tvi55
Команда форума
- С нами с
- 27/05/08
- Постов
- 3 960
- Оценка
- 1 750
- Живу в:
- Санкт-Петербург
- Для знакомых
- Владимир Иванович
- Охочусь с
- 1994
- Оружие
- ИЖ-27М, ОП СКС 7.62х39
- Собака(ки)
- Английский кокер спаниель
"Милюков Александр Иванович
19.3.1923 - 28.2.1992
Герой Советского Союза
Милюков Александр Иванович - командир танковой роты 53-й гвардейской танковой бригады 6-го гвардейского танкового корпуса 3-й гвардейской танковой армии 1-го Украинского фронта, гвардии младший лейтенант.
Родился 19 марта 1923 года в селе Наровчат Пензенской области в крестьянской семье. Русский. Член ВКП(б)/КПСС с 1945 года. Окончил 10 классов и школу Гражданского воздушного флота. В Советской Армии с 1941 года. На фронте Великой Отечественной войны с 1942 года. Воевал механиком-водителем тяжёлого танка "КВ", а затем пересел на средний - "Т-34", и вскоре стал командиром танка. В феврале 1943 года в боях за город Харьков его экипаж одержал первую победу над "тигром". В самый разгар боев на Курской дуге в смертельном поединке "тридцатьчетвёрка" Милюкова уничтожает "пантеру", а затем ещё три немецких "тигра".
В 1944 году А.И. Милюков окончил Саратовское танковое училище. Командир танковой роты 53-й гвардейской танковой бригады гвардии младший лейтенант А.И. Милюков с 25 по 29 апреля 1945 года в уличных боях в Берлине под огнём противника проделывал проходы в заграждениях, уничтожал огневые точки врага, чем обеспечивал продвижение вперёд стрелковых подразделений. Был ранен, но не покинул поле боя.
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 27 июня 1945 года Милюкову Александру Ивановичу присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали "Золотая Звезда" (№ 7838).
После войны лейтенант А.И. Милюков - в запасе. В 1955 году окончил Всесоюзный государственный институт кинематографии, и многие годы трудился кинорежиссёром на Одесской киностудии. Здесь же, в качестве актёра снялся в художественном фильме "Авдотья Павловна" (1966 год) и написал сценарий к художественному фильму "Экипаж машины боевой" (1983 год).
Скончался 28 февраля 1992 года. Похоронен в городе-герое Одессе.
Награждён орденом Ленина, орденом Отечественной войны 1-й степени, двумя орденами Красной Звезды, медалями.
В селе Наровчат Пензенской области в честь славного земляка, Героя Советского Союза А.И. Милюкова установлен обелиск.
"ПИШУ ПОСЛЕ СМЕРТИ…"
Поколение за поколением вот уже целых сорок лет осмысливает в жизни и в искусстве неполные четыре года войны. Почему так? Ответ, наверное, таится в этих годах.
Они, фронтовики, могут забыть день рождения внука, получения пенсии или ещё что-нибудь очень важное, но прислушайтесь к беседам ветеранов, когда они сыплют названиями фронтов и номерами гвардейских дивизий, названиям безвестных деревень, высоток и квадратов, датами наступлений и отступлений, форсирований и ранений, фамилиями и именами... Цвета, запахи, звуки... Они помнят сорокалетней давности травинку перед прицелом и могут нарисовать (если б умели!) лицо человека, передергивающего на краю окопа затвор "шмайссера". Они помнят черный зрачок его ствола и только в снах ноги у них делаются ватными, а душу сотрясает запоздавший на сорок лет шоковый страх.
Они уходят. Один за другим. И вместе с ними уходит что-то большее, чем рассказы, память, мемуарные и дневниковые строчки. Вместе с ними уходят и никогда больше не оживут их сны, их беды, их счастье от возможности дышать, от белой простыни и тёплого одеяла, от простого, не стреляющего солнечного дня.
... Эй, ПЕНЗА, ты живой? -вырвался из рации чужой голое. - Ты не сгорел в своем танке? Но я буду тебя поджигать ещё - до смерти...
- Это он! "Хитрющий"! - крикнул Гриша Чумак, заряжающий орудия.
- Вот фашист, нашу волну отыскал... Милюков схватил микрофон, щёлкнул тумблером:
- Я-то живой, а ты откуда, гад, так русский знаешь?
- Встретимся - расскажу, широка твоя страна родная... Ну что, выйдешь на своем колхозном тракторе против моей "пантеры"? Один на один, по-рыцарски?
- Хоть сейчас.
- Давай сейчас, только напиши завещание... - голос умолк, и экипаж "тридцатьчетверки" на секунду замер, глядя на командира.
- Ну что, парни, я ему всё правильно сказал? - спросил Милюков и, окинув лица одним взглядом, добавил:
- По местам.
Он мечтал летать, секретарь комсомольской организации средней школы Наровчата Пензенской области. А не ползать на гусеницах. Только окончил Пензенское авиаучилище ГВФ, и началась война. Послали в Борисоглебск переучиваться на истребителя. До фронта, до боёв оставалась всего лишь одна посадка - посадка в его последнем учебном полёте. Но сильный боковой ветер, который он не учёл, сдвинул на несколько метров самолет: шасси попало в канаву, истребитель "скапотировал", а Милюков от удара головой потерял сознание. Сильный боковой ветер смешал всю ero судьбу: ухудшилось зрение и для авиации Саша стал непригоден. В госпитале оказался в одной палате с Володей Ивановым, механиком-водителем КВ. А поскольку Саша играл на гитаре, пел, характер имел исполнительный и веселый, расставаться с ним танкисту не захотелось.
- Слушай, ты же рацию знаешь, она одинаковая и на танке, и на самолете, - сказал он однажды перед выпиской. - Пулемет за два дня изучишь - иди к нам в экипаж стрелком-радистом!
Имел Володя на груди уже тогда, в начале войны, две Красные Звезды и медаль "За отвагу" - как такого не послушаться! И восемнадцатилетний Милюков соврал на комиссии, сказал, что он танкист и что документы его сгорели в танке.
В первом же бою под Брянском у деревни Ольшаный Колодец их подбили: KB с перебитой гусеницей замер на нейтральной земле, в самом пекле. Лобовую броню KB немецкие снаряды не брали, но звон и грохот от их ударов стоял неимоверный, секла в кровь лица и руки окалина, а они вели бой, пока одним из попаданий не заклинило башню. Лишь когда стемнело, их отбуксировали в тыл. В броне KB торчало 17 вварившихся в нее, но не пробивших немецких бронебойных головок; экипаж всю ночь выковыривал из-под кожи окалину.
