tvi55
Команда форума
- С нами с
- 27/05/08
- Постов
- 3 960
- Оценка
- 1 750
- Живу в:
- Санкт-Петербург
- Для знакомых
- Владимир Иванович
- Охочусь с
- 1994
- Оружие
- ИЖ-27М, ОП СКС 7.62х39
- Собака(ки)
- Английский кокер спаниель
Впечатления военнослужащей Красной Армии
Лидия Александровна Белинская – старшая дочь опочецкого педагога, краеведа и публициста Александра Ивановича Белинского, отец которого был священником Троицкой церкви в Опочке. Она до войны окончила фармацевтический техникум в Ленинграде и в 1942 году начала свой фронтовой путь в составе СЭО-12 (санитарно-эпидемиологического отряда) 66-й стрелковой армии, пролегший от Сталинграда до Берлина.
Тетрадь с фронтовым дневником сохранилась в личном архиве Белинской, скончавшейся в 2001 году.
Из фронтового дневника Лидии Александровны Белинской (санитарно-эпидемиологический отряд).
Фрагмент записи от 10 июля 1944 года.
«<…> Переехав Бессарабию, попали в румынский городок Ботошани.
Первая наша квартира была в доме румынских хозяев. Очень вежливые и услужливые люди. Чистота, пёстрые коврики из шерсти на стенах и на постелях.
Дня через три перебрались в другой район, раньше, вероятно, район богачей. Масса чудесных особняков, стоящих в садах. Заняли половину порядочного дома, раньше – квартира какого-то немца, сбежавшего, конечно, при нашем приближении. Обстановка осталась, широкие деревянные кровати, платяные шкафы, туалетный столик, трюмо, большое зеркало. Когда к этому добавили через несколько дней рояль из одного брошенного хозяевами особняка, то я была вполне довольна.
На туалетном столике стояла забытая фотография бывшей хозяйки квартиры, полной и томной немки.
При квартире порядочный, очень приятный сад с цветником. Вообще, судя по обстановке, жили здесь люди среднего, по-западному, достатка. Для нас иметь такую квартиру – нелегко досягаемый идеал.
В соседней квартире – еврейская семья. Вообще город полон одних евреев. Здесь их не уничтожали и не запрещали делать гешефты. Атмосфера гешефта висит в воздухе.
Русских слащаво приветствуют на каждом углу, дети обязательно с вами по-русски здороваются и часто подносят цветы. Но свой интерес – на первом плане.
Торгуют всякие галантерейные магазинчики, всё продают за русские деньги и, на наш взгляд, очень дешево. В переводе же на их до нашего прихода существовавшие цены – очень дорого. Официальный курс – 1 рубль = 100 румынских лей, а фактически получается, что наш рубль равен примерно 20 леям.
Предлагают всякую всячину прямо на улице, чаще всего – дети: крем для лица и для обуви, запонки, зеркальца, иногда шепотом предлагает что-либо более интересное, и тогда уводят покупателя в разные закоулки, где и совершают сделки.
Офицерам предлагают даже живой товар. Здесь всё время существовали публичные дома, в начале нашего прихода – тоже, потом наши их разогнали, но они всё равно продолжали действовать. К стыду нашему надо сказать, что наши офицеры не преминули воспользоваться услугами этих учреждений, одни – по нездоровому любопытству, другие, очевидно, – по потребности.
Накупили ниток, чудесных шелковых мулине по 3 рубля клубочек (а у нас в Кировограде просили по 40 рублей – ну где же не дешево?!); кому подвезло – купили обувь, приличные туфли 500–700 рублей (в том же Кировограде одна наша сотрудница купила за 1800 рублей очень неважные). Мясо на базаре – 3 рубля килограмм (у нас и в мирное время такой цены не было).
Правда, покупать очень неприятно, так как продавцы очень нахальны и насильно суют вам что попало, а не то, что вам хочется.
Публика одета очень хорошо, все женщины в одинаковых прическах: букли, букли вокруг всей головы. Нет такого разнообразия, как в Польше.
Женщины в большинстве своем некрасивы, кривоногие, с плохими фигурами (опять контраст с польками). Но это не румынки, а всё еврейки.
Румыны, большинство, уехали при нашем приближении. Хозяин первой квартиры сказал: немцы утверждали, что русские всех подряд режут, и он сам с семьей остался чисто случайно, в чем теперь не раскаивается. Сын его работает в городской префектуре. Молодой человек, 30 лет, еще не женат. Женятся в Румынии, а также и в Польше, гораздо позднее, чем у нас. Раньше 26–30 лет редко кто женится. Жену берут на 7–8 лет моложе.
