На Журавлином болоте

[spi_r_nn]

Дождь лил со вчерашнего дня, то переходя в ливень, то, как сейчас сея монотонной и нудной крупой. Дворники смахивали с покатого лобового стекла назойливо ползущие неторопливые капли. Также медленно плелась по сырому асфальту и машина, зажатая в тисках стальных собратьев. Город мокнул в пробке.
«Ширк-ширк» - мерно шелестели две черные полоски, расчищая от брызг обзор на выстроившуюся в мокрой взвеси длинную колонну из разноцветных автомобилей сверкающих красными огоньками стоп-сигналов. Негромко и раздражающе радостно говорило радио, как раз о том, что субботний день конца августа не порадует теплом и погодой. Дождь обещали на весь день. Еще обещали пробку, растянувшуюся до самого выезда из города. Но при этом рекомендовали не унывать и все грозились поставить какую-то песню для настроения.
- Надо было вчера ехать, хоть в ночь, – щелкнув по кнопке «off» на магнитоле, зло подумалось в очередной раз Сашке. - На месте был бы уже. Проклятая работа.
Стоило вспомнить о работе и тут же, пропев знакомой мелодией, завибрировал телефон, небрежно брошенный на пассажирское сиденье. Сашка скосил глаза на засветившийся экран и чертыхнулся – Дренин, клиент, бизнесмен средней руки, попавший в непростую ситуацию. Трубку брать не хотелось. Тем более с сегодняшнего дня он был в отпуске.
- Александр, я извиняюсь, что отвлекаю в выходной, но не могли бы мы встретиться? Я все по своему делу, подъеду, куда скажете, – скороговоркой затараторил Дренин не давая сказать слово. – Ведь сам понимаешь, - в своей манере переходить с «вы» на «ты» по несколько раз в разговоре, продолжил Сергей Евгеньевич.
Александр понимать и тем более ввязываться в разговор, который зная Дренина, мог затянуться надолго не хотел. Но дослушать пришлось, и когда монолог на том конце трубки поутих, быстро вставил:
- В отпуске я, Сергей Евгеньевич, не могу ни встретиться, не говорить, через две недели буду на месте, все обсудим, да и цифры вы все знаете. Девять двести - ничего не поменялось. Если надо Игоря попрошу, он вместо меня остался, пришлет все на «электронку», скидывайте адрес. Нет, встретится никак. Да и вчера же все обсудили, что об одном и том же. Нет, такой сделки не будет. Да, решение последнее. Все, Сергей Евгеньевич, извините, за рулем, не могу говорить.
Сашка раздраженно бросил трубку. Настроение портилось. И от этого звонка и от еле ползущей пробки и от нудного дождя и от города, который никак не хотел выпускать.
«Девять двести, девять двести» – закрутилась в голове дурацкая цифра сказанная Дренину. Девять миллионов двести тысяч. Рублей.
Наперерез, не утруждая себя сигналами поворотов, вклинился джип, тормозя и так еле живое движение. Справа, в красной маленькой машинке, барабаня по рулю ярко накрашенными ноготками, что то напевала молоденькая девчушка. В битком забитом автобусе уныло маялись пассажиры, с тоской поглядывая сквозь запотевшие стекла. Пробка так и тянулась мокрой змеей. Серыми, вымоченными многоэтажками смотрел на металлическую ленту город. В салоне накапливалась духота, и Сашка, прижав кнопку, чуть опустил боковое окно, впуская через узкую щелочку сонм городских звуков: ропот двигателей, натужное рычанье включенных вентиляторов охлаждения, гудки, раскатистые басы магнитолы из какой-то машины.
- Вот вы-то, куда все едете? - зло думал Сашка. – Хотя да, дачный сезон же закрывать надо, у кого грядки, у кого шашлыки с баней. Сегодня за город, а завтра назад. Повезут на крышах легковушек перевязанные мешки с урожаем, корзинки, пустые бочки и прочий дачный скарб. И снова будет виться металлическая лента, но уже в обратную сторону.