Опять резервный полк, опять "безлошадный". Быть стрелком-радистом ему расхотелось. "Механик-водитель - бог боя и хозяин машины", - часто говорил Иванов Володя и гонял "молодого", как мог: всему тот научился. Да и что за сложность - танк для летчика, человека, который знает уравнение Бернулли, законы аэродинамики и сложных расчетов! Пришлось опять соврать начальству, что он, мол, механик-водитель, а документы сгорели. Направили Милюкова на тарификационную комиссию. Вождение в боевых условиях он сдал отлично, а уж устройство!.. Собственными руками всю машину не раз перебрал - в то время его мускулатуре любой спортсмен мог бы позавидовать.
Вечером не удержался, раскрыл перед Володей новенькие "корочки":
- Второй класс тебе дали? Ну ты, Пенза, даешь, сукин сын, - научил на свою голову!..
В том-то все и дело, что у самого Володи класс был ниже - третий.
Получил Саша новенький "Т-34". Не изменяя своему правилу, разобрал и опять его собрал: кто сказал, что танки ползают? У него летать будет!
…"Тридцатьчетвёрка" Милюкова вылетела из капонира, как ласточка: где и когда встретишь еще этого хитрющего немца? А фашист был асом, при второй с ним встрече Милюков это понял: крутилась "пантера" змеёй под их снарядами. И Милюков не орал на командира орудия Семена Брагина, видел, что это не он мажет - немец уворачивается. Ушёл он тогда, во второй раз. А в первый - чудом ушли они. От смерти. Двумя снарядами прошила "тридцатьчетверку" та "пантера". Именно та, он её никогда не забудет. И откуда она только взялась? Как не заметили ее в горячке боя? Ас, немец, ас. Он и в бой входит во втором эшелоне, на готовенькое, когда видны и цели, и расстановка сил: пощелкает наших и исчезает, прикрываемый своими, словно привидение: как можно упустить такой случай?"
Милюков знал, что действия без приказа наказуемы, что даже победа может не спасти его от трибунала, но что же другое мог он ответить немцу?! А если он проиграет, судить будет некого - на этот раз "пантера" его живым не отпустит. Место поединка было чистое, безлесное, но неровное: балки, овраги. Где произойдет встреча? этого не знал никто. Сотни глаз с обеих сторон линии фронта провожали машины, и многие недоумевали: на что, сходясь лоб в лоб, рассчитывает "тридцатьчетверка"? Ведь её лобовую броню пушка "пантеры" пробивает с километра, а орудие "тридцатьчетверки" опасно для немца метров с трехсот. Пусть у "танюши" скорость в два раза больше, но что при атаке лоб в лоб от неё проку? Все равно семьсот метров она будет беззащитна, целых семьсот метров! "Пантер" в то время у гитлеровцев были единицы, и в боях они участвовали эпизодически. Когда на "Т-34" увеличили калибр орудия, он превзошел "пантеру" по всем статьям и впоследствии был признан лучшим танком второй мировой войны.
Сырой февральский рассвет застал танковую колонну на марше. Неожиданно из тумана выступили дома, строения - что это? Зашуршали картами, но тотчас в наушниках прозвучал приказ:
- Вперед! На Харьков!
Здесь они впервые встретились с "тиграми". Вынырнуло их из балочки десять против восьми замаскированных "тридцатьчетверок". "Не стрелять! - прозвучало по рации. - Подпустить поближе". Подпустили, дали залп. Искрами брызнули снаряды по броне "тигров", но не пробили ее. Подпустили еще, опять залп, и опять не пробили: идут "тигры". И тут уж дали залп они. Снаряд попал в моторное отделение милюков-ской "тридцатьчетверки", вспыхнул огонь. Саша пытался закрыть все люки, жалюзи, чтобы огонь задохнулся, но чуть не задохнулся сам. Экипаж выбрался и побежал полем, а Милюков на прощание оглянулся - это был его третий за войну танк. Милюков оглянулся и не увидел над своей машиной ни дымочка. Рванул назад. "Стой!" - услышал вслед, но не мог же бросить он машину! Все видели, как распахнул он башенный люк. Все видели, как ударило из него пламя, и через секунду раздался взрыв кормовых топливных баков. Все видели, как подпрыгнула "тридцатьчетверка", как полетели в небо куски брони, и тело механика-водителя скрылось в дыму и пламени.
"Погиб на глазах экипажа" - такая строчка появилась в тот вечер в соответствующих документах против фамилии "Милюков". Похоронная комиссия подобрала останки - что от человека остается после такого взрыва! - шлемофон, ботинок... Захоронили все это и на фанерную пирамиду повесили табличку.
Агафья Михайловна Милюкова получила похоронку. Но не могла прикоснуться к той пенсии, что назначили ей за погибшего Сашу. Ее аккуратно приносили пионеры и каждый раз торжественно и молчаливо салютовали тонкими ручонками, а она складывала деньги стопочкой и чувствовала: истрать она хоть копейку и потеряет право верить в чудо.
А чудо скоро случилось: пришло от Саши письмо. Но без даты оно было, а похоронка с датой, и мать, перечитывая и обливаясь слезами, отписала: "Сынок, получила я на тебя похоронку, да не знаю - почту ли клясть или благодарить судьбу. Скажи: письмо твое до нее, смерти этой, писано или после?.."
А когда уж второе получила, руки не слушались, глаза не видели сыновних строчек: "...После, мама, пишу после смерти..."
Он мог бы много написать ей о своем чудесном спасении. О том, что между ним и взрывом оказалась башня, которая закрыла его от осколков, что контузившая его взрывная волна отбросила далеко от огня; что, очнувшись ночью, он почувствовал, что вмерз в землю и правая сторона тела его почти не слушается; что наши войска ушли из Харькова, и несколько ночей он догонял их, ковыляя на восток по пашням, лесам и пепелищам и отсиживаясь днем в подвалах, сараях, на чердаках... А как расскажешь о том, как, набросив мешок на голову, Милюкова взяли "в плен" советские разведчики, приняв то ли за "языка", то ли за дезертира, и хотели пустить в расход за то, что молчит. А он смотрел на них умиленно, нежно, Но молчал вовсе не из-за счастья - язык у него чудовищно распух и отказался повиноваться. Написать что-нибудь - рука не действует, так и стоял чурбан чурбаном, пока не появился капитан, оглядел его, "языка" без языка, его пропахшую соляркой телогрейку, его руки, лицо и бросил коротко: "В госпиталь!"
