tvi55
Команда форума
- С нами с
- 27/05/08
- Постов
- 3 977
- Оценка
- 1 767
- Живу в:
- Санкт-Петербург
- Для знакомых
- Владимир Иванович
- Охочусь с
- 1994
- Оружие
- ИЖ-27М, ОП СКС 7.62х39
- Собака(ки)
- Английский кокер спаниель
Воспоминания бывшего узника Освенцима Леона Вайнтрауба о концлагере
В Польше отметили годовщину освобождения Освенцима: 27 января 1945 года советские войска спасли около семи тысяч узников концлагеря, где за время Второй мировой войны погибли больше миллиона человек. Спустя 75 лет выжившие заключенные приехали почтить память погибших и возложили цветы у «Стены смерти». Один из бывших узников Освенцима Леон Вайнтрауб рассказал в интервью Константину Гольденцвайгу, как он попал в лагерь и что вспоминает об этом месте спустя годы.
Константин Гольденцвайг: Что для вас означает быть сегодня здесь?
Леон Вайнтрауб: Каждый раз, когда я сюда приезжаю, для меня это глубокое потрясение. Меня, мою мать и ее сестру привезли сюда из Лодзинского гетто. Когда я представляю свою мать, то вспоминаю, как ее отправили в газовую камеру. Это было примерно 18 августа 1944 года — после того, как нам наврали, что якобы из заботы о нашем благополучии нас перевезут из Лодзинского гетто в Третий рейх. Якобы мы можем работать на вермахт, чтобы спастись. Хотя к тому моменту нас и так использовали на принудительных работах в Лодзинском гетто. На станции Радегаст была настолько плотная погрузка в четыре вагона, что мы могли только стоять, не могли ни прилечь, ни присесть. Это был первый шок. Это так нас везут в безопасное место, чтобы работать в Третьем рейхе? Что-то здесь не так!
Шок был настолько сильный, что я не могу вспомнить ни единого звука. Мы ехали день, ночь, снова день и опять ночь, и за все время дороги я не припомню ни протеста, ни плача. Полнейшая тишина. Настолько мы были шокированы.
Потом нас ожидала специальная процедура приема на станции. О том, что это лагерь Освенцим-Биркенау, я узнал лишь после войны. Нацисты никогда нам не объясняли, куда и почему нас привезли. Если позволите, я коротко опишу наше прибытие в лагерь.
Когда мы прибыли, первое, что мы увидели на платформе, — мужчины в полосатых костюмах, похожих на пижамы. И крик: «Вон! Наружу! Быстрее вперед!». У меня на руке висел рюкзак, и вдруг я вижу лицо какого-то человека. Он наклонился ко мне и выдернул рюкзак у меня из рук. Я закричал: «Но мои вещи! Моя коллекция почтовых марок!». И эти пустые глаза: «Тут они не понадобятся, тебя сюда не жить привезли, тут тебе марки не нужны». И я тогда подумал: «Что он несет? Мы приехали сюда работать для вермахта».
Там же были моя мать, тетя и три мои сестры (одна из них укрылась в гетто, но в итоге ее поймали). Я помахал матери: «Мама, мы еще увидимся». Меня отправили налево, женщин — направо. А краем глаза я вижу забор, колючую проволоку и белый кабель под напряжением (я был электриком в гетто). И тут еще один шок: «Куда же меня привезли, если тут забор под электричеством?». Пройдя вперед, почти в обморочном состоянии, едва держась на ногах, я увидел группу офицеров. Среди них был и [доктор Йозеф] Менгеле, которого нам, конечно, не представили. Офицер показывал большим пальцем: налево — живые, направо — мертвые. То есть налево отправляли тех, кто мог работать, направо — негодных, бесполезных. И туда попала моя мама. В первый же день ее и мою тетю убили в газовой камере.
К. Г.: Вы помните эту минуту, когда...
Л. В.: Когда мы расстались? Мы лишь подчинялись приказам, у нас не было никакой свободы.
Едва мы, узники, попадали в первый барак, как над нами, над человеческим достоинством, начинали измываться: нужно было полностью снять одежду, затем душ, потом стрижка «под ноль». Тысячи стояли в очереди, все делалось в спешке, иногда при стрижке срезали и кожу. Следующий шаг — кормежка какой-то отвратительной, маслянистой, воняющей каким-то карболом или фенолом жижей. Потом выдали тряпки тем, кого определили мыть полы. Тем, кого поранили при стрижке, продезинфицировали раны какой-то жидкостью, от которой потом жгло всю голову. В конце всем раздали одежду: рубашку, куртку и штаны. Там же была навалена обувь, которую можно было выбрать. Мне достались штаны, в которых могло бы поместиться двое Вайнтраубов. Я оглянулся: некоторые крупные мужчины, наоборот, получили слишком маленькие штаны.
И наконец нас отвели в бараки (тогда они назывались блоками): такая кирпичная постройка, поделенная надвое. Нас было, наверное, больше тысячи. Вошел упитанный, хорошо одетый мужчина средних лет и спокойным голосом, но с угрозой сказал: «Если кто-то из вас спрятал в своем теле какие-либо золотые украшения, то он будет серьезно наказан». Я подумал: «Серьезно наказан? То, что мы пережили, это разве не серьезное наказание?».
Нас поделили по разным баракам, я попал в 18-й блок для молодежи. Это было мое прибытие в Освенцим.