Нашу жизнь в бывшем аристократическом районе румынского города Ботошани мы начали с того, что принялись отыскивать рояль и ноты. Это было совсем нетрудно, так как таковые имелись почти в каждом особняке, но в каком виде! Большинство особняков было разбито и разграблено нашими передовыми частями. Несмотря на строжайшие приказы, эти дела имели место. Люстры разбиты, дорогая мебель ободрана. Книги разбросаны и порваны, в общем, картина полного разгрома. И почти в каждом особняке или пианино, или рояль стоят, где – в горах перьев, выпущенных из мебели, где – среди разбросанных листов всевозможных журналов и нот.
Пока не был перевезен рояль в нашу квартиру, мы с Ирой Поповой по вечерам отправлялись играть – каждая в «свой» особняк. Нашлись и хорошие ноты – Чайковский, Бетховен. Позднее, когда перевезли в лабораторию рояль, выброшенный какими-то нашими варварами в сад под дождь, мы устраивали целые концерты. Я разучила и вспомнила кое-какие вещи, Меняйло записал аккомпанемент для украинских песен – для себя и Клавы. Я аккомпанировала, они «спивали». Мне тоже очень бы хотелось петь, но тогда некому было играть, так как Ира скоро уехала к своей подвижке, а аккомпанировать самой себе я не привыкла.
<…> В одном особенно богатом особняке было прекрасное пианино фирмы Бехштейн. И прямо в настоящем концертном помещении – большой квадратной комнате с высоким сводчатым потолком (чуть ли не дворцового вида), с великолепным резонансом. Но там скоро устроили свой клуб пограничники и играть стало не особенно приятно, так как собиралось много слушателей – не столько ради музыки, сколько ради музыкантш. Такая уж судьба женщин в армии.
Уехали, однако, хозяева не всех особняков. Кое-где они остались, и их жилища не подверглись разорению. Так, например, напротив нас жил в своем доме какой-то румынский миллионер и не имел, кажется, никаких неприятностей. Здесь наши свято соблюдали декларированное при вступлении в Румынию невмешательство в дела внутренние и в дела частных лиц. Так что по одной панели мирно рядом шагали советский генерал (за которым, правда, на небольшой дистанции следовал автомобиль) и румынский капиталист.
Еврейская интеллигенция всячески старалась показать свое благожелательное отношение к русским. В городе имелся небольшой ансамбль из любителей, что-то вроде маленького джаза – три аккордеона, несколько скрипок, альт и 4–5 солистов. Они сейчас же стали давать в наших госпиталях бесплатные концерты для раненых, а потом, после концертов, раздавали раненым подарки, главным образом всякую съедобность.
Вначале их репертуар был исключительно румынский, но затем они быстро приспособились ко вкусам новых слушателей и стали их угощать винегретом из русских песен, где после «Из-за острова на стрежень» шло «На рыбалке у реки» и т.п.
Удивительная всё же у этого народа способность моментально приспосабливаться к любым хозяевам. Сейчас же в городе появился ресторанчик с джазом, где исполняли даже «Выходила на берег Катюша», но при этом драли за всё втридорога и музыкантам надо было платить отдельно.
Всё время работали парикмахерские, которых очень много. «Состроить» букли – 5 целковых.
Масса чистильщиков сапог.
Открыто много кондитерских с мороженым и пирожными. Всё это постепенно дорожало, а потом стало вовсе исчезать, так как подвоза-то никакого, только что старые запасы.
Русские за границей удивляли, конечно, в первую очередь способностями к еде. Меньше 2–3 порций мороженого в одной кондитерской не ели, а затем переходили в соседнюю и там повторяли программу. Пирожные – так уж не меньше полдесятка. Правда, они здесь были очень маленькие.
Портные живо стали шить на русских офицеров, открылись даже пошивочные мастерские. Везде безбожно запрашивали за работу, и приходилось столь же безбожно торговаться. С начальника за ряд портняжных работ запросил портной 900 рублей, а сделал те же работы за 300.
Вообще наш брат здесь здорово платился за неумение торговаться. Ведь у нас в магазинах стандартные государственные цены, и мы к этому крепко привыкли. За одну и ту же вещь с разных людей брали разные цены, и на этой почве нередко возникали скандальчики; в частности, начальник поскандалил с каким-то евреем из-за подтяжек, за которые тот с него взял 30 рублей, а с капитана Кошеля – 40. Тот, конечно, извинился, вернул десятку, но зато ввернул и другие подтяжки, качеством хуже, что было обнаружено уже значительно позднее.
Однажды на улице нас с Лидией остановил мальчик и предложил духи. Мы, конечно, заинтересовались. Привел нас в какую-то бывшую фотографию; двери за нами сейчас же прикрыли на ключ. Встретила нас льстиво и приторно улыбающаяся жабообразная еврейская дама, заканчивавшая какую-то сделку с несколькими нашими красноармейцами, которые запихивали в карманы флакончики одеколона, коробочки с пудрой и зубной пастой. Расплачивались щедрой рукой, выгружая из тех же карманов русские червонцы и леи главного командования (леи нашего выпуска). Расплачивались очень дорого. Когда мы им это заметили, то нам ответили, что они с передовой и денег им девать некуда. Это тоже, конечно, одна из причин быстрого возрастания цен.
Нам хозяйка вытащила десятка три разнообразной величины и формы флакончиков, которые, к нашему удивлению, все имели совершенно один и тот же запах, а цену хотела хорошую – 60–70 рублей за маленький флакончик. Гешефт уже перешел в прямое надувательство. Лидия, конечно, со свойственной ей бесцеремонностью разоблачила рассыпавшуюся в любезностях хозяйку, и мы, ничего не купив, ушли.
Вообще же Ботошани буду вспоминать с удовольствием, и уезжала с сожалением, когда пришлось переехать в село, километров за сорок.
Румынские крестьяне живут не особенно богато, но в домах очень чисто и даже красиво – благодаря большому количеству шерстяных тканых ковров, порою очень красивых. Дома глинобитные, как и на Украине, с земляным полом, окна немного другого фасона, с одной вертикальной перекладиной посередине. Двери и окна с хорошими металлическими задвижками, очень часто с решетками. Посреди дома – сени, из которых комнаты по обе стороны.
Крыша у большинства домов сильно свисает и у края поддерживается деревянными столбиками, образуется что-то вроде галерейки вокруг дома, это обеспечивает тень в жаркие дни. У большинства хат существует одна особенность: они не имеют на крыше труб, так как за трубу надо платить большой налог. Так что дымоходы выводятся на чердак, и в крыше сделана просто дырка.
Ходят в большинстве случаев в материалах собственного производства. Мужчины – в длинных белых брюках и длинных, почти до колен, белых рубахах, перехваченных узкими ремешками, на которых висят всевозможные ножики и прочие штуки. На голове – фетровые шляпы с большими полями, на ногах так называемые «постолы», род лаптей. Цельный кусок кожи, стянутый на шнурок.
Женщины тоже носят домотканину, причем это не лён, а конопля. Кроме того, очень много носят вязаных вещей – и юбки, и кофты, у женщин и у мужчин.
Главное занятие и богатство – овцы. Есть и коровы, но какие-то маломолочные, в Лунке почти все коровы больны ящуром. Овец доят три раза в день, причем это довольно неприятное, а также неаппетитное зрелище. Проще говоря, после того, как посмотрели процедуру доения, никто не стал пить овечьего молока.
Доят овец мужчины. Всё стадо загоняется в загон, из которого имеется один выход. Около него садятся 2–3 доильщика, и овцы по очереди к ним подходят. Доильщики бесцеремонно хватают их за хвост, за ноги и, поставив кастрюлю под вымя, быстро выжимают туда молоко, причем положение таково, что вместе с молоком в посуду может попасть и кое-что иное – и жидкое, и твердое. Молоко стекает по рукам, и вообще даже смотреть неприятно.
А брынза очень вкусная. Едят в разных видах кукурузу, варят, как и у нас в Молдавии, мамалыгу – кукурузную густую кашу на воде, в лучшем случае – на молоке (из муки). С маслом и молоком довольно вкусно, но не каждый день. Хлеб тоже из кукурузы, чаще его замешивают на брынзе, тоже довольно вкусно. Ни капусты, ни помидоров, ни огурцов не сажают.