…Они увидели друг друга одновременно, и ствол "пантеры" тотчас же блеснул пламенем: немец не хотел терять ни метра преимущества из тех семисот. Снаряд вонзился в землю совсем рядом; Милюков взглянул на секундомер и скомандовал: "Не стрелять". Впрочем, он мог бы об этом и не говорить. Скорость - вот что сейчас было нужнее всего, и по ровной грунтовке Милюков пролетел бы эти семьсот за сорок секунд - да, да, под восемьдесят километров в час ходила его "тридцатьчетверка", хотя по паспорту ей полагалось не более шестидесяти! Воистину летала, не ползала, но и за эти секунды успел бы немец влепить в него три снаряда. А здесь не дорога, местность неровная, камни, овраги - ревет мотор во всю мочь, а "танька" катится где тридцать, а где и вовсе двадцать. Как ни крути, меньше чем за полторы-две минуты эти семьсот не пройдешь - десяток, а то и полтора снарядов выпустит немец за это время при своей скорострельности, как от них спрячешься? А вот он и вовсе встал - правильно, зачем ему-то спешить, да и целиться несравнимо удобнее...
Так на что же рассчитывал Милюков, командир танка, пересаживаясь за рычаги и выводя машину на ту дуэль, которая больше походила на расстрел? На машину? Да. Но прежде на мастерство. Свое и экипажа. В пушку его, мастерство, вместо снаряда не затолкаешь, броневой лист им не усилишь, а вот угадать момент вражеского выстрела, рвануть за секунду до него рычаги, увильнуть, торжествующе увидев, как в то самое место, где ты только что был, врезалась бронебойная болванка, и снова газануть вперед - это он мог. И это он сделал, увидев, как "пантера" замерла, и поняв, что в следующее мгновение она выстрелит.
- Двенадцать секунд, командир! - крикнул после второго выстрела Коля Лукьянский. - Двенадцать!!
Милюков и сам засёк, что между первым и вторым снарядом немца прошло двенадцать секунд. Перед танком оказалось метров двести ровного поля, и Саша дал полный газ: по-прежнему молча. не стреляя, вильнувшая было "тридцатьчетвёрка" метнулась вперёд.- ..Девять! Десять! Одиннадцать!! - заорал опять Лукьянский, и Милюков что есть силы рванул на себя оба бортoвых фрикциона. Танк замер, а снаряд немца прямо перед ним вспорол землю.
- Вперед!
Да, сейчас они крутятся точно так, как крутилась в последнем бою под их пушкой эта вот "пантера", но она крутилась, убегая, а они наступают. Хватит ли у немца нервов не нажать спуск, когда снаряд уже в казённике, а смерть неумолимо приближается? Хватит ли воли сделать паузу, обмануть, подарить и несколько секунд, и полсотню метров перед собой, чтобы забрать потом жизнь, когда "тридцатьчетверка" растет в прицеле неестественно быстро - что за мотор у этого русского? Нет - снова двенадцать секунд, и гремит выстрел "пантеры". И снова Милюков уходит от смерти!
- Снаряд! - кричит он наконец долгожданное.
- У кузне! - Гриша Чумак давно, еще в капонире, запихнул бронебойный и давно уже, очень давно, сжимает в руках второй:- У кузне снаряд!! - повторяет он свою присказку. Сеня Брагин уже столько держит "пантеру" в прицеле, что занемели пальцы, кажется, что от одной ненависти его взгляда может расплавиться ее броня!
Но стрелять еще рано, ещё немножечко рано...
Только спустя двадцать пять лет попадет он опять в Харьков транзитным пассажиром. Поедет на ту окраину, которую видел когда-то в сыром тумане и черном дыму. И не узнает ее: вместо курных изб - двадцатиэтажные махины. Где горела его "тридцатьчетвёрка", где вмерзал он, беспамятный, в землю? Может быть, здесь, у витрин универмага? А может, в этом парке? Вон в нем и мемориальный комплекс есть с макетом танка и фамилии погибших - золотом на граните. "Вечная слава"... И окатит Александра Ивановича холодной волной, когда под номером четырнадцатым в списке он увидит: "Гвардии старшина Милюков А. И. - механик-водитель". Пойдет бывший танкист в горком партии, чтобы сказать, что жив он, что работает режиссером на Одесской киностудии, снимает научно-популярные фильмы и в Харькове проездом-на съемки. И исчезнет с того дня его фамилия из списка погибших, а четырнадцатую строчку займет прочерк: золотистая металлическая пластина. "С удовольствием будем читать вашу фамилию только в титрах",- скажут ему харьковчане.
…Милюков аж охнул, когда "пантера" дернулась и резво покатилась задним ходом, не переставая нащупывать его пушкой. Охнул сначала радостно: "Сдрейфил немец!", а потом охнул еще раз, когда увидел, что впереди овраги и его преимущество скорости и маневра здесь практически равно нулю; он понял, что достанет "пантеру" на выстрел перед немецкими позициями, которые совсем рядом. А там - батарея, да и в танк ведь еще попасть надо! Милюков не знал теперь, зачем он выжимает из двигателя все пятьсот пятьдесят лошадиных и даже больше, зачем один летит на вражеский передний край, бьет машину, швыряя ее то в сторону от снаряда, то в камни, овраги, ямы - туда, где лежал кратчайший путь к улепетывающей "пантере". Сейчас, в такой ярости и ненависти, и он, и его ребята могли бы сражаться со всем враждебным миром.
Да, они тоже были асами танкового боя, и знали об этом все. Не случайно именно им поручали то пройти непроходимое болото, то проникнуть в партизанский отряд и возглавить его операцию, то разведку, то прорыв. Не случайно танк Милюкова первым форсировал Десну по её дну и -точно так же будет еще форсировать Ирпень, Шпрее, Нейсе, первым выйдет в тыл ставки Гитлера под Гольсеном, и командир танкового соединения прокричит тогда Милюкову по рации: "Ты что, летать научился?" Танк Милюкова взбесит пикирующего на него лётчика своей живучестью, и тот затянет пике в азарте так низко, что будет сбит на выходе из него взрывной волной собственной - опять промазавшей - бомбы. Не случайно один из тех танков, которые ворвутся в Берлин, имея в "боекомплекте" алое знамя Победы, будет танк Милюкова. Правда, ему "не повезет" - опередят Егоров и Кантария, и тогда Александр собственными руками установит знамя совсем неподалёку от рейхстага, на Александер-плац, над штабом войск СС.
Да, он станет асом, пройдя университеты в самых страшных местах самой страшной войны: Сталинград, Курская дуга, битва за Киев, Берлин. Останется жив, выбираясь из сгоревших, взорванных, расстрелянных тринадцати боевых машин!
Но многое из рассказанного будет потом, и Милюков, преследуя "пантеру" "хитрющего" ещё ничего об этом не знает, но и сейчас ясно, что не случайно именно его позывной, именно "Пензу" искал в эфире фашист, "по-рыцарски" убегающий под прикрытие. И не зря искал!
...Ни разу немец не повернулся к "тридцатьчетвёрке" уязвимым бортом, аккуратно катился задом. Но что он мог сделать, когда оказался перед "пантерой" крутой спуск и лишь на секунду, задрав в небо пушку, она показала днище? И этой секунды хватило для того, чтобы точно в него влепить бронебойный снаряд!
В "тридцатьчетверке" орали и хохотали от восторга, словно дети, видя, что занялась "пантера" факелом, что рвутся в ней снаряды, что не открылся даже ни один люк. Их отрезвил, пожалуй, только голос комбата по рации:
- Дуэлянт! Гасконец пензенский! Под трибунал пойдешь, понял?
Саша взялся за рычаги и, разворачивая машину, подумал о комбате с благодарностью: молодец, что не под руку - понимает. Но дойти до своих не пришлось - начался бой, а Милюков был к немцам ближе всех. В том бою он сжег три "тигра", размесил с землей несколько орудий с расчетами - вот и думай, комбат: то ли судить Милюкова, то ли награждать?..
Может быть, кто-то скажет, что приукрасил корреспондент, ну как он может даже со слов очевидца воспроизвести так картину поединка: кто как посмотрел и кто что подумал?
Могу. Потому что видел тот бой собственными глазами, хотя и родился после войны. Видел судорожные руки, наводящие орудие, белобрысого Семёна Брагина, погибшего в день Победы в Кенигсберге; видел пьяного от счастья после боя с "пантерой" Колю Лукьянского - погиб Коля в Берлине второго мая: вылез из люка посмотреть фашистскую столицу, а "гитлерюгенд" восемь пуль всадил ему в спину; видел заряжающего Гришу Чумака и слышал собственными ушами его присказку, которой он провожает каждый снаряд: "У кузне!.." Неизвестна Милюкову его судьба: "Может, увидит фильм и откликнется", - говорит он, Герой Советского Союза, автор сценария художественной картины, снятой недавно на Одесской киностудии. Называется она "Экипаж машины боевой" и рассказывает именно о поединке с фашистским асом.
Во сколько сценариев, повестей, романов уложится такая вот жизнь? Наверное, отдельная была бы история о том, как стал он после войны секретарем Наровчатского райкома комсомола, как стреляли в него из обрезов те, кто воровал по ночам зерно из бункеров хлебоуборочных комбайнов: "Шапку жаканом сбили, но не попали". Наверняка фильм можно снять и о том, как он, студент сценарного факультета ВГИКа, секретарь институтской комсомольской организации, вёл однажды собрание, затянувшееся на два дня. Критиковали Министерство кинематографии (было такое) и спрашивали у присутствующего здесь же зам. министра: "Когда же о нас позаботится министерство?" Статья под таким заголовком появилась в декабре 1951 года в "Комсомолке" и была подписана так: "По поручению комсомольского coбрания ВГИКа А. Милюков, И. Владимирцева, Г. Чухрай, С. Ростоцкий". Кому мы нужны, спрашивали в ней комсомольцы, ведь фильмов в год делается единицы, а нас, получающих дипломы, сотни! В статье говорилось что "позиция коллегии Министерства кинематографии во главе с министром кинематографии тов. Большаковым по существу ничем не отличается от точки зрения тов. Переславцева (зам. министра. - Ю.Г.)", который критику комсомольского собрания квалифицировал как "проявление нездоровых настроений и паникерства".
Поменяли министра. Hапряжённый был бы фильм.
А может, когда-нибудь Милюков снимет картину о последнем своем бое - 7 мая? О том, как рванули они из Берлина спасать Прагу, на помощь её восставшим, истекавшим кровью? Был приказ "Машин не жалеть. Скорость танков решает судьбу города". И плавились от оборотов подшипники, рассыпались коробки и гусеницы. Его "ласточка" дошла бы, но нарвалась под Дрезденом на засаду: 12 врытых в землю "тигров" противотанковая батарея зениток... Прямое попадание в "тридцатьчетверку". Экипаж, увидев залитого кровь командира, покинул машину и доложил, что Милюков погиб. "Так кто ж тогда ведёт бой?" - спросило у них начальство. Да, их "тридцатьчетверка" жила: горел зажженный ею "тигр" и падали под пулеметами фашисты. Это Милюков пришел в сознание. Экипаж вернулся к своему командиру, но второй жизни оборвал.
А летом 1968 года получает мама Александра Ивановича письмо:
"Уважаемая Агафья Михайловна!
Нам воинам-интернационалистам, проходящим службу в ГДР, удалось узнать Ваш адрес. Рядом с нашей частью находится могила Вашего сына, гвардии лейтенанта, танкиста Александра Ивановича Милюкова. Спасибо Вам, матери, воспитавшей такого человека. Мы следим за могилой: "Никто не забыт..."
Агафья Михайловна переслала письмо сыну и, пока он не прислал ответ, мучилась: как он там, ведь море всё же? А сын был в экспедиции, снимал очередной фильм под названием "Море вас ждёт".
- Я написал туда, в часть, о том, что жив - здоров, но ответа так и не получил, - говорит Александр Иванович.
А может, напишет когда-нибудь он (или кто-нибудь другой) об этой его жизни? И будет в той толстенной книге одна маленькая главка о том, как снимал он свой "Экипаж..." Как мучительно искал "натуру", как внимательно вглядывался в актерский экипаж, как замерло сердце, когда сел сорок лет спустя за свежевыкрашенные рычаги и вспомнил свои - отполированные руками, как уговаривал оператора не строить макет танка в студии, а снимать "живьём", с рук, в настоящей "тридцатьчетверке": "Найду я тебе два метра до фокуса, в танке найду, не такой уж он тесный! И свет поставим..." И снимали, и ставили: "Двадцать девять тысяч рублей сэкономили на декорациях",- улыбаясь, говорит Александр Иванович.
Он сценарист. Но на съемочной площадке был и консультантом, и художником, и инженером, и разнорабочим - не мог не быть. И удивлялся, что такие привычные "киношные" слова режут его слух: "Натура" - минированная балка, "грим" - обожженная кожа, "реквизит" - раскалённый от стрельбы автомат, "костюм" - тлеющая на спине телогрейка или промасленный комбинезон. Он и теперь слово "декорации" говорит с усилием.
Потому что всё это - его жизнь.
http://www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=1167
Ю. ГЕЙКО. Одесса. ("Комсомольская правда" от 03.01.1985 г.)