- Хм,…а мой-то сезон только открывается, - улыбнувшись, вдруг вывел мысль на радостную ноту Сашка. Чуть опустил зеркало заднего вида и пробежал взглядом по пятнистому рюкзаку, по чехлу с ружьем на сиденье. Вернул зеркало на место и в его отражении мелькнуло Сашкино чуть небритое лицо, тридцати пяти лет отроду. Один из обыкновенных специалистов, каких тысячи, одного из обыкновенных банков, каких сотни. Но с сегодняшнего дня и на две недели отпуска, Сашка принадлежал к числу несколько других людей, каких хоть и много, но есть в них какая-то своя особенность, выделяющая их из общей толпы. Он ехал на охоту.
Открытие осенне-зимнего сезона состоялось сегодня утром, и Александр хорошо представлял, как прогрохотала по лесам, озерам и болотам приветственная оружейная канонада. Как завился дымок над разгорающимся костром, как забулькала в котелках вода и как вокруг стола, где-нибудь под уютными соснами в глухом лесу, брякнули друг о друга металлические стопочки, произнося первый тост за открытие.
- Сегодня. Сегодня уже буду там, - сладкой птичкой запела в голове мысль. - Встретит и меня натопленная лесная избушка, и друзья, приветствуя, похлопают по спине, и зашелестит камыш, выпуская на болото, прозванное Журавлиным и…
Выгоняя из приятных мечтаний, опять задребезжал телефон. Сашка аж застонал. Пришел адрес электронной почты Сергея Евгеньевича. Не хотелось города, не хотелось брать телефон, звонить напарнику и вновь нырять в разговор деловых цифр, сделок, регистраций и прочей офисной суеты, не хотелось быть специалистом банка, остро хотелось другого – быть уже на месте. Камыш зашелестел где-то совсем далеко…
Ближе к концу города поток машин как-то подобрался, словно вдавленная во взболтанную бутылку деревянная пробка, медленно выпираемая газами игристого вина. Добравшись до горлышка, словно поднатужился и распался на несколько тоненьких ручейков, уводящих каждый в своем направлении. И чем дальше от города, тем более редела автомобильная струйка. Полетела под колесами сотня верст трассы, закружились по обочинам бешеные хороводы березняка, да придорожные деревни смотрели окнами на проносящийся гул и совсем незаметно засинел вскоре указательный знак на знакомый поворот. Еще десяток километров, райцентр с длинными цехами завода и запоминающейся конусной крышей деревянной водонапорной башни и машину затрясло на ухабах, грунтовкой уводящих до тупиковой деревни.
Дождь так и шел. Сашка перегрузил вещи, переоделся в камуфляж, собрал ружье, упаковал рюкзак и все ходил вокруг дома, поглядывая на небо: может разветрит? Но, не дождавшись небесного просветления, закинул за спину весь скарб и пошагал в сторону леса. Выйдя за деревню, остановился на высоком бугре, с наслаждением вдыхая чистый, пахнущий свежестью и мокрой травой воздух. Город начинал отпускать, уходило раздражение и суета дороги, приходило понимание, что на две недели отпуска, обо всех рабочих проблемах можно забыть, полностью отдавшись любимой охоте.
Перед ним лежал луг, давно забывший звон косы. Уходила в горизонт, деля надвое некошеное поле, размокшая проселочная дорога. На самом горизонте, утопая в дымке дождя, мутно засинела полоска леса. Странно, но в далеком детстве Сашке всегда казалось, что это море. Он так и представлял себе эту синеющую даль. Был уверен, что там за полями плещется вода. Хотя почему казалось? Ведь лес раскинулся неоглядным простором, унося свои волны далеко за край и где-то там, уже за горизонтом, достигал берегов Мурома. Об этих лесах пел Высоцкий, эту синь воспевал Есенин, да много кто еще и эта даль сейчас манила Сашкин взгляд.
Он сделал шаг навстречу, и раскатанные сапоги-болотники заскользили по раскисшей дороге. Приятной тяжестью прижался к спине плотно набитый рюкзак, покачивалось на ремне, касаясь ладони теплым ореховым прикладом, ружье. Во внутреннем кармане глухо, как придавленный, пискнул телефон. Сашка вытащил трубку - Дренин. Опять.