Несмотря на трудность объясняться на незнакомом языке, наш отрядный донжуан шофер Вася Томосов и здесь имеет успех среди туземных девиц. Лена – молоденькая девушка – не устает повторять, что «Вася хорош». Она к нашему приезду имела уже порядочный запас русских слов, вероятно, и раньше были просветители. Поет очень правильно несколько русских песен. И слова, и мотив – верные».
https://zen.yandex.ru/media/id/5e14...jascei-krasnoi-armii-5e22bb550a451800b2341499
Лидия Александровна Белинская – старшая дочь опочецкого педагога, краеведа и публициста Александра Ивановича Белинского, отец которого был священником Троицкой церкви в Опочке. Она до войны окончила фармацевтический техникум в Ленинграде и в 1942 году начала свой фронтовой путь в составе СЭО-12 (санитарно-эпидемиологического отряда) 66-й стрелковой армии, пролегший от Сталинграда до Берлина.
Тетрадь с фронтовым дневником сохранилась в личном архиве Белинской, скончавшейся в 2001 году.
Из фронтового дневника Лидии Александровны Белинской (санитарно-эпидемиологический отряд).
Фрагмент записи от 10 июля 1944 года.
«<…> Переехав Бессарабию, попали в румынский городок Ботошани.
Первая наша квартира была в доме румынских хозяев. Очень вежливые и услужливые люди. Чистота, пёстрые коврики из шерсти на стенах и на постелях.
Дня через три перебрались в другой район, раньше, вероятно, район богачей. Масса чудесных особняков, стоящих в садах. Заняли половину порядочного дома, раньше – квартира какого-то немца, сбежавшего, конечно, при нашем приближении. Обстановка осталась, широкие деревянные кровати, платяные шкафы, туалетный столик, трюмо, большое зеркало. Когда к этому добавили через несколько дней рояль из одного брошенного хозяевами особняка, то я была вполне довольна.
На туалетном столике стояла забытая фотография бывшей хозяйки квартиры, полной и томной немки.
При квартире порядочный, очень приятный сад с цветником. Вообще, судя по обстановке, жили здесь люди среднего, по-западному, достатка. Для нас иметь такую квартиру – нелегко досягаемый идеал.
В соседней квартире – еврейская семья. Вообще город полон одних евреев. Здесь их не уничтожали и не запрещали делать гешефты. Атмосфера гешефта висит в воздухе.
Русских слащаво приветствуют на каждом углу, дети обязательно с вами по-русски здороваются и часто подносят цветы. Но свой интерес – на первом плане.
Торгуют всякие галантерейные магазинчики, всё продают за русские деньги и, на наш взгляд, очень дешево. В переводе же на их до нашего прихода существовавшие цены – очень дорого. Официальный курс – 1 рубль = 100 румынских лей, а фактически получается, что наш рубль равен примерно 20 леям.
Предлагают всякую всячину прямо на улице, чаще всего – дети: крем для лица и для обуви, запонки, зеркальца, иногда шепотом предлагает что-либо более интересное, и тогда уводят покупателя в разные закоулки, где и совершают сделки.
Офицерам предлагают даже живой товар. Здесь всё время существовали публичные дома, в начале нашего прихода – тоже, потом наши их разогнали, но они всё равно продолжали действовать. К стыду нашему надо сказать, что наши офицеры не преминули воспользоваться услугами этих учреждений, одни – по нездоровому любопытству, другие, очевидно, – по потребности.
Накупили ниток, чудесных шелковых мулине по 3 рубля клубочек (а у нас в Кировограде просили по 40 рублей – ну где же не дешево?!); кому подвезло – купили обувь, приличные туфли 500–700 рублей (в том же Кировограде одна наша сотрудница купила за 1800 рублей очень неважные). Мясо на базаре – 3 рубля килограмм (у нас и в мирное время такой цены не было).
Правда, покупать очень неприятно, так как продавцы очень нахальны и насильно суют вам что попало, а не то, что вам хочется.
Публика одета очень хорошо, все женщины в одинаковых прическах: букли, букли вокруг всей головы. Нет такого разнообразия, как в Польше.
Женщины в большинстве своем некрасивы, кривоногие, с плохими фигурами (опять контраст с польками). Но это не румынки, а всё еврейки.
Румыны, большинство, уехали при нашем приближении. Хозяин первой квартиры сказал: немцы утверждали, что русские всех подряд режут, и он сам с семьей остался чисто случайно, в чем теперь не раскаивается. Сын его работает в городской префектуре. Молодой человек, 30 лет, еще не женат. Женятся в Румынии, а также и в Польше, гораздо позднее, чем у нас. Раньше 26–30 лет редко кто женится. Жену берут на 7–8 лет моложе.
Нашу жизнь в бывшем аристократическом районе румынского города Ботошани мы начали с того, что принялись отыскивать рояль и ноты. Это было совсем нетрудно, так как таковые имелись почти в каждом особняке, но в каком виде! Большинство особняков было разбито и разграблено нашими передовыми частями. Несмотря на строжайшие приказы, эти дела имели место. Люстры разбиты, дорогая мебель ободрана. Книги разбросаны и порваны, в общем, картина полного разгрома. И почти в каждом особняке или пианино, или рояль стоят, где – в горах перьев, выпущенных из мебели, где – среди разбросанных листов всевозможных журналов и нот.
Пока не был перевезен рояль в нашу квартиру, мы с Ирой Поповой по вечерам отправлялись играть – каждая в «свой» особняк. Нашлись и хорошие ноты – Чайковский, Бетховен. Позднее, когда перевезли в лабораторию рояль, выброшенный какими-то нашими варварами в сад под дождь, мы устраивали целые концерты. Я разучила и вспомнила кое-какие вещи, Меняйло записал аккомпанемент для украинских песен – для себя и Клавы. Я аккомпанировала, они «спивали». Мне тоже очень бы хотелось петь, но тогда некому было играть, так как Ира скоро уехала к своей подвижке, а аккомпанировать самой себе я не привыкла.
<…> В одном особенно богатом особняке было прекрасное пианино фирмы Бехштейн. И прямо в настоящем концертном помещении – большой квадратной комнате с высоким сводчатым потолком (чуть ли не дворцового вида), с великолепным резонансом. Но там скоро устроили свой клуб пограничники и играть стало не особенно приятно, так как собиралось много слушателей – не столько ради музыки, сколько ради музыкантш. Такая уж судьба женщин в армии.
Уехали, однако, хозяева не всех особняков. Кое-где они остались, и их жилища не подверглись разорению. Так, например, напротив нас жил в своем доме какой-то румынский миллионер и не имел, кажется, никаких неприятностей. Здесь наши свято соблюдали декларированное при вступлении в Румынию невмешательство в дела внутренние и в дела частных лиц. Так что по одной панели мирно рядом шагали советский генерал (за которым, правда, на небольшой дистанции следовал автомобиль) и румынский капиталист.
Еврейская интеллигенция всячески старалась показать свое благожелательное отношение к русским. В городе имелся небольшой ансамбль из любителей, что-то вроде маленького джаза – три аккордеона, несколько скрипок, альт и 4–5 солистов. Они сейчас же стали давать в наших госпиталях бесплатные концерты для раненых, а потом, после концертов, раздавали раненым подарки, главным образом всякую съедобность.
Вначале их репертуар был исключительно румынский, но затем они быстро приспособились ко вкусам новых слушателей и стали их угощать винегретом из русских песен, где после «Из-за острова на стрежень» шло «На рыбалке у реки» и т.п.
Удивительная всё же у этого народа способность моментально приспосабливаться к любым хозяевам. Сейчас же в городе появился ресторанчик с джазом, где исполняли даже «Выходила на берег Катюша», но при этом драли за всё втридорога и музыкантам надо было платить отдельно.
Всё время работали парикмахерские, которых очень много. «Состроить» букли – 5 целковых.
Масса чистильщиков сапог.
Открыто много кондитерских с мороженым и пирожными. Всё это постепенно дорожало, а потом стало вовсе исчезать, так как подвоза-то никакого, только что старые запасы.
Русские за границей удивляли, конечно, в первую очередь способностями к еде. Меньше 2–3 порций мороженого в одной кондитерской не ели, а затем переходили в соседнюю и там повторяли программу. Пирожные – так уж не меньше полдесятка. Правда, они здесь были очень маленькие.
Портные живо стали шить на русских офицеров, открылись даже пошивочные мастерские. Везде безбожно запрашивали за работу, и приходилось столь же безбожно торговаться. С начальника за ряд портняжных работ запросил портной 900 рублей, а сделал те же работы за 300.
Вообще наш брат здесь здорово платился за неумение торговаться. Ведь у нас в магазинах стандартные государственные цены, и мы к этому крепко привыкли. За одну и ту же вещь с разных людей брали разные цены, и на этой почве нередко возникали скандальчики; в частности, начальник поскандалил с каким-то евреем из-за подтяжек, за которые тот с него взял 30 рублей, а с капитана Кошеля – 40. Тот, конечно, извинился, вернул десятку, но зато ввернул и другие подтяжки, качеством хуже, что было обнаружено уже значительно позднее.