Биография предоставлена Уфаркиным Николаем Васильевичем
Источники
Герои Советского Союза. Краткий биографический словарь. Том 2. М.: Воениз., 1988
Грачев Н.А., Нечаев М.М. Твои земляки. 2-е изд. Пенза, 1956
Когда пушки гремели... 1941-1945... 2-е изд. М., 1978
Кубани славные сыны. - Кн. 2. - Краснодар, 1985"
19.3.1923 - 28.2.1992
Герой Советского Союза
Милюков Александр Иванович - командир танковой роты 53-й гвардейской танковой бригады 6-го гвардейского танкового корпуса 3-й гвардейской танковой армии 1-го Украинского фронта, гвардии младший лейтенант.
Родился 19 марта 1923 года в селе Наровчат Пензенской области в крестьянской семье. Русский. Член ВКП(б)/КПСС с 1945 года. Окончил 10 классов и школу Гражданского воздушного флота. В Советской Армии с 1941 года. На фронте Великой Отечественной войны с 1942 года. Воевал механиком-водителем тяжёлого танка "КВ", а затем пересел на средний - "Т-34", и вскоре стал командиром танка. В феврале 1943 года в боях за город Харьков его экипаж одержал первую победу над "тигром". В самый разгар боев на Курской дуге в смертельном поединке "тридцатьчетвёрка" Милюкова уничтожает "пантеру", а затем ещё три немецких "тигра".
В 1944 году А.И. Милюков окончил Саратовское танковое училище. Командир танковой роты 53-й гвардейской танковой бригады гвардии младший лейтенант А.И. Милюков с 25 по 29 апреля 1945 года в уличных боях в Берлине под огнём противника проделывал проходы в заграждениях, уничтожал огневые точки врага, чем обеспечивал продвижение вперёд стрелковых подразделений. Был ранен, но не покинул поле боя.
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 27 июня 1945 года Милюкову Александру Ивановичу присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали "Золотая Звезда" (№ 7838).
После войны лейтенант А.И. Милюков - в запасе. В 1955 году окончил Всесоюзный государственный институт кинематографии, и многие годы трудился кинорежиссёром на Одесской киностудии. Здесь же, в качестве актёра снялся в художественном фильме "Авдотья Павловна" (1966 год) и написал сценарий к художественному фильму "Экипаж машины боевой" (1983 год).
Скончался 28 февраля 1992 года. Похоронен в городе-герое Одессе.
Награждён орденом Ленина, орденом Отечественной войны 1-й степени, двумя орденами Красной Звезды, медалями.
"ПИШУ ПОСЛЕ СМЕРТИ…"
Поколение за поколением вот уже целых сорок лет осмысливает в жизни и в искусстве неполные четыре года войны. Почему так? Ответ, наверное, таится в этих годах.
Они, фронтовики, могут забыть день рождения внука, получения пенсии или ещё что-нибудь очень важное, но прислушайтесь к беседам ветеранов, когда они сыплют названиями фронтов и номерами гвардейских дивизий, названиям безвестных деревень, высоток и квадратов, датами наступлений и отступлений, форсирований и ранений, фамилиями и именами... Цвета, запахи, звуки... Они помнят сорокалетней давности травинку перед прицелом и могут нарисовать (если б умели!) лицо человека, передергивающего на краю окопа затвор "шмайссера". Они помнят черный зрачок его ствола и только в снах ноги у них делаются ватными, а душу сотрясает запоздавший на сорок лет шоковый страх.
Они уходят. Один за другим. И вместе с ними уходит что-то большее, чем рассказы, память, мемуарные и дневниковые строчки. Вместе с ними уходят и никогда больше не оживут их сны, их беды, их счастье от возможности дышать, от белой простыни и тёплого одеяла, от простого, не стреляющего солнечного дня.
... Эй, ПЕНЗА, ты живой? -вырвался из рации чужой голое. - Ты не сгорел в своем танке? Но я буду тебя поджигать ещё - до смерти...
- Это он! "Хитрющий"! - крикнул Гриша Чумак, заряжающий орудия.
- Вот фашист, нашу волну отыскал... Милюков схватил микрофон, щёлкнул тумблером:
- Я-то живой, а ты откуда, гад, так русский знаешь?
- Встретимся - расскажу, широка твоя страна родная... Ну что, выйдешь на своем колхозном тракторе против моей "пантеры"? Один на один, по-рыцарски?
- Хоть сейчас.
- Давай сейчас, только напиши завещание... - голос умолк, и экипаж "тридцатьчетверки" на секунду замер, глядя на командира.
- Ну что, парни, я ему всё правильно сказал? - спросил Милюков и, окинув лица одним взглядом, добавил:
- По местам.
Он мечтал летать, секретарь комсомольской организации средней школы Наровчата Пензенской области. А не ползать на гусеницах. Только окончил Пензенское авиаучилище ГВФ, и началась война. Послали в Борисоглебск переучиваться на истребителя. До фронта, до боёв оставалась всего лишь одна посадка - посадка в его последнем учебном полёте. Но сильный боковой ветер, который он не учёл, сдвинул на несколько метров самолет: шасси попало в канаву, истребитель "скапотировал", а Милюков от удара головой потерял сознание. Сильный боковой ветер смешал всю ero судьбу: ухудшилось зрение и для авиации Саша стал непригоден. В госпитале оказался в одной палате с Володей Ивановым, механиком-водителем КВ. А поскольку Саша играл на гитаре, пел, характер имел исполнительный и веселый, расставаться с ним танкисту не захотелось.
- Слушай, ты же рацию знаешь, она одинаковая и на танке, и на самолете, - сказал он однажды перед выпиской. - Пулемет за два дня изучишь - иди к нам в экипаж стрелком-радистом!
Имел Володя на груди уже тогда, в начале войны, две Красные Звезды и медаль "За отвагу" - как такого не послушаться! И восемнадцатилетний Милюков соврал на комиссии, сказал, что он танкист и что документы его сгорели в танке.
В первом же бою под Брянском у деревни Ольшаный Колодец их подбили: KB с перебитой гусеницей замер на нейтральной земле, в самом пекле. Лобовую броню KB немецкие снаряды не брали, но звон и грохот от их ударов стоял неимоверный, секла в кровь лица и руки окалина, а они вели бой, пока одним из попаданий не заклинило башню. Лишь когда стемнело, их отбуксировали в тыл. В броне KB торчало 17 вварившихся в нее, но не пробивших немецких бронебойных головок; экипаж всю ночь выковыривал из-под кожи окалину.