- Алло, Александр, я извиняюсь, что надоедаю. Но давайте я все же подъеду…
Сашке живо представился низкий белоснежный спортивный автомобиль с хромированными кольцами на решетке радиатора посреди этой грязи и тракторных колей, под серыми нависшими тучами, на дороге, прыгающей по холмам сквозь заросший луг, с травой вдвое выше этой машины. Сергея Евгеньевича, в строгом светлом костюме и при галстуке, в лакированных блестящих ботинках, что-то с жаром объясняющего о своей ситуации. Как нелепо и не к месту смотрелись бы они среди этой глуши. Улыбнулся, собираясь ответить. Дренин молчал. Телефон потерял сеть. Словно уловив настроение хозяина, оттолкнул городское и сейчас совершенно ненужное.
«Девять двести, девять двести» – вновь закрутилась в голове утренняя цифра. Девять километров двести метров. До Журавлиного болота. Там зимница. Там свой мир, где всё и все к месту.
Узенькая, давно неезженая дорожка стелилась под ногами. Высокая, чуть не в Сашкин рост трава неприятно и мокро захлестала по телу, словно подстегивая: скорее, скорее в лес, там меньше будут стучать по капюшону куртки капли дождя. И Сашка торопился, шагая словно заведенный. Спешил окунуться в эту синюю полоску, которая с каждым шагом становилась все ближе. И вот, наконец, серое небо открытого поля потерялось под кронами березняка, первым перелеском встречающего спешащего охотника. Не торопливо и грациозно закружился черно-белый вальс стройных красавиц. Затем, словно меняя партнера, вплелся в хоровод осинник. Робко, с поклоном, выступил орешник, зашелестели басом дубы и закачали тяжелыми сочными лапами ели. Замелькали ярко рыжие шляпки подосиновиков. Ощутимо потянуло лесом. Из-под ног шумно вспорхнула испуганная тетерка, скрываясь в густых кронах, тонко пискнул из чащи рябчик. Осыпая бисер серебряных капель, закачалась ветка под маленькой сойкой, любопытно крутящей головой. Лес встречал.
От выстиранного камуфляжа еще доносился едва уловимый запах стирального порошка, но с каждым шагом вглубь, с каждым прикосновениям этот запах городского уходил, выветривался, наполняясь ароматом сырого леса, прелых листьев, мокрой туманной взвеси, хвои и капелек дождя. Лесом пахло одуряюще. Сашка чувствовал, что словно захмелел от этого запаха, как закружило голову от переизбытка кислорода. Он пересек поляну, оставляя перелесок за спиной, и вступил в коридор из коричневого сосняка. Прислонился спиной к морщинистой темной коре, давая отдых загудевшим с непривычки ногам. Перевел дух, глянул на уводящую вглубь, усыпанную хвоей песчаную дорогу, на стройные сосны, на мягкий ковер мха, поправил рюкзак с ружьем и не спеша тронулся дальше. Шаг убавил суеты, и пришло понимание: все, дошел, еще немного и…дома?! Все – та даль, что синела на горизонте в начале пути, поглотила охотника.
В зимнице его уже ждали. И когда Сашка вынырнул из пелены дождя – встретили двое. Отец и сын – оба Николаи. Старшего Сашка знал, охотились уже вместе. Низкий и широкий, не толстый, а именно широкий, с густыми усами и басом, кряжистый как дуб. Почему то в голову приходила именно эта ассоциация, словно Николай, или дядя Коля, кон он сам просил его называть, сросся с этим лесом. С младшим познакомились, крепко пожав руки. Чем то они были похожи: примерно одного возраста и роста, та же легкая небритость на лице, почти тот же камуфляж.
Так хорошо знакомую поляну обволакивал дым от костра. Густой и вязкий он стелился, цепляясь за столбы беседки, плыл мимо зимницы, завивался вокруг стволов сосен и, оставляя клочья в зарослях тростника, вытекал на просторы Журавлиного болота. Большого, с тугим покрывалом зеленой ряски и широкими пятнами коричневой открытой воды, с сочными курпажинами камыша, островками, разбросанного по всему болоту.
Весь промокший, Сашка переоделся в сухое в протопленной избушке, развесил на специально натянутых веревках сырой камуфляж и был усажен за стол в беседке. И как по волшебству появилась перед ним исходящая паром тарелка с горячим «шулюмом» и ломоть ржаного хлеба, Сашка аж зажмурился от удовольствия, чувствуя, как просыпается после прогулки голод. Засуетился, около шипящего под каплями дождя костра, младший Николай, и на столе возникла кружка чая с неповторимым ароматом лесных трав. Такой чай может быть только в лесу и только на охоте. Заваренный в прокопченном казалось насквозь чайнике, в котором, наверное, заваривали чай еще деды нынешнего хозяина. Появилась и стопка с душистой самогонкой. И старший Николай пробасил в густые и по казацки спущенные усы: «На, согрейся! С дороги, самое дело тебе сейчас. Это моя, рецепт особый».