Однажды на улице нас с Лидией остановил мальчик и предложил духи. Мы, конечно, заинтересовались. Привел нас в какую-то бывшую фотографию; двери за нами сейчас же прикрыли на ключ. Встретила нас льстиво и приторно улыбающаяся жабообразная еврейская дама, заканчивавшая какую-то сделку с несколькими нашими красноармейцами, которые запихивали в карманы флакончики одеколона, коробочки с пудрой и зубной пастой. Расплачивались щедрой рукой, выгружая из тех же карманов русские червонцы и леи главного командования (леи нашего выпуска). Расплачивались очень дорого. Когда мы им это заметили, то нам ответили, что они с передовой и денег им девать некуда. Это тоже, конечно, одна из причин быстрого возрастания цен.
Нам хозяйка вытащила десятка три разнообразной величины и формы флакончиков, которые, к нашему удивлению, все имели совершенно один и тот же запах, а цену хотела хорошую – 60–70 рублей за маленький флакончик. Гешефт уже перешел в прямое надувательство. Лидия, конечно, со свойственной ей бесцеремонностью разоблачила рассыпавшуюся в любезностях хозяйку, и мы, ничего не купив, ушли.
Вообще же Ботошани буду вспоминать с удовольствием, и уезжала с сожалением, когда пришлось переехать в село, километров за сорок.
Румынские крестьяне живут не особенно богато, но в домах очень чисто и даже красиво – благодаря большому количеству шерстяных тканых ковров, порою очень красивых. Дома глинобитные, как и на Украине, с земляным полом, окна немного другого фасона, с одной вертикальной перекладиной посередине. Двери и окна с хорошими металлическими задвижками, очень часто с решетками. Посреди дома – сени, из которых комнаты по обе стороны.
Крыша у большинства домов сильно свисает и у края поддерживается деревянными столбиками, образуется что-то вроде галерейки вокруг дома, это обеспечивает тень в жаркие дни. У большинства хат существует одна особенность: они не имеют на крыше труб, так как за трубу надо платить большой налог. Так что дымоходы выводятся на чердак, и в крыше сделана просто дырка.
Ходят в большинстве случаев в материалах собственного производства. Мужчины – в длинных белых брюках и длинных, почти до колен, белых рубахах, перехваченных узкими ремешками, на которых висят всевозможные ножики и прочие штуки. На голове – фетровые шляпы с большими полями, на ногах так называемые «постолы», род лаптей. Цельный кусок кожи, стянутый на шнурок.
Женщины тоже носят домотканину, причем это не лён, а конопля. Кроме того, очень много носят вязаных вещей – и юбки, и кофты, у женщин и у мужчин.
Главное занятие и богатство – овцы. Есть и коровы, но какие-то маломолочные, в Лунке почти все коровы больны ящуром. Овец доят три раза в день, причем это довольно неприятное, а также неаппетитное зрелище. Проще говоря, после того, как посмотрели процедуру доения, никто не стал пить овечьего молока.
Доят овец мужчины. Всё стадо загоняется в загон, из которого имеется один выход. Около него садятся 2–3 доильщика, и овцы по очереди к ним подходят. Доильщики бесцеремонно хватают их за хвост, за ноги и, поставив кастрюлю под вымя, быстро выжимают туда молоко, причем положение таково, что вместе с молоком в посуду может попасть и кое-что иное – и жидкое, и твердое. Молоко стекает по рукам, и вообще даже смотреть неприятно.
А брынза очень вкусная. Едят в разных видах кукурузу, варят, как и у нас в Молдавии, мамалыгу – кукурузную густую кашу на воде, в лучшем случае – на молоке (из муки). С маслом и молоком довольно вкусно, но не каждый день. Хлеб тоже из кукурузы, чаще его замешивают на брынзе, тоже довольно вкусно. Ни капусты, ни помидоров, ни огурцов не сажают.
Несмотря на трудность объясняться на незнакомом языке, наш отрядный донжуан шофер Вася Томосов и здесь имеет успех среди туземных девиц. Лена – молоденькая девушка – не устает повторять, что «Вася хорош». Она к нашему приезду имела уже порядочный запас русских слов, вероятно, и раньше были просветители. Поет очень правильно несколько русских песен. И слова, и мотив – верные».
https://zen.yandex.ru/media/id/5e14...jascei-krasnoi-armii-5e22bb550a451800b2341499