Опять резервный полк, опять "безлошадный". Быть стрелком-радистом ему расхотелось. "Механик-водитель - бог боя и хозяин машины", - часто говорил Иванов Володя и гонял "молодого", как мог: всему тот научился. Да и что за сложность - танк для летчика, человека, который знает уравнение Бернулли, законы аэродинамики и сложных расчетов! Пришлось опять соврать начальству, что он, мол, механик-водитель, а документы сгорели. Направили Милюкова на тарификационную комиссию. Вождение в боевых условиях он сдал отлично, а уж устройство!.. Собственными руками всю машину не раз перебрал - в то время его мускулатуре любой спортсмен мог бы позавидовать.
Вечером не удержался, раскрыл перед Володей новенькие "корочки":
- Второй класс тебе дали? Ну ты, Пенза, даешь, сукин сын, - научил на свою голову!..
В том-то все и дело, что у самого Володи класс был ниже - третий.
Получил Саша новенький "Т-34". Не изменяя своему правилу, разобрал и опять его собрал: кто сказал, что танки ползают? У него летать будет!
…"Тридцатьчетвёрка" Милюкова вылетела из капонира, как ласточка: где и когда встретишь еще этого хитрющего немца? А фашист был асом, при второй с ним встрече Милюков это понял: крутилась "пантера" змеёй под их снарядами. И Милюков не орал на командира орудия Семена Брагина, видел, что это не он мажет - немец уворачивается. Ушёл он тогда, во второй раз. А в первый - чудом ушли они. От смерти. Двумя снарядами прошила "тридцатьчетверку" та "пантера". Именно та, он её никогда не забудет. И откуда она только взялась? Как не заметили ее в горячке боя? Ас, немец, ас. Он и в бой входит во втором эшелоне, на готовенькое, когда видны и цели, и расстановка сил: пощелкает наших и исчезает, прикрываемый своими, словно привидение: как можно упустить такой случай?"
Милюков знал, что действия без приказа наказуемы, что даже победа может не спасти его от трибунала, но что же другое мог он ответить немцу?! А если он проиграет, судить будет некого - на этот раз "пантера" его живым не отпустит. Место поединка было чистое, безлесное, но неровное: балки, овраги. Где произойдет встреча? этого не знал никто. Сотни глаз с обеих сторон линии фронта провожали машины, и многие недоумевали: на что, сходясь лоб в лоб, рассчитывает "тридцатьчетверка"? Ведь её лобовую броню пушка "пантеры" пробивает с километра, а орудие "тридцатьчетверки" опасно для немца метров с трехсот. Пусть у "танюши" скорость в два раза больше, но что при атаке лоб в лоб от неё проку? Все равно семьсот метров она будет беззащитна, целых семьсот метров! "Пантер" в то время у гитлеровцев были единицы, и в боях они участвовали эпизодически. Когда на "Т-34" увеличили калибр орудия, он превзошел "пантеру" по всем статьям и впоследствии был признан лучшим танком второй мировой войны.
Сырой февральский рассвет застал танковую колонну на марше. Неожиданно из тумана выступили дома, строения - что это? Зашуршали картами, но тотчас в наушниках прозвучал приказ:
- Вперед! На Харьков!
Здесь они впервые встретились с "тиграми". Вынырнуло их из балочки десять против восьми замаскированных "тридцатьчетверок". "Не стрелять! - прозвучало по рации. - Подпустить поближе". Подпустили, дали залп. Искрами брызнули снаряды по броне "тигров", но не пробили ее. Подпустили еще, опять залп, и опять не пробили: идут "тигры". И тут уж дали залп они. Снаряд попал в моторное отделение милюков-ской "тридцатьчетверки", вспыхнул огонь. Саша пытался закрыть все люки, жалюзи, чтобы огонь задохнулся, но чуть не задохнулся сам. Экипаж выбрался и побежал полем, а Милюков на прощание оглянулся - это был его третий за войну танк. Милюков оглянулся и не увидел над своей машиной ни дымочка. Рванул назад. "Стой!" - услышал вслед, но не мог же бросить он машину! Все видели, как распахнул он башенный люк. Все видели, как ударило из него пламя, и через секунду раздался взрыв кормовых топливных баков. Все видели, как подпрыгнула "тридцатьчетверка", как полетели в небо куски брони, и тело механика-водителя скрылось в дыму и пламени.
"Погиб на глазах экипажа" - такая строчка появилась в тот вечер в соответствующих документах против фамилии "Милюков". Похоронная комиссия подобрала останки - что от человека остается после такого взрыва! - шлемофон, ботинок... Захоронили все это и на фанерную пирамиду повесили табличку.
Агафья Михайловна Милюкова получила похоронку. Но не могла прикоснуться к той пенсии, что назначили ей за погибшего Сашу. Ее аккуратно приносили пионеры и каждый раз торжественно и молчаливо салютовали тонкими ручонками, а она складывала деньги стопочкой и чувствовала: истрать она хоть копейку и потеряет право верить в чудо.
А чудо скоро случилось: пришло от Саши письмо. Но без даты оно было, а похоронка с датой, и мать, перечитывая и обливаясь слезами, отписала: "Сынок, получила я на тебя похоронку, да не знаю - почту ли клясть или благодарить судьбу. Скажи: письмо твое до нее, смерти этой, писано или после?.."
А когда уж второе получила, руки не слушались, глаза не видели сыновних строчек: "...После, мама, пишу после смерти..."
Он мог бы много написать ей о своем чудесном спасении. О том, что между ним и взрывом оказалась башня, которая закрыла его от осколков, что контузившая его взрывная волна отбросила далеко от огня; что, очнувшись ночью, он почувствовал, что вмерз в землю и правая сторона тела его почти не слушается; что наши войска ушли из Харькова, и несколько ночей он догонял их, ковыляя на восток по пашням, лесам и пепелищам и отсиживаясь днем в подвалах, сараях, на чердаках... А как расскажешь о том, как, набросив мешок на голову, Милюкова взяли "в плен" советские разведчики, приняв то ли за "языка", то ли за дезертира, и хотели пустить в расход за то, что молчит. А он смотрел на них умиленно, нежно, Но молчал вовсе не из-за счастья - язык у него чудовищно распух и отказался повиноваться. Написать что-нибудь - рука не действует, так и стоял чурбан чурбаном, пока не появился капитан, оглядел его, "языка" без языка, его пропахшую соляркой телогрейку, его руки, лицо и бросил коротко: "В госпиталь!"