И теперь, когда я приезжаю сюда, воспоминания накатывают, как будто это было только вчера. Мое сердце разрывается от боли, а при виде этой надписи Arbeit macht frei меня бросает в холодный пот.
https://rtvi.com/broadcast/vospomin...tslagere/?utm_referrer=https://zen.yandex.com
В Польше отметили годовщину освобождения Освенцима: 27 января 1945 года советские войска спасли около семи тысяч узников концлагеря, где за время Второй мировой войны погибли больше миллиона человек. Спустя 75 лет выжившие заключенные приехали почтить память погибших и возложили цветы у «Стены смерти». Один из бывших узников Освенцима Леон Вайнтрауб рассказал в интервью Константину Гольденцвайгу, как он попал в лагерь и что вспоминает об этом месте спустя годы.
Константин Гольденцвайг: Что для вас означает быть сегодня здесь?
Леон Вайнтрауб: Каждый раз, когда я сюда приезжаю, для меня это глубокое потрясение. Меня, мою мать и ее сестру привезли сюда из Лодзинского гетто. Когда я представляю свою мать, то вспоминаю, как ее отправили в газовую камеру. Это было примерно 18 августа 1944 года — после того, как нам наврали, что якобы из заботы о нашем благополучии нас перевезут из Лодзинского гетто в Третий рейх. Якобы мы можем работать на вермахт, чтобы спастись. Хотя к тому моменту нас и так использовали на принудительных работах в Лодзинском гетто. На станции Радегаст была настолько плотная погрузка в четыре вагона, что мы могли только стоять, не могли ни прилечь, ни присесть. Это был первый шок. Это так нас везут в безопасное место, чтобы работать в Третьем рейхе? Что-то здесь не так!
Шок был настолько сильный, что я не могу вспомнить ни единого звука. Мы ехали день, ночь, снова день и опять ночь, и за все время дороги я не припомню ни протеста, ни плача. Полнейшая тишина. Настолько мы были шокированы.
Потом нас ожидала специальная процедура приема на станции. О том, что это лагерь Освенцим-Биркенау, я узнал лишь после войны. Нацисты никогда нам не объясняли, куда и почему нас привезли. Если позволите, я коротко опишу наше прибытие в лагерь.
Когда мы прибыли, первое, что мы увидели на платформе, — мужчины в полосатых костюмах, похожих на пижамы. И крик: «Вон! Наружу! Быстрее вперед!». У меня на руке висел рюкзак, и вдруг я вижу лицо какого-то человека. Он наклонился ко мне и выдернул рюкзак у меня из рук. Я закричал: «Но мои вещи! Моя коллекция почтовых марок!». И эти пустые глаза: «Тут они не понадобятся, тебя сюда не жить привезли, тут тебе марки не нужны». И я тогда подумал: «Что он несет? Мы приехали сюда работать для вермахта».
Там же были моя мать, тетя и три мои сестры (одна из них укрылась в гетто, но в итоге ее поймали). Я помахал матери: «Мама, мы еще увидимся». Меня отправили налево, женщин — направо. А краем глаза я вижу забор, колючую проволоку и белый кабель под напряжением (я был электриком в гетто). И тут еще один шок: «Куда же меня привезли, если тут забор под электричеством?». Пройдя вперед, почти в обморочном состоянии, едва держась на ногах, я увидел группу офицеров. Среди них был и [доктор Йозеф] Менгеле, которого нам, конечно, не представили. Офицер показывал большим пальцем: налево — живые, направо — мертвые. То есть налево отправляли тех, кто мог работать, направо — негодных, бесполезных. И туда попала моя мама. В первый же день ее и мою тетю убили в газовой камере.
К. Г.: Вы помните эту минуту, когда...
Л. В.: Когда мы расстались? Мы лишь подчинялись приказам, у нас не было никакой свободы.
Едва мы, узники, попадали в первый барак, как над нами, над человеческим достоинством, начинали измываться: нужно было полностью снять одежду, затем душ, потом стрижка «под ноль». Тысячи стояли в очереди, все делалось в спешке, иногда при стрижке срезали и кожу. Следующий шаг — кормежка какой-то отвратительной, маслянистой, воняющей каким-то карболом или фенолом жижей. Потом выдали тряпки тем, кого определили мыть полы. Тем, кого поранили при стрижке, продезинфицировали раны какой-то жидкостью, от которой потом жгло всю голову. В конце всем раздали одежду: рубашку, куртку и штаны. Там же была навалена обувь, которую можно было выбрать. Мне достались штаны, в которых могло бы поместиться двое Вайнтраубов. Я оглянулся: некоторые крупные мужчины, наоборот, получили слишком маленькие штаны.
И наконец нас отвели в бараки (тогда они назывались блоками): такая кирпичная постройка, поделенная надвое. Нас было, наверное, больше тысячи. Вошел упитанный, хорошо одетый мужчина средних лет и спокойным голосом, но с угрозой сказал: «Если кто-то из вас спрятал в своем теле какие-либо золотые украшения, то он будет серьезно наказан». Я подумал: «Серьезно наказан? То, что мы пережили, это разве не серьезное наказание?».
Нас поделили по разным баракам, я попал в 18-й блок для молодежи. Это было мое прибытие в Освенцим.
И теперь, когда я приезжаю сюда, воспоминания накатывают, как будто это было только вчера. Мое сердце разрывается от боли, а при виде этой надписи Arbeit macht frei меня бросает в холодный пот.
https://rtvi.com/broadcast/vospomin...tslagere/?utm_referrer=https://zen.yandex.com
Последнее редактирование:
