о голоде, о жажде хлеба, об особенностях экстремального блокадного быта, о пациентах больницы Перовской, жертвах обстрелов и алиментарной дистрофии. Много записей посвящены религии, которая поддерживает Фаину Александровну в самые трудные дни.
«По совету одной старушки сварила обои. Но стало так противно — тут же выбросила, только воду испортила. Сварила и ремень (дворник посоветовал) — тоже мутная, грязная вода. Вылила. И вот здесь мы дали все друг другу слово — не психовать, не есть всякую дрянь, и будь что будет. Дома я соблюдаю чистоту. Думаю, что это нас поддержало. Подаю всегда на тарелочке. Воды не было — ходила на Неву с бидончиками. Да, люди едят кошек, собак. А я радуюсь, что дети мои не теряют человеческого образа».

За время блокады медики сделали удивительный вывод: жизнь в людях поддерживалась исключительно силой духа. Было немало примеров того, когда полностью истощенные дети жили ради того, чтобы выхаживать своих младших братьев и сестер, но как только те умирали, сами уходили из жизни — у них больше не было стимула жить дальше.

Федор Углов: «Едва началась война, я словно забыл про свои недомогания»

Выдающийся отечественный хирург Федор Григорьевич Углов (он был занесен в книгу рекордов Гиннеса как самый долгопрактикующий хирург планеты) во время Советско-финляндской войны 1939–1940 годов был старшим хирургом медсанбата, сутками находился в операционной, проводя сложнейшие операции. В июне 1940 года Федор Григорьевич был демобилизован и получил приказ о назначении на должность ассистента в клинику Н.Н. Петрова. В годы Великой Отечественной войны Федору Григорьевичу отказали в мобилизации на фронт из-за многочисленных тяжелых заболеваний, перенесенных ранее: гастрит, постмалярийный гепатит, воспаление позвоночника. Он остался в Ленинграде, где пригодился его опыт, полученный во время Советско-финляндской войны. Федор Григорьевич возглавил хирургическое отделение военного госпиталя, в эвакогоспитале исполнял обязанности старшего хирурга.
«Едва успели обработать рану и я, надев перчатки, приготовился оперировать, где-то неподалеку под аккомпанемент зениток раздался сильный взрыв, и моментально погасло электричество. Вслед за этим последовало еще два или три взрыва… Похоже, что бомбы упали возле нашей электростанции. Мы стояли в кромешной темноте, боясь к чему-либо прикоснуться стерильными перчатками. Затем я распорядился, чтобы зажгли керосиновую лампу…
Свет от нее скудный, с трудом можно разглядеть след осколка… Смазав все операционное поле йодом, обложив раненого простынями, провожу тщательную местную анестезию. И проклятье! — опять взрыв, опять рядом. И в этот же момент диктор сообщает об артобстреле города. Снаряды падают в нашем районе, мы слышим даже, с каким протяжным и противным свистом пролетают они над крышей, А раненый на столе, он теряет кровь…
— Скальпель, — говорю сестре.
Она протягивает нож, и в этот миг снаряд ударяет чуть ли не у стены: с треском разлетаются стекла в рамах, дрожит пол. Скальпель из рук сестры падает на пол. Она вскрикивает в отчаянье:
— Это же последний стерильный! Остальные в обработке…
— Тогда дайте лезвие для безопасной бритвы, — прошу я, — но скорее!
В финскую кампанию мы часто пользовались этими лезвиями для обработки ран, и теперь, выполняя мое указание, операционная сестра, на всякий случай, держала их в баночке со спиртом… Зажав лезвие в длинный зажим, я быстрым движением обрезал самый край ушибленной и загрязненной раны. Из разреза началось сильное кровотечение, остановить которое можно было, только наложив швы… Предстояла большая работа. И закончили мы ее лишь поздней ночью…».
Работая сутками, пока не иссякал поток раненых, Федор Григорьевич находил время и силы заниматься будущей докторской диссертацией на тему «Резекция легких», которую защитил в 1949 году. Пережив все дни блокады Ленинграда, Федор Григорьевич так описывал свой опыт в книге «Сердце хирурга»: «Странное состояние, в котором человек находится в период тяжелых испытаний, пока еще толком не изучено. Он вдруг обнаруживает в себе удивительную способность работать дни и ночи, недели без сна и отдыха. Приходит „второе дыхание“, исчезают боли, которые досаждали до этого. Полуголодный, плохо одетый, человек стойко переносит такие тяготы, какие при мирной сытой жизни свалили бы его с ног в короткий срок… Я видел тому множество примеров, испытал это на себе. …Едва началась война, я словно бы забыл про все свои в общем-то не пустячные недомогания и стал есть грубую пищу таких сомнительных качеств, что в иное время тут же обязательно бы слег. А теперь — куда что делось! И позвоночник не напоминал о себе до окончания войны».