…Они увидели друг друга одновременно, и ствол "пантеры" тотчас же блеснул пламенем: немец не хотел терять ни метра преимущества из тех семисот. Снаряд вонзился в землю совсем рядом; Милюков взглянул на секундомер и скомандовал: "Не стрелять". Впрочем, он мог бы об этом и не говорить. Скорость - вот что сейчас было нужнее всего, и по ровной грунтовке Милюков пролетел бы эти семьсот за сорок секунд - да, да, под восемьдесят километров в час ходила его "тридцатьчетверка", хотя по паспорту ей полагалось не более шестидесяти! Воистину летала, не ползала, но и за эти секунды успел бы немец влепить в него три снаряда. А здесь не дорога, местность неровная, камни, овраги - ревет мотор во всю мочь, а "танька" катится где тридцать, а где и вовсе двадцать. Как ни крути, меньше чем за полторы-две минуты эти семьсот не пройдешь - десяток, а то и полтора снарядов выпустит немец за это время при своей скорострельности, как от них спрячешься? А вот он и вовсе встал - правильно, зачем ему-то спешить, да и целиться несравнимо удобнее...
Так на что же рассчитывал Милюков, командир танка, пересаживаясь за рычаги и выводя машину на ту дуэль, которая больше походила на расстрел? На машину? Да. Но прежде на мастерство. Свое и экипажа. В пушку его, мастерство, вместо снаряда не затолкаешь, броневой лист им не усилишь, а вот угадать момент вражеского выстрела, рвануть за секунду до него рычаги, увильнуть, торжествующе увидев, как в то самое место, где ты только что был, врезалась бронебойная болванка, и снова газануть вперед - это он мог. И это он сделал, увидев, как "пантера" замерла, и поняв, что в следующее мгновение она выстрелит.
- Двенадцать секунд, командир! - крикнул после второго выстрела Коля Лукьянский. - Двенадцать!!
Милюков и сам засёк, что между первым и вторым снарядом немца прошло двенадцать секунд. Перед танком оказалось метров двести ровного поля, и Саша дал полный газ: по-прежнему молча. не стреляя, вильнувшая было "тридцатьчетвёрка" метнулась вперёд.- ..Девять! Десять! Одиннадцать!! - заорал опять Лукьянский, и Милюков что есть силы рванул на себя оба бортoвых фрикциона. Танк замер, а снаряд немца прямо перед ним вспорол землю.
- Вперед!
Да, сейчас они крутятся точно так, как крутилась в последнем бою под их пушкой эта вот "пантера", но она крутилась, убегая, а они наступают. Хватит ли у немца нервов не нажать спуск, когда снаряд уже в казённике, а смерть неумолимо приближается? Хватит ли воли сделать паузу, обмануть, подарить и несколько секунд, и полсотню метров перед собой, чтобы забрать потом жизнь, когда "тридцатьчетверка" растет в прицеле неестественно быстро - что за мотор у этого русского? Нет - снова двенадцать секунд, и гремит выстрел "пантеры". И снова Милюков уходит от смерти!
- Снаряд! - кричит он наконец долгожданное.
- У кузне! - Гриша Чумак давно, еще в капонире, запихнул бронебойный и давно уже, очень давно, сжимает в руках второй:- У кузне снаряд!! - повторяет он свою присказку. Сеня Брагин уже столько держит "пантеру" в прицеле, что занемели пальцы, кажется, что от одной ненависти его взгляда может расплавиться ее броня!
Но стрелять еще рано, ещё немножечко рано...
Только спустя двадцать пять лет попадет он опять в Харьков транзитным пассажиром. Поедет на ту окраину, которую видел когда-то в сыром тумане и черном дыму. И не узнает ее: вместо курных изб - двадцатиэтажные махины. Где горела его "тридцатьчетвёрка", где вмерзал он, беспамятный, в землю? Может быть, здесь, у витрин универмага? А может, в этом парке? Вон в нем и мемориальный комплекс есть с макетом танка и фамилии погибших - золотом на граните. "Вечная слава"... И окатит Александра Ивановича холодной волной, когда под номером четырнадцатым в списке он увидит: "Гвардии старшина Милюков А. И. - механик-водитель". Пойдет бывший танкист в горком партии, чтобы сказать, что жив он, что работает режиссером на Одесской киностудии, снимает научно-популярные фильмы и в Харькове проездом-на съемки. И исчезнет с того дня его фамилия из списка погибших, а четырнадцатую строчку займет прочерк: золотистая металлическая пластина. "С удовольствием будем читать вашу фамилию только в титрах",- скажут ему харьковчане.
…Милюков аж охнул, когда "пантера" дернулась и резво покатилась задним ходом, не переставая нащупывать его пушкой. Охнул сначала радостно: "Сдрейфил немец!", а потом охнул еще раз, когда увидел, что впереди овраги и его преимущество скорости и маневра здесь практически равно нулю; он понял, что достанет "пантеру" на выстрел перед немецкими позициями, которые совсем рядом. А там - батарея, да и в танк ведь еще попасть надо! Милюков не знал теперь, зачем он выжимает из двигателя все пятьсот пятьдесят лошадиных и даже больше, зачем один летит на вражеский передний край, бьет машину, швыряя ее то в сторону от снаряда, то в камни, овраги, ямы - туда, где лежал кратчайший путь к улепетывающей "пантере". Сейчас, в такой ярости и ненависти, и он, и его ребята могли бы сражаться со всем враждебным миром.
Да, они тоже были асами танкового боя, и знали об этом все. Не случайно именно им поручали то пройти непроходимое болото, то проникнуть в партизанский отряд и возглавить его операцию, то разведку, то прорыв. Не случайно танк Милюкова первым форсировал Десну по её дну и -точно так же будет еще форсировать Ирпень, Шпрее, Нейсе, первым выйдет в тыл ставки Гитлера под Гольсеном, и командир танкового соединения прокричит тогда Милюкову по рации: "Ты что, летать научился?" Танк Милюкова взбесит пикирующего на него лётчика своей живучестью, и тот затянет пике в азарте так низко, что будет сбит на выходе из него взрывной волной собственной - опять промазавшей - бомбы. Не случайно один из тех танков, которые ворвутся в Берлин, имея в "боекомплекте" алое знамя Победы, будет танк Милюкова. Правда, ему "не повезет" - опередят Егоров и Кантария, и тогда Александр собственными руками установит знамя совсем неподалёку от рейхстага, на Александер-плац, над штабом войск СС.
Да, он станет асом, пройдя университеты в самых страшных местах самой страшной войны: Сталинград, Курская дуга, битва за Киев, Берлин. Останется жив, выбираясь из сгоревших, взорванных, расстрелянных тринадцати боевых машин!
Но многое из рассказанного будет потом, и Милюков, преследуя "пантеру" "хитрющего" ещё ничего об этом не знает, но и сейчас ясно, что не случайно именно его позывной, именно "Пензу" искал в эфире фашист, "по-рыцарски" убегающий под прикрытие. И не зря искал!
...Ни разу немец не повернулся к "тридцатьчетвёрке" уязвимым бортом, аккуратно катился задом. Но что он мог сделать, когда оказался перед "пантерой" крутой спуск и лишь на секунду, задрав в небо пушку, она показала днище? И этой секунды хватило для того, чтобы точно в него влепить бронебойный снаряд!