Тихо проурчав двигателем китайского мотороллера, в плотном дождевике, лоснящимся от сырости, появился хозяин зимницы – Андрей. Высокий и крепкий, из местных, простой работяга с того самого завода в райцентре, охотник с большим стажем и страстью.
Дождь, было, затих, но, словно переведя дух и собравшись с силами, перешел в ливень, громко застучав по шиферу навеса и ни о какой стрельбе речи идти, не могло. Вся тесная компания собралась в беседке. Разные в повседневной жизни: отец и сын Николаи - предприниматели, Андрей - рабочий на заводе и Сашка - специалист коммерческого банка из большого города. И одинаковые на охоте, люди с одной страстью в душе. С крыши потоками неслась вода, словно стирая грани, отгораживая компанию от всего, что было до этого момента. Ожидая своего часа, висели на вбитых гвоздях ружья, исходил паром чай, наливалась душистая самогонка и чуть брякали друг о друга под шум дождя металлические стопочки, произнося тост за открытие сезона охоты. И вот, прислонившись широкой спиной к столбу беседки, забасил дядя Коля, рассказывая, были и небылицы, коих знал великое множество. Подхватил за ним эстафету Андрей, чуть быстрым и торопливым голосом делясь своим, пережитым на охотничьей стезе.
Сашка прикрыл глаза, ощущая разливающееся внутри тепло. Как что-то далекое и смутное вспомнилась утренняя дорога, пробка, шум и суета города. Вспомнилось и сразу ушло. Все городское, привозное уже сгинуло без следа, растерялось: часть по дороге, смывшись об луговую траву, часть, повиснув, зацепившись за кусты, а остатки выстирал дождь, выполоскал лес, да просушивает сейчас протопленная зимница. Не осталось даже запаха. Санек чувствовал себя напрочь своим. Своим с этой компанией кряжистых мужиков, с висящими ружьями, с сырым лесом, с ливнем, стучавшим по крыше, с теплым зимовьем, с Журавлиным болотом. Чувствовал себя на месте.
Ливень закончился глубокой ночью и как то сразу вызвездило. Сашка в компании двоих Николаев потянулся спать, а Андрей схватил строгу и ушел на болото рыбачить. У него еще одна страсть. Будут глядеть сверху звезды, а он, замерев по пояс в воде, будет глядеть в темные окна болота, будет выискивать, будет ждать свой удачи.
А раннее утро встретит ясной погодой и полным безветрием. И в узком оконце зимницы засереет рассвет. Зашелестит камыш, выпуская на болото, прозванное Журавлиным и побегут по его ряске ручейки тумана, и заряженное ружье замрет в крепких руках. И наконец, просвистят над болотом крылья налетающих утиных стай. И прогрохочет канонада, а потом завьется дымок над разгорающимся костром и забулькает в котелке вода. И вокруг стола в беседке, под уютными соснами, в глухом лесу вновь соберутся друзья охотники.
Открытие состоялось, а Сашкин отпуск только начинался.

Продолжение следует...

 

[msmgd]

Виктор ,поздравляю с очередной литературной удачей. С твоими работами уже традиционно совершаю экскурсии на охоту в ЦРС - центральные районы страны. Из незамысловатого сюжета через прекрасный язык и композиционное построение работы, тонкое видение природы и ее составных частей тебе удается сделать вещь,близкую душе Охотника .Ну а как ты описываешь пейзажи - здесь снимаю шляпу и с удовольствием учусь. Новых удач!!!

 

[spi_r_nn]

Сергей, большое спасибо за теплый отзыв и оценку работы!

 

[spi_r_nn]

Ч.2
Отгрохотало открытие осеннего сезона охоты, смолкло эхо оружейной канонады и над гладью Журавлиного болота, поплыла тишина. Пролетели короткие выходные, и друзья-охотники оставили зимницу в одиночестве пустовать в глухом лесу под соснами, разъехавшись к своим заботам и работе. Сашка же, вернувшись из леса в деревню, занялся делами домашними, распечатав вторую неделю отпуска. Собрал в огороде опавшие яблоки, рдеющие красными боками среди еще густой августовской травы, прибил отвалившуюся штакетину на заборе, срубил высокие кусты репейника возле сарая, натаскал воды в дом и баню. Вечером ходил на старый, заросший пруд под деревней – постоять «вечерку» на уток и на завтра поджидал друга из города.