В Петербурге появится Музей блокадной медицины

- В январе 2022 года на базе Военно-медицинского музея будет открыт Музей блокадной медицины — особое экспозиционное пространство, посвященное вызовам блокадной поры и тому, как с ними справлялись ленинградские медики, — рассказывает научный сотрудник Военно-медицинского музея Татьяны Постоногова. — Экспозиция Музея блокадной медицины будет создана Военно-медицинским музеем при участии Группы клиник «Согаз Медицина» и АО «Номеко». В экспозиционном пространстве представлены редкие документы и уникальные артефакты, рассказывающие о малоизвестных страницах истории лечебных учреждений города во время Великой Отечественной войны, о героическом труде врачей и медицинских сестер на Ленинградском и Волховском фронтах. Одно из центральных мест экспозиции будет отдано отреставрированному санитарному автомобилю ГАЗ-АА («полуторке»), из собрания Военно-медицинского музея.

За годы блокады родилось 96 тысяч детей

Большая часть из новорожденных, порядка 68 тысяч, появилась осенью и зимой 1941 года.

Фото Военно-медицинский музей

Даже в нечеловеческих условиях на свет появлялись дети. Помимо алиментарной дистрофии, авитаминозов и гипертонической болезни, у женщин репродуктивного возраста наблюдались нарушения менструальной функции. Наиболее распространенным проявлением этих нарушений была аменорея. Зимой 1941 года около 80–90% женщин страдали этим заболеванием. И тем не менее за годы блокады в Ленинграде появилось на свет без малого 96 тысяч детей. Беременные получали продукты по карточкам рабочих, а за четыре месяца до родов женщинам выдавали дополнительный паек.

У молодых мам не было молока, поэтому практически все ленинградские дети, которые выжили, это были дети на искусственном вскармливании. Затем стали разрабатывали специальные смеси на основе смеси соевого и сгущенного молока.
Главный акушер-гинеколог Ленинграда в 1942-43 годах профессор Константин Рабинович писал, что в первую половину 1942 года число тяжелых осложнений при родах резко повысилось. Частота случаев эклампсии возросла по сравнению с 1940 года в 4 раза. Резко увеличилось количество преждевременных родов, а длительность родового акта сократилась. Он связывал это с общим ухудшением состояния здоровья женщин в период блокады, недостаточной калорийностью питания, почти полным отсутствием витаминов.
144 тонны донорской крови Красная армия получила из блокадного Ленинграда. Кровь брали даже у доноров с признаками дистрофии, другого выхода не было. К удивлению медиков, состав крови изменился незначительно. Когда закончилась тара для хранения крови, врачи тали использовать обычные бутылки из-под водки, из-под вина, из-под молока. Были даже разработаны специальные пробки, чтобы закупоривать эти бутылки»

Малоизвестные факты

Через несколько месяцев блокады в Ленинграде исчезли популярные в мирной жизни диагнозы: аппендицит и язва желудка. Заметно реже встречались такие заболевания, как инфаркт миокарда, сахарный диабет, тиреотоксикоз. На первый план вышла дистрофия. По словам известного врача-патологоанатома Владимира Гаршина, который во время блокады изучал тела дистрофиков, органы истощенных ленинградцев уменьшались в несколько раз. К примеру, сердце здорового человека весит в среднем 300 граммов, истощенного — 150. Это значит, что организм начинал поедать сам себя.
Одни больные дистрофией высыхали, как щепки, — это называлось «сухая» дистрофия, другие, наоборот, наливались болезненной полнотой — это означало, что организм не в состоянии вывести жидкость. Кроме того, вместо еды люди часто пили воду — стакан кипятка для многих считался обедом. «Полный» дистрофик, как правило, погибал позже «сухого», гибель в большинстве случаев была предрешена. «Сухой» мог выкарабкаться при вовремя оказанном лечении. С ноября 1941 года алиментарная дистрофия стала главной болезнью города. Больницы были загружены на 170%.

https://doctorpiter.ru/articles/678889/