В "тридцатьчетверке" орали и хохотали от восторга, словно дети, видя, что занялась "пантера" факелом, что рвутся в ней снаряды, что не открылся даже ни один люк. Их отрезвил, пожалуй, только голос комбата по рации:
- Дуэлянт! Гасконец пензенский! Под трибунал пойдешь, понял?
Саша взялся за рычаги и, разворачивая машину, подумал о комбате с благодарностью: молодец, что не под руку - понимает. Но дойти до своих не пришлось - начался бой, а Милюков был к немцам ближе всех. В том бою он сжег три "тигра", размесил с землей несколько орудий с расчетами - вот и думай, комбат: то ли судить Милюкова, то ли награждать?..
Может быть, кто-то скажет, что приукрасил корреспондент, ну как он может даже со слов очевидца воспроизвести так картину поединка: кто как посмотрел и кто что подумал?
Могу. Потому что видел тот бой собственными глазами, хотя и родился после войны. Видел судорожные руки, наводящие орудие, белобрысого Семёна Брагина, погибшего в день Победы в Кенигсберге; видел пьяного от счастья после боя с "пантерой" Колю Лукьянского - погиб Коля в Берлине второго мая: вылез из люка посмотреть фашистскую столицу, а "гитлерюгенд" восемь пуль всадил ему в спину; видел заряжающего Гришу Чумака и слышал собственными ушами его присказку, которой он провожает каждый снаряд: "У кузне!.." Неизвестна Милюкову его судьба: "Может, увидит фильм и откликнется", - говорит он, Герой Советского Союза, автор сценария художественной картины, снятой недавно на Одесской киностудии. Называется она "Экипаж машины боевой" и рассказывает именно о поединке с фашистским асом.
Во сколько сценариев, повестей, романов уложится такая вот жизнь? Наверное, отдельная была бы история о том, как стал он после войны секретарем Наровчатского райкома комсомола, как стреляли в него из обрезов те, кто воровал по ночам зерно из бункеров хлебоуборочных комбайнов: "Шапку жаканом сбили, но не попали". Наверняка фильм можно снять и о том, как он, студент сценарного факультета ВГИКа, секретарь институтской комсомольской организации, вёл однажды собрание, затянувшееся на два дня. Критиковали Министерство кинематографии (было такое) и спрашивали у присутствующего здесь же зам. министра: "Когда же о нас позаботится министерство?" Статья под таким заголовком появилась в декабре 1951 года в "Комсомолке" и была подписана так: "По поручению комсомольского coбрания ВГИКа А. Милюков, И. Владимирцева, Г. Чухрай, С. Ростоцкий". Кому мы нужны, спрашивали в ней комсомольцы, ведь фильмов в год делается единицы, а нас, получающих дипломы, сотни! В статье говорилось что "позиция коллегии Министерства кинематографии во главе с министром кинематографии тов. Большаковым по существу ничем не отличается от точки зрения тов. Переславцева (зам. министра. - Ю.Г.)", который критику комсомольского собрания квалифицировал как "проявление нездоровых настроений и паникерства".
Поменяли министра. Hапряжённый был бы фильм.
А может, когда-нибудь Милюков снимет картину о последнем своем бое - 7 мая? О том, как рванули они из Берлина спасать Прагу, на помощь её восставшим, истекавшим кровью? Был приказ "Машин не жалеть. Скорость танков решает судьбу города". И плавились от оборотов подшипники, рассыпались коробки и гусеницы. Его "ласточка" дошла бы, но нарвалась под Дрезденом на засаду: 12 врытых в землю "тигров" противотанковая батарея зениток... Прямое попадание в "тридцатьчетверку". Экипаж, увидев залитого кровь командира, покинул машину и доложил, что Милюков погиб. "Так кто ж тогда ведёт бой?" - спросило у них начальство. Да, их "тридцатьчетверка" жила: горел зажженный ею "тигр" и падали под пулеметами фашисты. Это Милюков пришел в сознание. Экипаж вернулся к своему командиру, но второй жизни оборвал.
А летом 1968 года получает мама Александра Ивановича письмо:
"Уважаемая Агафья Михайловна!
Нам воинам-интернационалистам, проходящим службу в ГДР, удалось узнать Ваш адрес. Рядом с нашей частью находится могила Вашего сына, гвардии лейтенанта, танкиста Александра Ивановича Милюкова. Спасибо Вам, матери, воспитавшей такого человека. Мы следим за могилой: "Никто не забыт..."
Агафья Михайловна переслала письмо сыну и, пока он не прислал ответ, мучилась: как он там, ведь море всё же? А сын был в экспедиции, снимал очередной фильм под названием "Море вас ждёт".
- Я написал туда, в часть, о том, что жив - здоров, но ответа так и не получил, - говорит Александр Иванович.
А может, напишет когда-нибудь он (или кто-нибудь другой) об этой его жизни? И будет в той толстенной книге одна маленькая главка о том, как снимал он свой "Экипаж..." Как мучительно искал "натуру", как внимательно вглядывался в актерский экипаж, как замерло сердце, когда сел сорок лет спустя за свежевыкрашенные рычаги и вспомнил свои - отполированные руками, как уговаривал оператора не строить макет танка в студии, а снимать "живьём", с рук, в настоящей "тридцатьчетверке": "Найду я тебе два метра до фокуса, в танке найду, не такой уж он тесный! И свет поставим..." И снимали, и ставили: "Двадцать девять тысяч рублей сэкономили на декорациях",- улыбаясь, говорит Александр Иванович.
Он сценарист. Но на съемочной площадке был и консультантом, и художником, и инженером, и разнорабочим - не мог не быть. И удивлялся, что такие привычные "киношные" слова режут его слух: "Натура" - минированная балка, "грим" - обожженная кожа, "реквизит" - раскалённый от стрельбы автомат, "костюм" - тлеющая на спине телогрейка или промасленный комбинезон. Он и теперь слово "декорации" говорит с усилием.
Потому что всё это - его жизнь.
http://www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=1167
Ю. ГЕЙКО. Одесса. ("Комсомольская правда" от 03.01.1985 г.)
Биография предоставлена Уфаркиным Николаем Васильевичем
Источники
Герои Советского Союза. Краткий биографический словарь. Том 2. М.: Воениз., 1988
Грачев Н.А., Нечаев М.М. Твои земляки. 2-е изд. Пенза, 1956
Когда пушки гремели... 1941-1945... 2-е изд. М., 1978
Кубани славные сыны. - Кн. 2. - Краснодар, 1985"