С Лехой они дружили давно, когда-то служили вместе. Оба охотились - и на этом интересе густо завязалась их дружба. Потом каждого закружил хоровод рабочих дел, семьи, быта и встречались друзья не часто. И если Сашка отпуска и выходные все же старался вырываться на охоту, то у Лехи это получалось крайне редко – раз, ну может два в год. Вот и в конец этого лета Леха неуверенно говорил, что: «приехать хочет, но начальство не отпускает, чтоб его…».
Сотовая связь около дома брала плохо, и Сашка поднимался проверить телефон на высокий бугор за деревней. Мельком, не вникая проглядывал «смс» с пропущенными звонками по рабочим вопросам и наконец, открыл долгожданный значок с нарисованным конвертиком – не принятый от Лехи. Подняв повыше руку с зажатым аппаратом, Сашка поймал уверенный сигнал, и бодрый голос товарища на другом конце трубки, на фоне городского шума отрапортовал, что умудрился-таки «урвать» среди буден три дня выходных, отложить все дела и завтра явится на охоту к другу.
Леха приехал к обеду. Невысокий, с чуть наметившимся брюшком, коротко стриженный он вылез из серой Нивы, как-то неуверенно оглядываясь по сторонам, словно ища за что, зацепится взглядом. А взгляд резкий, настороженный – еще городской. Непривычно вот так сразу окунаться в раскинувшийся деревенский простор. Да и звуки кругом несвойственные для городского уха: прокричит петух на завалинке соседнего дома, глухо замычит корова из чьего-то двора, звонко застучит топор, брякнет цепью вертушка с подвязанным ведром на колодце, весело перекрикиваясь, промчится стайка стрижей. Как то теряешься. А вот Сашку уже отпустило. «Околхозился» за неделю – как он сам говорил про себя.
Поздоровались, обнялись и Леха сразу потянулся за сигаретой, словно не решаясь отойти от машины.
- Давай, бросай курить, разбирай вещи, - Сашка, хлопнув друга по плечу, открыл багажник.
- А что с охотой? Вечером на пруд пойдем, где в том году были? – спросил Леха, ныряя в салон за рюкзаком.
- Нет. В лес поедем большой, на Журавлиное болото. Там и заночуем.
- Здорово. Когда?
- Да прямо сейчас, что тянуть-то. Давай переодевайся, порубай чего, я картошки вон наварил, да тронем.
Леха суетился. И хорошо было видно, что еще кипит в нем городской ритм, не дающий расслабится и все куда-то подгоняющий. Быстро переоделся, одновременно бросаясь на еще тысячу дел, словно не зная за что схватится: вынул из чехла ружье, что-то проверил, убрал опять. Перевернул все вещи в рюкзаке, просыпав патроны из коробки. Переодеваясь в камуфляж, все метался от рюкзака к сумке с одеждой, вновь что-то переворачивая. Сашка, тайком усмехаясь, еле усадил товарища за стол и Леха, обжигаясь горячей картошкой, спешно что-то рассказывал, словно боясь не успеть.
- Лех, ты поешь спокойно. Все. Брось торопиться, успеем везде, тем более на машине, – наливая чай, немного осадил друга Сашка. – Ты на сколько, на три дня? Вот и ладно, будет охота, не переживай.
Наконец вещи были уложены, и плотно груженая охотничьим скарбом «Нива» тронулась по деревенскому проселку. Поднялась на бугор за деревню и на горизонте ясно засинела полоска леса, магнитом притягивающая взгляд. На безоблачном августовском небе ярко горело солнце. Дрожал воздух, поднимаясь над заросшим лугом призрачным маревом. Было жарко, и в открытые окна машины едва-едва залетал легкий ветерок разбавленный запахом поля.
Все та же дорога, все тот же луг, что хлестал дождем и мокрыми стеблями шагающего неделю назад на открытие Сашку. Сейчас он покачивался в такт ямам в кресле Лехиной «Нивы», поглядывая на зеленый коридор высокой травы, зажавшей дорогу тисками. Да что говорить, трава поднималась и меж едва заметных колей, шумно щекоча железное брюхо машины. «Нива» тихо переваливалась по ухабам.
Вспомнилась эта дорога еще накатанной и ровной, когда Сашка был еще совсем маленьким. Луг был кошеный и по дороге, поднимая клубы пыли, ездили 53-и ГАЗоны с яркими синими кабинами – в поля, на жатву. Назад грузовики возвращались, натужно гудя двигателями с копнами золотого сена в кузовах. Позже когда колхоза не стало, и осела пыль, когда стала подниматься в рост нетронутая косой трава, Сашка помнил, как ездил по этой дороге, прижавшись к отцовской спине, верхом на желтой «Туле» (1) с низкими и широкими колесами. Тогда отец первый раз вез его в большой лес. И большой лес навсегда запомнился маленькому Сашке. Запал в душу своей тайной: макушками сосен, шумящих в вышине, коричневой корой и янтарными каплями смолы, мягким мхом с красными бусинами клюквы, казавшимися таинственными болотами с шумно срывающимися стаями уток, узкой речкой, с прозрачной, чистой и обжигающе - ледяной водой и почти сказочными избушками - зимовьями в которых жили охотники. Наверное, тогда что-то нашептали ему эти сосны, что-то наговорила река, то, что потом переросло в Сашке в настоящую страсть, сделало ту синеющую на горизонте даль родной и близкой. К охоте он пришел не сразу, а уже достаточно повзрослев. Как-то весной попал в компанию охотников, походил без ружья на вальдшнепиную тягу, послушал токование тетеревов, посмотрел на яркоголовых селезней, и что-то словно щелкнуло внутри, понял, что «пропал». Той же осенью Сашка трясся по этой самой дороге, уже зарастающей, в телеге трактора в обнимку со своим, недавно купленным ружьем. Тогда он первый ехал на охоту, первый раз провел ночь в сказочной избушке-зимовье из своего детства. С тех пор синяя полоска леса не давала ему покоя.
Сашка замечтался, уйдя с головой в воспоминания навеянные дорогой, и очнулся лишь, когда первый перелесок скрыл в густых кронах жаркое солнце. Поползли по лобовом стеклу пятна теней от листвы, вновь, как и неделю назад, потянуло сладким запахом леса, тонкой свежей струйкой затекающим в разогретый на жаре салон. Леха внезапно остановился, заглушил машину, вышел, оставив открытой дверь. Замер, прислушиваясь. Помолчал.
- Слышишь? – сказал задумчиво.
- Чего? – Сашка тоже выбрался из салона, недоуменно поглядывая на друга.
- Тишина какая. А пахнет…- глаза Лехи подёрнулись поволокой, потерялись, где то в чащи.
Он замолчал, а Сашка отошел в сторонку, присел на корточки, опираясь на теплую кору березы, молча закурил. В такие моменты мешать нельзя.
- Сань, налей а? Че то…- Леха, обернувшись, приложил ладонь к груди, будто не находя больше слов.
Понятно - пробрало мужика. Сашка достал из кармана небольшую плоскую флягу с водкой, из рюкзака в салоне складной туристический стаканчик. Щелкнул, раскрывая, и налил до краев. Леха залпом выпил, отошел от машины как-то резко и неуместно пахнущей железом и бензином - городом и работой. Присел рядом, прислонившись к покосившемуся столбу с проржавевшей табличкой, на которой едва угадывались уцелевшие буквы: «О/х В…го ра...а». Он разомлел как-то сразу, быстро. Взгляд отогрелся, повлажнел.
- Сань, вот знаешь…- и молчит, словно захлебывается. – Понимаешь…
- Понимаю, - улыбнувшись, ответил Сашка, несильно хлопнув ладонью по плечу друга. – Лес он такой, если чувствовать его уметь, наизнанку вывернет. Ладно, поехали. Это – только ворота считай, предбанник, вся красота с тишиной еще впереди.
Оставив позади перелесок «Нива», клюнув носом в яме на просевшей плотине через пересохший ручей, выбралась на песчаник. Захрустела под протекторами шин желтая хвоя, завилась дорожка между сосен. Вспорхнул с обочины вспугнутый рябчик, серой лентой промелькнула уползающая с пути гадюка, пригревшаяся на солнце меж колей. Вскоре мелькнул в прорехе коричневых стволов пятачок открытой воды, и машина, тихо урча двигателем, пошла берегом Журавлиного болота. Обогнула топь по кругу и в лобовом стекле засерела стенами круглых бревен изба-зимница, приютившаяся на самом его берегу. Гулко хлопнули двери Нивы, нарушая тишину, и закипела на поляне охотничья суета.
Сочно ударил топор, с хрустом разбежались волокна на высушенном, смолянистом чурбаке, распавшимся на ровные поленья. На черном пятне кострища свернулась кольцами береста, весело затрещала от поднесенной спички, словно приветствуя охотников. Жадно вгрызлась в сложенные колодцем щепки, и поплыл над лагерем горьковатый, но вместе с тем сладкий аромат костра. Забулькал подвешенный над огнем закопченный чайник, а в верховьях сосен загулял ветерок, издавая тот неповторимый шум отдающий трепетом в сердце. Так шумит лесная тишина, густо замешанная на смоляном воздухе.
Время шло к вечеру, спадал удушливый жар дня и Сашка, уже как опытный охотник, провел Леху своими тропами. Сводил по каналам со стоячей, затхлой водой, показал оставшийся от давних пожаров старый горельник, где друзья вспугнули тетеревов. Прошлись и до соседнего болота, где Леха неудачно отстрелялся по поднятой стае уток. Но лишь потянуло в воздухе вечерней свежестью, и солнце окрасило маковки сосен прощальным оранжевым светом, охотники вернулись к зимнице на Журавлином.
Стих говор ветра, застыли недвижимо папиросы коричневого камыша, укрыв в своих зарослях двух охотников вставших на «вечерку» и пронесся над тишиной болота первый призыв утиного манка.
Так хорошо знакомый свист крыльев, разрезавший вечерний воздух, прервал недолгое ожидание. Первая налетевшая стая кряковых уток шумно, с брызгами разбила зеркало чистой воды, недалеко от охотников. Чаще застучали, от нахлынувшего азарта, два сердца. Прильнули к прицельным планкам глаза и два дуплета слились в один звук. Стрельба обоих в этот раз была результативна.
Вечер разразился не одним налетом и не один выстрел прогремел над болотом, звонким эхом теряясь в чащи. А когда окончательно потемнела стена леса, когда глаз перестал, различать курпажины камыша и лишь тонкая полоска неба еще теплилась над маковками, Сашка достал из зарослей сухого тростника поскрипывающую бортами деревянную лодку. Прорезал темноту болота, с закуривающимся туманом, яркий луч фонаря и Леха оттолкнулся от илистого дна длинным шестом.
Собрав добытую птицу друзья, уже в темноте, вернулись к зимнице. Вновь вспыхнул костер, и сполохи огня заметались по соснам, оранжевым шатром укрывая поляну. Прошла по рукам Сашкина фляга, снимая усталость охоты, приятной тяжестью гудевшей в ногах. Смотрело через прореху звездное небо, дымились кружки со свежезаваренным чаем и потек возле огня неторопливый разговор.
- Спасибо Сань. Это не просто охота. Это как…не знаю перезагрузка что ли. Реально отключаешься и от проблем и от города и от работы, - задумчиво сказал Леха, опуская на лавку раскаленный горячим чаем, металлический стакан. – И место здесь…никогда в таких лесах не бывал. Чья это избушка?
- Зимница Лех, зимница. Так их у нас называют. Друга моего, из местных. Вместе охотимся иногда, - ответил Сашка, потянувшись за конфетой в кульке. Любил он пить на природе, заваренный на травах чай со сладостью, а вот в повседневной жизни как то и не хотелось. – А ему от отца перешло, а тому от деда. Подновляет, конечно. Беседку вот поставил, лавок около костра сколотил, баньку даже планируем. Да тут по лесу таких много изб. Завтра, когда на охоту пойдем, покажу пару. А что до места…да, лес тут хороший. Но вот что еще расскажу, слушай.
Сашка подбросил наколотых поленьев в костер, долил воды и, подвесив чайник, продолжил.
- Мимо каналов сегодня проходили, узкие такие, там вода еще стоячая, помнишь? Ну. Бетонные блоки через них видел? Так вот. Здесь раньше поля были, давно, еще в 80-х. Каналы эти искусственные, мелиорацию проводили к полям, представляешь. Потом, когда 90-е грянули, все запустилось потихоньку, как и многое тогда. А дальше лес все хозяйство прибрал, так что и не поверишь теперь. Каналы сейчас вон бобры облюбовали, «мелируют» потихоньку, хе-хе, под себя. Да сосны смотри, какие вымахали.
- Однако, - удивленно протянул Леха, задрав голову к макушкам сосняка. – Не сказал бы ты, ни за что не подумал.
- Я тоже удивлялся, когда первый раз услышал. А вообще знаешь, вот мужиков послушаешь, тех, кто еще сюда малым бегал - интересно. И как плотины наводили, болота копали, соседнее, - Сашка махнул рукой куда-то в сторону, – ведь искусственное, землю брали куда-то. Для себя охотники многое делали. Да и открывались раньше, не потому как комитеты скажут, а как птица прилетит, как по совести. С одной деревни мужики весной посидят, покумекают, ага, полетела утка, пора. Из соседней выстрелы услышат, тоже собираются, вот так по цепочки и открывались. И знали ведь когда птице на гнездо садиться, лишнего не били. Браконьерили, бывало, не без этого конечно, но тоже по совести как то. Откровенного беспредела не было, свои же за такое проучить могли похлеще егерей. А вон в Клюкове, деревня тут есть, говорят, дед был лосятник. Скольких сохатых набил не сосчитать, лесом только и жил. Но лес любил, лишнего из него не волок. А ружье старое, все изолентой перемотано, без слез не взглянешь. Было, патруль остановил, говорят: отец, документы-то есть? А он им: «да оно не стреляет мол, со старухой вдрызг разлаялись, совсем заела, вот пойду до лесу душу потешу». Отпустили, конечно.
Леха хмыкнул, представив деда со старым ружьем. Сашка снял с огня забормотавший чайник, разлил по кружкам. Закурил, выпуская струйку дыма в теплый ночной воздух.
- Знаешь, вот сейчас сидим тут на Журавлином, и вроде все так, как надо делаем, и птица есть, и лишнего не бьем и все вроде по уму, а все равно чувство есть, как будто ушло что-то, чего не вернуть, – грустно продолжил Сашка. - Как эпоха какая-то уходит, а на смену что-то новое идет, или уже наступило, не разобрать. Муть, какая то на душе бывает, грустно. Сам не знаю.
Помолчали. Костер, сочно треснув, отправил в черноту неба яркую искру, словно запустил ракету с длинным хвостом в необъятные просторы космоса. Вот искра поднялась к самым верхушкам сосен и погасла. Ракета скрылась в космосе.
- А почему болото Журавлиное? Журавли живут? – прервал молчание Леха.
- Да, жили раньше. Я ни разу здесь их не видел, делись куда-то, – ответил Сашка. - Тут у каждого болота название свое: Кочкарное, Торфяное, Тростное, Хвощовое. Вот парадокс еще, на Кочкарном крякв ни разу не видели, одни чирки, это я от охотников старых слышал, а потом внимание обратил – и правда, чирье одно. Отчего так? Все одно и то же вроде. Загадка.
Сашка еще долго рассказывал то, что слышал от старших товарищей по оружию. И ясно вставали перед глазами образы: и деда лосятника, хитро улыбавшегося патрулю, и мужиков, запруживающих болота, и пыхтящих тракторов, копающих каналы для орошения полей. Спать друзья ушли за полночь, вдоволь насидевшись у костра.
А серое утро встретило густым туманом, клубами завивавшимся над Журавлиным болотом. Где-то там, внутри молочной взвеси перекрикивались утки. Шумно вспархивая, перелетали с места на место, не видимые для глаза. Но лишь выткался на макушках сосен первый отблеск восходящего солнца, туман поредел и Сашка, первым пробравшийся сквозь камыш на берег, выстрелом разбудил спящее эхо. Загомонила переполошенная утиная стая, сорвалась с места, быстро скрываясь за стеной леса. И вслед за ней напуганные выстрелом, поднялись два журавля. Закружили над чашей болота прозванного Журавлиным, пронзительно закричали, словно говоря: «Мы здесь, никуда мы не девались».

(1) - Тула – мотоцикл производства СССР и России. Выпускался с 1984 по 1996 год.